Надор встретил Ричарда снегом и солнцем, словно радуясь встрече, будто предчувствуя, что возвращается не напуганный мальчишка, а герцог Окделл, Повелитель Скал и хозяин. Дик радостно смотрел в непривычно прозрачное голубое зимнее небо, замечал порхающих красногрудых птичек. Сона весело трусила по укатанной дороге, фыркая и тряся головой. Рядом ехал Серхио на своём гнедом мориске, его Шад настороженно косил глазом на сугробы и покрытые снегом еловые лапы. Да и сам Каррада крутил по сторонам головой, не обращая внимания на смешно покрасневший от холода кончик носа. Дитя юга, привыкший к пёстрым краскам Марикьяры и Кэналлоа, он с ребячьим восторженным удивлением рассматривал искрящееся серебром ослепительное великолепие зимнего леса.
— Разрубленный Змей! Дикон! Это же сказочно красиво! Расскажу дома — не поверят, что холод может быть столь прекрасен, — воскликнул он, когда они проезжали мимо незамерзающего водопада. Камни и берега покрыли заледеневшие пики, а между ними, как из раскрытой оскалившейся пасти, низвергались тёмные холодные воды.
— Внизу бьёт горячий ключ, поэтому вода не замерзает, — пояснил Ричард остолбеневшему другу.
Да, они сдружились с Серхио. Горячий, хоть внешне и сдержанный, молодой кэналлиец проложил дорожку доверия в закрытое сердце герцога Надора. В который раз, вспоминая слова Альмейды про честь, Дик грустно усмехался: некоторым «Людям Чести» можно вполне одолжить её у Серхио пару мешков. Несмотря на юный возраст, Каррада был принципиален во всем, что касалось вопросов достоинства и той самой чести, а также долга. При всём этом, душа его была живой и отзывчивой. Он не был старшим в семье, в отличие от Дика, но рассудительности и разумности судьба ему отсыпала за троих. Именно Серхио заронил в голову Ричарда идею о вероятных залежах полезных ископаемых в надорских скалах.
— Горы всегда были источником руды и драгоценных металлов и камней. Просто надо знать, где искать и как правильно добывать, чтобы не навредить горам.
Вдвоём они перерыли библиотеку особняка, а не найдя нужного, набрались наглости и нагрянули к маршалу с просьбой помочь. Он долго язвил, но всё же направил их к сведущему человеку. Мэтр Ричмонд — лучший специалист в области разведывательных горных работ, по молодости три года проходивший в оруженосцах Вейзеля и в совершенстве освоивший подрывное дело, согласился тотчас. Как оказалось, он давно мечтал погрузиться в недра Надора, вот только возможности не было. Сам мэтр ехал позади, в карете. Но отнюдь не из-за лени. По пути он продолжал изучать свои трактаты и производить расчёты. На постоялых дворах его чуть не силой загоняли спать, всерьёз опасаясь за здоровье господина Ричмонда.
Ричард ехал домой, чтобы начать возрождать свой дом, чтобы обрадовать Айрис белоснежным Бьянко и патентом фрейлины, чтобы наконец привести в порядок замок. Вот только перед всеми этими радостными событиями предстояло ещё одно, отнюдь не весёлое. Разговор с Мирабеллой. Дик не тешил себя надеждой, что матушка разделит его энтузиазм, что она изменит своё отношение к Алве. Однако поставить её в известность и предупредить о своих планах был просто обязан. Проклянёт? Что ж. Придётся пойти к горным отшельникам, те славились умением снимать проклятья. В конце концов, говорят, над Алвой тоже какое-то там проклятье довлеет, и ничего, живёт и побеждает всех и вся. Откажет в общении — и это можно будет пережить, но губить жизнь и здоровье сестёр он не позволит. В Надор возвращался Повелитель Скал, и с этим всем придется считаться.
Как и ожидалось, Мирабелла встретила сына, как предателя. Она стояла на пороге всем своим видом демонстрируя отношение к не оправдавшему её надежд отпрыску. Сестёр даже не выпустили встретить брата. Очевидно, она думала, что сын не посмеет ступить в замок без её разрешения. Однако, неожиданно для неё, Ричард лишь сухо кивнул на все обвинения, прошёл-таки в дом и приказал подготовить покои Эгмонта и разместить мэтра с Серхио и лошадей. Затем он позвал Эдварда Стенли, старшего из слуг, и распорядился закупить провизии и протопить все комнаты и залы. Мирабелла побелела и взвизгнула:
— Сын мой! Это расточительность! Я догадываюсь, откуда у вас средства, на подобную роскошь, но я… — она осеклась, когда Ричард медленно повернулся и посмотрел на мать долгим взглядом.
— Да, эти деньги я получил, как солдат его величества за варастийскую кампанию, — медленно с расстановкой произнес он, неотрывно смотря прямо матери в глаза, — Более того, налоги на Надор снижены в благодарность за спасение жизни Первого маршала. И да, я закрыл герцога Алву собой, получив ранение. И сделал бы это ещё раз, если бы потребовалось.
— Вы! Как вы могли! Рисковать собой ради убийцы отца! Он… — вдова задохнулась возмущением. Ричард мысленно произнес молитву к Создателю, глубоко вдохнул и сказал, не повышая голоса:
— Я задам вам всего лишь три вопроса. Ответьте на них честно, а после этого бросайте в лицо мне оскорбления. Вопрос первый: известно ли вам, что случается с семьёй того, кто попадает в Занху, а именно там бы оказался отец? Вопрос второй: известно ли вам, как проходила дуэль отца с герцогом Алвой? Вопрос третий: знаете ли вы, сколько денег проиграл господин цивильный комендант, побоявшийся кстати, взять меня оруженосцем из страха перед кардиналом, когда играл на женщину? Я жду, матушка.
С каждым вопросом глаза вдовствующей герцогини расширялись всё больше, а губы сжимались сильнее, пока не превратились в тонкую линию. Она шумно дышала, раздувая ноздри, как загнанная лошадь. Впервые в жизни Ричард так разговаривал с ней, вежливо и жестоко.
Гордость кипела и возмущённо слала проклятья на развратившего достатком её сына Алву, в то время как разум силился пробиться сквозь толщу наносного слоя псевдочести, тыкая её, как кота в лужу, в очевидный факт: перед ней стоял не Ричард, но герцог Окделл, манипулировать которым по-старому теперь невозможно. Она проиграла, она ощутила это ещё до произошедшего взрыва, поняла это, едва взглянув в лицо родного и одновременно чужого молодого человека.
— Что ж. Видимо Создатель отвернулся от нас, — чопорно выдохнула она.
Вся её властность и стать рассыпались пеплом. Перед Ричардом стояла просто постаревшая одинокая женщина. Он смотрел на неё, вспоминая, когда любовь и свет навсегда исчезли из глаз, когда голос потерял мелодичность и нежность, а руки перестали обнимать и гладить детей.
— Выйдите все, — властно приказал он слугам.
Они не посмели ослушаться, один за другим тихо покинули залу и притворили двери. Ричард решительно шагнул к матери, но она вскинула руку, словно защищаясь.
— Не подходите, предатель! Изменник! Вы попираете память отца! — прошипела она.
Дик замер на мгновение, прислушиваясь к себе. Несмотря на её слова и действия, она оставалась его матерью. В глубине души Дика развернулось новое, большое и светлое чувство, которому было дано увидеть нелюбимую, страдающую от одиночества женщину, загнавшую себя чувством непосильного долга в страшную ловушку. Она гневно сверкала глазами, и он с грустью понял, что бессилен. Никто и ничто не поможет ей сейчас. И лучшее, что он мог — оставить её в покое.
— Воля ваша, матушка. Этот замок — ваш дом, и если вам угодно — на вашей половине я не буду ничего менять без согласия хозяйки. Но морозить сестёр — не позволю. Как не позволю и далее прозябать в нищете своему краю. Вынужден напомнить, что я — хозяин Надора. Я, и никто другой, в ответе за вверенных мне создателем надорцев и семью Окделл. На моей половине замка будет произведён ремонт, а если вам угодно и далее мёрзнуть ради непонятных идей — девочки переедут на мою половину. Повторяю, — он повысил голос, едва Мирабелла открыла рот, чтобы возразить, — я не позволю рисковать здоровьем сестёр. Нигде в Эсператии не сказано, что Создателю угодны страдания людей ради самих страданий. Я люблю вас, матушка, и всегда рад видеть вас, но я не могу заставить вас любить меня. Любить, как сына, а не как герцога Окделла — надежду Талигойи. Я долго спал, но теперь я проснулся, и более засыпать — не намерен.
С этими словами он преклонил колено и поцеловал худую холодную кисть. Она выдернула её, будто обжёгшись, неверяще глядя на сына, молча развернулась и вышла.
Едва затихли шаги в коридоре, как зашуршала серая пыльная портьера, и из-за нее показалась Айрис: бледная и осунувшаяся от хвори, но с яркими, горящими восторгом глазами.
— Дик! Ты! Ты стал таким!
— Айрис! — он обнял сестру и ощутил, как вина едким ядом растекается в груди.
Он наслаждался всё это время теплом, хорошей одеждой, едой, пока его сёстры мёрзли и голодали в Надоре. Но он положит конец этому, пусть и ценой отношения матери к нему.
— Идём, Айрис. Тебе надо в постель, ты слаба, — она возражала, но юноша пригрозил отнести её на руках, и она, вспыхнув, согласилась.
Позже Ричард навестил Дейдри и Эдит. Девочки кашляли и блестели лихорадочными глазками. Ничего, завтра он пошлёт за лекарем. А сейчас Серхио быстро приготовит им по рецепту Алвы отвар, которым самого Ричарда лечил монсеньор. И к кошкам бурчание слуг. Рокэ готов впиться в глотку всякому, кто посягнёт даже на его оруженосца. Чем хуже Ричард? Он сумеет защитить их, даже от… Он скривился от внутренней боли, осознавая, что защищать их придётся от собственной матери.
Проснулся Ричард затемно: привычка последних месяцев сказалась на нём. Он наскоро оделся: камин остыл и в покоях было прохладно. Слуг не было слышно, всё же они боялись гнева герцогини. Ну и кошки с ними, Ричард прекрасно справился с растопкой камина и после этого дёрнул шнур звонка. Явившегося сонного лакея Сайруса он попросил принести ему жаровню и воду с медным чайником. Шадди в Надоре отродясь не было, но Ричард собирался плевать на такие мелочи, и лучшего начала для этого, чем замена кипятка с травой на багряноземельский напиток, найти было нельзя.
Вскоре аромат шадди искушающе зазмеился по этажам, а ещё через какое-то время в дверь постучали. Это оказался Серхио, пришедший на запах. Дик съязвил про дудочку и крысу, на что Каррада хитро сощурился и напомнил, что тренировки никто не отменял, но он готов, так и быть, отложить на час ради чашки шадди. Дик рассмеялся и позвал слугу, чтобы он принес пару чашек. Сайрус видимо решил что герцог свихнулся, так странно он смотрел на болтающего с чужестранцем хозяина. Впрочем перечить не стал, молча принёс требуемое и удалился.
Серхио загонял герцога до седьмого пота. Получив в пятый раз укол в грудь, Ричард вытер взмокший лоб и покачал головой.
— Все так плохо?
— Отнюдь, — бодро заявил ментор, убирая шпагу, — неделю назад вы были бы уже не пять, а раз десять заколоты. Выше нос, герцог, я дал себе слово научить вас фехтовать как Каррада, а это почти Алва.
— Зачем вам это? — удивился Ричард
— Хочу посмотреть, как соберано будет учить Моро играть на гитаре, — хитро подмигнул Серхио Дику. Ричард прыснул, представив выражение лица Алвы.
Наверху заскрипели ставни, и оба синхронно подняли головы.
— Доброе утро, — Айрис смотрела на них из окна, кутаясь в привезённую братом накидку, отороченную мехом кагетских красных лисиц.
Ричард недовольно покачал головой, ему не нравилось, что сестра высовывается на холод, пусть и в накидке. Зато Каррада замер в немом восхищении, неприлично долго смотря на юную Окделл. Дик хмыкнул, ну конечно, ни один кэнналиец не пройдёт мимо блондинки. И не просто не пройдёт, а замрёт каменным изваянием.
— Fabulosa belleza, — прошептал Серхио еле слышно. Потом встряхнул головой, как внезапно разбуженный человек, и чинно отвесил поклон.
— Прошу прощения за моё дерзкое поведение, эрэа, — с чудовищным акцентом, но всё же довольно понятно произнёс он на талиг, — но надеюсь, что вы простите мне мою дерзость, вызванную исключительно восторгом от вашей красоты.
И замер, склонив темноволосую, растрёпанную после тренировки голову. Айрис улыбнулась, краснея, поплотнее закуталась и сказала:
— Доброе утро, и я нисколько не сержусь.
— Я счастлив, — Каррада поднял голову и улыбнулся, от чего Айрис раскраснелась ещё больше
— Я пойду, — она скрылась в окне. А Ричард и Каррада, перебрасываясь шутками, направились внутрь.
Все последующие дни мать Дик не видел. Герцогиня не покидала покоев, разве что для молитвы, а пищу принимала у себя. Впрочем, Ричард ожидал чего-то подобного, поэтому про себя тихо радовался, что ему не устраивают сцен и не мешают делать свои дела. Ларак на удивление быстро принял его предложение стать управляющим и сразу нашёл общий язык с мэтром Ричмондом. Вскоре последний перебрался в поместье дядюшки Эйвона, и они подолгу обсуждали проекты разработок залежей. Ричарду на суд предъявляли лишь варианты и сметы, чему он был несказанно рад.
Время летело, близился Излом, но вернуться в Олларию они уже не успевали: Дейдри и Эдит поправлялись медленно, несмотря на старания лекаря и тинктуры от врача Алвы, взятые с собой. Дик ярился, понимая, от чего здоровье девочек так сильно пошатнулось.
Отец Маттео стал избегать его после продолжительной беседы, в которой Ричард с напускным удивлением цитировал Эсператию и задавал вопросы, подобные тем, что поставил перед матушкой в первый же вечер.
А вот челядь, ошалевшая поначалу от изменений, произошедших в молодом герцоге, пришла в себя и с явным одобрением кивала на его распоряжения. Да и кому не понравится жить в тепле и есть что-то посытнее овсянки и варёных овощей. От молодого хозяина веяло уверенностью и силой, и в сердцах людей зародилась надежда, что весёлые времена вернутся в Надор.
Окончательно все утвердились в этом после того, как нарочный однажды привёз почту. Ричард слетел навстречу посыльному, едва не выхватывая из рук стопку писем, и быстро-быстро их перебрал, пока не нашёл то, что, видимо, ждал более остальных. Глаза сразу загорелись таким огнём, что старый капитан Рут усмехнулся, пригладил усы и подмигнул Нэн:
— Э, мать. Ты гляди, похоже ещё и до свадьбы нашего хозяина доскрипим. Глянь, как оживился. Побери меня Леворукий, если это не от трепетной эрэа.
Слышавший этот разговор Серхио еле сдержался, чтобы не захохотать: трепетности в Габриэлле было примерно столько же, сколько в надорских скалах мягкости. Знали бы они, как эта трепетная дорита может насадить на шпагу или прострелить монету, вряд ли бы радовались. Хотя, насколько он мог узнать маркизу Алвасете, девиз дома Окделлов подходил ей как нельзя более, словно в ней самой текла частица крови Дома Скал. Тверда и незыблема во всём, что вписывалось в её понятия чести и долга. Мирабеллу ждёт неприятный сюрприз, очередной.
На праздник Ричард приказал украсить замок, приготовить еды и пригласить из близлежащих окрестностей пастухов и лесорубов с семьями. После утренней службы, на которую в протопленную домовую церковь пришли все обитатели замка, даже стоявшая в стороне от всех матушка, для них во дворе замка накрыли столы. Ричард с Айрис лично встречали удивлённых людей, впервые шагнувших за ворота всегда хмурого и негостеприимного замка. Взрослым разливали грог, а дети с наслаждением пили ягодный отвар с мёдом и морисскими травами. Молодёжь с хохотом обнималась под остролистом, предусмотрительно развешанным над воротами и еловыми арками. Даже Дейдри и Эдит наблюдали за весельем, укутанные в меховые плащи.
Серхио влился в толпу, стреляя карими вишнями глаз в пастушек, за что получал показательно неодобрительные взгляды Дика, но за пределы допустимого кэналлиец не выходил.
Когда праздник для простолюдинов закончился, а небо украсила россыпь звёзд, все переместились в замок. Все буквально, от самого герцога до последнего мальчишки на побегушках, собрались в большой зале и, наверное впервые за долгое время, Ричард ощущал себя дома. Он мысленно, в который раз, поблагодарил монсеньора за то, что тот выкорчевал из него родовой снобизм и чванливость по отношению к нижестоящим. Простые люди были искренни и бесхитростны, умели довольствоваться малым и от них меньше всего можно ждать ножа в спину. Дик горько усмехнулся: от дворян весьма вероятно обнаружить яд в бокале или убийцу в тёмном углу.
Он тряхнул головой и кивнул готовому начать музыканту. Как давно под сводами этого замка не пели. Но возвращать — так всё и сразу. Ричард ощущал молчаливую поддержку Скал Надора, родового замка и от этого ему казалось, что отец не осудил бы его за такие изменения. «Пойте песни — пока поётся», так кажется пел ему «граф Альцедо»?
Он улыбнулся домочадцам, Серхио, мэтру, Эйвону и Налю и запел, как только первые ноты разлились по залу.
Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
Забыть ли старую любовь
И дружбу прежних дней?
За дружбу старую — До дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней.
Побольше кружки приготовь
И доверху налей.
Мы пьём за старую любовь,
За дружбу прежних дней.
За дружбу старую — До дна!
За счастье юных дней!
По кружке старого вина —
За счастье юных дней.
С тобой топтали мы вдвоём
Траву родных полей,
Но не один крутой подъём
Мы взяли с юных дней.
Один за другим к нему присоединялись девочки, дядя, кузен, слуги. Неожиданный хор звучал слаженно, в унисон, словно они не раз репетировали. Их сердца пели, здесь и сейчас, объединённые всеобъемлющим чувством любви.
Песня окончилась, и Дик ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он резко обернулся, встречаясь глазами с матерью. Мирабелла, облачённая в свое родовое платье, насыщенного бордового цвета, в шали, сколотой брошью с изображением родового символа, стояла на пороге залы. Из серых глаз текли слёзы, но на губах, впервые за все эти года играла робкая призрачная улыбка.
