***
«Национальная лаборатория Корё объявила об удачном завершении испытаний первой в мире вакцины от маскуна на людях. Все 40 испытуемых обрели полноценный гамма-вижен и на данный момент находятся в стабильном состоянии. Президент Кореи лично поблагодарил всех участников эксперимента и отметил, что их смелость не только помогла доказать прогрессивность отечественной медицины, но также на несколько шагов приблизила весь мир к полному избавлению от маскуна. Министр здравоохранения Республики Корея на встрече с журналистами уточнил, что вакцина еще не готова к масштабному выпуску и требует дополнительных клинических испытаний. Однако, по словам министра, она может быть зарегистрирована уже в этом году. Напомним, что, согласно предыдущим заявлениям Голубого дома, первыми вакцинированными в стране станут военные. Ожидается, что это поможет усилить военную мощь Кореи и...» Лицо ведущей искажается уродливыми трещинами, что, однако, не мешает ей продолжать вещать из своей студии, даже не подозревая, какую яростную реакцию вызвали ее слова на другом конце страны. Стул, брошенный в телевизор несколько секунд назад, жалким разваленным животным лежит на полу. — Объясни мне, Чимин, — угрожающе тихо говорит один из мужчин, оперевшись на спинку дивана, — какого хуя я торчу в твоей дыре и подметаю полы, когда должен прямо сейчас взрывать Голубой дом? Пак равнодушно смотрит в потолок, никак не реагируя на только что устроенный погром. В кабинете темно, единственный источник света — включенный телевизор, который своим голубоватым гипнотическим освещением мгновенно погружает уставшего от очередного дня на элеваторе Чимина в глубокий сон. Что сейчас бы и произошло, если бы один озлобленный акционист не решил устроить незапланированный перформанс прямо у него под носом. Режим сна опять летит к черту, зато истерика Мин Юнги как всегда по расписанию. — Потому что ты, хен, самовлюбленный дурак, который решил покрасоваться своим наплевательским отношением к законам Кореи, вместо того чтобы заранее подумать о последствиях, — устало бормочет блондин, глубже зарываясь в кожаное кресло. — И да, ты должен мне новый телек. — Сейчас не до шуток, Пак, — рычат из другого конца комнаты. — Полностью поддерживаю, хен. Хороший был телек. Чимин ожидает, что вот сейчас уже вдоволь настрадавшийся стул полетит и по его голову, но внимание акциониста перехватывает ведущая: «... будущие планы переустройства армии с учетом обретения гамма-вижена с помощью вакцины обсудят на предстоящем американо-корейском саммите. Прилет президента США в Сеул запланирован на начало апреля, точные даты на данный момент обсуждаются». — Нет, хен, — резко вырывается из полудремы Чимин. Как он и ожидал, на бледном лице акциониста расцветает знакомая полубезумная улыбка. Она пострашнее недавней вспышки гнева, потому что означает только одно — Голубому дому пизда. — Хен, пожалуйста, ты не будешь устраивать акцию на саммите. Чимин ненавидит себя за свою мягкотелость по отношению к этому человеку. Он также прекрасно знает, что его забота тому нахрен не сдалась, но переселить в себе это невыносимое чувство беспокойства не может. — Конечно же, я не буду устраивать акцию на саммите, Чимин-а, — Юнги уже полностью успокоился и довольно раскидывается на диване. — Зачем так долго ждать, если я могу поприветствовать американского президента прямо на выходе из самолета? Чимин не выдерживает и срывается с кресла, мгновенно усаживаясь в ногах брюнета на диване. — Хен, тебя посадят. — Неужели ты думаешь, что я позволю? — оскорбляется Мин. — Я не говорил, что встречу его лично. Естественно, это будет что-то филигранное и достаточно сложное, чтобы до меня не смогли добраться. Театрал поджимает губы и, подтянув к себе колени, обхватывает их руками. Прячется. Молчит. Это не его дело, чтобы вмешиваться в жизнь Юнги. Уже давно не его. — Не парься, — с абсолютной беспечностью в голосе. — В твоей зернохранилищной берлоге у меня будет достаточно времени, чтобы все досконально продумать. — Неужели тебе так тут не нравится? — Чимин не хотел задавать этот вопрос. Слишком большая вероятность, что ответ ему не понравится. — Здесь скучно, — пожимает плечами Мин. Увидев разочарование на чужом лице, акционист вздыхает и приподнимается, опираясь на локти. — Ты молодец, Чимина-а. Правда. Я не верил в твою задумку первое время, но «Театр 4:33» взорвал все мои ожидания. Это лучше и масштабнее, чем я мог себе представить. Ты сделал отличную площадку для развития современного искусства в Корее. Но окажись я хоть в Нью-Йоркском MoMA, работа поломойки — это работа поломойки. Не очень вдохновляюще, знаешь ли. Если бы не твой протеже, я бы умер со скуки. — Какой протеже? До последних слов речь Юнги действительно чуть успокоила режиссера. Чимин даже удобнее устроился на диване и позволил чужим ногам лечь на свои колени. Почти как в старые добрые. — Ну, твой малец, такой... с бусинками, — озадаченно водит по воздуху рукой Юнги в попытках описать такое сложное понятие как «бусинки». — Хосок? — Ага. Чимин заливисто смеется, запрокидывая голову. — Боже, — пытается выдавить из себя парень через смех, — кто бы мог подумать, что устрашающий акционист Ди будет коротать свои одинокие вечера с Чон Хосоком. — А что не так? — возмущается Юнги. — Нормальный пацан. — Конечно. Он же мой протеже, — гордо говорит Пак. — И чем же вы занимаетесь? — Смотрим Гарри Поттера, — морщится Мин. — Что? Ты же ненавидишь Гарри Поттера. — Именно. Это мое наказание. Блондин добрую минуту ошарашенно смотрит на хмурое лицо старшего парня. Наказание? Для Мин Юнги? Вся полиция Сеула порой не может ухватить его за хвост, чтобы наказать, но это удалось одному застенчивому и до боли скромному Хосоку. — Ты убил его семью? — не находит лучшего объяснения Пак. — Если бы, — фыркает Мин, заваливаясь обратно на подушки, — так хоть бы было не настолько позорно. Нет, это мое наказание за «непоправимый ущерб, нанесенный его моральному состоянию». — Ты что, приставал к нему? — предостерегающе хмурится Чимин. — И ты туда же? — вскрикивает брюнет. Он приподнимает голову, пытаясь через испепеляющий взгляд показать всю степень своего возмущения. — Я что, похож на извращенца, который будет домогаться невинных молоденьких мальчиков? Чимин красноречиво приподнимает бровь, на что Юнги окончательно взрывается: — Эй, ты не считаешься, я всего лишь на два года тебя старше, и ты между прочем был не против! — Забыли, — машет рукой Пак. Ему действительно не хочется снова ворошить их прошлые отношения. — Так в чем ты провинился перед Хосоком? — Он как-то начал втирать мне про силу любви, про важность верить в чудеса, дружбу и всю эту типичную роулинговскую мутную философию. Я и сказал ему, что это все залупа собачья. И если он хочет иметь объективную точку зрения на подобные вещи, нужно читать разную литературу. Ну, и посоветовал ему «Декамерон», — Юнги делает театральную паузу, как бы намекая, что прямо здесь и сейчас в сюжете начнется конфликт. — Он влетел на следующий день ко мне так, как будто в городе реально началась чума. Возмущался, злился и сказал, что средневековая порнуха не способствует объективности, а развивает извращенность и тупое чувство юмора. Я извинился, признался, что действительно неудачно пошутил. И посоветовал реально серьезную глубокую литературу — «Сон в красном тереме» или «120 дней Содома». «О боже», выдыхает с чувством глубочайшего испанского стыда Чимин. Брюнет рядом бессовестно ржет и даже не думает прекращать свой стендап: — И он поверил! Причем он начал читать со второго, — с каким-то необъяснимым восторгом рассказывает Мин. — Короче, он несколько дней со мной не разговаривал, а потом как-то завалился ночью и очень сурово сказал, что я наказан и он не отпустит меня и мои грехи, пока мы не посмотрим все части Гарри Поттера. Чимин смотрит на этого улыбающегося черта долго. Долго и укоризненно. Намеренно растягивает минуту молчания — чтобы резко схватить ступни на своих коленях и начать безжалостно щекотать. Юнги взвизгивает, как поросенок, и пытается отбиться, но натренированные руки танцора держат крепко. — Это мое наказание тебя, Мин Юнги, — не останавливает экзекуцию Пак. — За что? — задыхаясь от смеха, хрипит акционист. — За что?! — резко отпускает ступни Чимин. Брюнет тут же от греха подальше подтягивает пострадавшие ноги к груди и волком из-за них выглядывает. — Это я куратор Хосока. Мы должны быть лучшими подружками, и это мы должны смотреть с ним ночами Гарри Поттера. У меня уже получилось найти к нему подход, как он резко изменился, стал рассеянным и вообще от меня закрылся. Я думал, что делаю что-то не так, а оказалось, что это все твои козни. — Вообще-то, ты правда делаешь кое-что не так, — деловито говорит Юнги, — ты не советуешь ему читать «120 дней Содома». — Так, все, — встряхивает волосами Пак, — я запрещаю тебе портить мне Хосока. Акционист приподнимает правую бровь, намекая вопросительным знаком пояснить за базар. — Он мне нужен. У меня на него большие планы, и я не хочу, чтобы ты сбивал его с дороги своим… существованием. Хен, тебе же на самом деле плевать на него. Что тебе стоит? — Мне все еще скучно, — пожимает плечами Юнги, — а этот наивный пацан очень мило злится. — Мило? — Ну, забавно, — пытается исправиться брюнет. — Нет, ты сказал мило, — не сдает Пак. — И что? — защищается акционист, вскидывая руки. — Я не могу считать человека милым? — Только не того, кого ты также считаешь наивным. Для тебя наивность всегда была синонимом тупости. Чимин честно пытается показать себя как рационального куратора, а не ревнивого бывшего, перед которым объект воздыханий только что назвал другого парня «милым». 8 лет уже пытается на самом деле, но лучше не становится. Напротив, как только всплыла информация о Хосоке, у него внутри все заныло с новой силой. — Я и не говорил, что он сверхразум. В чем проблема, Чимин-а? Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу, когда мне указывают. Для тебя я делаю исключение и порой прислушиваюсь к твоим словам. Но не слишком ли много запретов на один вечер? То не иди разносить американо-корейский саммит, то не общайся с Чон Хосоком. Выбери что-то одно. Чимин незаметно сжимает кулаки в карманах худи и спустя пару секунд уверенно заявляет: — Не общайся с Чон Хосоком. Юнги не удивлен, нисколько. Но взгляд его холодеет — он понимает ответ по-своему: — Тебе всегда было насрать на эту страну. — Мне всегда было насрать на политику — она портит искусство. И я не хочу, чтобы ты как политический художник каким-то образом влиял на человека, который должен будет занять важное место в моих будущих проектах. Пак бесстыдно подыгрывает, внутри себя ужасаясь, что в действительности прямо сейчас выбирал не между будущим своей страны и собственным искусством, а между безопасностью Юнги и своими чувствами. И выбрал второе. Он столько лет закалял себя от этой дурацкой зависимости и теперь так нелепо проиграл ей. — Нет, — слышит сухой ответ. — Что? — Я говорю нет. Иногда я прислушиваюсь к твоим советам, Чимин, сейчас не хочу. Мне здесь нехер делать, и не в моих интересах полностью изолировать себя от довольно увлекательного времяпровождения. Осталось всего полторы недели, ничего не случится с твоим Чон Хосоком. Потом я уйду, и мы больше не встретимся. Твое искусство никак не пострадает. А вот сердце Пак Чимина вполне.***
Чонгук нервно барабанит пальцами по столу. Футболка неприятно липнет к вспотевшей спине — парень убеждает себя, что это не волнение, а просто духота в помещении. Весна только началась, но погода уже изменилась. От снега, выпавшего на прошлой неделе, не осталось и следа. Солнце все больше согревает, хотя его лучи как и раньше почти не проходят через закрывшийся специальными крышами и козырьками черный город. Пальцы продолжают отбивать заевший ритм. Чонгук напрягает слух, вслушиваясь в застрявшую в голове мелодию, пока не замирает. «Кошачий вальс» — удивительно, что он сразу не узнал свою собственную песню. Когда-то она была его любимой из всего репертуара. Это и понятно, он написал ее сам, более того, именно «Кошачий вальс» в свое время взорвал все чарты. До него еще никто из к-поп артистов не пел о новой философии жизни так откровенно. Коты полигамны, любят здесь и сейчас, через неделю находя нового партнера. Люди такие же, истинность — пережитки прошлого, которые навязала природа. Человек имеет право любить кого угодно и в каком угодно количестве. Кошачий вальс — танец с бесчисленным количеством партнеров, с каждым из которых по-своему хорошо. Чонгук действительно обожал эту песню и снятый по ней клип. Это была история его жизни, его восприятия человеческих отношений. До недавнего времени. Сейчас он сидит в кабинете главного офиса NSA, дожидается, когда придет его истинный, чтобы навсегда от него отказаться, отстукивает пальцами «Кошачий вальс», гимн полигамии и свободным отношениям. Сидит абсолютно несчастный. Очень иронично. Чонгук с легкостью готов отречься от своего истинного. Он никогда не хотел соулмейта, потому что вдоволь насмотрелся на всю подноготную подобных связей на примере своих родителей. Но он не хочет отрекаться от Ким Тэхена. Это все еще самый интересный человек, которого он когда-либо встречал. Терять его неприятно и обидно. Дверь открывается, по кабинету тут же разносится запах крепкого одеколона, которым постоянно пользуется Сохо. Чувствительный к запахам Чонгук тут же неприязненно морщит нос — еще один плюс в копилку Ким Сары, женщина всегда пахнет только свежестью. К счастью, новый менеджер не один. За ним в кабинет заходят юрист компании, Тэхен и Намджун. Мужчины вежливо здороваются и молча рассаживаются по местам. Атмосфера паршивая. Все сидят, гордо задрав носы, без малейшего желания даже притвориться, что рады друг друга видеть. Чонгуку притворяться не нужно. Он внимательно рассматривает сидящего перед собой фотографа, спокойного и уверенного. Тэхен выглядит… посвежевшим. У него теперь светло-русый цвет волос, парень одет в кремовую рубашку и классические коричневые штаны. Ничего черного, даже глаза от оконного света кажутся светлее обычного — молочно-шоколадного цвета. Чонгуку от таких изменений становится невероятно легко. Видеть его осунувшееся лицо и заметно похудевшую фигуру на предыдущих встречах было больно. Он оправился — Чон не может желать большего. Айдол не помнит, как прошли переговоры. Юристы читали договоры, они с Тэхеном что-то без конца подписывали, лишнего слова никто не сказал. Он перестал витать в своих мыслях и поглядывать на фотографа, только когда все начали собираться. Наступило время действовать. На выходе из кабинета Чонгук берет Тэхена чуть выше локтя, приостанавливая: — Мы можем поговорить? Ким слегка удивлен. Намджун и Сохо — ни капли, оба одаривают одинаковыми недоверчивыми взглядами. — Лучше в моей студии. Без лишних ушей, — прямо смотрит в глаза своего менеджера Чон. Дождавшись неуверенного кивка фотографа, Чон выводит его в коридор, поворачивая к лифтам. Напоследок он оборачивается к мужчинам и говорит Намджуну, чтобы он не ждал Тэхена, и если разговор затянется, он просто вызовет Киму такси. Юрист лишь хмыкает и с подозрительно угрожающей интонацией отвечает, что дождется. Чонгук включает в студии свет, осматривая привычный вид комнаты. Темный интерьер, несколько коллекционных гитар, выставленных в ряд у стены, синтезатор, пара компьютеров, ноутбук, шкаф с пластинками и самыми ценными альбомами любимых исполнителей, полки с наградами и фотографиями. Чисто, убрано и ничего лишнего. Некоторые говорят скучно, Чонгуку — спокойно. Певец пропускает вперед Тэхена, следя, как тот с любопытством осматривает студию. Он позволяет ему несколько минут побродить по комнате, готовится ответить на вопросы. Но их нет. Если фотограф и правда искренне интересуется окружающими предметами, то выводы делает самостоятельно у себя в голове. В том же молчании они садятся по местам, Чонгук — в кресло, Тэхен — на диванчик напротив. Чон ломает пальцы, подбирая слова, чтобы начать, но первым заговаривает гость: — Ким Сара попросила тебя поговорить? В звукоизолированном помещении голос фотографа звучит глубже и ниже. Чон вскидывает голову: — Конечно, нет. Нуна позаботилась о том, чтобы Сохо-щи позволил нам поговорить. Но этот разговор был моей идеей. — Хорошо. Тэхен кивает, а Чонгук, сбитый с толку неожиданным вопросом, снова теряется. Парень хмурится, пытается собраться, но его мысли вновь перебивает фотограф: — Можно я первый? Мне очень жаль, что я нагрубил тебе в тот раз, когда ты позвонил. Я вел себя неразумно и несправедливо, и я не ненавижу тебя, тогда я сказал это на эмоциях, поэтому прошу прощения. И спасибо, что несмотря на мое поведение все равно меня поддержал, мне действительно стало легче. Тэхен низко и долго кланяется, чем еще сильнее сбивает Чонгука с толку. Он ведь и не злился на фотографа за его слова, потому что прекрасно понимал, в какое нелегкое положение тот попал из-за политики NSA. Но по итогу Ким не только смог с достоинством выйти из этой ситуации, но даже переосмыслил свое слишком эмоциональное поведение, которое объективно было более чем объяснимым. Тэхен — прекрасный человек, Чон бы очень хотел, чтобы у них все сложилось, как у нормальных людей. Чтобы из незнакомцев они постепенно стали близкими приятелями, возможно, потом друзьями. Друзьями, не истинными. Потому что первого в жизни Чонгука почти нет, а последнего он боялся больше всего. Жизнь, как всегда, решила все сделать с точностью наоборот. — Спасибо, хен, — слабо улыбается Чонгук, когда Тэхен разгибается. — Хотя не стоило, ты имел право злиться. Именно поэтому я бы тоже хотел извиниться. Мне жаль, что все так вышло, и я не хотел, чтобы тебе пришлось пройти через все это дерьмо. Я никак не мог на это повлиять, но мне все равно очень жаль. — Верю, — возвращает улыбку фотограф. — Рад, что мы все обсудили и закончили на мирной ноте. Забыли и расстанемся. Верно, «забыли и расстанемся» — так должна закончится их «любовная» история. Именно так хочет NSA, именно так будет лучше для них обоих, хотя Чонгуку становится очень тоскливо от этой мысли. Он не хочет отпускать такого человека как Тэхен, как бы эгоистично это желание ни выглядело. С другой стороны, Ким уже успел отпустить всю ситуацию, поэтому айдолу просто нужно последовать примеру старшего. Неосознанно Чонгук вспоминает текст вчерашнего поста из Инстаграма Vante. «Всем привет! Знаю, что многие переживали, куда я пропал, и волновались за мое здоровье. Во-первых, хочу поблагодарить всех тех, кто поддерживал меня. Ваши теплые слова мне очень помогли, только благодаря им я смог так быстро встать на ноги. Во-вторых, теперь я готов объяснить причину своего резкого «недомогания». Я встретил истинного. Для меня это был один из самых сложных периодов в моей жизни. Я потерял свой вижен, которым искренне наслаждался, при этом так и не нашел поддержки в лице своего соулмейта, что, конечно, абсолютно нормально в наше время. Для меня мой истинный умер. Но, знаете, благодаря этому я как будто заново родился. Я все еще не до конца определился со своими планами, но уже сейчас готовлю несколько проектов, которые, надеюсь, вы оцените. Ждите дальнейших новостей и спасибо, что вы до сих пор со мной!» В дебютные времена у Чонгука была ужасная привычка читать о себе все плохие комментарии. Ему казалось, что так он сможет совершенствоваться и постепенно все эти злые слова пропадут. Конечно же, это не произошло: чем популярнее он становился, тем больше хейта лилось, что в какой-то момент почти довело его до нервного срыва. От дурной привычки удалось избавиться, но вчера она проявила себя с новой силой. Парень перечитывал пост столько раз, что под конец вызубрил его, хотя каждая строчка резала без ножа. «Мой истинный умер», «резкое недомогание», «не нашел поддержки» — Чонгук знает, что все это правда, но от этого понимания только хуже. Он не хотел встречать своего истинного, но он счастлив, что познакомился с Ким Тэхеном. Его проблема, что первый и второй — это один человек. — Что ты теперь будешь делать? — решает сменить тему певец. — Не поверишь, — хмыкает Тэхен, — вступил в Ассоциацию. — Но ты же не… — Ага, — кивает Ким, — не натурщик. Но один человек сказал мне, что порой легче стать тем, кем тебя считают люди, и я его послушал. — Очень глупый человек, — хмурится Чонгук. — Странно это слышать от тебя. — Ты считаешь меня глупым? — наигранно возмущается Чон. — Нет, — тихо смеется Тэхен. — Но разве ты не изображаешь из себя того, кем считают тебя люди? Чонгук хмыкает и поднимает ладони, признавая поражение: — Окей. Аргумент засчитан. Хотя я бы сказал, что айдолы изображают из себя тех, кем люди хотят их видеть. Может быть, тот человек и правда далеко не глуп. — О нет, про это я не говорил. Если бы ты услышал его шутки, то поменял бы свое мнение. Чонгук смеется. На самом деле он бы хотел познакомиться с друзьями Тэхена. Он никогда не общался с настоящими художниками, но уверен, что они в разы интереснее, чем 50% людей в компании. — А какая будет у тебя история? — с любопытством спрашивает Тэхен. Чон тяжело вздыхает — ему сейчас наступили на больную мозоль. — Слышал про вакцину от маскуна, которую недавно протестировали? — Ким кивает. — На следующей неделе NSA объявит, что я был одним из участников эксперимента. — Охренеть, — губы Тэхена раскрываются почти в ровную О, — так NSA действительно спонсирует правительство? — Чушь, — трясет головой Чон. — Это первый раз, когда компания будет сотрудничать с властями. Считай, я первопроходец. — Мда, — выдает Тэхен, закидывая голову. — Оказывается, я еще легко отделался. — Почему? — Мне не придется столько врать, — просто пожимает плечами фотограф. Чонгук даже не спорит. Ким говорит абсолютную правду — снова. Но ему не привыкать ко лжи или, как поправляет его компания, «к образу». Они молчат пару секунд, укладывают полученную информацию в голове. Чонгук раскачивается в кресле, смотря то в потолок, то на притихшего на диване парня, пока не решается спросить: — Ты не против, если мы обменяемся номерами? — Зачем? — мигом напрягается Тэхен. — На всякий случай, — уже жалеет, что спросил шатен. — Не то чтобы я собираюсь названивать тебе или строчить сообщения, но, мне кажется, будет лучше, если у нас будут контакты друг друга. — Я не буду записывать твой номер, — безапелляционно качает головой фотограф. — Ты тоже меня пойми, твоя компания готова прицепиться к любой мелочи, чтобы закопать меня. Лучше не давать им никаких лишних поводов. Справедливо. Чонгук кивает, хоть и не может скрыть своего разочарования. Он и сам не знает, зачем ему номер Тэхена, но так хотя бы не кажется, что они действительно «забыли и расстались». — Хорошо, — соглашается Чон, но все-таки подходит к столу, вырывает из ежедневника небольшой лист и пишет свой номер. — Тем не менее мне будет спокойнее, если у тебя будет мой телефон. Мы не чужие друг другу люди, так что, если что-то понадобится, не стесняйся звонить. Я с радостью помогу. Тэхен неуверенно берет кусок бумаги и, поджав губы, раздумывает несколько секунд. Что-то решив в своей голове, он сам подходит к столу, берет ручку и пишет на одной из страниц ежедневника нужные цифры. — Не знаю, какая помощь от меня тебе может пригодится. Но тоже, если что-то понадобится, можешь смело звонить. Настроение на пару градусов повышается. Больше нет этого ощущения конца — обманка в виде глупых клочков бумаги сработала. Хотя, возможно, через несколько лет кто-то и правда другому позвонит. — Это все, о чем ты хотел поговорить? — со спокойным взглядом из-под челки спрашивает фотограф. — Не совсем, — прокашливается Чонгук, — есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать. Ким слегка приподнимает брови, но всем видом показывает, что заинтригован, и вновь садится на диван. Шатен неуверенно берет акустическую гитару с подставки и возвращается на кресло. Чон до последнего не был уверен, стоит ли это делать, в конечном итоге решив, что будет действовать по ситуации. Ситуация развивается неплохо, так что его небольшое выступление не должно все испортить. Он очень надеется. Чонгук уделяет немного времени, чтобы настроить гитару, а после набирает в легкие воздух и играет первый аккорд. Feel like a Tuesday еще никто не слышал, даже продюсеры. Парень давно не получал такого удовольствия от написания песни. Она была невероятно личной, искренней до последнего слова. Чонгук написал балладу за одну ночь, после каждый день на протяжении двух недель оттачивая ее. И он все еще никому не давал ее послушать, потому что первым должен был быть Тэхен. Это вроде как их песня. Он поет не очень чисто, где-то неразработанный голос слегка хрипит, но это не очень важно. Сама баллада звучит проникновенно, по-светлому грустно и по-тихому одиноко. Чонгук любит петь с закрытыми глазами, потому, когда после последних аккордов открывает их, тут же сталкивается с блестящими глазами Тэхена. С минуту они ничего не говорят, продолжают смотреть друг на друга, деля одинаковые эмоции напополам. — Тебе не… — Мне понравилось, — тут же обрывает все подозрения Ким. — Мне очень понравилось. Просто я, — он проводит ладонью по лицу, растирая глаза, — немного растрогался. — Боже, пожалуйста, только не плачь, хен. Если Намджун-щи увидит твои заплаканные глаза, он разобьет мне лицо. Шутка работает — Тэхен тихо хихикает, пару раз шмыгает носом и поднимает голову. — Это прекрасно, Чонгук-а, лучшее из того, что я у тебя слышал, — нисколько не приукрашивает. — Пожалуйста, уточни у своих менеджеров, не пошлют ли они ко мне правоохранительные органы, если я добавлю ее потом в айтюнс. Это важно. Чонгук от души хохочет, обещает, что обязательно уточнит этот тонкий момент. Ему и смешно, и горько.