***
По ощущениям, проходит около получаса напряжённой, выматывающей тишины, когда в дверь наконец прерывисто стучат. Мерзко осклабившись, «крыса» отпирает замок и выскальзывает в коридор, напоследок бросив: — Теперь смотри, штаны не обмочи, сучёныш. Нахмурившись, Серёжа встаёт с пола. Главный, что ли, пожаловал? Что ж, давно пора расставить фигуры и точки над «i», а заодно — посмотреть друг другу в лицо. То, что лица у противника может и не быть, просто не приходит ему в голову. От резкого толчка дверь жалобно вскрикивает, и в тёмной раме проёма старым Серёжиным кошмаром возникает он. Струящийся чёрный плащ с капюшоном. Матовые чёрные латы. И стальная клювастая маска Чумного Доктора. Серёжа вжимается в угол так, словно хочет просочиться сквозь стену. Колени подкашиваются, волоски на загривке стоят дыбом, гортань стискивает ледяной обруч смертного ужаса — ни вскрика, ни вздоха. Монстр в плаще неторопливо приближается — шаг, другой. Дверь за его спиной захлопывается, будто сама собой, отрезая призрачный путь к спасению, оставляя Серёжу тет-а-тет с... кем? Чьё лицо там, под маской? Олега? Игоря? Его собственное? — Боишься? Глухое, торжествующее шипение болезненно ввинчивается в уши. Серёжа рефлекторно трясёт головой — и обращается в статую, подобно тем несчастным, что попадали под взгляд младшей из сестёр-горгон. Потому как подходит к нему обычный человек, вздумавший подражать Чумному, а людей Серёжа с недавних пор совсем не боится. Зато боится другого. Того, чьи когтистые, похожие на птичьи лапы сейчас крепко сжимают Серёжины плечи, а голос нежно мурлычет прямо в мозгу: «Ну что, соскучился? Я вот очень». И сладко тянет, повторяя: «О-о-очень». А затем Птица входит в Серёжино тело, как рука в перчатку. Неспешно, с удовольствием заполняет собой каждую клеточку, подчиняет каждый мускул, каждый нерв — «Ах, как я скуча-а-ал!» — и с нескрываемым пренебрежением смотрит в круглые стёкла маски фальшивого Чумного доктора. — Не боишься? — тот уже на расстоянии пары шагов. — И почему же? Губы Птицы трогает змеиная улыбка. — Потому что ты подделка. И прежде, чем противник успевает отреагировать, бросается на него. За схваткой Серёжа наблюдает, как через щёлку между портьерами. На стороне Птицы — внезапность, нечеловеческая сила и неудобный, явно не «Хольт Интернешнл» сделанный костюм противника. На стороне лже-Чумного — надетые на Птицу наручники. Серёжа не болеет ни за кого из них — он просто знает, что победа будет за Птицей. Оттого и не удивляется, когда его — вернее, Птичьи — пальцы впиваются в чужое горло. Птица победит. А убийцей опять станет Серёжа. «НЕТ!» Никогда прежде он не вмешивался, однако никогда прежде он и не участвовал в творимом захватчиком его тела. Когда приходил Птица, Серёжа исчезал, но сейчас, сейчас... «ОТПУСТИ!» Невидимыми руками он клещом вцепляется в свои — Птичьи — запястья, рвёт их от чужой шеи. — Ты что творишь, идиот?! — зло рычит Птица, и Серёжа шестым чувством понимает: осталось совсем чуть-чуть. Ведь лже-Чумной, хоть и наполовину придушенный, тоже пытается вырваться, а с двумя не совладать даже... — Идиот!!! Птица и Серёжа отлетают в сторону. Лже-Чумной кое-как встаёт на ноги, но вместо продолжения схватки, шатаясь, ковыляет к двери. «Останови его!» — вопит Птица в Серёжиной голове. Он уже не столько внутри, сколько снаружи — неудобной, громоздкой, ненужной шубой. Последним усилием Серёжа стряхивает её — его — с себя и устало вытягивается на пыльном линолеуме. А комната вдруг наполняется людьми, они грубо хватают Серёжу и тащат вниз, в подвал, не забыв несколько раз как следует дать в живот. Матерятся, обещают убить, только ему, в принципе, на всё это плевать. Больше он не боится. Ни-че-го.***
Птица возвращается, когда подвальный холод поселяется в самой глубине костей трясущегося, словно в приступе падучей, узника. Несмотря на то, что в камере темно хоть глаз выколи, Серёжа хорошо видит непрошеного визитёра и медленно, спиной вперёд, отходит к стене. Готовясь к новой драке, сжимает кулаки, однако в этот раз Птица решает начать с разговора. — Ты что устроил, придурок? — с обманчивой ласковостью интересуется он. — От стресса перепутал, кто твою никчёмную жизнь спасает? — Нет. Короткое слово наждаком обдирает дико саднящее горло. Неспроста врач советовал беречься, только сейчас выполнять его рекомендации не в Серёжиной власти. — Хм, — Птица подходит так близко, что смотреть на него приходится снизу вверх. — Ты, конечно, полная Тряпка, тем не менее прежде суицидальных порывов за тобой не наблюдалось. А тут — второй подряд. В чём причина? Несмотря на холод, на лбу у Серёжи выступает испарина. — В том, что я не хочу быть убийцей. — Как скучно, — кривится Птица. — Никогда не понимал вашу ханжескую мораль. Впрочем, не расстраивайся. Я умею от неё лечить. Он кладёт руки на стену по обе стороны от Серёжиной головы, наклоняется к нему, но чем ближе их лица, тем явственнее странная сила отталкивания — в точности, как между одинаковыми полюсами магнитов. — Это ещё что такое? — недовольно шипит Птица, окончательно остановленный в нескольких миллиметрах от Серёжиного лба. — У меня же всегда получалось, почему?.. — Потому что ты мне больше не нужен, — длинная, мучительная для связок, но бесконечно важная фраза. — Дальше я сам. — Ты? — Птица насмешничает, только скрыть встревоженные огоньки в ястребиных глазах всё равно не способен. — Такой Тряпка — и сам? Да ты всю жизнь за кого-то цепляешься! За меня, за Олежу своего, за — как бишь его? — Игоря. Что ты вообще можешь сам? — Всё. Птица злобно цыкает и резко подаётся назад. — То есть однажды ты нашёл в себе мужества чиркнуть стеклом по горлу и теперь считаешь, будто тебе море по колено? Ну что ж, людям свойственно заблуждаться, поэтому я проявлю снисходительность. Позовёшь, когда будешь корчиться на костре, устроенном этими дилетантами. И он исчезает во мраке — так же бесшумно, как появился. Тогда Серёжа, обессилев, грузно оседает на бетонный пол и подтягивает колени к животу. Почти два десятка лет он пытался решить проблему Птицы, а всё, что было нужно, — это несколько часов беспощадного самоанализа в кромешной тьме. И одно неудачно перерезанное горло.***
Серёжа понимает, что для тепла необходимо двигаться, но слишком устал — и физически, и психологически. Поэтому он остаётся сидеть, сжавшись в комок, и отстранённо наблюдать, как холод постепенно раскладывает его тело на кирпичи, бетон и темноту. Стылая дрёма смежает веки, и снаружи, должно быть, проходят века, пока Серёжа медленно погружается в непрозрачные воды забвения. — Сергей Викторович! Он морщится, мысленно отгоняя мерещащийся шёпот, как надоедливую муху. — Сергей Викторович! Тихий перестук пальцами по металлу. — Вы меня слышите? С вами всё в порядке? — Слышу. Тому, настырному, чрезвычайно повезло, что разговор с Птицей случился рядом с дверью. Иначе ни Серёжа не услышал бы зова, ни его ответа не услышали бы. — Сергей Викторович, как вы? А сам-то что думаешь? Раздражение окончательно прогоняет дрёму, и начавший более-менее сносно соображать Серёжа догадывается, кому вздумалось проведать узника подземелий. — Живой. Ты Алексей? — Д-да, — с запинкой отвечает тот. — Сергей Викторович, вы простите, что так вышло. Главный вроде как с вами просто поговорить хотел, про доступ к Vmeste, а теперь... Серёже кажется, что он слышит, как собеседник жалобно шмыгает носом. — Зачем ему доступ? — Чтобы продолжать дело справедливости. Обличать богачей и коррупционеров, призывать к возмездию... —...линчевать онлайн, — продолжает вспомнивший костюм главного Серёжа. — Ясно. А вот что ясно не до конца — был ли Птица в курсе планов похитителей? Ведь с переговорами Серёжа прекрасно справился бы и без него, а вот с обещанным аутодафе... — Они заслужили! — эмоционально восклицает Алексей, и судя по тому, как резко обрывается фраза, тут же зажимает себе рот ладонью. Чтобы спустя короткую паузу зашептать горячечным речитативом: — Они заслужили, а вы нет, вы из наших, вы столько для детдома сделали, это неправильно, никакой вы не предатель, я говорил... — Спасибо, — Серёже будто становится теплее. — Ты тоже из «Радуги»? — Ага, — теперь шмыганье гораздо различимее. — Я бы вас выпустил, честное слово, только ключи у Толяна... Анатолия Владимировича. А украсть у меня не получится. — И не надо, — всё-таки судьба неравнодушна к Серёже, раз привела сюда этого парнишку. — Позвони Игорю Грому. Номер... — У меня есть, — отчаяние в шёпоте Алексея сменяется воодушевлением. — Как же я сам не придумал! Сейчас позвоню — он обязательно должен успеть. Держитесь, Сергей Викторович! Серёжа слушает шорох удаляющихся шагов и печально улыбается в темноту. Что ещё ему остаётся, кроме как держаться? И верить.