Идти на смерть и быть героем — не одно и то же.
(Ван Пис)
Я кличу смерть, не в силах видеть мир,
Где благородный голоден и наг,
А гнусные нагуливают жир,
Где честь и вера стали тлен и прах,
Где разум омерзительным зовут,
Где девственность насилуют, смеясь,
Где праведность влекут в неправый суд,
Где гордость опрокидывают в грязь,
Где власть искусству вырвала язык,
Где глупость правит кистью и пером,
Где истине марают чистый лик,
Где злу раздолье помыкать добром.
Накликав смерть, ушёл бы в мир иной,
Да в этом — не прожить тебе одной.
У. Шекспир
События закручивались, как змея перед броском. Напряжение достигло пика перед самыми барсовыми вратами. Лагерь походил на муравейник, стихли шутки, почти не пахло касерой, все сновали туда-сюда с сосредоточенным видом. Полностью в план не был посвящен никто, кроме маршала и генералов, и от неизвестности было страшно и радостно. Когда Проэмперадор гонял всех их вверх-вниз по горам, Дик даже не задавался вопросом, зачем. И опыт бедняги Оскара, и собственные наблюдения убедили его в том, что происходящее — кусочки единого целого. И однажды Рокэ сложит из них картину, да такую, что абвении лишь цокнут языками от негодования и восторга. Не раз Ричард ловил себя на мысли, что сам он тоже стал фрагментом этой мозаики, пусть не значимым, но стал. Чувство сопричастности, вовлечённости возбуждало и окрыляло. Не обращая внимания на синяки и содранную кожу пальцев, он со злым и весёлым азартом день за днём лез в гору, упражнялся во владении холодным оружием, стрелял и боролся. Мысли о том, чтобы свести счёты с жизнью, не оставили его совсем, но несколько поутихли. Во-первых, в горах такие настроения неуместны, камень ощущал состояние души повелителя и угрожающе дрожал и вибрировал. Скалы выражали своё возмущение настолько ясно, что как-то раз пришлось отложить тренировку, дело пахло землетрясением. Алва в тот день с подозрением смотрел на оруженосца, но так и не задал ни одного вопроса. Дик же внутренне обратился к камням, обещая выкинуть подобное из головы. И всё равно при каждом подъёме ему то и дело то камень в сапог, то по носу попадал. Во-вторых, поразмыслив, Ричард пришел к выводу, что умереть сейчас равносильно дезертирству. А это уже совсем не в принципах Людей Чести. И тем не менее маршал будто что-то чувствовал. После той ночи, когда они столкнулись у палатки, он постоянно держал юношу в поле зрения. А если и посылал с поручениями — не далее как на расстояние ста бье. Надорца это несколько раздражало, но за возмущением он по крайней мере немного успокоил свои чувства. Габриэль больше не снился, после наполненного дня хотелось упасть и заснуть. В горах он спал мало, просыпаясь до рассвета, уходил в горы недалеко, так, чтоб патрули могли наткнуться на него и маршал не спускал бы потом поисковые отряды, и сидел там до самого рассвета, слушая разговор скал и валунов. Иногда он брал в руки отколовшиеся куски, согревал их ладонями и слушал, слушал. В такие моменты амулет на груди горел нестерпимо, но не оставлял ожога, так что вскоре Дик научился переносить жар, почти не отвлекаясь. Камни рассказывали всё: что было здесь от сотворения, про абвениев и тех, кто пришёл после них. Иногда Ричард впадал в забытьё, погружённый в видения, чем раз едва не напугал патрулировавших адуанов. Шум они не подняли лишь потому, что появившаяся старая бакранка строго приказала им не тревожить того, кто внемлет скалам. После этого слухи про его странности обросли такими немыслимыми небылицами, что даже Шеманталь иначе поглядывал на него, сторонился и бормотал что-то себе под нос. Алва же так и продолжал буравить взглядом, сыпать насмешками и едкими замечаниями. Дик изо всех сил старался пропускать их мимо ушей, но получалось не всегда. И раз за разом он вспыхивал подожжённой паклей, сжимая кулаки. Преимущественно молча. Спорить с эром он устал, после каждой выволочки он ощущал себя выхолощенным и пустым. Спасение от гнетущего внутреннего вакуума он нашёл в горном водопаде. Ледяные струи, сильно и больно ударявшие по голове и плечам, приводили в чувство. И Окделл зачастил в скрытую расщелину, смывая не только грязь телесную, но и душевную пыль. Знал бы он, что за его омовениями наблюдает добрая половина бакранских девушек — вряд ли бы он был столь раскрепощён. Но привыкая день за днём к холоду, он вскоре мог по несколько минут подставлять под детище Унда обнажённое тело, выстуживая ненужные страсти из души и сердца. Всё это вместе помогало держаться, не сходя с ума от странных обычаев дикарей, неизвестности и греховных чувств. Накануне штурма, когда всем было велено отдыхать, и сон торопливо коснулся век, он вновь увидел море. Но вместо солнца на горизонте клубились клокастые рваные тучи. Волны, отражавшие небо, посерели и ворчливо вздымались, гонимые злым ветром. Темнота заволакивала всё вокруг, шторм крепчал, поднимая вихри песка, который больно царапал лицо. Затем его обступила тьма. Звуки, обретшие необъяснимую силу и ясность, оглушали. Рокот волн смешался со свистом ветра, вдалеке грохотал гром, а в серо-чёрном клубке туч ревело что-то страшное, подобное чудовищу. Ричард застыл посреди невидимого безумия, шепча молитвы, но они стыли на губах, опадали ледяными осколками, не произнесённые до конца. Внезапно ужасающий порыв поднял его на воздух, он вскрикнул и проснулся. Как оказалось, поднял его Шеманталь, неделикатно, рывком за шиворот оторвавший юношу от земли. — О. Живой. А то никак вас не добудиться. Эх, не надо было вам в здешних горах сидеть. Проклял вас местный дух, жабу их соловей, как пить дать. Ричард спорить не стал, молча отряхнулся и направился к стоящему в окружении офицеров маршалу. Тот, узрев оруженосца, смерил его долгим взглядом и, наклонившись к уху одного из них, что-то зашептал. Военный кивнул, бегло скользнув взглядом по Дику. Такое внимание к своей персоне ему не понравилось, но времени выяснять отношения не было. Всё завертелось диким калейдоскопом: штурм скал, раскрашенные козлы, взрывы. Ричард двигался, ведомый рокотом камней, в черноте ночи зрение слабо помогало. Схватка с бириссцем немного вернула его в реальность. Сломанное лезвие, безумный взгляд и направленный в грудь Окделла клинок. Он даже не успел испугаться, ощущая сильный толчок в область сердца. А затем сразу выстрел и громкий возглас: — Ричард! — Дик удивлённо наблюдал, как враг оседает на землю, безвольно раскинув длинные руки. А затем поднял голову, встречаясь с: — Маркиз Эр-При? Сбивчивые слова, краткие объятия, предательство своих, когда предупредил Робера об атаке со спины. Но и маркиз тоже убил того, на чьей стороне сегодня сражался. Жизнь за жизнь, человека за человека, увы — война сурова в своей арифметике. Глядя, как силуэт Иноходца тает в ночных горах, Окделл почувствовал укол совести. Но он отмахнулся: помнил слова Альмейды. Робер — тот, чья жизнь стоит многих, и камни дружно вторили ему. Спуск вниз не занял много времени, а сражение подходило к концу. Ричард просто не дал уйти нескольким оставшимся солдатам гарнизона, присоединившись к отряду под командованием адуана. Когда всё закончилось, тот сперва широко улыбнулся и стал поздравлять с победой. Но внезапно в ужасе уставился на Дика, шепча какие-то слова. Юноша оглядел себя, ничего не понимая. И только тут заметил, что одежда на груди порвана. Очевидно лезвие врага разорвало ткань, а в пылу битвы дыра увеличилась. Вокруг темнели пятна крови убитых им в схватке защитников крепости. Со стороны наверное смотрелось жутко, так как подлетевший к нему офицер стал бесцеремонно крутить его и ощупывать. — Раны нет, — облегчённо выдохнул он, вертя в пальцах амулет, который так и болтался на его шее. — Скажите спасибо тому, кто дал вам это. Вот, похоже сюда попал клинок. Даже вмятина осталась. А у вас только синяк. Сгрудившиеся вокруг солдаты радостно загудели, выкрикивая что-то про везение и Леворукого. Ричард же рассеянно теребил диск и думал, что это невозможно. Серебро — не твёрдый метал, да и как он в пылу схватки оказался прямо напротив удара. По счастью, размышлять ему долго не дали. Надо было размещаться, расставлять караулы и заниматься рутиной. За всей этой суетой он напрочь забыл про свой вид. И вспомнил лишь тогда, когда столкнулся нос к носу с Вороном. Судя по всему, он уже давно его искал, красивые черты на миг исказила гримаса раздражения. Он бы, может, и сказал что-то колкое, но замер, увидев, во что превратилась одежда юного герцога. Мыслительный процесс, впрочем, у Первого маршала и Проэмперадора Варасты был не в пример быстрей, чем у рядового и младшего офицерского состава. Ему не составило труда сообразить, что человек с дырой в груди вряд ли будет болтаться на своих двоих с факелом в руке. Однако и он стремительно приблизился и бегло осмотрел оруженосца на предмет повреждений. После этого произошло нечто, совершенно перевернувшее мир Дика с ног на голову. Рокэ порывисто обнял его и еле слышно выдохнул: — Хвала Абвениям! Живой, — затем он отстранился, ещё раз вздохнул и усмехнулся уже привычно, — вашу феноменальную способность искать себе смерти извиняет лишь ваша необъяснимая везучесть, юноша. Вас почти записали в погибшие, надо передать, чтобы они прекратили ворошить трупы. — Меня спасло это, — Ричард высвободил из-под одежды оберег. Маршал с минуту изучал его долгим непонятным взглядом. В нём было одновременно удивление, радость, облегчение и непонятная тоска. Алва провёл чёрными от пыли гор пальцами по изображению скалы. — Значит, ваша жизнь показалась ему достойной спасения, — тихо проговорил соберано, вновь переводя взгляд на растерянного юношу. Маршал привычным жестом поднёс ладони к глазам и тихо проговорил: — Этот амулет принадлежал моему брату Карлосу. Он был убит, как вам известно, когда закрыл собой своего маршала. Затем перешёл ко мне, мои шрамы вы видели, после владелицей сего предмета стала мать Габри. Её уже давно нет. Сегодня он впервые спас своего владельца. Я рад, что уступил Габри. Признаюсь, я был против этого дара. Но, видимо, есть вещи, непостижимые для меня. Надеюсь, вы понимаете теперь, что права умереть у вас попросту нет?