******
К Гальтаре они приехали к концу третьих суток. Уже за несколько хорн местность стала меняться. Всё реже попадались всадники и путники, на последнем постоялом дворе на них странно посмотрели, но ничего не сказали. Хозяин молча принял золотые таллы и также молча проводил в комнаты. Поскольку они не знали, как и где они будут ночевать в другой раз, Бласко отправился в соседнее селение закупить провизию впрок. Вернулся он встревоженный и сразу постучал в комнату соберанито, у которой сидел Себастьян, охраняя вход. — Дор Габриэлло, я вот что сказать хотел. Тот проход… Что мы обошли вчера… — Что там, Бласко? — Там вчера торговцев того. Разбойники. Видно не зря вас абвении предупредили. — Да. Вот только почему дети Лита, а не Анема? — синие глаза сверлили верного рэя, будто надеясь найти ответ. — Ну про то вам ведомо более моего, — кэналлиец хитро улыбнулся. «Маркиз» резко отвернулся: — В любом случае мы воздадим им должное. Где, как не в Гальтаре, это делать, — тихо проговорил он. Герард, вернувшийся с конюшни, где проверял, всего ли хватает лошадям, навострил было уши, но соберанито уже пожелал всем спокойной ночи и закрыл дверь. — Господин Бласко, а абвении и правда были? — Да кто ж их знает, — мягко улыбнулся старик, подталкивая мальчишку к дверям их комнаты. Себастьян остался караулить покой юного дора, а Томазо должен был сменить его в полночь. — А повелители могут управлять стихиями и слышать их голоса? — Да угомонишься ты или нет? — рассердился старый слуга, но тут же потрепал мальчишку по растрёпанным волосам: — Спать давно пора, завтра с рассветом едем. Будете клевать носом, чего доброго свалитесь, не доехав до холма Абвениев. — Но маркиз слышал голос камней, а он из дома Ветра. Как так? — не унимался Арамона, но, получив несильный подзатыльник, решил подождать с расспросами. Он недолго повозился, устраиваясь в кровати, и в конце концов заснул. Во сне ему виделось, как скалы расступаются перед ними, а навстречу им едет могучий всадник со светящимися серебряным светом глазами.******
Габриэлла никогда не была трусихой. Ещё будучи ребёнком, она приводила в ужас монахинь, гоняя крыс и мышей, не обращая внимания на пауков и таская в келью ужей. Темнота ей казалась источником приключений, а не опасностей, а высоты и глубины лишь привлекали. Однако, повзрослев, она узнала, что есть иные страхи. Для неё самым большим был страх за любимых людей: Барб, отца, Ричарда, кардинала. Теперь в ближний круг входили Айрис и Селина, Валентин и Серхио. И даже этот глупый смешной мальчишка, Герард, так похожий поступками на неё саму. Но сейчас ей было жутко. Впервые с момента начала её путешествия она засомневалась: а стоило ли втягивать сюда этого ребёнка и преданных слуг. Ведь они планировали сделать это всей компанией: с Барб, Ричардом и Серхио. Но увы, интриги облезлого гуся спутали им все карты. Пришлось спешно придумывать план, чтобы обвести вокруг пальца старого ызарга и леопардовых драных «кошек». Сложнее всего было убедить Сильвестра. Но в итоге и он согласился. И вроде всё вышло как надо. Вот только Ричард теперь для всех — предатель сродни Ринальди Ракану, проклявшему свой род. Однако, после того, как вскрылись некоторые факты, перед маркизой остро встал вопрос: кто же такие Раканы. Валентин принес Барб старые манускрипты незадолго до событий. И каково же было их удивление, когда они выяснили, кто стал тем самым несчастным потомком Эридани. А значит, проклятие, о котором бормотал во сне отец — это проклятие Ракана. И они принадлежат не к дому Ветра, а … Девушка сильно сжала поводья и вздохнула. До самого города оставалось не так много. Часа три. Затем надо отыскать центральный храм четырёх стихий и… А что дальше? В тексте, который они с помощью записей графа изучили вдоль и поперёк, говорилось, что потомок Абвениев должен прийти в главный храм и прочесть заклинание призыва, Ушедшие придут и ответят на вопросы. Но отзовутся ли они ей? Она — не эорий, пусть и дочь Ракана. Но попробовать было нужно. Отец гнал от себя всех, снедаемый горечью проклятия. Оно погубило их мать, братьев Рокэ. Барб и Валентину тоже может грозить опасность. А сколько раз смерть почти касалась Ричарда? От воспоминания о нём сердце сжалось: по плану, согласованному с кардиналом, официально для всех Ричард пытался отравить своего эра и был «изгнан» в Агарис. Везти «преступника» было поручено Серхио, как посвящённому и самому надёжному. Сразу после их представления перед домом Штанцлера. Габри усмехнулась: поделом дриксенскому интригану. Перед глазами вновь проплывали картины той ночи: Каррада в камзоле и шляпе соберано на еле живой пегой кобыле, медленно едущий с опущенной головой мимо окон кансилльера, Бласко и Себастьян, изображающие воришек. Да уж, наделали они шуму. Хорошо, что бегают несмотря на возраст быстро. Все решили, что это просто незадачливые проходимцы. Сложнее было попасть в особняк, но пара кошек, спущенных с крыши, надолго заняли внимание челяди, а заодно и разбудили Августа. Проскользнуть в кабинет и спрятаться за портьерой было секундным делом. Лицо старого больного человека она не забудет никогда. Даже в темноте было видно, как затрясся подбородок, и мертвенная бледность покрыла его. Он силился позвать на помощь, но только хватал ртом воздух, едва рука в чёрной перчатке с алым перстнем молча протянула ему бокал. В отблесках трепещущего пламени свечи золотистое вино играло, весело переливаясь оттенками рассвета, но не для Штанцлера. Стоило ей выступить из тени, как из стены, кансилльер захрипел и сполз на пол. В уголке губ пенилась слюна, глаза закатились и всё тело сотрясло судорогой. — Прощай, отравитель, — могильным шепотом прошипела она, впиваясь синими, отцовскими глазами в корчащееся на полу тело. А наутро Талиг остался без кансилльера. Парализованный и лишенный речи и голоса, он был безжалостно вымаран с будущих страниц истории государства. — Надо было раньше это сделать, — зло бросила Барб, когда Габриэлла навестила её, чтобы поблагодарить. Долго же она упиралась, прежде чем дала снотворное. Идея уложить падре спать посещала старшую дочь уже давно. Отец совсем махнул рукой на себя. Если оруженосец не выдерживал, отключаясь порой прямо в кабинете, то соберано Кэналлоа подобного не позволял себе никогда. Тогда она со злости и заявила сестре, что не худо бы подсыпать папеньке хорошего снотворного, пока он сам не уморил себя на радость врагам и на беду Талигу. Сперва младшенькая замахала руками, мол опасно. Но испытав порошок на волкодаве Хуана пока тот ездил по поручению Рокэ, и убедившись в безопасности средства, всё же согласилась. Ричарда и уговаривать не пришлось. Романтическая и пылкая натура стойко взяла на себя трудную ключевую роль. Алва увидел кольцо, распробовал вкус и решил, что подлый Окделл всё же повёлся на уговоры кансилльера. Но в самом начале обвинительной желчной речи Рокэ заснул: дозировку Барбра рассчитала идеально. А потом карета с глухо закрытыми окнами увезла герцога Окделла из особняка на улице Мимоз. Тогда она впервые за последние месяцы заплакала, тогда он первый раз поцеловал её так, как целуют возлюбленную: нежно и страстно, с болью и трепетом. И тогда же на её руке сомкнулся браслет с карасами, договор между двумя, клятва, что вернее многих печатей: — Габри, только вы знаете, что я — не предатель. Пусть все отвернутся от меня, но пока ты помнишь и любишь меня — я ничего и никого не боюсь, — горячо шептал он, глядя ей в глаза. — Я люблю тебя, Дикон! Мы будем ждать, когда это всё закончится. Я буду ждать, — вторила она, сдерживая плач. Они не сказали ему, что Сильвестр знает обо всём, что кардинал просветит Ворона. Из Ричарда не очень хороший актёр, уверенность, что эр зол на него, как и весь Талиг, ему хоть как-то поможет не раскрыть себя. Она — тайная невеста Повелителя Скал, чей родовой девиз отныне и её тоже. Тверда и незыблема, пока абвениям не будет угодно разорвать клятву, данную на пороге дома Ветра. Но, конечно, не в её натуре ждать, сидя на месте. Изучив в очередной раз старый документ, девушка твёрдо решила разобраться с дурацким проклятьем, отравившим жизнь Первому маршалу и всем вокруг заодно. Ведь от этого он был едким, желчным, отпугивая всех и вся. Даже сближаясь с дочерьми, он то и дело вдруг срывался на обидные комментарии, что уж говорить о бедном Ричарде: этот получал за всех. «Это всё от того, что соберано один», — ворчала Кончита. Добрая кэналлийка упрямо полагала, что будь рядом с Рокэ достойная дора, он бы разу успокоился. Вот только Ворон бегал от венца, как кошка от свечки, опасаясь, что его жену постигнет та же участь, что и их мать. Но если проклятие разрушить — у Рокэ не останется аргументов и дело будет за малым — найти ту, которая сумеет присмотреть за неугомонным Раканом. — Скоро прибудем. В какую часть нам надо? — голос Бласко вывел девушку из задумчивости. — Нам нужен храм Абвениев, он рядом с холмом. — Вы пойдёте в храм без нас, — звучало скорее как утверждение, чем как вопрос. — Да. И проследи, чтоб мальчишка не увязался за мной, — нахмурилась Габриэлла. Вот уж кому точно не стоит туда лезть, так это Герарду. Гальтара встретила их сумерками и странной тишиной. Даже в пустоши всегда полным полно звуков. Древний же город молчал, обволакивал мёртвым безмолвием, могильной плитой накрывшим всё в пределах бывшей городской стены. Южане запалили смоляные факелы, от чего по стенам заплясали-заиграли зловещие тени. Герард притих и ехал рядом с Себастьяном, как приклеенный, с плохо скрываемым испугом озираясь по сторонам. При всём при том, явственно ощущалось, что древняя столица жива. Нечто неуловимое, бесплотное, но от этого не менее живое, следило за путниками, осмелившимися потревожить её покой. Габри казалось, что камни, лежащие под ногами, выложившие стены и арки, камни из которых были высечены колонны и частично сохранившиеся скульптуры, эти дети Лита ожили. Один за другим они просыпались, ворча и бормоча что-то не совсем понятное. А воздух, ещё недавно стоявший, как будто укупоренный в колбе съентифика, моментально пришёл в движение. Он струился потоком ветра, шлейфом развевался за спинами всадников, тонкой вуалью столичной кокетки ложился на лицо, небрежно лаская щёки и трепля волосы. В рокоте камней и шелесте ветра девушка ясно различала слово: сердце. «Она пришла, кровь от крови, Сердце. Сердце живо. Она пришла.» Страх разом отступил. Вспышка молнии вдалеке не напугала, а наоборот — приободрила маркизу Алвасете. А когда с небес, наливающихся чернилами, ясных, без тени облака, стал накрапывать дождь, она окончательно воспряла. Не сверяясь более с картой, она уверенно следовала дорогой, которую указывали камни. Когда же впереди показалась площадка холма Абвениев, кони встали на дыбы и тревожно заржали. Габриэлла спешилась и обернулась к спутникам: — Всё. Дальше я пойду одна, вам нельзя. — Но как же… — начал было Бласко, но она лишь покачала головой: — Нельзя. Лошади ясно это указывают. Со мной всё будет в порядке. Будто в подтверждение её слов, факел в тонкой руке вспыхнул вдвое ярче, а ветер стих, как по приказу. — Всё хорошо. Я перейду холм, на той стороне храм четырёх стихий, — уверенно заявила она, отстёгивая седельную сумку и вынимая другую, поменьше и перекидывая её через плечо. Захватив связку факелов, флягу с водой, девушка замерла на секунду, а затем решительно отстегнула шпагу: — Оружие не понадобится, да и не защит оно там. — Мы будем ждать здесь, — Томазо и Себастьян произнесли это одновременно и вздохнули. Они были обязаны охранять главное сокровище соберано и понимали — не сносить им головы, случись что с Габри. Но туда, куда лежал путь Зимородка, им путь заказан. Оставалось положиться на волю абвениев. Габриэлла развернулась и, не оглядываясь быстро пошла к холму. Дорога словно подталкивала её, подгоняла, посмеиваясь. Со всех сторон раздавалось разноголосое: «Иди, не бойся. мы ждали тебя. Плоть от плоти Сердца. Приветствуем тебя, дочь истинного». На холм она почти вбежала. Площадка успела погрузиться во тьму, но она явственно различала плиты, на удивление не растрескавшиеся за столько лет, не пробитые упорными ростками трав и мха. Едва она ступила на каменный пол, как перед ней развернулся ряд мерцающих белых огоньков. На мгновение она растерялась: в старинных рукописях не было ни слова о подобном. И снова нежное касание ветра ободрило: «Доверься, дочь истинного анакса». Маркиза пересекла площадку и спустилась к подножию. Впереди небо вновь расцветилось вспышками молний, освещая дорогу к храму четырёх. Ноги сами несли её, факел в руке горел, не чадя, не прекращаясь, хотя давно уже должен был погаснуть. Оказавшись перед дверьми она воткнула факел в землю, уверенная, что когда она выйдет — он так и будет гореть, и вступила под низкие своды. Дверь закрылась сама, отрезая от внешнего мира, и всё вокруг погрузилось на миг в непроглядную темноту. Пришлось вытащить и зажечь припасённую свечу. Двигаясь вдоль стен, она внимательно осматривала мозаики, которыми были украшены стены. Наконец она нашла нужные участки. Освещая неровным пляшущим светом надписи, она слог за слогом находила недостающие части призыва, запрятанные в витиеватых рисунках: — Nombrarlos cuatro! Abveniam repartirem a la llamada des Cordis, fuoco celeste e terrestre Astrape, acque superiori et inferiori Undi, forti figli di Lita, onnipresenti figli alas di Anemi! Grandi padri se ne sono andati. Abvenias! Mi appello a tes! Едва последнее слово растворилось в тяжёлом воздухе храма, в четырёх углах вспыхнули жаровни, стена за алтарём засветилась красно-золотым светом. Свет разгорался всё ярче, пока не стал нестерпимым, и Габриэлла невольно зажмурилась. Сколько она так простояла — неизвестно. Голос одновременно мягкий и властный, коснулся слуха: — Открой глаза, дочь Сердца! Тебе нечего бояться. Она осторожно приподняла веки и огляделась. Храм исчез. Она опять стояла на площадке холма Абвениев. Вот только вместо ночной тьмы вокруг разливался серебристый свет, а перед ней высились четыре фигуры. Видя их до этого лишь на картинах, она сразу узнала каждого. Мощный сероглазый Лит, чья внешность сохранилась в потомках Повелителей Скал; златоволосый, с хитрым прищуром чёрных очей Астрап; Унд — сам как вода, текучий, в чьих глазах застыла зелень изначальных вод, и синеглазый лёгкий, почти парящий в воздухе Анем. Он и обратился к ней: — Мы рады видеть тебя, дочь Сердца. Мы знаем, что привело тебя сюда, но не в нашей власти отменить не нами произнесённое, — голос звучал в голове и вокруг, ничего не существовало, кроме него. Последняя фраза вырвала вздох разочарования, но Унд поднял руку, предупреждая готовые вылететь слова: — Мы не в силах отменить проклятие, но мы можем призвать того, кто обрёк на него род Ракана. Быть может, он откликнется на плач твоего сердца. Смогли же вы с сыном Лита изменить то, что было предначертано. Все Ушедшие внезапно оказались с разных сторон от Габри, они произносили непонятные слова, воздух уплотнился и стал двигаться, образуя плотный мощный вихрь, в толще которого сверкали молнии, лились водопады и кружились скалы. Вскоре фигуры прародителей скрылись от её взора, а гул ветра заглушил все прочие звуки. Прогремел гром, последняя вспышка молнии ослепила её, она вскрикнула и упала на колени. Очнулась маркиза от лёгкого касания плеча. Разлепив веки и подняв голову, она встретилась нос к носу с …кошкой! Рыжая прислужница Леворукого с интересом обнюхивала девушку. Это было столь забавно, что она засмеялась. Зверь фыркнул и отскочил в сторону. — Странновато ты выглядишь, для проклявшего целый род, — проговорила Габри, поднимаясь с колен и отряхиваясь. Она вновь была в храме, освещённом множеством свечей, чьё ровное пламя отражалось в витражных окнах. Странно, когда она вошла, витражи были закрыты деревянными ставнями. — Она лишь увязалась за мной, — спокойный, немного усталый голос, заставил обернуться. В глаза бросились отливающие медным огнём золотые кудри и ярко-зелёные глаза, внимательно изучающие девушку. Если это не Ринальди, чьи портреты он видела в книгах библиотеки Алвасете, то она готова съесть свою перевязь! — Так это вы хотели меня видеть? Проделать столь опасный и длинный путь, вопреки воле отца. Достойно дочери Сердца, — ни тени недовольства или угрозы не прозвучало в его речи, и маркиза осмелела: — Да. Я пришла просить отменить твоё проклятие. Не мой отец предал тебя и обрёк на позор. — И верно. Надо же, всё же кто-то оставил правду на страницах древних манускриптов. Да, вы правы, эреа. И, что самое забавное — я сам его и спас как-то раз. Воистину — Абвении любят пошутить, — грустно рассмеялся он, с улыбкой глядя на совсем «ожившую» посетительницу. — Тогда прошу тебя: отмени проклятье! — Как можно отменить то, что уже осуществилось?! Ну почти осуществилось, — спросил Ринальди, удивлённо приподнимая бровь. — Разве отец был четырежды предан? — Я же сказал, почти, — с нажимом произнес Ракан и уселся прямо на пол. Кошка тут же запрыгнула к нему на колени и заурчала, едва большая ладонь начала гладить зверька. — Винная улица, предательство двух людей, кому он доверял… А вот четвёртое не свершилось. И причину вы можете ежедневно лицезреть в зеркале. То есть формально — вы и ваш жених предали моего потомка. Ибо всё происходит в человеческом разуме и сердце, а ваш почтенный падре, как вы его называете, очень сильно поверил в это, перед тем, как уснуть. Остался лишь несправедливый суд, но, судя по вашему темпераменту, прыти друзей и будущего супруга, вы и из этого устроите тот ещё балаган, — усмехнулся он. — Я вас не понимаю, — растерянно произнесла девушка. Откуда ни возьмись — появилась еще одна кошка, чёрная и пушистая. Она бесцеремонно цапнула Габриэллу за ногу и требовательно мявкнула: — Что? — Она хочет внимания. Типичная женщина. Чуть что — сразу когти. — Кто бы говорил, — огрызнулась маркиза и зло уставилась на Ринальди, — по вашей милости моя мама в земле, а у отца портится характер быстрее, чем созревает молодое вино. — Вот об этом я и говорю, — торжествующе ухмыльнулся Ракан, — вечно нападаете, не разобравшись. — Ну так разъясните, мне, недалёкой, — сварливо бросила Габри, беря на руки кошку. присутствие зверя успокаивало. Ещё завести пару дома, что ли? — Да уж разъясню, — недовольно фыркнул по-кошачьи мужчина. — После вашего театра с отравлением пространство и время этого мира расщепилось. В одном всё пошло коту под хвост из-за того, что ваш суженый всё же поддался уговорам. Итог… Лучше вам не знать. А вот в другом, в нашем, теперь не знаю, что и будет, вы тут всё с вашей любовью перекроили, вам и карты в руки. — Ничего не понимаю. — А тут и нечего понимать, — пожал плечами Ринальди, — вы пишете новую историю набело, без черновиков и подсказок. Кстати, они бы только мешали. — Значит, проклятья больше нет, — недоверчиво прищурилась Габриэлла, продолжая гладить хвостатую. — Есть, только слабенькое такое оно, еле ковыляет. Хотя, если принять во внимание ваши мечты, прекрасная эреа, — сидящий напротив вдруг громко расхохотался, так что рыжая кошка встрепенулась и, отскочив на приличное расстояние, начала раздражённо вылизываться. — Так есть или нет?! Вы кого угодно с ума сведёте! — топнула ногой девушка, кошка примирительно заурчала, но раздражение закипало расплавленной сталью: это не беседа, а издевательство. Впрочем, что ж взять, понятно зато, откуда у падре любовь раздражать людей. Собеседник успокоился и лукаво посмотрел на неё: — А у вас замечательный характер! Я имел в виду, что ваши мечты посадить отца на короткий семейный поводок в лице жены — тоже сродни проклятью. И по мне, так тот, другой вариант, был бы для него далеко не худшим. Не надо так смотреть. Я сужу по себе. Вполне возможно, Рокэ Алва и будет счастлив в окружении сопливых отпрысков и дородной супруги, — хмыкнул Ринальди, поднимаясь с пола. Он поправил и без того идеально сидящий костюм и внезапно оказался совсем рядом. Чёрная кошка, до этого мирно дремавшая на руках Габри выскользнула из рук. Маркизе стало не по себе: Ракан нависал над ней, как скала, а зелёные глаза, устремлённые на неё, источали странный свет. Большие руки легли на плечи: — Итак, — вкрадчиво проговорил он, слегка надавливая ладонями, — я кажется исчерпывающе ответил на все ваши вопросы. Не так ли? — Д-да, — рассеянно кивнула девушка, стремительно теряя уверенность. — Всё имеет свою цену. И я бы хотел тоже что-то получить взамен. — Но что я могу дать вам взамен. Вряд ли вам нужны деньги. — Прекрасно! Вы не только смелы, хороши собой, но и умны. Право, впервые я завидую. Надорский чурбан и сам не знает, как ему повезло! — Не говорите так о нём! — почти умершая смелость трепыхнулась, едва почуяв, что о дорогом человеке отзываются пренебрежительно. Ракан широко улыбнулся: — Как прикажете. Мне и правда не нужно ничего, кроме того, что у вас есть в избытке: любовь. Любовь, не опошленная, не исковерканная, не покрытая лицемерием. Чистая, первородная любовь, слепая и глухая, как новорождённый младенец. Любовь, которой вы с сестрой и двумя Повелителями развеяли в прах мое проклятие. — Но как? — Габриэлла распахнула от изумления глаза и вперилась взглядом в медноголового предка. — Поцелуй, — шёпотом, у самого лица, проговорил он, крепче сжав хрупкие плечи. Габри дёрнулась, попытавшись отстраниться, но Ринальди держал крепко. — Пустите! — Всего один поцелуй, — девушка стиснула зубы и упрямо замотала головой. — Тогда мне придется взять свою плату самому. — Нет! — она забилась в крепкой хватке, но тут к её лбу прикоснулись мягкие губы, и она ощутила, что её освободили. Габри подняла глаза, встречаясь с насмешливым взглядом зелёных глаз: — Вы и вправду поверили, что я могу силой брать то, что мне не принадлежит, — грустно проговорил он, и маркиза залилась краской стыда, вызвав тем самым новый приступ смеха. — Нет, всё же на вас невозможно сердиться, дорогая эреа! Вы очаровательно смущаетесь. Теперь, когда я убедил вас в чистоте намерений, вы исполните мою просьбу? — и он приглашающе раскинул руки. Габриэлла подалась вперед и утонула в тёплых объятиях. Затем немного отстранилась и расцеловала Ринальди в обе щеки. Счастливый тихий смех вновь заполнил пространство. Предок потрепал её по голове и сказал: — Ваше желание исполнится, и это даже сделает моего потомка счастливым, как и вас, герцогиня, — он коснулся её руки, там, где под чёрным колетом спрятался серебряный браслет с карасами. Она опустила глаза: — Это не обручальный же, — но Леворукий покачал головой: — А сие не важно. Ваши нити судьбы не вчера сплелись в одну, как не вчера ваша сестра объединила свой путь с будущим Повелителем Волн. Вас благословили Абвении. Любовь, способная рушить родовые проклятия — выше всех законов. Прощайте, Габриэлла. И помните обо мне. Свечи в храме мгновенно погасли и девушка провалилась в темноту.