— Почему вы просто не убьете нас? — Ты не должна забывать о важности развлечений.
«Забавные игры»
— Нет, я говорю, что нет такой вещи как политическое искусство. Существует отдельно искусство, которое может затрагивать различные темы и проблемы, в том числе касающиеся существующего режима в стране. А есть политика, которая, несомненно, может включать в себя нетипичные элементы, но политикой от этого быть не перестает. Так вот акции — это именно политические действия и высказывания, пусть и с некоторым пространством для творчества. — Ты так ни черта и не поумнел, Пак Чимин. Задача акционизма как политического искусства не говорить о политике, а вторгаться в эту систему, задействовать ее инструменты и направлять на достижение целей искусства. А цели искусства — расшатывание власти, разрушение ее декораций, которыми она прикрывает все насильственные процессы, с помощью которых управляет людьми. — Это политические цели, хен. Искусство существует просто потому что. Здесь нет причины. Мы создаем нечто, что сидит глубоко в нас. В этом и есть цель — что-то создать и выразить себя. — Декоративное искусство так и делает. Но политическое ничего не строит, оно разрушает. — Вот именно, хен. Ты просто хочешь что-то доказать действующей власти, сломать вещи, которые тебе не нравятся. В чем здесь искусство? — В том, как я это делаю. Акции не заканчиваются в тот момент, когда тебя забрали в участок. В этот момент они обретают полную силу. Мои политические высказывания лишь приманка. Административные и уголовные дела, избиения, попытки обвинить меня в безумии — это их реакция, и именно в этот момент они сами оголяют свою систему и показывают всю ее гниль. В этот момент декорации разрушаются. Я создаю искусство руками власти. Хосок восхищен. И даже не знает, чем больше: преданности Мин Юнги и Пак Чимина своему делу, которые даже на пьянке продолжают отстаивать свои идеи, или их устойчивости к алкоголю, потому что выпили они раза в три больше него, но говорят при этом так складно и красиво, что Чон даже заранее подготовившись бы не смог. Попойка на элеваторе с самого начала казалась Хосоку кощунственной идеей. Но загвоздка в том, что предложил ее сам Чимин, потому что Тэхен вроде как выиграл какое-то супер важное дело, и отпраздновать это нужно было с размахом. Размах, конечно, относительный. Спустя два часа после начала все приглашенные сидят пьяными кучками в разных частях комнаты, Юнги с Чимином сцепились языками и уже минут 30 спорят об искусстве, а хедлайнер пьянки, ради которого все и устраивалось, свернувшись в кресле, грустно втыкает в телефон. Хосок его понимает. Он вот тоже — просто сидит, не очень грустно, но и не то чтобы весело. Занимается своим любимым делом — накручивает себя и придумывает новые причины для тревожности. Он бы мог подойти к Тэхену, за последнюю неделю фотограф стал разговорчивее, и они неплохо поладили. Но Ким не выглядит скучающим, скорее, загруженным собственными мыслями, и в этом Хосок его тоже понимает, так что решает не лезть зря к человеку. — Траванулся? — звучит сверху хриплый голос. Юнги садится рядом на пол и, повторяя позу младшего, приваливается к стене. Видимо, они с Чимином решили взять перерыв. — Нет, — качает головой Чон, — на меня всегда так алкоголь действует. — Как? — Как будто я выпил бочку пустырника. — Сочувствую, — усмехается Мин, — но подозреваю, что ты просто не умеешь пить, мелкий. — Не без этого. С Юнги легко. За неполные две недели Хосок крепко к нему привязался, и причина явно не в том, что в «Театре 4:33» он почти ни с кем не общается. Просто с брюнетом ему по-настоящему комфортно. Юнги умнее, опытнее, начитаннее, но он никогда не кичится этим. Он может подшутить над хосоковой наивностью, детскими привычками, застенчивостью, идеализированными взглядами, однако Чон чувствует, что тот не пытается его этим принизить. Это способ его общения, рыжий же, к собственному удивлению, без стыда подшучивает в ответ. Потому что, будем честными, у Юнги тоже целый питомник тараканов в голове. — Сонсенним назначил меня руководителем одного проекта, — делится переживаниями Хосок. — Не думаю, что я готов. — Конечно, не готов, — хмыкает Юнги, — но подобным вещам учишься только на практике. Теория сосет, абсолютно переоцененная вещь. Пока ты не набьешь себе синяков на деле, так ничему и не научишься. — Тогда ты ничему не научился, хен? Твои синяки так и не прошли, — лукаво говорит Чон, кивая на почти сошедшие ушибы на лице. — Айщ, — морщится Юнги, — я собственными руками взрастил дьявола. Хосок хохочет, впервые за вечер расслабляясь. Может, с алкоголем у него и правда отношения напряженные, но в правильной компании это перестает ощущаться. — Хорошо, что через неделю меня тут уже не будет, иначе я бы сделал из тебя Волан-де-Морта. Чон замолкает, напряженно хмурясь: — Так скоро? — Скоро?! Это целая неделя в обществе толчков, мусора и чужого говна. Поверь, ощущается, как вечность. — И ты больше не придешь, хен? — не обращает внимания на чужие слова Хосок. Он ненавидит навязываться, но еще больше ненавидит скрывать свои эмоции — лучше он честно покажет, что чувствует, и увидит такую же честную реакцию, чем будет потом жалеть о недосказанности. — Хз, — пожимает плечами Мин, — если Чимин пригласит, то, может, и заскочу как-нибудь. — А если тебя позову я? Например, на открытие того проекта, которым руковожу. Ты придешь? Юнги с секунду вглядывается ему в лицо, выглядя не очень уверенно, но все-таки кивает. — Приду. Если меня, конечно, до этого не прикончат. Но заранее предупреждаю, что я буду отвратительно придирчив и могу разбить твое ранимое творческое сердце своими комментариями. Когда мне не нравится — я делаю так, чтобы все знали, что мне не нравится. Хосок широко и счастливо улыбается. Неважно, каким дотошным будет Юнги, когда будет оценивать его работу. Именно за это Чон и ценит общение с этим человеком — акционист не боится показывать, что думает. По комнате раздается несколько звонких хлопков, привлекая внимание к человеку в центре. — Люди! Те, кто родились, но еще не умерли от количества выпитого. Тут так тухло, что я скоро повешусь. А это недопустимо с учетом того, что этот праздник в честь моего друга, которому на днях удалось выбраться из глубокой задницы. Прошу всех подойти или подползти, как вам будет удобнее, ко мне. Будем развлекаться. Хосок не очень рад, ему не хочется прерывать разговор с Юнги, который уже через неделю исчезнет из его жизни. Но Пак сейчас слишком воинственно настроен на развлечения, так что выбора не остается. — Предлагаю «Правду или действие», — сообщает блондин, когда все садятся в неровный круг посреди комнаты. — Блять, фу, Пак Чимин, откуда столько пошлости, — комично кривится Юнги, заставляя сидящего рядом Хосока тихо хихикнуть. — Ты бы еще бутылочку предложил. — Ничего пошлого! Нормальная игра, как раз под наше состояние. Просто ты, Мин Юнги, расстроен из-за своего проигрыша в нашем споре и теперь не можешь адекватно реагировать на мои слова. — Да-да, тешь себя этим. — Может, «я никогда не…», — предлагает Тана, — это не настолько плохо. В этот раз ярых противников не возникает, так что на этом и сходятся. Один из танцоров труппы проверяет, чтобы стаканы с алкоголем были у всех заполнены, и дает зеленый свет. — Я никогда не играл в «Правду или действие», — начинает Чимин. Все присутствующие, не считая Хосока, загибают один палец и делают глоток. — Так ты, оказывается, просто хотел закрыть свой гештальт, — раскрывает друга Тэхен, ставя стакан с вишневым пивом на место. — Да, и что? Зато у вас всех теперь минус балл, — довольно говорит Пак. — Это не так уж и сложно, — зеркалит чужую ухмылку фотограф, — я никогда не целовался с человеком противоположного пола. Все, как по команде, тяжело вздыхают и послушно загибают палец. Хосок от волнения делает сразу несколько глотков из стакана — ему не очень комфортно играть в эту глупую игру, слишком личная и не менее пошлая, чем предыдущее предложение Пака. Когда очередь доходит до Чона, у него все еще только одно попадание. Он не может понять, хорошо это или плохо. С одной стороны, он один из самых трезвых в компании. С другой, чем больше своей неопытности он раскрывает, тем сильнее ощущает пропасть между собой и всеми собравшимися. — Я никогда не был за границей. Несколько людей облегченно выдыхают, другие повержено берут алкоголь. — Хосок-а, да ты здесь самый опасный игрок, — добродушно говорит Тэхен, загибая уже шестой палец. — Уверен, под конец останешься самым трезвым и лучше всех будешь помнить весь собранный на нас компромат. Чон благодарно смотрит на подмигнувшего ему парня. Что ж, может быть, в неопытности действительно порой есть свои плюсы. Следующая очередь Юнги. Брюнет несколько секунд размышляет, а после выдает совершенно простое и неожиданное: — Я никогда не был на концертах. — Ни на одном? Даже музыкальном? — восклицает Хосок. — Ни на одном, — чуть заплетающимся языком подтверждает Мин. — У меня была довольно строгая мать, которая была против подобных развлечений. А как поступил в универ, так уже было не до этого. Чон никогда не задумывался о семье акциониста. А после фразы Юнги не может перестать думать: кто они, где сейчас находятся, как относятся к деятельности своего сына. Ему приходит в голову, что детство, проведенное в строгости, определенно оставило свой отпечаток на характере парня: обычно подобные дети вырастают либо застенчивыми и неуверенными в себе людьми, либо знатными бунтарями. Хосок хотел бы стать похожим на акциониста, но, несмотря на схожее воспитание, он прямой представитель первой категории. За своими мыслями Чон не замечает, как круг заканчивается. Очередь снова переходит к Чимину, который шкодливо разглядывает девять загнутых пальцев Тэхена. — Хочешь меня закопать, урод? — хмуро смотрит на Пака фотограф. — Кто-то должен быть первым, мой друг, — издевательски хлопает парня по плечу театрал. — Я никогда не встречался лично с Чон Чонгуком. Атмосфера в комнате за секунду начинает напоминать третьесортный ситком. Люди оживляются, горланя «что, с тем самым Чонгуком?», «это правда?!», «твою мать, как кому-то это удается», «Тэхен-щи, как это произошло?», пока этот самый Тэхен-щи с красным лицом бьет ладонями Пака по груди и рукам, обвиняя в предательстве. Чимина в свою очередь ничего не смущает, а от реакции друга его разрывает от хохота только больше. Через пару минут вся эта хтонь слегка сходит на нет. Тэхен сухо рассказывает, что около месяца назад он снимал айдола для будущего альбома. Присутствующие на это, конечно, тут же начинают заваливать фотографа новым потоком вопросов а-ля «ну, и как он выглядит», «в жизни он красивее», «его бедра правда шире, чем у Кардашьян». Ким совсем зажимается, тихо объясняя, что у них были чисто рабочие отношения, разговаривали они не много, и, как и все айдолы, он, естественно, отлично выглядит, а его бедра линейкой он не измерял. Хосок подозревает, что эта история не настолько простая, как ее рассказывает Тэхен, иначе парень говорил бы о ней с гордостью, а не смесью смущения и раздражения. Но сейчас у Кима есть проблемы посерьезнее — Пак уже придумывает ему наказание за проигрыш. — Никаких звонков бывшим, — сразу предупреждает фотограф. — Это была моя первая идея, и я ее тут же отбросил — ты и так это делаешь, — сообщает без зазрения совести Чимин, вгоняя несчастного друга в еще большую краску. — Знаешь что? Хочу песню. — Хочешь, чтобы я спел? Ты же знаешь, что… — Что ты стесняешься, знаю. Но ты прекрасно поешь. Можешь исполнить что-то из The Black Rider, если тебе будет проще. Тэхен смотрит исподлобья на Пака пару секунду, но все же сдается: — Окей, тогда Just the right bullets. И ты будешь со мной. К исполнению парни подходят максимально серьезно, поэтому скрываются в подсобке, чтобы взять реквизит. Хосок решает воспользоваться временем и понять, что вообще будет происходить. — The Black Rider — мюзикл Роберта Уилсона, одного из легендарнейших современных театральных режиссеров, — объясняет Соджун. — Крутая вещь, музыку к пьесе написал сам Том Уэйтс, а сценарий помогал писать Уильям Берроуз. Если коротко, то история про парня, который решил жениться на одной девушке. Та его тоже любила и была только за, но вот ее отец считал, что за его дочь пойдет только настоящий мужик. А настоящий мужик что, правильно, должен уметь охотиться. В общем, типичная консервативно-патриархальная система. Главный герой — парень хороший, но гуманитарий и с ружьем, мягко говоря, на «вы». Тогда к нему приходит черт, который всучивает ему волшебные пули, которые всегда попадают в цель. Все супер, герой-охотник убивает дичь даже с закрытыми глазами, батя в таком восторге, что сам бы пошел свататься. Но, естественно, черт не просто так это все задумал. Прямо перед свадьбой парень снова демонстрирует свои навыки, но одна из пуль попадает в его невесту, и она умирает. Насколько я помню, Just the right bullets — это как раз тот момент, когда дьявол рекламирует главному герою волшебные пули. Из подсобки парни выходят уже в образе. Чимин с ружьем и зализанными назад волосами. На Тэхене гигантский красный пиджак, шляпа и длинный кошачий хвост. «Чертянского не было», — разводит руками тот, ничуть не смущаясь своего вида. Как только начинает играть музыка с чьего-то телефона, становится ясно, почему — фотограф кайфует. Весь первый куплет Хосок не верит своим глазам. Всегда собранный немногословный Тэхен сейчас предстает совершенно другим человеком. Он заигрывает, с лисьей притягательностью и сносящей харизмой ходит вокруг Чимина, скромно обнимающего все это время ружье, и рисует в воздухе невидимые пули. Весь его нелепый наряд: и старая шляпа, и громоздкий пиджак, и даже полосатый хвост, теперь только добавляют очарования. В какой-то момент оба парня начинают уморительно танцевать под проигрыш, делая вид, что скачут на несуществующем коне, кричат и невидимой плетью подгоняют животину. На втором куплете Тэхен резко разворачивается к камере (девушка из пиар-отдела не упустила возможности заснять выступление такого тандема). Фотограф приближает лицо к телефону и полушепотом поет:Why be a fool when you can chase away Your blind and your gloom I have blessed each one of these bullets And they shine just like a spoon
Тэхен разворачивается, подбегает к Чимину и становится позади него, поглаживая ружье в его руках. Уже не совсем понятно, завлекает ли Ким парня на приобретение своего волшебного товара или просто соблазняет. Пак, кажется, думает, что все-таки второе, потому что на последней фразе тот заводит руку назад и сжимает чужую задницу, вызывая у «черта» улыбку. Так, прижавшись друг другу, они начинают танцевать под второй проигрыш: блондин шутливо наводит дуло на зрителей, а Тэхен раскручивает в руке свой хвост. На последних аккордах Пак становится перед фотографом на одно колено и вытягивает ладони, в которые Тэхен с победоносной ухмылкой сыплет невидимые пули. Музыка заканчивается, актеры под аплодисменты раскланиваются, а Ким со смехом кидает в «зал» свою шляпу. — И почему ты все еще не в моей труппе? — падает на свое место Чимин, тяжело дыша. Хосок мысленно задается тем же вопросом: фотограф и правда отлично поет, хоть и не занимается этим профессионально. Внешность, харизма, актерские навыки у него уже есть, поставить голос — и на его представлениях будет аншлаг. — Потому что ты все еще не Роберт Уилсон, — подкалывает Тэхен и оттягивает ворот рубашки от жары. — И слава Богу, учитывая, что он умер 20 лет назад, — нисколько не обижается Чимин. — Но поверь, когда я запощу это видео, все будут умолять, чтобы мы дали концерт. — Если ты так в этом уверен, то я даже это репостну.***
Уже через час все игроки в сеньку пьяные и откровенно не способные нормально связывать слова. Среди присутствующих наказания удалось избежать только Тане, Юнги и Хосоку, так что Чимин, успевший уже помыть туалеты (под злобный смех акциониста), сочинить акростих по именам всех игроков и рассказать про самый позорный секс в своей жизни, решает под конец загасить хотя бы одного из них. Слово босса, хоть пьяного и бессовестного, закон, так что все, кроме самих жертв этого плана, с радостью подчиняются. Через полтора круга троица на грани проигрыша. Хосок, у которого от алкоголя и страха получить наказание прибавляется смелости, говорит «меня никогда не задерживали полицейские». Юнги шокированно смотрит на парня, не ожидая такого предательства, поэтому сразу после Чона выдает: «Я никогда не плакал из-за Гарри Поттера». Хосок уныло загибает девятый палец, но его подбадривает, что вместе с ним штрафной глоток делает большая часть круга. Очередь доходит до Таны — она оценивает обстановку, понимая, что все они в пальце от поражения, поэтому раскрывает последний туз в рукаве: — Я никогда не занималась сексом. Видя удивленные лица, девушка пожимает плечами и объясняет, что асексуалка и пока не встретила человека, ради которого была бы готова в себе это преодолеть. Присутствующие задумчиво прокручивают эту информацию в голове, пока Юнги с Хосоком панибратски смотрят друг на друга, понимая, что прямо сейчас они проиграли оба. — Хочется чего-то милого, — сообщает Соджун через 10 минут безрезультатного брейн-шторма. Сошлись пока только на том, что наказание для проигравших должно быть общее, потому что все уже откровенно вырубались. — Милое? — задумчиво чешет подбородок Чимин. Ему не составило бы труда придумать наказание для Юнги, но участие в нем его ученика значительно усложняло задачу. Что-то милое было неплохим вариантом: и Мин побесится, и психика рыжика не будет разрушена. — Есть одна идея. Хосок-а, как там твой куст? — Клен? — Да, он самый. Ты ухаживаешь за ним? — Конечно, — с легкой растерянностью отвечает Хосок. Он искренне надеется, что Пак не скажет им сейчас его срубить, — он уже подрос на несколько сантиметров. — Отлично. Ты ведь еще говорил, что купил новые семена. Ты их посадил? — Саженцы, сонсенним. Пока нет, — начинает догадываться Чон. — Супер. Вот и посадите с Юнги-хеном. Заодно польете клен. — Бля-я-ять, — стонет акционист с самым страдальческим выражением лица. Он ненавидит возиться в земле, вообще все подобные хозяйственные дела вызывают в нем непрекращающееся чувство уныния. — Ой, вы только посмотрите. Я его повысил с уборщика до садовника, а он еще и недоволен. — Я буду доволен, если вместе с саженцами буду закапывать тебя. — Мой милый Хосок-и не позволит этому случиться, — ластится Чимин к своему протеже, крепко обнимая. — Но так и быть, я побуду с вами. И вот они на улице, дрожат как цуцики от утренней промозглости, потому что выпитый алкоголь уже давно не согревает, а лишь клонит в сон. От копания в ледяной земле становится лишь холоднее, так что двое «каторжников» с повышенной оперативностью пытаются сделать свою работу. Чимин при этом бодрее любой бабки-жаворонка, которая выехала в 5 утра на рынок. Он нарезает круги вокруг двух парней, делает кучу фотографий и периодически отпускает комментарии по поводу постного лица Юнги. Правда, никто на них не реагирует. — Ты делаешь выемку. Нет, чуть глубже. Вот так, правильно. Потом вставляешь саженец и слегка закапываешь, но не до конца. Да, молодец, хен. Теперь надо его чуть-чуть полить и подождать. Вот так. И до конца закапываешь, нежно утрамбовывая землю, — «нежно», конечно, выходит только у Хосока, который пытается разговаривать со злющим акционистом, как с ребенком. Или как с некоторыми собачками из приюта, те тоже без мягкости и ласковости в голосе отказываются обучаться новым командам. — Ебаная жизнь, — кряхтит Юнги, неловко фиксируя маленькое деревце, которое постоянно норовит в его руках упасть. — Просто дайте мне уже травмат, я застрелюсь и больше не буду мучиться. — Нет-нет, заключенный Мин, условия стреляться не было. Это уж как-нибудь осуществите за территорией исправительного корпуса, — полностью входит в роль надсмотрщика Пак. Он даже нашел водяной шланг, чтобы выглядеть суровее. Блондин присаживается около парней на корточки и накрывает своей рукой ладонь Юнги, придерживая вместе с ним растение. — Почему он у тебя не стоит? — В такой холодрыге ни у кого стоять не будет. — Проверял на себе, хен? — поднимает голову на акциониста Чимин. — Вообще-то, на тебе, — смотрит в ответ брюнет с легкой ухмылкой. За секунду вся спесь с лица режиссера слетает, обнажая смущение вперемешку с игривостью. Никто из них не уводит взгляд. Слишком интересно проверить другого на прочность ничтожным расстоянием между телами, многозначительным взглядом и прикосновением рук, которые все еще не расцепились. — Просто нужно ласково, — неожиданно подает голос Хосок. Прижав нос к коленям, чтобы сильно не мерз, танцор сам берет саженец и отточенными движениями закрепляет его в земле. — Аккуратно и ласково. — Так вот в чем секрет? — хихикает Чимин, наблюдая за действиями паренька. — Ага, поверьте моему опыту, сонсенним. Юнги и Чимин начинают хохотать, да так, что Пак падает на землю, продолжая держаться за живот. Чон поднимает на старших глаза, и хоть половина лица у него спрятана в шарфе, его улыбка четко читается во взгляде. — Мы нисколько не ущемляем величину твоего опыта, малыш, — все еще смеется Мин. — Уверен, саженцы оценили твою ласковость и нежность. — Именно растения меня этому и научили, хен, — поднимается на ноги Хосок. — Если бы ты попробовал начать что-то высаживать или ухаживать за каким-нибудь растением, то тоже стал бы терпеливее и заботливее. — Боюсь, терпение и забота не полагаются мне по роду деятельности, — встает Юнги. — Это все? Я могу валить? — Не-не-не, еще клен надо полить, — тормозит рукой акциониста Чимин, не поднимая головы. Со сведенными к переносице бровями он вертит в руках шланг, но грозный вид блондина никак не способствует его работе. — Как эта штука включается? — Разве там нет винтика? — подходит ближе Чон. — Этот? Все происходит за секунду. Шланг змеей взбрыкивает в ладонях Пака и бьет сильной струей воды. Бьет метко — прямо в лицо стоящего рядом Хосока. То ли от неожиданности, то ли от боли красноволосый вскрикивает и снова садится на корточки, прячась от нового удара. — Боже, Хосок-а, ты в порядке? — бросается к пареньку Чимин. Чон тянется пальцами к очкам, пытаясь их протереть, но забывает, что последние 30 минут копался в земле. Перемазанные в грязи биоптрии приходится снять — стекла, слава богу, не треснули, но душка заметно покосилась. — Я куплю тебе новые очки, — виноватым голосом обещает Пак, — главное, чтобы ты не пострадал. Сильно болит? — Вроде нет, — трет более-менее чистыми кистями рук лицо Хосок, — слегка щиплет. — Так, только не трогай глаза своими грязными руками. Я сейчас сбегаю за салфетками, чтобы протереть твои биоптрии и потом поднимемся в медпункт. Окей? — Да, спасибо, сонсенним. — Рыжик, и за что ты меня еще благодаришь? — с еще большей жалостью спрашивает Пак и убегает в сторону элеватора. Юнги, стоявший все это время в стороне, наконец, подходит к Хосоку и садится перед ним на корточки. — Чимин же сказал тебе не трогать глаза. Так только хуже будет. — Просто, — продолжает тереть глаза Чон, — мне кажется, что в них все-таки что-то попало. Ты можешь посмотреть, хен? Мин недовольно цокает и тянется к шлангу, чтобы хоть немного промыть руки. Перекрыв воду, он разворачиваются к пострадавшему и касается пальцами чужого подбородка, прося поднять на себя голову: — Убери ладони. Хосок не без боли открывает глаза и пытается сфокусироваться на расплывчатом лице другого парня. Он никогда не видел Юнги в своем родном вижене и сейчас слегка улыбается, поняв, что тот нисколько не изменился. Акционист состоит только из двух цветов — белого и черного, равно как его зрение. Поэтому бледное лицо, черные глаза и смоляные волосы — все остается тем же. А вот мир вокруг заметно теряет краски. Редкая растительность еще не успела зацвести, а вкупе с общей промозглостью пустырь целиком погрязает в серых грязновато-бледных оттенках. Скучно и тоскливо. Хосок возвращает взгляд к единственному яркому пятну — черным глазам напротив. Юнги хмурится, пристально разглядывает чужое лицо. Чон догадывается, что его глаза сильно покраснели, но Мин не может этого видеть. Неужели там все так плохо, что у акциониста такая реакция? С каждой секундой Юнги хмурится еще больше, пока и вовсе не начинает бледнеть и как будто… пугаться? Брюнет медленно поднимает руку, но, к удивлению Хосока, тянется не к лицу — а к волосам. Пальцы путаются в красных прядях, оттягивают и перебирают их. — Тоже грязные, хен? — пытается понять Чон. От звонкого голоса Мин вздрагивает и резко отстраняется. Он пытается подняться, но не находит сил и падает, в последний момент успевая подставить руку. — Хен, все в порядке? — бросается к акционисту Хосок, но замирает, остановленный коротким жестом — не подходи. — Мне не очень хорошо, Хосок-а, — хрипит Юнги и все-таки встает на ноги. — Думаю, перепил. Дождись лучше Чимина. На этом он разворачивается и неровным шагом направляется к зернохранилищу. Чон смотрит на худую удаляющуюся спину, вспоминает сжатые ладони, странное поведение и нечитаемый взгляд. Хосок молится, чтобы причина такого резкого ухода была не в нем. На входе в элеватор Юнги сталкивается с Чимином, пытается обойти блондина, но тот преграждает путь: — Ты куда? — Уйди, Чимин, — цедит сквозь зубы Мин, не поднимая головы. — В смысле? Что случилось? — хватает за руку акциониста парень. — Я сказал, съеби, Пак, — рычит Юнги и, грубо отодрав от себя чужую ладонь, отталкивает режиссера в сторону и уходит.