Risvegliarsi

      Без всяких преувеличений, Мануэль чувствует себя дерьмово. Он не спал до рассвета, пока его тело бунтовало, потом он погрузился в трехчасовой неспокойный сон, после которого он чувствует себя ещё больше уставшим.       Разочарованное лицо Дамиано стояло у него перед глазами всю ночь. Худшим было бесконечное напоминание того, что он сделал, чтобы облегчить спазмы омеги — а потом испоганил всё, но это уже другая история.       Вкус соков Дамиано ещё волновал все его чувства, как ни что другое за всю его долгую и проклятую жизнь. Ни для одного омеги он ещё не делал такого, а это должно говорить многое о его лучших намерениях.       — Блять… — ругается он, массируя виски. Ему не хочется вспоминать о той части, где он достал мастурбатор для альф из шкафчика и яростно дрочил уткнувшись носом в боксеры, оставленные Дамиано в его гримёрке, ещё влажные.       — Знаешь, быть бетой, реально благословение, — говорит Родриго. — Я советую это всем вместо наркотиков.       Мануэль недовольно, исподлобья смотрит на друга, головная боль стучит в висках. Определённо, завтракать в баре хреновая идея.       — Сделай мне одолжение, заткнись, пожалуйста.       — Лучше скажи мне «спасибо». С раннего утра я только и делал, что заметал за тобой следы.       — О чём ты, блять?       Родриго смотрит на него с поднятыми бровями.       — Ты реально думал, что можешь затащить парнишку к себе в гримёрку, и ни одна камера этого не заснимет? О чём ты вообще думал?       Проклятие. Он действительно должен сделать Родриго фруктовую корзину.       — Я не трахал его, если ты обвиняешь меня в этом. Я просто… помог ему облегчить спазмы.       — Ну, окей. Значит, так теперь это называется.       — Я правду говорю, Род.       Друг поднимает руки в знак примирения.       — Допустим, я поверил. Но вопрос прежний: что у тебя, блять, в голове? После всего, через что ты прошёл из-за омег?       По правде говоря, Мануэлю не хочется думать о той части своей жизни, где он был молодым альфой, полным высоких ожиданий, которые, как он думал, уже давно разлетелись в пух и прах, потому что он был не способен действовать как таковой. Не в состоянии почувствовать то желание защитить, что альфы обычно испытывают рядом с омегой, и, вследствие чего неоднократно лажая со своей ролью.       Он открывает рот, чтобы ответить, но чуть не давится капучино, когда через двери бара проходят Måneskin, направляясь к стойке. Трое маленьких альф вокруг Дамиано, охраняющих омегу будто щитом, начинают рычать на Мануэля, как только замечают его. Омега же, не удостаивая его даже мимолетным взглядом, идёт прямо к стойке, заказать всем кофе.       Мануэль инстинктивно водит носом, пытаясь уловить запах. Но… ничего. Он не знает, может, это потому что друзья потёрлись о Дамиано, но от него ничего не исходит. Ни единой крупицы того умопомрачительного запаха со вчера, нет даже едкого запаха его разбитых эмоций. Если бы Мануэль точно не знал, что парень омега, он мог бы подумать, что он стопроцентный бета.       — О, вижу, — комментирует друг, провожая взглядом четвёрку, направившуюся к самому дальнему от них столику, — ты не хило так налажал.       — Я же сказал тебе, ничего я ему не сделал.       Родриго указывает в сторону Дамиано булочкой.       — Ага, а я тогда Мать Тереза. Они даже не подошли поздороваться, а остальные трое злы до такой степени, что даже я заметил.       И за что его винить? Родриго прав.       Мануэль вздыхает в чашку с капучино. Ну, что ему сделать? Поговорить с Родриго? Объяснить ему всё? Встать на колени перед Дамиано и молить о прощении? Омега игнорирует его от силы пять минут, а он уже готов лезть на стенку. Он хочет обратно то обилие внимания, хочет обратно едва сдерживаемое желание парня, направленное на него. Хочет обратно объятия — боже, после всего, что Мануэль наговорил ему вчера, Дамиано больше никогда не захочет его прикосновений.       — Окей, ну-ка, выкладывай, — Родриго мягко кладёт руку ему на плечо, возвращая обратно в реальность. — Расскажи мне всё, как было, по порядку, потому что, что бы это ни было, это съедает тебя изнутри, а мне это совсем не нравится.       Мануэль переводит взгляд с друга на Дамиано, на его освещённую в слабом свете фигуру, но Мануэлю всё равно кажется, будто омега озаряет собой всё вокруг. Как ещё все не упали к его ногам, для Мануэля остаётся загадкой. Он бы поцеловал их, поцелуями поднялся бы вверх по этим великолепным ногам, а потом снова зарылся бы носом в курчавые волоски на лобке, даря ласку. Он бы широко раздвинул его сладкую попу, так, чтобы погрузиться в него языком с неспешной лёгкостью. Он бы заставил его часами хныкать от удовольствия, перед тем как взять его, повязать, а потом пометить как своего- о, боже.       — Ману?       — Он хочет, чтобы я стал его альфой, — шёпотом признаётся он, не в состоянии отвести глаз от стройного тела, сводящего его с ума на протяжении вот уже скольких недель.       Родриго поворачивается в направлении его взгляда, а потом снова к нему.       — И? Он же не первый с такими желаниями? Чёрт, с тех пор как я тебя знаю, юные омежки приходят и просят тебя покрыть их, они называются группиз, они для того и созданы. Так что? В чём проблема-то?       Мануэль наконец-то отрывает взгляд от своей жертвы и переводит на ожидающего друга. Друг недоумённо пялится на него.       — Думаю, я хочу, чтобы он стал моим омегой, — говорить это вслух так странно. Кажется, будто слова обрели жизнь у него на языке, стали физически осязаемыми и заполнили помещение. Будто все могут увидеть их, прикоснутся к ним, засмеяться ему в лицо из-за его слабости. Вот только плохо, что ничего смешного в этом нет.       — Так, значит, ты хочешь переспать с ним.       — Да. Нет, — Мануэль вздыхает и вцепляется в свои волосы. Чёртовы беты, они ничего не понимают. Чёртов Родриго, никогда не воспринимает его всерьёз. — Я хочу спать с ним, — признаётся он, потому что уже бессмысленно дальше отрицать это, не после вчерашней ночи, не после того, что он сделал. Эти вкусы, эти запахи будут преследовать его всю жизнь, он уже знает это. Если он не сделает Дамиано своим, он сойдёт с ума от желания и боли. — Но это не всё. Я хочу… Я хочу заботиться о нём. Хочу защищать его. Хочу окружить его вниманием и видеть его счастливым. Делать его счастливым.       — О, — всё, что друг смог выдать. Очень помогает, серьёзно.       — И это всё, что ты можешь сказать?       Родриго возится с кофейной ложечкой, скорее всего не находя, что ответить. Но когда он всё же отвечает, то бьёт прямо под дых.       — Ну, он очень молод. Как бы, слишком молод.       — Я знаю. Мне плевать на это.       — Но есть ещё одна проблема, — продолжает он, будто не услышал слова Мануэля. — Что стало с тем, что ты всегда говорил? Про то, что ты ненавидишь омег?       Мануэль горестно вздыхает.       — Это не совсем так… ты знаешь почему. Я не хорош в этом дерьме. В конце концов, они всегда уходили от меня, потому что не получали от меня того, чего хотели.       Друг кивает, а затем с тихим звяком кладёт ложку на блюдце и смотрит ему прямо в глаза.       — Мануэль, ты знаешь, я никогда не смогу уловить нюансы всего этого, я бета. Но ты со стопроцентной уверенностью можешь сказать, что ты не дефектный, понимаешь? Это они были паршивыми. А ты гораздо больше, чем просто альфа. Ты гораздо больше, чем просто инстинкты.       Сердце Мануэля дрогнуло, по двум причинам. Первое — от слов друга ему чуть полегчало. Второе — это от воспоминаний о том, что он наговорил вчера…       Ты всего лишь омега. Просто связка гормонов и ничего больше.       Альфа поднимает глаза на Дамиано, сидящего за дальним столиком. Омега улыбается своим друзьям, хотя видно, что душой он далеко не здесь.       — У него вот-вот будет течка.       — И…?       — Я хочу быть с ним.       Родриго ухмыляется, вдруг повеселев.       — Знаешь, это так странно. Я видел стольких омег на пороге течки, умоляющих тебя провести её с ними, но ты даже не смотрел в их сторону. Ты едва обращал внимание на их запах.       — Они мне были не интересны.       — А этот, значит, интересен? И почему же?       Да, но почему же? Хороший вопрос.       — Я не знаю. Его голос, его улыбка, его запах. Просто сводят меня с ума. То, как он доверяет мне. Вся эта… Не знаю. Много чего.       — Так, старина, я точно не тот, кто должен указывать тебе, как поступать, но я могу сказать, чем ты рискуешь. Если у парня течка начнётся здесь, то это будет настоящая катастрофа, — отвечает бета. — И даже если ты позаботишься о нём, продюсеры будут не рады, совсем. Хорошо, что они вообще позволили ему участвовать.       Мануэль кивает, потому что прекрасно осведомлён об этом. Но если Дамиано согласится снова общаться с ним — что вообще не гарантированно — то Мануэль… о, чёрт. Он даже не знает, чего он хочет.       Группа Måneskin выбрает этот момент, чтобы встать из-за своего столика и направиться к их. Они здороваются с Родриго, тщательно избегая того же обмена любезностями с ним. Значит, они всё знают. Просто прекрасно.       — Осталась последняя репетиция, надо идти, — говорит Виктория, слегка скривив лицо. — А Дамиано будет репетировать всё утро.       — Отлично, — Родриго широко улыбается. — Я иду с вами. А Мануэль с Дамиано.       «В смысле?»       — Род… — в этих трёх буквах столько мольбы. Мануэль не хочет встречаться со своими страхами, не сейчас, не так скоро, не тогда, когда Дамиано притворяется, будто его даже не существует. Родриго бессильно поднимает руки.       — Приказ с верхушки, — говорит бета. Ну что за хреновая отмазка? Они двое и есть часть этой верхушки.       Но прежде чем он успевает сказать хоть что-то, Дамиано улыбается во все зубы и переводит взгляд на него.       — Буду ждать тебя в репетиционной тогда, наставник, — сказав это, Дамиано уходит, друзья следуют за ним. Томас трогается последним. Перед тем как двинуться, он злобно окатывает Мануэля взглядом презрения. Это, Мануэль должен признать, производит какой-то эффект даже на него. Родриго впечатлено присвистывает.       — Ты уверен, что не трахнул его? Никогда не видел столько злобы в таком маленьком тельце.       — Уж поверь, если бы я сделал это, то уже не смог бы остановиться и пометил бы его. А в таком случае, мы были бы в гораздо большем дерьме.       Старый друг смотрит на него с сомнением и качает головой.       — Раз ты так говоришь, — бета поднимается из-за стола, надевает пальто. Оборачивает шарф вокруг шеи и глядит на Мануэля с печалью в глазах. — Во что я верю, так это в то, что ты годами изводил себя за то, в чём невиновен. Это не ненормально, если ты не чувствуешь влечения к кому-то. Если так взять, на мой взгляд, ты нормальнее, чем те, другие, ходящие вокруг, нюхающие друг друга, они даже не были незаменимыми.       Мануэль отводит взгляд в сторону. Сердце как-то сжимается, но он предпочитает проигнорировать это. Сколько бы он не ценил слова друга, всё равно это мнение беты.       — Ты не понимаешь, ты всего лишь бета, — говорит он, но ведь правда. Любой другой бы обиделся, и есть за что — Дамиано, боже — но Родриго только улыбается и сокрушённо качает головой.       — Продолжай повторять это, может, когда-нибудь ты и поверишь в это, — говорит Родриго, натягивает на голову шерстяную шапку, подмигивает ему и уходит, оставляя его с чашкой, теперь уже холодного, капучино.       Мануэль всё же выпивает кофе за один большой глоток и морщится от горечи, ударившей его по вкусовым рецепторам. Холодный кофе — дерьмо. Холодный кофе из кафетерия — дерьмо вдвойне. Холодный кофе из кафетерия в кафетерии — дерьмо втройне.       Он соскучился по своему мокко.       Он соскучился по Дамиано.       Живот сводит при воспоминании, что его омега — нет, он не его омега — ждёт его для последней репетиции перед съёмками эпизода.       Честно, он не знает, какую игру затевает Родриго, но он признателен другу. Может быть, если он осмелеет достаточно, то сможет подобрать правильные слова и принести свои извинения Дамиано.       Хотя бы так.