***
И он начинает искать, правда, очень вяло. Затопившая душу чёрная меланхолия никак не хочет отступать, так что по собеседованиям Игорь таскает себя больше из обязанности, чем от желания куда-нибудь устроиться. И, естественно, везде получает отказ. СМС от Прокопенко приходит неожиданно в обед и с не менее неожиданным содержанием. «Зайди на работу». На работу? Пролёживающий на диване бока Игорь трижды перечитывает сообщение — правильно ли понял? — и пружинисто вскакивает на ноги. Кажется, намечается что-то чрезвычайно интересное. Когда он заходит в главк и в своей обычной неспешной манере направляется к прокопенковской будке, шум в общем зале стремительно утихает. «Явление Христа народу», — мысленно фыркает Игорь, и будто подтверждая верность этого определения, из рук у стоящего возле кофемашины Дубина падает чашка. В почти мёртвой тишине звук разбитой керамики бьёт по ушам, и Игорь недовольно морщится. Ну ё-моё, зачем столько драматизма? Он легко взбегает по ступенькам к двери начальства и, обернувшись, весело подмигивает бывшим коллегам. А затем входит в кабинет. — Ну, здравствуй, — сидящий за столом Прокопеныч смотрит задумчиво, будто решает в уме заковыристую задачу. — Присаживайся. — Здравствуйте, Фёдор Иваныч, — Игорь вольготно располагается на гостевом стуле. — Случилось что? — Случилось, — подтверждает Прокопенко. — Вызов меня к начальнику ГУВД случился. А также получасовая лекция о том, что в наше суровое время ни в коем случае нельзя разбрасываться кадрами, особенно такими ценными, как Игорь Гром. Даже батю твоего припомнил, м-да. Игорь изумлённо подаётся вперёд: — А как же... — Коллегам из федеральных структур, — тут Прокопенко кривится, будто от нелюбимого им сухого белого, — у нас, конечно, всегда помощь и уважение, однако определённые границы тоже нужны. Понял, Игорёк? Границы. — Понял, — кивает Игорь, боясь уточнить, что именно он должен был понять. Вдруг спугнёт? — А раз понял, то вот, — Фёдор Иванович кладёт перед ним чистый лист. — Пиши заявление о приёме на работу. На ту же должность. «Тебя не только возьмут обратно, а ещё и в должности повысят!» Игорь едва не вздрагивает от воспоминания. Достаёт из кармана авторучку, пишет в правом верхнем углу листа шапку заявления и небрежно интересуется: — А с чего это начальник ГУВД вдруг разбрасыванием кадров заинтересовался? — Хороший вопрос, — взгляд Прокопенко из-под тяжёлых век становится ещё острее. — Вроде бы давеча он о чём-то долго и эмоционально общался с мэром, однако, как ты знаешь, «после» не означает «вследствие». — Угу, не означает, — бормочет Игорь и думает, что давненько не открывал питерскую новостную ленту. Ставит под заявлением число и подпись, протягивает бумагу Прокопенко, и тот одним росчерком её подписывает. Затем встаёт из кресла, протягивает Игорю руку: — С возвращением, Игорёк. Стол твой никем не занят, дело я тебе сейчас выдам. Игорь чувствует, как рот у него сам собой растягивается в давно позабытую улыбку, и крепко жмёт ладонь начальника. — Интересное? — Как ты любишь, — Прокопенко берёт со стола одну из картонных папок, тощую и ещё не обтрёпанную. — Вот, занимайся. Новую ксиву получишь вечером. Игорь лихо берёт под козырёк, засовывает папку под мышку и покидает кабинет. Под артобстрелом любопытных взглядов сбегает по ступенькам, подходит к своему столу. Не без театральности смахивает со столешницы пыль — и тут ему вдруг начинают аплодировать. «Да ладно, за что?» Игорь как никогда рад, что терпеть не может бриться, иначе сейчас вконец бы опозорился жарко вспыхнувшими щеками. К счастью, его спасает вышедший на овации Прокопеныч. — Что здесь происходит?! — рявкает он, перекрывая шум. — Работы, что ли, мало? Игоревы коллеги — не бывшие, уже не бывшие! — тут же перестают хлопать и принимаются усердно изображать бурную деятельность. «Вот и хорошо», — с облегчением выдыхает Игорь. Скидывает куртку, кладёт кепку на край стола, однако ни открыть папку, ни включить компьютер не успевает. — Игорь, с возвращением! — Поздравляю! — Скучно здесь без тебя было. — И раскрываемость ниже плинтуса. Тебя поэтому Прокопеныч вернул? — Цветков, ну вечно ты! Игорь, не слушай, мы все тебе ужасно рады. Игорь кивает, пожимает протянутые руки и всё старается загнать улыбку куда-нибудь поглубже, но она то и дело прорывается — ликующая, счастливая. «Чёрт его знает, кто это сделал, но даже если Разумовский, то большое ему от меня спасибо. Лучшего подарка и придумать нельзя». А потом Игорь читает полный едва прикрытого обожания репортаж о пребывающем на одре болезни Сергее Разумовском и безвозмездной помощи городу в размере двадцати миллионов рублей, и всякое благостное настроение улетучивается, как гелий из воздушного шарика. «Двадцать! Лимонов! Деревянных!» Если бы боксёрская груша была человеком, то его бы уже избили до полусмерти. «За то, чтобы вернуть на работу одного несчастного мента. Блядь-блядь-БЛЯДЬ!» Игорь наносит последний, особенно жестокий удар. Отступает, зло смахивает со лба заливающий глаза пот. «Миллиардер хренов! Благотворитель! Сука, блядь, рыжая!» Груша, а точнее её крепление, не выдерживает и падает на пол, осыпая Игоря штукатуркой. Игорь прицельно бьёт её ногой и, продолжая крыть Разумовского на чём свет стоит, стягивает мокрую, как из-под дождя, футболку. «Это ж не ноут и не айфон всратый — я за такое до конца жизни не расплачусь». А ведь он до скрежета зубовного ненавидит быть должным, даже в малости. Что уж тогда говорить о долге неоплатном? Особенно перед человеком, ради которого пошёл на должностное преступление, и срать, что в то время он не работал в полиции. «Но, может, я ошибаюсь? Вся эта цепочка Разумовский-деньги-мэр-начальник ГУВД такая непрочная, условная. Вполне может быть совпадением, а на самом деле моё возвращение организовал... ну, скажем, мучимый совестью Дима Дубин, у которого, допустим, есть дядюшка-замминистра внутренних дел». С полминуты Игорь честно обдумывает эту версию и, придя к выводу, что она ещё более бредовая, чем про двадцать миллионов, тяжело вздыхает. «Ладно, выпишется — я с ним поговорю. Причинятель добра, ёпт».***
С того дня Игорь ежедневно и внимательнейшим образом читает новости: такое событие, как выписка Разумовского, не может пройти мимо журналистской братии. Но, похоже, всё-таки проходит. — Игорь! — и хриплый, надсадный кашель, словно у заядлого курильщика. Или человека, меньше месяца назад получившего серьёзную травму гортани. — Ты здесь откуда? — даже умозрительно не предполагавший возможность такой встречи Игорь на рефлексах реагирует грубостью. И вдруг холодеет от пришедшей на ум догадки: — Что-то случилось? Разумовский, видимо не совсем уверенный в собственном голосе, отрицательно мотает головой. Игорь смотрит на него — медные отблески уличного света в волосах, острые скулы, блестящие глаза — и удивлённо думает: «Я же был так зол, чуть ли не прибить его хотел — куда всё это делось? Почему сейчас я просто рад, что он не в больнице, тюрьме или психушке, а здесь, на свободе?» — Всё нормально, — наконец сипит не подозревающий об Игоревых думах Разумовский. — Я так, мимо шёл. Гулял. — Чёт ты далековато прогуливаешься, — с подозрением прищуривается Игорь. — От башни-то. — Я не оттуда, — начинает Разумовский и снова заходится кашлем. Чувство вины колет Игоря цыганской иголкой, и он торопливо предлагает: — Может, тебе лучше писать пока? Разумовский кивает, соглашаясь, достаёт смартфон и набирает: «Я временно в "Рэдиссоне" живу. Тут, на Невском». — О как, — присвистывает Игорь. — А почему не у себя? Вопрос попадает чётко по больному. Разумовский каменеет, отводит взгляд и шёпотом признаётся: — Воспоминания плохие. В свою очередь Игорю тоже ярко припоминаются перепачканные чужой кровью руки, булькающие вдохи и выдохи, тяжесть безвольного тела, и он коротко отзывается: — Понимаю. Повисает неловкое молчание. — Ты ещё долго гулять собирался? — первым нарушает тишину Игорь. — Уже назад шёл, — ответ приходится фактически читать по губам. — Давай провожу тебя, что ли. Мне всё равно в ту сторону идти. Насчёт последнего Игорь откровенно врёт, да только уличить его в этом у Разумовского наверняка не получится. Тот и не уличает — прячет смартфон в карман, шепчет: — Хорошо, — и первым трогается с места. «Фигасе, неужто смутился?» — приподнимает бровь Игорь. Догоняет спутника и уже почти формулирует более-менее тактичный вопрос о двадцати миллионах, как Разумовский хрипло произносит: — Спасибо. Ну что не сдал. Отыгрался, мрачно думает Игорь и буркает: — Пожалуйста. Только учти, если в городе опять какая-нибудь вакханалия начнётся, я к тебе первому приду. — Я понимаю, — вздыхает Разумовский. Опять вытаскивает смартфон и пишет: «Я другое не понимаю: почему?» По кочану, хочет по-детски схамить Игорь, однако сдержанно отвечает: — Я уже говорил. «Только потому, что я выжил?» Вот же настырный товарищ. — Нет, — Игорю страсть как неохота это обсуждать. — Ещё потому, что я тебе верю. — Веришь? — забывшись, в голос переспрашивает Разумовский. К сожалению, такая вольность обходится без нового приступа кашля, отчего Игорь не может сказать: «Давай оставим этот разговор до лучших времён». Поэтому приходится говорить по существу. — Угу. Верю, что убивал не ты. В смысле, не тот ты, который сейчас. Разумовский низко наклоняет голову. — Спасибо. — Да на здоровье, — Игорь независимо суёт руки в карманы куртки. — Кстати, тебе тоже спасибо. За двадцать миллионов. Не ожидавший такого Разумовский дёргается, будто обжёгшись. — Вычислил? — А ты как думал, — хмыкает Игорь. — Я же, цитата, «ценный кадр, которым нельзя разбрасываться». Конец цитаты. — Злишься? — Злюсь. — На что? На что? Игорь резко тормозит, вынуждая Разумовского также остановиться. — Блядь, Серёга, — он сейчас чересчур на взводе, чтобы подбирать выражения. — Это. Двадцать. Лямов. Я не в курсе, как там у вас «форбсов», но мне такую сумму и за три жизни не заработать, ясно? — Игорь, — теперь Разумовский смотрит ему прямо в лицо. — Ты меня спас. А это — всего лишь деньги. И взгляд такой — чистый-чистый. Натурально Серёжа Карамазов. Добрую минуту они неотрывно смотрят друг на друга, а затем Игорь уже спокойнее резюмирует: — Похоже, не найдём мы с тобой консенсуса. В ответ Разумовский только руками разводит: прости, мол, но да. Не найдём. — Ладно, — сдаётся Игорь и поднимает воротник куртки. — Пойдём, а то, кажется, дождь усиливается. До «Рэдиссона» они добираются в молчании, кутаясь в него, как в старый шерстяной плед. «Хорошо, что мы сегодня встретились, — размышляет Игорь, косясь на профиль спутника, в котором и впрямь есть что-то птичье. — Закрыли все вопросы скопом и теперь имеем полное право разойтись, каждый в свою сторону. Надеясь, что больше не пересечёмся». Он уже готовит прощальную фразу, когда Разумовский, останавливаясь аккурат под вывеской «Radisson» на углу Невского и Владимирского, с запинкой предлагает: — Может, чаю? Вид у него такой, будто он стопроцентно уверен, что Игорь откажется, и уже заранее этим огорчён. А Игорю вдруг становится страсть как обидно: хрен ли за него решают? И он, предусмотрительно вспомнив, какие носки надел с утра, берёт и назло соглашается: — А давай.