"Что ищешь ты, ветер, в просторах небесных ..."

      Альдо сходил с ума. Это отмечали все: и верные эории, и случайные прихлебатели. Пока это проявлялось мирно, ни Робер, ни Ричард особо не беспокоились. Ну поменял все названия: так и Оллар, Франциск который, тоже всё с ног перевернул на голову. И ничего, жили как-то. Ну, подумаешь, намудрил что-то с охраной, Леворукий ногу сломит с этими гимнетами, ночными-дневными. Ну рядился их Величество в белое и золотое — в конце концов, каждый монарх имел свои странные или нелепые причуды. Пока Альдо пытался ещё хоть как-то править: интересовался состоянием границ, положением жителей, а также прислушивался к мнению Робера и Матильды в отношении свергнутого короля и его семьи, всё шло более-менее спокойно. Эпине наводил порядки в армии, как Первый маршал Талигойи, Фридрих Манрик занял должность капитана королевской гвардии, а вернее того, во что она превратилась после нововведений анакса. Ричард фыркал про себя и ворчал в беседах с Приддом: он помнил возвращение в Тронко и вопли Манрика по поводу коней. Вот и попал паркетный генерал на паркет. Самому Валентину прочили пост супрема, но неожиданно назначили экстериором. Впрочем, вспоминал Ричард, Алва что-то подобное говорил о способностях Вальхена, может, это и к лучшему. Поездки с дипмиссиями позволят ему иметь возможность свободно передвигаться, не вызывая подозрений.       На самого же герцога Окделла свалилось самое сложное, его назначили цивильным комендантом Раканы: поскольку здоровье Килеана-ур-Ломбаха за время всех дворцовых пертурбаций сильно пошатнулось, его отпустили с миром на заслуженный отдых. Пожилой эр, видимо, пересмотрел взгляды на жизнь, и пригласил Ричарда приехать к нему, едва молодой человек был официально назначен на эту должность. Сидя у камина в кабинете графа, Дик с грустью и некоторым разочарованием глядел на того, кто когда-то испугался всесильного Сильвестра и не взял сына Эгмонта в оруженосцы. Эр Людвиг принёс запоздалые извинения, вспомнил Октавианскую ночь, отметив находчивость и смелость Надорского герцога. Все эти пустые слова, жухлой листвой сыпавшиеся с уст бывшего коменданта, Ричард пропускал мимо ушей. А вот то, что он произнёс тише и совершенно без эмоций, словно в раздумьях, крепко засело в памяти Окделла: — Разберитесь с Двором Висельников, Ричард, иначе город погрязнет в мятежах и погромах. Да так, что Октавианская ночь покажется детским праздником. И ещё, как ни прискорбно, но вынужден признать, что губить талант Алвы, как полководца — преступно. Постарайтесь убедить короля сохранить жизнь герцогу, если тот, конечно, умудрится попасть вам в руки. И не забывайте, что флот полностью предан маршалу. Пока жив Алва — у Талигойи есть Альмейда. В противном случае… — Килеан болезненно поморщился и замолчал, качая головой, но Повелитель Скал понял его без слов.       Они ещё посидели какое-то время в тишине, затем Дик откланялся, поблагодарив за мудрый совет. А наутро по городу разнеслась весть, что бывший комендант застрелился. Альдо лишь рассмеялся, обозвав покойного «старой истеричкой», а Ричард в тот вечер едва не напился, за что получил отповедь от Робера и хорошую трёпку от Габри. — И это Повелитель Скал, — презрительно фыркнула маркиза, перезаряжая пистолет, из которого секундой ранее разнесла стакан с касерой. Следующий выстрел положил конец существованию бутыли, опрометчиво поставленной посредине стола. Надо признаться, это немного привело в себя растерявшегося герцога. Кого угодно отрезвит вид разъярённой женщины с заряженными пистолетами. «Матильда пришла бы в восторг. Нельзя давать им общаться много», — пронеслось в голове Дика. — Пить вы, герцог, не умели никогда, вряд ли это у вас сейчас получится лучше, — ехидно и довольно громко продолжила маркиза. Ричард вздохнул: дурацкую трагикомедию приходилось играть даже в особняке, дабы не вводить в искушение слуг. Так что Габриэлла стойко исполняла роль «невесты-поневоле», награждая жениха ледяным взглядом и осыпая насмешками. Зная нрав суженой, Дикон готов был поклясться, что часть их произносилась вполне искренне, подшутить она любила. «Зато почти не надо притворяться», — утешал себя обиженный молодой человек. Он позвал Хуана, возникшего тут же: явно стоял за дверью всё это время. Судя по смешинкам в тёмных глазах, именно он проинформировал дору о планах герцога на вечер. Ясно было, как день — домоправитель видел и слышал всё, поэтому Ричард мрачно кивнул на осколки и повернулся к Габри. Несносное его счастье с невозмутимым лицом продолжала заниматься оружием, изящно расположившись в кресле напротив, явно намекая, что пьянство отменяется. Впрочем, первый приступ злого отчаяния прошёл, Дик успокоился и был даже благодарен ей, усмехаясь про себя: «И это она ещё не жена. Что ж будет дальше». Живое воображение моментально дорисовало ему «весёлые» сцены семейной жизни. — Пара пистолетов и шпаг способны укрепить любой брак, — саркастично выдал он, глядя на девушку. Она сверкнула синими глазами и мило проворковала: — Конечно, меткость и твёрдость руки надёжно защитят и от касеры, и от любовниц, — Ричард не выдержал и засмеялся, определённо повезло ему. Брак обещал быть нескучным, если его, конечно, не пристрелят раньше. Даже в платье, она сумела сохранить лёгкость и быстроту движений, оставаясь дочерью Ворона. И в этом тоже она проявила свой независимый нрав: вместо пышных и неудобных многослойных юбок и жёстких лифов, принятых в знатных семьях, девушка носила наряды коренных кэналлиек: более лёгкие, не обременённые корсетами и тяжёлыми украшениями. Естественно, все они были синего цвета. Но Ричард был этому рад. Он с удовольствием привыкал к женственнному образу, любовался изящной фигурой, тонкой талией и красивыми руками. Даже привычные к тренировкам, шероховатые от частого фехтования и стрельбы, они были изящны и благородны. Жаль, что редко удавалось поцеловать их, или коснуться.       Разговор о Габри с анаксом прошёл, на удивление легко. Увлечённый поисками меча Раканов (предусмотрительно припрятанного с помощью верных кэналлийцев под руководством Хуана), правитель посмеялся над маскарадом дочери Ворона и поинтересовался, где Ричард забыл разум, раз выбрал себе такую невесту. Однако, угрожать не стал. Мило побеседовал с Габри, не реагируя на сердитый взгляд синих глаз, когда маркизе всё же пришлось предстать пред светлыми очами Ракана. — Я приятно удивлён, маркиза: мой верный эорий не преувеличил вашу красоту, — Альдо сиял, как Надорская ель на Излом.       Казалось, все камни и золото из сокровищницы перекочевали на мантию и камзол монарха. Габри же в строгом тёмно-синем платье и ожерелье из сапфиров, казалась дикой птицей, пойманной и выставленной на потеху толпе, посреди парадного зала. Придворные держались на почтительном расстоянии, перешёптывались, но не отводили глаз, когда Ричард вёл под руку маркизу Алвасете.       Лицо Габриэллы застыло маской, и только блеск синих глаз доказывал, что рядом с ним человек из плоти и крови, а не магически оживлённая кукла. Она молча выслушала трескотню анакса, также молча присела в реверансе и окинула Дика таким взглядом, что его окатило волной холода. Альдо лишь в который раз намекнул на странность его выбора, но за это было бы сложно его осуждать. Маленькая бунтарка явилась ко двору верхом, в военном плаще поверх платья. Впрочем, им это было на руку. Видеть до замужества девицу Алва при дворе не жаждали, чему и Ричард, и Габри были только рады.       С Двором Висельников помог разобраться Хуан. Тень, назначенный монсеньёром после погромов, был из марикьярцев, и «бывший работорговец» донёс до него нужные мысли. Джанис помнил, кому обязан жизнью и «ошейником», и поручился, что до новых указаний, его ребятки будут вести себя потише. Сам Ричард, конечно, в это место не совался: слава «отравителя» наверняка докатилась и туда. Явиться самому — подписаться на довольно мучительную и медленную смерть. Он не знал, что старый кэналлиец заявил, что по распоряжению соберано, жизнь Окделла — неприкосновенна, и Тень головой отвечает за коменданта Раканы. Особняк Ворона охранялся хорошо, а вот за безопасность улиц и площадей Суавес поручиться не мог, а потому решил заручиться поддержкой воров.       В целом и Ричард, и Робер справлялись с новыми ролями и если бы не странное поведение Альдо, всё было бы терпимо. Не находя меча, не получив ещё от эсператистов обещанного жезла, правитель злился, вымещая гнев на заключённых. Условия содержания Ариго стали невыносимыми. А король из дворца был переведён в Багерлее. Её величество с детьми пока оставалась в апартаментах восточной части дворца. Там же были и фрейлины, пожелавшие разделить участь с королевой. Айрис, несмотря на возражения Ричарда, присоединилась к ним. Селину уговорили остаться с матерью и младшими. Но и Айри, и Арамона демонстративно носили чёрно-белые наряды, всячески подчёркивая верность Олларам, и только покровительство Повелителя Скал не давало злопыхателям вроде Фридриха разобраться с «мятежницами».       Решение анакса о процессе над Ариго было ожидаемым. Однако вместо суда эориев, Альдо устроил бесправное судилище, заявив, что «узурпаторы» недостойны такой чести. В результате оба были приговорены к казни. Ричард и Робер попытались возражать, на что Альдо лишь отмахнулся и надменно процедил, что слабость по отношению к бродягам, пытавшимся помешать его монаршим планам, неуместна.       Ги и Иорама казнили прямо в Багерлее в присутствии Альдо и эориев. Вид льющейся крови произвёл странное впечатление на Ракана. Ощущение собственного всесилия, власти, не ограниченной никем и ничем, повлияло на анакса жутким образом. На глазах из весёлого, смеющегося молодого человека он превращался в сумасшедшего тирана. Даже Матильда не выдержала этого зрелища и по приглашению Робера уехала в Эпине.       Ричард и Валентин стойко вынесли присутствие при казни братьев её величества, после чего Ричард нанёс визит Катарине. В ней уже нельзя было узнать прежнюю интриганку. В кресле напротив сидела перепуганная женщина, обхватывающая выпирающий живот и со страхом и надеждой смотрела на герцога. — Ваше Величество, — начал Ричард, но Катарина изобразила на лице «красивую» печаль и сказала: — Я же просила вас… — Прошу меня извинить, но я не могу вас называть по имени. Для меня вы всегда останетесь королевой. — Я больше не королева, — она уставилась в окно невидящим взглядом. В душе Дика шевельнулось что-то вроде жалости. — Королевы бывшими не бывают. Примите мои соболезнования в связи со смертью ваших братьев. Поверьте, я понимаю, что чувствует человек, потерявший близких. — Да, — прошептала Катарина, вытирая слезы, — вы можете меня понять. Ричард, что будет с нами? Со мной, с Фердинандом, с детьми? — По договору, вы неприкосновенны. Насчёт короля ничего пока не могу сказать. От себя лично и от других эориев могу гарантировать, что пока мы живы — вам и детям ничего не угрожает. — Спасибо. — Моё почтение, — Дик сухо попрощался и покинул апартаменты её величества.       Больше он там не показывался, несмотря на сочувствие, он не испытывал к Катарине ничего, кроме брезгливой жалости, вспоминая все её интриги и пакости. А теперь жадность и властолюбие её братьев обернулось против них же. Надо бы Айрис уговорить оставить двор. Стоило вырываться из одной «могилы», чтобы попасть в другую. А вскоре королеву с детьми перевезли в Тарнику под охрану людей герцога Придда и маршала Эпине. Ричард выдохнул: хотя бы за них можно быть спокойным. Валентин и Робер не позволят причинить вреда женщине и детям.       Не без помощи Эпине удалось оставить сестру в Ракане, правда Робер проявил уж очень большую озабоченность судьбой юной Окделл. Но Ричард в переживаниях и волнениях не обращал на это должного внимания. Королева под присмотром, сестре ничего не угрожает, Габри в безопасности. В городе, стараниями его и Хуана с Джанисом, всё более-менее спокойно. Времени на другие размышления не было.       А вот за жизнь Оллара он опасался. Выслуживающийся Морен держал Фердинанда в нечеловеческих условиях и только вмешательство Робера и Ричарда положило этому конец. К чести свергнутого монарха, он держался достойно. Не требовал снисхождения, ни о чём не просил, не трясся от страха. Когда Ричард лично пришёл проконтролировать, как выполняется приказ о переводе Оллара в соответствующие апартаменты, он даже улыбнулся: — Благодарю вас, герцог. Вижу вам не чуждо понятие памяти и чести. Ну да, как же я забыл. Вы и есть Человек Чести. — Прошу меня простить, господин Оллар. Я просто считаю, что с вами должны обращаться соответственно вашему статусу. По отношению к вам, я всё же предатель и изменник, — Ричард горько улыбнулся.       Увы, он не мог признаться королю, как ему тошно играть роль радостного и верного талигойца. Талигойя скончалась четыреста лет назад и слава Создателю. Искусственно создаваемое Раканом государство обречено. Но пока из Кэналлоа не было сигнала опускать занавес, а значит, Ричард будет изображать истинного сына Эгмонта. Правда он разделил с королем ужин, устроив разнос повару за «помои» вместо еды и отвратительный шадди. Это возымело эффект. Ричард взял за правило неожиданно наведываться к Фердинанду, а заодно с проверками к Морену, и качество еды значительно улучшилось. На возмущения коменданта Багерлее и подозрительные вопросы Альдо, Ричард напомнил все известные ему кодексы и положения, сослался на убеждения Человека Чести и от него отстали. Всё же он был близким другом Эпине, да и принцесса Матильда любила его как родного. А с бабкой Ракана и маршалом Талигойи связываться никто не хотел.       После относительного затишья, сопровождавшегося обсуждениями перспективы выгодного монархического брака, в честь чего собрали посольство во главе с Валентином, столицу вновь встряхнуло. В белокурую голову Альдо пришла идея, как заманить в Ракану Первого маршала: устроить псевдоказнь показалось анаксу идеальным способом. Сообщить Фердинанду о его участи, он явился лично. Его величество, услышав приговор, побледнел, но сохранил лицо и лишь просил пощадить детей и королеву. На что правитель милостиво пообещал ему это.       Дик знал, что это лишь бездарная мистерия, и всё же места себе не находил. Валентин и Робер успокаивали разволновавшегося Повелителя Скал, камни сердито гудели, Габри металась по особняку. Кабы не Хуан, неизвестно, что бы она учудила. Суавесу удалось успокоить девушку и только редкие гитарные ритмы свидетельствовали об эмоциональном настрое невесты дора Рикардо. Зато сам дор каждый день задыхался в приступах надорской болезни, пугая и невесту, и Робера, и все того же Хуана с лекарем за компанию. Напряжение почти достигло пика, когда Валентин приехал ночью и сообщил, что Алву видели недалеко от столицы. — Дик, ты же понимаешь, что Альдо не причинит вреда Ворону пока не получит все реликвии и свидетельство Абвениев. А этого не случится. Никогда. Успокойся. — Вальхен! — Придд вздрогнул, так Ричард называл его крайне редко, только если был чересчур взволнован, — Альдо сходит с ума. Боюсь, что он вскоре наплюёт и на то, и на другое. Он жаждет крови, власти и всеобщего повиновения. Эти гимнеты больше напоминают наёмников. Если бы не Робер… — Не стоит продолжать, — холодно произнес Валентин, успокаивающе накрыв кисть герцога Надора своей.       Он понимал, что скорее всего Алва окажется в руках сорвавшегося Ракана. Но если «оленям» удастся задуманный план… Бестолковое правление Альдо уже начинало сказываться на настроениях простых людей, ещё немного — и соотношение сил в армии также изменится, в этом герцог был уверен. Просто надо протянуть как можно больше времени. Он посмотрел на усталое лицо друга. Да, пожалуй он мог так называть его. Дик сильно изменился, стал менее резким, больше размышлял, не торопился с выводами. Хотя бурные эмоции никуда не ушли. Ричард просто заталкивал их поглубже, за что и расплачивался участившимися приступами удушья.       Придд тоже нервничал: ему предстояла поездка, а значит придётся оставить тут этого Вепря без присмотра. Хотя рядом Эпине, тем более, что Иноходец совершенно не стесняясь, бросал красноречивые взгляды на сестру Ричарда. И Габри с Хуаном тоже присмотрят. Оставалось надеяться на благосклонность судьбы и ждать, пока она не укажет им очередной поворот, за которым их ждёт… Кто же знает, что их там ждёт, и что они будут делать. Валентин улыбнулся сам себе, вспоминая слова Габриэллы, которая на подобные вопросы отвечала так же, как и её безумный отец: «Что-нибудь мы точно сделаем»!