Эгоисты

Сачи смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Нет, дело даже не совсем в том, что выглядит она устало и потрепанно. Не в том, что от вчерашнего макияжа на лице остались лишь чернильные разводы, а волосы превратились в спутанное подобие старой рыболовной сети. Симамото в какой только ипостаси себя ни видела, уже смирилась с похмельным утренним обрядом превращения ведьмы в улыбчивую фею. Удивляться, казалось бы, давно нечему. А, нет, есть, чему… Умению падать на старые грабли животом. Сачи зажмурилась, потому что смотреть на белую эмаль и кафель было невозможно. Да и в целом эта ванная комната была спроектирована явно без ориентировки на пьяных людей. Либо хозяин квартиры ярый трезвенник, либо недальновиден, либо Сачи просто ищет сейчас козла отпущения, чтобы обвинить его в своем херовом состоянии. Светлая плитка, идеально выдраенная сантехника, обильный белый свет с потолка… Нет, эта тесная комнатушка создана, чтобы в ней краситься, наводить марафет и подолгу нежиться в ванной. Но никак не для умывания ледяной водой и надежды, что эти черные пятна под глазами отправятся в слив. Что это лишь подводка, а не синяки. Ну только не это… будто на груди, на плечах мало. Четыре — маловато или достаточно? Под ключицей, в ложбинке меж грудей, возле самой ореолы соска и далеко на плече, там, где рубашка скроет все без проблем. Симамото надавила кончиком ногтя на один засос и почувствовала колючую боль. Не сразу заметила, что он-то обломанный. Девушка набрала в ладони воды и плеснула себе на грудь — где-то в душе порхала надежда, что эти синюшние пятна тоже можно смыть. Но вот мокрый холод тяжелыми каплями тянется уже и к коленям, а на коже так и красуются так называемые следы страсти. Сачи смотрела на них и мечтала выбить все зубы тому, кто их оставил. Интересно, а Ран умеет делать засосы? События минувшей ночи всплывали в ее голове, как кино с плохим сигналом по телевидению — где-то пропал звук, где-то изображение нечеткое. Но в целом сюжет понятен. И банальнее его нет на свете. Только вот Симамото, видевшая его от первого лица уже несколько раз, отчего-то думала, что некоторые киношные тропы должны оставаться исключительно на экранах. Не то чтобы у Сачи хватало лицемерия считать себя моралисткой. Веселье, алкоголь, близкое общение с мальчиками не были ей в новинку. Непоседливая подвижная натура никогда не позволяла ей сидеть без дела дома и — возможно, — слишком рано заставила повзрослеть, перерасти ту послушную девчонку, что боялась гнева отца. Но на тот момент у нее был союзник, учитель и проводник в этот самый мир с ограничением «20+». Тенджи всегда был рядом, с ним все было проще, потому что не приходилось задумываться о морали и прочих атрибутах хороших девчонок. Он долгое время был единственным партнером Сачи. Она не сторонилась парней, но, наученная горьким опытом, и не спешила приглашать их в свою спальню. Это прошлая ошибка — неравные отношения. Тенджи был уже взрослым и опытным, а Сачи — юной, глупой и вряд ли интересной для него. Лучшее, что тогда она могла предложить — это свое тело. И долгое время Симамото этот своеобразный обмен — тактильный голод на одиночество, — устраивал, пока в нем не появился лишний посредник. После разрыва Симамото раз и навсегда приняла решение бережнее относиться к себе. Ей всегда хотелось быть чьим-то желанием, огражденным от банальной тяги потрахаться. Хотелось иметь внутри загадку, которую можно показать лишь тому, кому она безоговорочно доверится… Но последние пару месяцев Сачи сдала позиции. И переспала уже с несколькими парнями. Хорошо это или плохо, она еще не понимала. Это попытка жить дальше или выбить из головы приевшегося к душе Хайтани — думать ей не хотелось. Но только вот каждый раз, скидывая одежду и ныряя в чьи-то объятия, Сачи задумывалась: а как это делает Ран? Опытен ли он, умел, груб, нежен — а главное, насколько особенно это ощущается? Симамото никогда не представляла его вместо своего партнера. Но все равно раз за разом сравнивала полученный опыт с фантазийным, думала, насколько очередной парень приближает ее ощущения к тому, что она могла бы испытать с Хайтани. Мысли об этом вгоняли девушку в особое состояние наслаждения, отличное от испытываемого телесного удовольствия. Просто Сачи была влюблена и не могла не держать в голове свой объект обожания. Потому-то, наверное, она и трещала теперь, угрожая взорваться, как перегоревшая лампочка. Симамото и алкоголь — это вещи несовместимые, которые не знают меру друг в друге. И виновником всех бед наутро оказывается всегда один и тот же человек — не проектировщик ванной, не градус в выпивке, а собственной персоной Сачи. Пострадавшая и обвиняемая в одном лице. — Ты долго еще? В распахнутой двери оказался мужчина — высокий рост, кубики пресса, смуглая кожа и примерно двадцать-двадцать пять лет за плечами. Как его зовут, Сачи не помнила, но спрашивать не стала. Потому что это странно, узнавать имя партнера, которое наверняка же выкрикивала этой ночью. Еще решит, что для нее это уже в порядке вещей. Девушка, мельком глянув на его отражение, с облегчением подметила, что подцепила вчера кого-то, за кого не стыдно теперь. Видимо, так между ними прошлым вечером и установился контакт — оба нашли друг в друге нечто привлекательное, чтобы сделаться любовниками на одну ночь. Мужчина скрестил на груди руки, и Симамото, даже завязав глаза плотным платком, безошибочно бы поняла, что он ее рассматривает. Может, поймет, что ей не двадцать, как она уже на автомате лжет лет с пятнадцати. Оказывается, если ты девушка, твой рост выше среднего, и ты любишь мязюкаться плотным слоем штукатурки, то стать совершеннолетней можно несколько быстрее. Симамото не стеснялась своей наготы. Это, опять же, странно — закутываться перед человеком, с которым накануне переспала. Тем не менее простыню она закинула на плечи, скрываясь под ней, точно под плащом. Потому что знала, чем подобная раскованность может закончиться. Во-первых, она надеялась еще успеть на работу. А во-вторых, вступать с этим мужчиной в близость она больше не желала. Более того — надеялась запомнить как иллюстрацию к собственному пособию о вреде алкоголя. — Я закончила. — и правда: лицо умыто, зубы вычищены пальцем и соленой фторовой пастой, волосы худо-бедно окажутся в хвосте, совесть через пару дней перестанет придавать случившемуся значения. Сачи юрко выскользнула из ванной — боком, чтобы разминуться с незнакомцем. Незнакомцем, с которым у нее был секс. На сборы у нее ушло больше времени, чем она рассчитывала — белье, юбка, жилетка, рубашка нашлись быстро. Но когда дело дошло до банальных попыток подлатать лицо тональником, она впала в ступор. Потому что ни в спальне, ни в коридоре (где, к счастью, нашлись обе туфельки), ни на кухне не было ее сумки. Как и ремонта, соответствующего ванной, — видимо, квартира только-только приводится в порядок. — Не видел мою сумку? — теперь была ее очередь подсматривать, оперевшись плечом об косяк. Еще на подходе Симамото услышала жужжание машинки — ее вчерашний кавалер брился, внимательно рассматривая свое лицо в зеркало. — У меня там телефон и кошелек. — Ты оставила ее в клубе. Не помнишь разве? — ответил мужчина, лишь искоса глянув не нее, и вдруг улыбнулся перемазанными пеной губами. — А имя мое не забыла ли? — Зачем мне ее бросать где-то, если без ключей и денег я банально не попаду домой? — Сачи постаралась скорее отвести тему. — Я ее забыла в… где? Я не очень хорошо помню адрес. Ей ответили не сразу. Сначала мужчина заканчивал с бритьем, затем вытирался полотенцем и брызгал себе на лицо одеколон. Симамото подумала о том, что перед уходом тоже подухарится им. Ее-то духи тоже остались в сумочке. — Ты ее оставила как залог того, что еще вернешься, — наконец пояснил незнакомец, пока раскладывал все принадлежности по полочкам и полоскал бритву. — Болит голова, да? Это ты пытаешься вспомнить, сколько коктейлей выпила. Ну а то, что у тебя не хватило денег расплатиться, — это уже другая история, последствия которой нам теперь расхлебывать. В его тоне была снисходительная насмешка — так взрослые дядьки относятся к перешалившим школьницам. Он посмотрел на Сачи, но уже без былого интереса, который обратно пропорционально зависел от количества одежды на ней, после чего вернулся к процедурам. Девушка нахмурилась — она бы предпочла пощечину или открытый укор, да даже оскорбление этому гадкому тону. Лучше бы прямо сказал, что думает теперь о ней, чем обсуждать это потом с дружками втихомолку и сравнивать, насколько она «такая». Но не стала возмущаться вслух и лишь попыталась пропустить мимо ушей. Ради своего же спокойствия. «У меня есть дома деньги, но вместе с тем имеется и проблема… — подумала Симамото и раздосадовано хлопнула себя по лицу ладонями, скорее направляясь обратно в коридор и ломая голову, как выкрутиться из ситуации. — Я их достану, только если разобью окно и ограблю свою же квартиру!» Сачи опустилась на шатающуюся тумбу, ловко нашла точку равновесия и принялась обуваться. Похоже, приключения на сегодня не были окончены, а вскоре возникшая над ее головой тень принесла с собой и решение, и новую проблему. ___ В этот раз, к счастью, не душная пестрая комната. Но отчего-то свежий воздух вовсе не способствовал легкому дыханию. Наоборот — сек легкие при каждом их расширении, будто в воздушных массах была растворенная кислота, разъедающая слизистую. На дворе уже осень, и на Ране черный кожаный плащ, армейские кирзовые ботинки и поникшая улыбка. Это стандартный набор человека, которого на рассвете вытащили из постели, весь день протаскали за городом в пропахшем потом, маслом и собачатиной джипе и лишь в первых потемках вернули в Токио, где, впрочем, на все четыре не отпустили. Более того — привели в замкнутое пространство под открытым небом, будто в высохший аквариум. Ран не узнавал это место, но это и неудивительно. По заброшенным недостройкам он никогда не бегал и тягой к сломанной шее не обладал, потому и старался держаться ближе центра, где тротуары, переходы, машины, фонари, цивилизация. Но ебанному Фрицу не объяснишь же — он ночное дикое животное, которое так и шастает во мраке в поисках капкана. И как же сильно мечтал Хайтани обратиться этим архаичным механизмом с железным зубцами и раздробить немцу кость при попытке наступить ему на горло. Но столь же сильно он и чувствовал себя тем, кто как раз в западню и несется — медленно ступает, принюхивается, прислушивается, и движения его такие быстрые, обоняние севшее, а слух сбившийся. Потому и не замечает, как охотничий гарпун снимает голову с плеч. Рану постоянно казалось, что он в чем-то ошибся. И самое поганое здесь — не знать, в чем. В наземном подобии аквариума их было четверо, не считая псины: Ран, Ума, Фриц и безымянный бедолага, который неправильно подышал в присутствии Карстена. Почему рано утром пришлось нестись в неблизкий загородный поселок, петлять по нему, ища нужный адрес, обыскивать вполне обычный дом и избивать этого человека, Хайтани толком не понимал. Не понимала этого и добрая старушка, подсказавшая им дорогу. Не понимала этого и маленькая девочка из продуктового, которую слишком заинтересовали косички Рана. Зато понял один несчастный, его супруга и двое трехлетних пуговок, когда на пороге их дома оказался главный кошмар Безумного предела. Казалось, все вокруг происходит по давно утвержденному сценарию, где каждый точно знает свою роль. И только Рану был нужен суфлер, но, увы, сегодня перед ним молчал даже голос рассудка. Потому он был послушной массовкой. В чем виноват этот человек, понятно не было. Хайтани слушал их разговоры и не слышал, бегал по жилым этажам и не знал, что искать, помогал вести уже избитого мужчину в джип, а руки не слушались. Рану казалось, что Фриц торопится с выводами, но говорить об этом вслух было рискованно. Рану не хотелось попасть в опалу, потому что если Карстен что-то вбил себе в голову, то никакой гвоздодер не поможет. Все, что оставалось Хайтани, — это быть молчаливым зрителем этого спектакля о торжестве правосудия и отскребать от подкорки сознания мысль, что из-за больных параноидальных заскоков немца страдает безвинный. Это шла уже… какая по счету расправа с момента его вступления в Предел? Ран слишком устал за день, ему было все равно. Напарники, кажется, мало чем разделяли его настроение. Эбель, как обычно, строил из себя приличного работящего дядьку — только вот Ран точно знал, что, нанося жертве очередное увечье, он улыбается ей в лицо. Как шило в мешке не спрячешь, так и безумная натура Фрица всегда колола в самый неподходящий момент. Ума источала атмосферу совершенного равнодушия — кажется, они с Раном перекинулись за день лишь парой слов. Девушка безучастно наблюдала за происходящим со стороны, с показательной неохотой выполняла указания старшего напарника. Хайтани знал: она делает это за компанию с ним, потому как Акико была выше Фрица иерархически. Строго — но правдиво, — говоря, гончая тащила на поводке свою будущую хозяйку. Рану казалось, что понять его может лишь связанный у стены несчастливец, который своими пустыми глазами, окровавленными ртом, руками и защелкивающимся капканом на горле прекрасно вписывался, сливался цветом с грязным бетоном, строительным мусором повсюду и парящим в воздухе ощущением обреченности. В небольшом окошке над его головой горело вечернее зарево, будто предвосхищая нимб на том же месте. И выстраивая для Фрица еще одну ступеньку вниз, в ад. «Невиновен», — покачал про себя головой Хайтани, отчего-то точно зная, что это так. Но, кажется, обвиняемый уже был готов остановить следствие чистосердечным признанием. У Рана закончились силы строить из себя заинтересованного зрителя, и он шагнул в сторону двери. Рэкки тут же зарычал, повернув в его сторону морду. Рэкки — здоровенный ротвейлер, похожий на своего хозяина не только страной происхождения, но и склонностью к мизантропии. Парень остановился на полушаге, поглядел на псину, которая могла в один прыжок сбить его с ног, сломав попутно несколько костей. Пес снова зарычал, грозно перекатываясь на лапах, будто готовясь к нападению. Но Ран привык — и Фринц на него обычно так же пялится, и с собакой он сегодня катался весь день. К счастью, Рэкки был привязан к металлической подпорке, искусственным зигзагом торчащей из щели в стене. Выглядело не очень устойчиво, казалось, хвостатая громадина может легко сорвать ее вместе с куском здания. Ран, незамеченный никем, выскользнул на улицу. И только теперь смог вздохнуть. Воздух… И почему мы его так мало ценим? Пока легкие не скручивает судорогой. Хайтани наполнил их до предела жадным глотком, от которого ему показалось, что разрывается горло. Холод обжег слизистую и тут же растворился в разгоряченном тревогой теле, незаметно содрогающемся ни то от ветра, ни то от собственного сердцебиения. Усталость накрывала с головой и топила в безрадостных мыслях, которые он бы выбил из головы молотком, не боясь умереть. Думать уже совсем не хотелось, и новоиспеченный якудза сунул руку в карман в поисках сигарет. — Курение — это подсознательное желание сосать член. Почему-то все же не стрельнул. Видимо, нехотя задумался. Ран достал одну штучку и неосознанно долго продержал в руках даже не припаленной, да так, что и не заметил, как рядом с ним оказался Фриц со своей зверюгой. Рэкки теперь уже не проявлял к нему недавнего интереса, с удовольствием обнюхивая жухлую траву. Немец, небрежно придерживая поводок двумя пальцами, закурил, искоса глядя на своего младшего товарища. Ран решил, что с ним лучше, нахер, спорить, поэтому просто повторил его действия с зажигалкой и сигаретой, и теперь тоже с наслаждением глотал горький дым, от которого слезились глаза. Единственное подсознательное желание Рана — это чтобы Фриц оставил его в покое. Потому что самым осознанным и пугающим было убить его. — А, так вот почему ты стал курить меньше, чем при живом заме. Сначала до него не дошло. А потом немец подавился слюной, которую пытался сплюнуть под ноги, и посмотрел на Хайтани таким взглядом, что тому бы уже стоило читать заупокойные молитвы. Наверное, тем бы дело и кончилось, если бы за их спинами не запахло едва уловимым вереском. Ума, как всегда, вышла к ним деловитой походной, оглядела обоих с ног до головы и неопределенно хмыкнула. Это означало лишь одно — она переговорила с Мияситой-старшим. — Отец сказал, что тебе не стоило так утруждаться из-за мелкого воришки. Предел от этого не обеднеет. — девушка с самого утра выглядела отстраненной и закрытой, но теперь на ее безразличном лице читалось раздражение и бесконечная усталость, вдруг навалившаяся в одно мгновение за все часы бодрствования. Ран сразу понял, какого характера был телефонный разговор. — Спасибо за твою работу, Карстен. Ты так ревностно трудишься во имя нашего общего блага, что отец порой шутит, будто, окажись ты на месте подозреваемого, сам бы себе снял голову с плеч. — Работа приносит мне только удовольствие, — запросто ответил немец и притоптал окурок, уже, к счастью, отвлекшись от Рана. — Я как никто другой знаю цену месту, в котором тебе позволили пригреться, и оттого по гроб жизни буду чтить господина Дэйчи и его детище. Верность — это меньшее, но ценнейшее, на что я годен. Хайтани мог поклясться, что Акико едва сдерживается, чтобы сохранить хладнокровие. Напряженные желваки, подтянутые вверх уголки губ — это особый способ самоконтроля. Злая, надменная улыбка как лекарство от любых эмоций. Фриц расслабленно вздохнул, выпуская из горла дым в последний раз, и привычным движением вынул из кобуры свой глок. — Тут недалеко жилой район. Мы проезжали, — так же спокойно напомнила Ума, едва шевеля застывшим в гримасе ртом. — Подумай о детях. Может, кого-то только что уложили спать. Мужчина выругался по-немецки, тут же спрятал пистолет обратно, крутанув им так виртуозно, что, казалось, ворот его куртки и не шелохнулся. Какое-то время он стоял, задумчиво хмурясь и хлопая себя по карманам в поисках чего-то острого. У Умы точно было с собой какое-нибудь лезвие, но девушка лишь скрестила на груди руки, с каким-то нетерпением постукивая по локтю пальцем. Ран живо вспомнил про бабочку в своем ботинке. Но решил, что такой законченный маньяк, как Карстен, легко обойдется без его помощи и приспособит к рукам любую арматурину. Но у Фрица, как оказалось, была другая идея. Немного подумав, он присвистнул, дернув за поводок. Рэкки, до это спокойно роющийся носом в траве, послушно задрал морду и прильнул к ноге хозяина, будто вовсе не был огромной псиной весом с него же. Карстен наклонился и неслабо потянул за ошейник. Любой другой уже бы остался без руки, но пес на это лишь жалобно заскулил и вильнул хвостом. Немец же просто указывал ему направление, и выдрессированный до полного симбиоза с хозяином Рэкки быстро это понял, навострился, в ожидании высунув язык. Ран, наблюдая за ними со стороны, подумал, что эти два существа донельзя похожи друг на друга. Одно целое, отраженное в зеркале. Фриц присел на одно колено, погладил животное по холке — и видимо, это какой-то особый их знак, потому что рта мужчина не открывал. Но зато когда отстегнул поводок от ошейника, пес безошибочно понял его команду. Они вместе вошли в здание: Карстен и его верное чудовище, плетущееся рядом лапа в ногу, не рвясь вперед и не отставая, слаженно, так, как работают два звена электрической цепи. Хайтани шумно втянул воздух. Он уже понял, что сейчас произойдет цирковой трюк с превращением — из живого человека в мертвеца. Акико неодобрительно поглядела им вслед, и как только на улице они с Раном остались только вдвоем, девушка почти что с рыком раздраженно вздохнула, сцепив у груди руки, чтобы ненароком не ударить об стену. Она повернулась к нему спиной, пытаясь собраться с мыслями. И ей это быстро удалось — когда она приблизилась к напарнику, уже не и казалось, что Уму всего какие-то секунды назад одолевали эмоции. — Тебе не стоит это слышать, — спешно, будто спохватившись, заверила она, и не успел Ран среагировать, как ладони девушки накрыли его уши. Пальцы Акико были холодные, отчего касаться их не хотелось. Но она и сама не стремилась к этому — старалась устроить руки так, чтобы поцарапать его ногтями, не причинить лишний дискомфорт. — Может, сходим куда-нибудь перекусить? Мы точно заслужили что-то вкусное после такого денька. А потом… пошли ко мне? Отец умчал по делам, не хочу оставаться там одна — ну, ты и сам знаешь… Но ее слова звучали глухо, тем не менее будучи единственным, что он слышал. А может, прочитал по губам, проецируя в голове ее голос — это единственное объяснение, почему его не перебивал отбойный молоток в груди. Сердце колотилось прямо в ушах, так что он и не слышал рычание Рэкки, одобрительный свист Карстена, отчаянный крик боли, превращенный в бессвязное мычание с помощью куска изоленты, и звуки, с которыми разрывается кожа и хрустят кости. Все стало как одно — прижатые к ушам ракушки-ладони, а под ними глухой пульс, но никак не шум волн, никак не детская обманка. Плеск моря успокоил бы, но Ран чувствует лишь смертельную усталость и желание оглохнуть. Опуститься в водную толщу по самую макушку. И только голос Умы напоминает, что этого еще не произошло. Хайтани покачал головой — мол, у меня другие дела. Акико с пониманием кивнула — мол, ничего страшного, справлюсь сама. Ей не привыкать. Ран, удивленный этой неожиданной близостью, смотрел на нее, фокусировался на ее лице и все не мог понять, почему не чувствует к ней того, что по всем определениям должен. Это ведь не Сачи — с ней ему тяжело. С Умой же все иначе — легко так, будто это Риндо в юбке, а не посторонний человек (а ведь даже есть вещи, в которых Хайтани доверяет ей больше, чем брату, и о которых тому знать не стоит). Наверное, Ран подсознательно чувствовал, что только она способна понять его, ведь как он сам воспитывался наследником дел своего отца, так и Акико в будущем должна будет стать главой Безумного предела. И если его еще судьба упасла от незавидной, как он считал, участи, то Ума упорно неслась вперед, четко намереваясь занять положенное ей с рождения место. Ран смотрел на нее и без слов восхищался, но восхищение это было взращенным на жалости. Он не видел в ней ничего геройского, только психологический протез, чтобы жить нормальной жизнью и не сходить с ума. Для нее в порядке вещей поиски и допросы, она свыклась с Фрицем и его выходками, ее норма — это кровь, вопли боли и безоговорочная уверенность в своей безнаказанности. Пожалуй, ничего другого ожидать не стоит от девчонки, воспитанной якудзой, которая знать не знает, что другие, нормальные, дети не играют трофейными ножами отца, не помогают пересчитывать патроны, представляя себя Золушками перед балом, проходящим в казино под живой джаз и чьи-то мольбы о помиловании, не умеют давать отпор взрослым людям до сломанных носов и выбитых зубов. Несмотря на общность предназначения, Ран и Акико были воспитаны совершенно по-разному. И в последнее время как никогда жалели об этом. Оба. Ран смотрел на нее и думал лишь о том, что мечтает научиться ее восприятию мира. Ведь теперь он понимал: качество, принятое ранее им за смелость, всегда было обычной привычкой, и хватить Мияситу не за что, восхищаться можно лишь живучестью ее психики. Ей не страшно, не больно, она сладко спит по ночам, пока Хайтани готов себе трепанацию провести, лишь бы свихнуться и стать подходящей деталью для своей новой среды. Ума делала все невозможное, чтобы помочь ему адаптироваться, была доброй, терпеливой. И влюбленной, жутко, самозабвенно, предательски. Ран прикрыл глаза. Шумно вздохнул, и тепло его дыхания едва коснулось лица Акико запахом прикушенного табака. Хайтани в последнее время все чаще задумывался: что же не так с ней? чего в ней не хватает для ответных чувств? И все чаще ловил себя на том, что ответ плавает на поверхности, — этих блондинистых волос, этой ровной осанки, этого смеха и противных клубничных духов. Ума не будоражила его так, как Сачи, не тревожила так, так не злила, так не возбуждала. И Ран силился, но не мог понять, почему это работает так: слишком много чувств к девушке, от которой он тщательно ограждается, и так мало к той, что закрывает его спину, отдавая свой бронежилет. Он бы назвал это парадоксом, если бы не чувствовал: ничего противоестественного здесь нет. Просто сердцу не прикажешь. Просто все… сложно. ___ Естественно, домой он не поехал. После долгого утомительного дня хотелось лишь одного — расслабиться, а в четырех стенах, где каждая пылинка знакома ему, у Рана бы это не получилось. В последнее время парень начал замечать за собой новшество — он, некогда ярый домосед и соня, стал слишком мало времени проводить в своей квартире. И дело было даже не столько в том, что обязанности швыряли его туда-сюда по городу в разное время суток. Просто дома уже не получается быть как раньше. Еще совсем недавно Хайтани ловил любую возможность юркнуть в свою нору и по привычке завернуться в одеяло с головой. Такой хлипкий домик был его крепостью, куда ни может проникнуть ни Безумный предел, ни Фриц, ни даже Сачи. Ран утыкался носом в подушку и сбрасывал свои данные до заводских настроек, и у него получалось остаться в тишине и спокойствии. Здесь была его зона комфорта и мойки мозгов, место где тепло и никто не потревожит. Так было до некоторых пор, пока тревожить Рана не начал он сам. Потому что в последнее время не чувствовал себя в безопасности дома, потому что Предел стал слишком опасным, потому что существует еще Риндо, за которого он головой отвечает… потому что слишком много «потому что». Ран каждый день выявлял за собой любопытное противоречие: он боялся оставаться наедине с собой и боялся быть с братом, ужасно хотел выговориться ему, но в тот же момент этого и опасался, мечтал признаться, что чертовски устал за эти месяцы, но не мог показать, что переоценил свои силы. Подсознание Хайтани слишком жестко сталкивалось с его же установками, и поэтому он нашел для себя амортизатор в лице Симамото. Именно она слышала его настоящие мысли, его каждодневные исповеди, именно она больше всех людей его окружения понимала, до какой степени Ран ослаблен и напуган. И дело даже не в тех специфических чувствах, которые эта девчонка будила в его несуществующей душе. Если бы она просто нравилась Хайтани, тот бы ни одним выбившимся из косы петушком не показал бы свои неполадки. Но Сачи уже видела главный его изъян, и притворяться, делать вид, что между ними не было Саппоро, бессмысленно. Бар «Уси» — новая инстанция его настроения на этот день. Здесь об омрачающей тишине и вдумчивом спокойствии незачем даже мечтать — каждый день мигает новая лампочка в зале, новые вмятины на столах, новая пьяная драка и какое-то очередное происшествие, уже не удивляющее никого из здешних обитателей. Рану временами казалось, что это место — своеобразный отдельный мирок, который открыт не для всех: если прийти сюда дозволено любому желающему, то разгадать загадку этой забегаловки дано немногим. Хайтани чувствовал себя еще не просветленным, но яро стремящимся к этой цели. С некоторых пор «Уси» — его любимое место в городе. А что? Любовь не всегда возникает из искренней симпатии. Тут многое ему и не нравилось — бессмысленно даже перечислять, чем полуразваленный пропитый кабак отличается от современных модных баров центрального Токио, которыми Хайтани был досыта искушен. Его привязанность к этому месту была ностальгически-безысходной как к единственной точке на карте, где ему было мирно и спокойно. Все здешние проблемы в виде пьяных драк, угонов и передозов в туалете казались молодому якудзе детским садом, забавным и показательным, как иллюстрация в энциклопедии. Они-то не знают, что такое на самом деле Безумный предел, они не знакомы с Фрицем, их не поднимают с самого утра и не тащат за город… Здесь у Рана получалось сменить картинку перед глазами, отвлечься и отдохнуть, а центральным переключателем всегда была Сачи. Вот только к ней он чувствовал нечто другое. Но разбираться с этим сейчас не хотел. Просто развеяться. — Я точно знаю, что у тебя сегодня нет ночной смены. Предлагаю провести это время с пользой, а не за бесполезным просмотром сновидений. Ран начал так, без приветствия — просто вылил на нее самое основное, не одолжив дождевик. Он заметил ее сразу же, как вошел в зал, где все было на своих местах — столики, фонарики, пьянь и блондинистая официантка с джинсовой курткой на сгибе локтя. И, казалось бы, что может поменяться здесь? «Уси» некуда развиваться и уже некуда скатываться. Он уже точно знал, когда она освобождается и расписание ее смен, поэтому научился перехватывать тот момент, когда Сачи уже не таскает подносы, но и не находится на половине пути до метро. А это, обычно, какие-то несколько минут. Симамото махнула ему рукой еще издалека, встретила улыбкой, но не такой, с которой обычно обращается к гостям. Хайтани нравилось думать, что у нее к нему тоже особенное отношение. Девушка выглядела немного подавленной и в чем-то заторможенной, как и всегда после долгой смены… и очень красивой. Часто девчонки думают, что парни не обращают внимания на подобные вещи, но Ран всегда замечал, как меняется ее лицо, когда она собирает волосы в хвост, как оно свежеет, стоит Сачи проспать и не успеть накраситься. В такие моменты она нравилась ему гораздо больше, и Хайтани старался тщательно собирать их в своей памяти, сам не зная, зачем. Он уже представлял, как раскачает ее, как вместе они будут глушить «лайт» до самого рассвета, а затем сетовать, что снова спать осталось пару часов. Но ровный динамичный поток его мыслей быстро иссяк, как только Симамото перекрыла его источник: — Нет, не получится сегодня, — она тоже не поздоровалась. Это у них какой-то необговоренный обычай. — У меня дела. — И как зовут эти дела? Ран спросил это просто в шутку, первое что пришло в голову. Что же еще ночью делать: либо спать одному в постели, либо спать с кем-то на столе, в ванной, на диване или — в банальной мере, — в той же кровати. Сачи должна была его осадить, отвертеться, возмутиться. Глупо оправдаться и рассмеяться, в конце концов. Но вместо этого девушка покачала головой и так же устало ответила: — Для тебя ничего не изменится, если я назову его имя. — Интересно ведь, — Ран попытался произнести это саркастично, тоном, не располагающим к настоящему интересу. И неожиданно для себя переиграл. — Че там за экземпляр такой краснокнижный, что ты даже мне отказываешь. А хуже всего то, что Сачи это уловила. Или начала какое-то свое соревнование, не пояснив правила. — Не ревнуй, — строго сказала она, так, как маленьких детей учат делиться конфетами и забирать чужие игрушки незаметно, пригрозила пальцем, улыбнувшись уже живее и натуральнее. — Друзья — одно, личная жизнь — другое. Ласки ведь тоже хочется. — Я тоже найду, чем заняться, — фыркнул Хайтани уже в конце разговора, когда девушка, рассказав, как они привыкли, пару произошедших за смену историй (ведь тут каждый день что-то случается), глянула на наручные часы, воскликнула, что кто-то должен за ней заехать, и поспешила к выходу. Ран не посмеялся ни над одной, зато официантка уже заметно отходила от послерабочего ступора. Но только, что делать, он не знал. Как все в жизни бывает в первый раз, так и Рану впервые предпочли другого парня, и сделала это не абы кто, а, пожалуй, единственная девушка в Токио, к которой у него был хоть практический, да и интерес. Хайтани проводил ее взглядом, будто пытаясь провести с ней больше времени. Сачи распахнула двойные двери и скрылась где-то в прохладной ночи — дальше он смотреть не стал: конечно, она свернула к парковке, освещенной фарами и тлеющими окурками, где ее подобрало нечто мужского пола, совершенно не обрисовывающееся в потрясенной голове Хайтани. Потрясенной? Да он как-то и не думал, что у Симамото мог появиться парень. Нет и нет — казалось, ей и так хорошо. Однако теперь кто-то нарисовался. Ран не мог представить его лица и телосложения. Но зато слишком отчетливо понимал, что эта ошибка рода мужского будет делать с ней в уборной кафе, в своей подержанной тачке, на барной стойке, на столе, в ванной, на ковре перед камином (хотя какой там камин, боже), в постели и хер знает, где еще. Ран бы не думал об этом, честно. Но Симамото сказала — хочет ласки. Сама намекнула, с какой целью пригрела себе это нечто. Какое нечто? Наверное, оно старше Сачи. Девчонки же любят мужиков постарше, а Ран ее младше на полтора года. На целых полтора года — это время ее предки могли второго родить. Парень звонко хлопнул себя по лбу, подумав о том, что у них с Риндо такая же разница, и он считает братишку совсем малышней. Мицуки, проходящая мимо, постаралась и дальше сохранить свой курс, но Хайтани был не настолько погружен в себя, чтобы не расслышать цоканье каблуков рядом. — «Дарк» мне принеси. Акагири решила не напоминать очевидное: он сидит у самой стойки, — гипс-то уже сняла, но звук своей же ломаемой кости стоял в ее ушах, ничуть не становясь тише от встречи к встрече с этим хулиганом. Официантка кивнула бармену, который мало того, что слышал заказ, так еще и вполне мог бы его принять. Но Хайтани сегодня был не в настроении, а значит, скоро оно испортится у всех окружающих. — И давно у нее появился парень? Мицуки остановилась на полушаге, поняв, что так только сделает себе одолжение. О ком речь, она поняла сразу. — Я не знаю, господин Хайтани. Мы с Симамото не настолько близки, чтобы обсуждать личную жизнь друг друга. Коктейль уже был замешал. Ран выпил залпом, не успела пенка осесть. Официантка терпеливо ждала, понимая, что вопросы еще будут. И лучше бы им закончиться поскорее — пока «дарк» не подействовал. Акагири точно знала, на что способны люди под ним. Знала, на что способен Хайтани сам по себе. Ядреная комбинация из всего двух компонентов пугала ее до дрожи в коленях и необходимости отставить поднос, чтобы не разбить ничего. — То есть, твоя семнадцатилетняя работница на ночь глядя прыгает в машину какого-то выблядка и уезжает черти куда? — голос Рана звучал сахарно, как оставшийся вкус коктейля на языке. Но в нем был укор, нечестный, несправедливый, слишком обязывающий. — Помнится, тут одну девчонку за баром выебали и оставили в луже ее же рвоты. Мицуки не была в ответе ни за Сачи, ни за свою прошлую сменщицу, но все же поспешила оправдаться. Себя же ради. Потому для нее риск нахождения здесь ничуть не меньший — он в каждом пьяном взгляде, что задерживается на ее бедрах, он в каждой поданной рюмке, в каждой закончившейся смене, когда нужно добраться до метро и помолиться, чтобы только шокер в кармане не разрядился. — Она поехала в «Технику Людовика». Симамото жаловалась, что вчера оставила там сумку. Ран оторвался от рассматривания остатков пенки в стакане и поднял на нее глаза. В данный момент он больше всего мечтал, чтобы «дарк» скорее вставил. Впрочем, когда это произошло, он уже стоял на парковке около треклятой «Техники» и слишком много думал. Например, о том, зачем все же сюда приехал. Почему бы и нет? Все равно ведь делать ему нечего, развеяться он планировал, а тут как раз ночной клуб. Да и за Сачи заодно присмотрит — она же маломерка в плане выпивки и еще тупая как пробка, сто футов влипнет куда-то. А Ран, как принц на железном коне, спасет ее. Но не сразу, когда совсем худо станет. Пусть учится на своих косяках. Может, тогда поймет, чем чреваты ночные прогулки с незнакомыми мужчинами. А если они давно знакомы? Да ну, Сачи бы похвасталась. С чего бы?.. Даже подружайке своей не сказала. Но Хайтани-то, наверное, ей ближе — с ним она гуляла, ездила в Саппоро, с ним говорит откровеннее. Да и по возрасту они сочетаемее. Той официантке вроде под тридцатник, она едва не угробила Риндо, а тот взял, да еще и нашел в ней что-то, защищает, все сломанную руку припоминает. «Не ревнуй» — и какого черта эти слова звучат ее голосом? В его голове! После мысленного вопроса о цели приезда! Как совпало… странно. Ран же не ревнует — Сачи ему не девушка, не жена, он даже не влюблен в нее. Красивых девчонок много вокруг. Что, из-за каждой убиваться? Из-за каждой ехать в «Технику»? Не-а. Хайтани просто не было принципиально, какой клуб выбрать. Подружайка Симамото просто дала ему наводку — не в «Уси» же всю ночь сидеть. Там противно, вонюче, темно, пьяно, да и их светомузыка больше напоминает страшный сон эпилептика. Коктейли, да, там хорошие. В «Технике» он никогда не был, хоть и слышал пару раз об этом заведеньице. Это освоение новых земель, исследование. Не более. Ран посмотрит обстановку, попробует алкоголь, потискает девчонку и скажет Сачи пресловутое «не ревнуй»… В моменты, когда мысли Рана начинали хронически превращаться в бред, он всегда понимал: хватит думать. Парень заглушил мотор и вышел на улицу. Просто клуб, просто развеяться. Их близость с Симамото — всего лишь два перпендикулярных совпадения. «Техника Людовика» — ночной клуб, расположенный еще дальше от центра, чем «Уси». Ран обычно думал трижды, прежде чем сунуться в настолько злачное местечко. Но сегодня думать было нечем, поэтому он стопориться не стал, оплатил входной и уже через десяток шагов вспомнил, почему сторонится таких мест: в плечо прилетел чей-то локоть, глаза резануло бегающей светомузыкой, а уши заложило от чего-то ужасно громкого и резкого. Ран любил рок, но не когда тот превращался в беспорядочный ор под гитарное соло. А еще не переносил маленькие пространства, где на один квадратный метр приходится по десять человек — в такие моменты рука сама ищет плечо брата и вместе с тем осознание, что ему есть за кого держаться в этой толкучке. Но Риндо не было рядом, тот мирно спал в своей кровати дома. Или гулял где-то. Или залипал в передачи для полуночников с пакетом чипсов. Ран не видел его с позавчерашнего дня — время ведь перевалило за полночь уже, а вчерашняя поездка с Фрицом началась уж слишком рано, когда братишка еще не покидал свою комнату, — и понятия не имел, чем тот занимается. Почему-то от этой мысли на душе стало погано, и парень шагнул в самую гущу пьяных веселых людей, ища там ни то отвлечения, ни то садомазохистского желания сделать еще хуже. Ран бесцельно обошел весь зал. Выпил шот текилы, текила в желудке смешалась с «дарком». Конечно, весь наркотик давно всосался в кровь, но Хайтани отчего-то показалось: он физически ощутил эту перемешку. В голову дало резко и быстро, как удар телескопкой — а уж сравнить он мог. Где-то в этой толще была Симамото. Но Ран совершенно ее не искал, не провожал взглядом каждую блондинку (а просто смотрел вслед, нельзя, что ли?). Что бы он увидел, если бы нашел? Сачи ведь здесь не одна. Наверное, танцует в самом центре зала — она ведь так любит внимание. Наверное, ее кавалер рядом — целует ее ключицы, трогает ее талию, бедра, его язык проникает в ее рот, пока они, покачиваясь, кружатся на танцполе, игнорируя всех вокруг. А может, они уже уединились где-то в туалете, и уже обжимаются, но это представлять Хайтани уже не хотел. И видеть — даже что-то более невинное, — тоже. Что бы он сделал? Схватил бы за руку, увел или сам бы ушел. Откуда? Из «Техники» или из ее жизни? Ран заказал еще текилы, потер лоб и почувствовал на ладони влагу. Чересчур радикальные мысли пошли, природу которых он понимать не хотел. И именно в этот момент на его плече возникла легкая тяжесть, неосознанная Раном до того, пока подошедшая сзади Сачи не сжала пальцы. А на них маникюр — вышло как всегда болезненно. Видимо, не так много можно встретить парней с парой блондинистых кос. Хайтани без особого интереса обернулся, отчего-то подсознательно сразу поняв, кто это. Хватка у нее особенная… сачинская, руки Рана слишком хорошо ее запомнили. За прошедшие часа полтора она не изменилась. Наверное. Ее лицо представлялось Рану калейдоскопической плывущей картинкой — алкоголь уже вовсю действовал. Но, будто в протест этому, парень выпил еще. Он ничего ей не сказал. Сачи тоже молчала какое-то время, после чего отступила, цокнув языком. — Поехали домой, — наконец выдала хмуро она, не дожидаясь Рана, развернулась к выходу из зала. И он от нечего делать пошел за ней. Будто того и ждал — интерес к «Технике», державшийся на паре глотков крепкого, стек в желудок. Это просто еще одно совпадение — в клубе скучно, с Сачи все лучше. — Руки убрали! Выстраивайтесь в очередь, я вернусь и вам разъебу ебала. — Хайтани сам не понял, что это были за ребята. Просто попались по пути, просто чья-то рука махнула в опасной близости к Симамото, так, что ее волосы взметнулись. Она обернулась, но возмущаться не стала — привыкшая к толпе. — И простите мне мою тавтологию. Но уж послушались ли его, стали ли по стойке смирно, ожидая кулак в лицо, Ран так и не узнал. Дорога сама собой привела его к дому Сачи. За все время поездки они не произнесли ни слова — как примостились в машине, так и доверились низкоуровневому умению понимать друг друга без слов. Симамото пристегнулась и прижалась щекой к натянутому ремню. Она была трезва. Сумочки с ней не было. Стоило бы побеспокоиться о ключе, но Рану было не до того. Ран старался ехать медленно, дорога плыла волнами перед глазами, автомобильные фары сливались в сплошное сияющее марево. Едва удалось вовремя затормозить на светофоре и не расхуярить кому-то багажник. Хайтани стиснул на руле не слушающиеся руки и зарекся больше не заводить машину в таком состоянии. Но Сачи, кажется, не волновала вполне вероятная возможность доехать до того света. Она задремала. По приезде домой ее настроение не улучшилось. Ран выругался, сжимая-разжимая дрожащие пальцы. Поездка выдалась действительно хардкорной. Только сердце билось наркотически и спокойно, ничуть не обеспокоенное близостью вероятной аварии. Ран наоборот — чувствовал, что просто устал. Он перевел взгляд на Симамото, которая никак не отреагировала на остановку. Пришлось потрясти ее плечо, но девушка на это только поежилась и что-то буркнула себе под нос. Вывод, что сама она не доберется до постели, напросился сам собой, но Хайтани, вопреки своему желанию, не причислил его к одной из бредовых мыслей этой ночи. Наоборот — что-то привычное и само собой разумеющееся, будто он делал это уже сотни раз. Тем не менее, когда Ран раскрыл ее дверь, Сачи резко распахнула глаза и глянула на него недовольно, почти раздраженно, будто прерванный сон был уж слишком интересным. На улице было уже холодно, свет фонаря у подъезда отлично доходил до них. У Хайтани после «дарка» обострилось зрение, глаза слепило. Он глянул себе под ноги и по белым полосам на асфальте понял, что припарковался неправильно. — Поднимешься со мной? — с нажимом спросила Сачи таким тоном, будто при отрицательном ответе собиралась протестовать. И в этом, черт возьми, тоже было что-то такое же естественное, как и желание спать поздней ночью. Будто для того Ран и встал на заре, для того и промучился весь день, чтобы оказаться здесь и сейчас, чтобы стоять с пересохшим ртом, когда можно просто кивнуть. — Зачем? — Риторический вопрос. — девушка вздохнула и принялась шарить под ногами в поисках чего-то, но стукнулась лбом о бардачок. Хайтани опустился на корточки и пошарил рукой по коврику, обнаружив там что-то холодное, железное. Ключ. Сачи потерла лоб и нашла его взгляд где-то внизу, у своих ног. Поджала губы. — Ты же и так это сделаешь. Права как никогда. Но Ран отложил эту мысль до момента, когда дверь квартиры Симамото запрется изнутри, отрезав их двоих от остального Токио. И оставив их в тесном пустом пространстве, кажущимся тихой благодатью после «Техники». Четыре из десяти, Хайтани туда не вернется. Лучше раскошелиться и сходить куда-то поближе к центру. — Почему ты так уверена в этом? — все же спросил парень — на одном выдохе, потому что наклонился расшнуровать ботинки. Хозяйка квартиры не ответила, только молча покрутила рукой в воздухе, мол, оглянись. И правда… Ран уже оказался здесь, поздно интересоваться причинами и следствиями. Гораздо важнее другое — что дальше? Коридор двоился в глазах, пока темный женский силуэт терялся в потемках. Хайтани нащупал выключатель, удивившись, что знает, где он. Девушка остановилась, бросила пиджак на пол и, наверное, начала щуриться. Рану показалось, что он чувствует, как сужаются зрачки. Нужно было убедиться, что Симамото доберется до кровати, не разбив себе голову. А то пойдет кровь, от крови ей дурно. Что-то она шатается. Ну, или у Рана просто беды с восприятием света, движения и пространства, помноженные на всю принятую им дрянь. Хайтани довел ее до спальни, аккуратно придерживая за локоть, хоть и стояла та на ногах неплохо. От нее пахло ночью и алкоголем, хотя и сложно было объяснить, что придавала ее запаху такие качества. Ран крепче сжал ее руку, отчего девушка подняла на него глаза, но будто не нашла, за что зацепиться взглядом. Путь до постели она проделала самостоятельно, расслабленно и по-хозяйски невозмутимо. И уже поднимая руки к своей шее, где были верхние пуговицы рубашки. Они-то расстегнулись легко, но где-то на середине у Сачи начались проблемы. Теперь были видны ее ключицы, очертания грудей. — Не получается? — видимо, пора сделать пирсинг языка. А то он что-то работает быстрее мыслей. — Палец днем поцарапала. До крови. — девушка обессилено опустила руки по швам, вымученно улыбнулась. — Боюсь его теперь использовать. Вдруг, снова хлынет. Но только Ран проявил инициативу, только приблизился к ней вплотную, как Симамото дернула полы в разные стороны. С задачей справилась — рубашка была расстегнута полностью. Только вот часть пуговиц покатилась по полу. Сачи равнодушно посмотрела вниз, но отчего-то было ясно: собирать она ничего не будет, — после чего подняла взгляд на Рана, будто ожидая каких-то действий. Но Хайтани запросто и с интересом смотрел на обнаженные участки ее тела. Почему-то подумалось: можно, разрешает. И мыслить о чем-то другом особо не получалось. Только о том, что кружевное белье она носит даже на работу, что грудь у нее не совсем такая, как он представлял, что какая-то сволочь успела поставить ей засосы. Куда, собственно, ее кавалер делся? Она передумала, ушла от него, выбрав Рана? По щекам хлопать себя было уже поздно. Нужно было действовать — либо в сторону двери, либо в самое пекло того, чего он старательно избегал столько времени. Своих желаний. — Ты ведь за мной туда приехал, — уверенно произнесла Сачи, выправляя рубашку из юбки и тем самым оголяясь еще сильнее. — Или у меня чересчур завышенная самооценка? — Это просто совпадение, — в привычной манере усмехнулся Ран, хотя весело ему не было от слова совсем. Было смутно и устало, будто «дарк» уже давал отходняк. Комната искажалась яркими вспышками — будто глаза вынули, покрутили в центрифуге и вернули: то темная ночь, то ослепительный коридор, то сглаживающий обе крайности полумрак. И только фигурка Сачи перед ним была поразительно четкой, будто для контраста помещенной на мутный фон. — Я верю в совпадения, — Симамото махнула над головой скинутой рубашкой, точно победным флагом. — Самые важные вещи всегда случаются нежданно-негаданно. — Думаешь, это важно? На самом деле, Хайтани думалось, что важного в его жизни не осталось ничего. Куда-то в самую глубь подсознания полетел Предел, за ним Роппонги и Риндо, а обогнал все это прочный каркас их с Сачи отношений — тот, что крепко фиксировал их на нужном расстоянии, где ни шагу вперед, ни назад. Осталась только комнатка где-то за пределами фантазий и двое молодых людей, поглощенных друг другом. Ран уже был будто не Раном, и Сачи тоже обезличилась. Двое с пустыми головами и безудержным желанием быть именно здесь, именно друг с другом. В какой-то момент Хайтани показалось, что перед глазами конкретно плывет, и он со вздохом прикрыл их. Но вместо цветных искр под веками все равно видел округлые изгибы ее грудей, прячущиеся в кружевную каемку чашечек, блестючую сережку в ее пупке, четыре синюшних кляксы, длинные тонкие пальцы, раз за разом высвобождающих ее тело, будто разводя в стороны занавес сцены. Рану чудилось, что он снова оказался в театре, где никто опять не позаботился о его репликах. И нужно было либо импровизировать, либо с позором бежать за кулисы. — Это ты мне сейчас скажи. Это ловушка, страховка, вышедший из строя фиксатор — Сачи обняла его за шею, просто придерживая на месте, просто утягивая куда-то. Ее руки были холодными, мысленно хотелось их согреть, пока вниз по спине поползли щекоткой мурашки. Ран тяжело вдохнул и почувствовал приятный запах. Он не был похож на концентрат цветочного поля, не кружил голову, как фруктовая гниль. Наверное, именно так пахнет Симамото без подсластителей. Кончик ее носа прошел по его ключице, шее, отчего Ран неосознанно схватил девушку за талию, пытаясь установить расстояние. И только сделав это, он вспомнил, что на ней лишь лифчик. В противовес ладоням, тело Сачи было обжигающим. Хайтани в тот момент и не подумал, что это просто контраст с его ледяными пальцами. Ему было приятно, а вот Симамото вздрогнула, покладисто прижимаясь к парню. Ран бы себе не доверял — казалось, накатывает какое-то состояние аффекта, случающееся лишь после «дарка». Сачины мягкости перекатывались на его груди при любом движении, ее волосы щекотали подбородок, липли к облизанным губам, ее близость каким-то образом возвращала растерянную энергию. Казалось, это был недостающий ингредиент коктейля, без которого тот бесполезен. И теперь, когда все в нем смешалось, Ран постепенно входил в раж. В какой-то момент Сачи подняла голову, глянула на него снизу вверх как-то так заинтригованно, вздернув бровь. Ах, да, точно, у них же нечаянно сложился вопрос. Она ждала решения, а Ран уже думал лишь о том, как стягивает с нее через голову лифчик, как вгрызается зубами в эти уродливые отметины и откусывает лоскутами кожу, как устраивает ее на подушках, как… целует ее, просто целует, отбросив все мысли. Его руки незаметно для него же поглаживали девушку по спине — пальцы то и дело задевали кончики волос. Хайтани выполнил самым доступный и безобидный пункт вдруг обрисовавшегося списка — поднял ее подбородок и резко приник к розовым губам. Их передние зубы болезненно столкнулись, Сачи что-то промычала, пытаясь коснуться рта пальцами, но Ран разбираться не стал, перехватил ее запястье, повторил свои действия, в этот раз медленнее. Но это только обманка — поцелуй был резким, несдержанным, ожидаемым. Да… Кто-то там из британцев еще говорил, что единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему. Он ждал этого с самого того дня, когда коснулся ее губ впервые. Когда она приковала его к себе наручниками. Когда появилась той ночью на парковке с зажигалкой. Сачи своим существованием просто задела его жизнь, а он вдруг начал замечать за собой, что предпочитает блондинок, что прислушивается, принюхивается, ищет что-то, что легко находит в ней. Долгое время Рану казалось, что дело в чем-то тривиальном: симпатичная девчонка, будоражащая определенные аспекты фантазии. Акико тоже была фигуристой, стройной, красивой — но не о ней Хайтани думал по ночам, она так не возбуждала, с ней он бы легко сдержался, развернулся бы и ушел, ее он не ревновал, даже будучи когда-то давно в отношениях с ней. Сначала Ран хотел Сачи, потому что она девушка, но затем его желание изменилось — девушку, потому что она Сачи. Объятия становились плотнее, руки переплетались в беспорядочных касаниях, впрочем, ничуть их двоих не отвлекающих. Поглощенный поцелуем Хайтани и не заметил, как точка опоры под ногами исчезла, а ладонь уперлись во что-то мягкое. Кровать — и теперь было ясно, к чему все шло весь вечер, все последние месяцы. Сачи небрежно стянула с волос резинку и опустилась на подушку, расслабленно протягивая к нему руки. Ран сначала хотел перехватить их и сжать крестом над головой, урывая возможность наконец-то владеть. Но затем провел пальцами по ее голым плечам, рукам, талии, и ему показалось, случился диссонанс — чистое желание брало над ним верх, пока сознание еще сопротивлялось, призывая глотать каждый миг. Потому что повтора никогда не будет — случайности на то и случайны. Но Сачи все же куда-то торопилась. Слишком жаждала или мечтала промотать этот момент перед глазами? Она притянула его обратно за плечи и приникла с новым поцелуем, вновь проникая языком ему в рот. Хайтани покладисто дождался момента, пока та сделает необходимый вдох, и прошелся языком по верхнему ряду ее зубов. Впрочем, надолго расстояние между ними не сохранилось. — Ты готов стать моим? — спросила Симамото, как только губы парня чуть спустились по ее подбородку. Ногти Сачи прошлись по его запястьям, наверно, что-то царапнув, и почему-то это как-то особенно возбудило Рана, сильнее, чем брошенная девушкой фраза. Так, что захотелось поскорее расстегнуть ремень и стянуть брюки, прижаться к ней всем телом и наконец-то зайти дальше, так далеко, что пути не будет назад. Он давно был готов ко всему, и уже неважно, во что это выльется. Хайтани слишком долго держался, придавая сексу с ней какой-то сакральный смысл, который должен был как-то определить их отношения. Но ничего не менялось после поцелуя, после признания, время шло, а желание лишь обострялось. Но теперь, когда они пришли к эндшпилю, когда часть одежды уже валялась на полу, когда руки уже слишком хорошо приспособились к телам друг друга, терпеть больше не было сил, и Ран, приподнявшись, ощупал ее юбку в поисках молнии. Нашел быстро, но расстегнуть не успел — Сачи перехватила его руки, крепко, настойчиво, заставляя глянуть себе в лицо. — Ран, ты готов стать моим парнем? Я не хочу делать это просто так. Хайтани подождал почти минуту — дал ей возможность засмеяться, улыбнуться, свести в шутку. Но девушка только сильнее хмурилась с каждой убежавшей десяткой секунд. А дальше они и не поняли сами, кто отстранился первым: ни то Сачи поднялась на локтях и подтянулась к подушкам, ни то Ран перебрался на другой край кровати. — Чему ты так удивлен? Я уже давно тебе говорила об этом. — Этому… блядству на твоей груди. — Ран еще не успел успокоить дыхание. Ощущение ступора морозило суставы под кожей, еще хранящей чужое тепло. Девушка прикрыла глаза, зачесывая себе волосы гребешками пальцев. — Он сказал, что может договориться с барменом, и тот вернет мне мою сумочку. Но я не особо доверяла им, поэтому, пока заглядывала внутрь, незаметно вытянула ключ. Думаю, мобильник вполне погасит долг. Жалко только косметику. — Это они разукрасили? — Нет, конечно, — отмахнулась Симамото, при этом не выглядя расстроенной или напуганной. — Это не самые свежие следы. У меня недавно было свидание с одним из них. — Вот как? Все же любишь секс на стороне, — усмехнулся Хайтани, его глаза не отрывались от пятен, будто снова и снова пересчитывая их. Симамото не спешила спорить. Вместо этого улыбнулась — победно как-то. — Что ты чувствуешь? — серьезно спросила она, внимательно глянув на парня. — Так же было и в баре, когда я сказала что хочу ласки от кого-то. У тебя было такое же лицо: сначала удивление, потом ты начинаешь юлить и насмехаться, хотя черт ногу сломит, что там у тебя в голове. Ты примчался в тот же клуб, бродил по залу, потом без лишних вопросов оказался здесь со мной. Меня искал? Зачем? — Мне кажется, у тебя паранойя, — парировал Ран, но Сачи будто и не обратила на это внимания. — Сказал же, совпадение. — Тебе не нравится наша официантская форма, ты одергиваешь выпивох, которые заигрывают со мной, ты всегда держишь мое запястье, когда мы ходим куда-то вдвоем. Ты хочешь встречаться со мной? Ран отрицательно покачал головой, все еще надеясь, что ему посчастливиться, и это все окажется просто неудачной шуткой. Усмешка превратилась в натужный хохоток, а рука сама по себе кулаком стукнула матрас. — Это же правда. Ты мне очень нравишься, и я точно знаю, что это взаимно. Ведь ты говорил об этом. А потом уверял, что хочешь вернуться к своей бывшей подружке, но так и не сделал этого до сих пор. Вместо этого почти каждый вечер ты проводишь со мной и не проявляешь интереса к другим девушкам. Скажи, почему ты не действуешь? Почему позволяешь мне крутить с кем-то на стороне? Она замолчала, будто, и правда, ожидая ответа. Хайтани смотрел на нее с тупой улыбкой, прекрасно осознавая, как выглядит со стороны. Искренность Сачи его не смешила — пугала. В ней звучало все то, чего он старательно избегал в собственных мыслях. — Мне очень одиноко, Ран. Я не ангел. Я не горжусь тем, до чего дохожу в последнее время, это возвращает меня в худший период моей жизни отношений с нелюбимым человеком, когда мне лишь хотелось быть не одной, а ему — просто моего тела. Правда в том, что ночь с каждым из тех, кто был, я бы с радостью променяла на обычный разговор с тобой. Но не такой, как обычно, когда я просто слушаю про всю херню, что произошла за день с тобой. Хочу тоже что-то рассказать, чтобы ты поинтересовался, как у меня дела. Я не понимаю, почему ты не можешь сделать этого, ведь даже в дружбе все должно быть поровну. Ты то холоден, то демонстративно хватаешь меня за талию, когда кто-то подходит знакомиться. Что за качели? Голова уже кругом. Нам пора решить, в каких ролях мы хотим видеть друг друга, и я свое решение приняла. Предлагаю попробовать быть вместе. Что мы теряем? На месте уже не сиделось. Обоим, но Симамото только развела в воздухе руками, будто обозначая, что закончила, в мыслях не осталось ничего. Ран только кивнул и отвел взгляд. Ему тоже нечего было сказать, и инициативе пришлось вернуться в прежний рупор. Сачи уже тише добавила, но он не видел ее лица: — У тебя ведь тоже особое отношение ко мне. Я точно знаю, что привлекаю тебя как женщина, но почему же тогда ты не пытаешься приблизиться ко мне? У нас была куча возможностей переспать, а для такого, как ты, ничего не стоит взять свое. Но я этого не хочу. Для меня важно знать, что тебя интересую я, а не только лишь мое тело. Я не какая-то ненормально принципиальная. Просто я не спать с тобой хочу, а быть твоей девушкой. Хочу, чтобы у нас с тобой было по-нормальному. Действительно хочу ласки и чувствовать себя нужной. Хотя бы раз в жизни. Хотя бы с кем-то. — Я чувствую разочарование, — пожал плечами Хайтани, поднимаясь на ноги и застегивая рубашку. — Я просто такой, какой есть, и ты столько времени утверждала, что не судишь, что принимаешь людей в том виде, в котором они существуют. Видимо, я просто не твой романтический герой, чтобы дать тебе желаемое. Твои качели летят в одну сторону, пока мои клонятся в другую, и если ты хочешь отношений, то мне это не нужно ни с тобой, ни с кем-либо еще. Глупо полагать, что ты знаешь меня, когда мы всего лишь гуляем вечерами. Тебе никогда не залезть мне под кожу, как и мне под твою. Я просто не хочу быть твоим парнем. — То есть, ты просто собирался трахнуть меня и оставить? — первым делом прояснила Сачи, сощурившись и будто пытаясь что-то в нем рассмотреть. Наверное, правду. — Я тебе нравлюсь только так? — Нет, — честно признался парень, прохаживаясь по комнате и разминая руки. На самом деле, давая себе передышку от ее взгляда. — Но я не хочу об этом сейчас. Наверное, мне лучше уйти. Она не ответила. Только дернула на кровати покрывало, набрасывая его на плечи, закутываясь, как в большие крылья. Рану отчего-то стало жалко ее. Он понимал, что был чересчур резок. Хотелось сунуть два пальца в рот и выблевать весь «дарк» — парень бы так и поступил, если бы только это могло стереть получившийся результат. Сачи заправила волосы за уши с каким-то виноватым, совсем несвойственным ей видом, но Хайтани сам не понял, из-за чего. Наконец, девушка, кажется, вспомнила о его присутствии: — Хорошо, иди, — выдала она с недавней улыбкой, отразившейся лишь на ее губах, не затронув глаза. — Значит, я много себе надумываю во время наших прогулок. Видимо, пора их прекратить, а то знаешь… это больно, когда невзаимно. Хайтани не осталось ничего, кроме как кивнуть в знак поспешного согласия и покинуть квартиру. Бегом — ему казалось, что он уносит оттуда ноги, будто Симамото побежит следом, а ему совсем не хотелось ее видеть. Собственное, видеть не хотелось никого. Себя — тем более. Во рту было так сухо, что нужно было прокашляться. Ран чувствовал себя тигром, случайно поцарапавшим дрессировщика и затем получившим шокером. Но как дикого зверя пугают аплодисменты и горящее кольцо, так и Хайтани казалось, что если он перестанет сжимать рукава, пальцы затрясутся — от испуга, от злости или обиды. «Дарк» все еще бурлил в крови, хотя внутри было холодно, как после американских горок, когда едва можешь ступать ватными ногами. Ран запомнил свою первую и единственную поездку именно так. Кулак сам собой прилетел в чье-то боковое стекло, заорала сигнализация, а значит, нужно было скрываться. Естественно, домой он не поехал. Поехал по трассе. В никуда и никогда, пока бензин не закончился и не наступило утро. Ран даже удивился — он думал, к рассвету прояснится не только небо, но и его мысли. Хайтани остановился на заправке, залился — в бак и в желудок. Пил он энергетик, конечно. Хотя и не отказался бы от чего-то покрепче. Состояние тотального отходняка было поганое, но вдруг ему в голову ударила неожиданная мысль: для полной картины не хватает только одного звонка. Ран покрутил в руках мобильник, будто тот обязательно должен был зазвонить именно в этот момент, и, особо не думая, залез в телефонную книгу. Какуче, наверное, не будет сильно удивлен звонку в пять утра, но в данный момент это имело значение лишь для него самого. Хайтани просто хотел удариться обо что-то головой, чтобы привести ее в порядок. Или раскрошить с концами. Или найти другой способ прийти в себя после (почти) произошедшего. Все пути этим утром вели его к главному офису Предела, где его уже встретила Акико. Девушка улыбнулась и махнула ему издалека рукой, но вместо приветствия, поравнявшись с ней, Ран лишь без особого интереса спросил, нет ли у нее никаких дел в Йокогаме. Потому что, как оказалось, он не хочет ехать туда один.