Взять хотя бы нас с вами, – говорил он, – почему мы познакомились? Какая случайность свела нас? Разумеется, наши личные склонности толкали нас друг к другу, преодолевая пространство, – так в конце концов сливаются две реки. Гюстав Флобер. Мадам Бовари
Полдень. Хосок никогда не покидал элеватор в такое странное время. В 12 часов он либо уже во всю пашет в Театре, либо еще не выехал. А тут сидит в электричке и подставляет лицо ветру из открытой форточки. Летнее Солнце в зените, оно печет, слепит, заставляет потеть. Но Чон всегда любил настолько жаркую яркую погоду. Еще давно в своей голове парень сопоставил времена года с жанрами фильмов: весна — мелодрама, осень — детектив, зима — нуар, а лето — это комедия. Веселая, воздушная, возможно, немного французская. Когда абсурдность смешивается с детской непосредственностью. Прекрасное настроение не портят даже воспоминания о хмуром взгляде сонсеннима, которым тот его провожал. Хосоку все же пришлось отпроситься в свой рабочий день, но он честно сделал все возможное, чтобы заранее выполнить максимальное число задач. Даже домой к Юнги этой ночью не уезжал и остался на элеваторе. Проснулся сегодня в 6 утра, отшлифовывал свою постановку, до дебюта которой осталось две недели, честно отсидел занятие по каскадерству. Однако Пак все равно оказался недоволен. Его раздражает сам факт, что его искусство подвинули, поставив на первое место политические цели. От очередной лекции по поводу «нет такой вещи, как политическое искусство» Хосока спасли только вчерашние события. Не очень хорошо искать в синяках и порванной рубашке Тэхена преимущества, но Чимин твердо задался целью преподать урок каждому обидчику своего друга и ни на что не обращает внимания. Сидит в своем кабинете в окружении менеджеров, пересматривает видео и тычет пальцем на всех, кто посмел хоть одно гнусное слово из себя выдать. Статья простая — публичное оскорбление. Доказательств масса, да и целеустремленности Чимина можно лишь позавидовать, поэтому Хосок уверен, что в ближайшее время карманы всех любителей унижать беззащитных людей слегка опустеют. Слух улавливает слабый смешок. Чон поворачивает голову на сидящую рядом девушку, взгляд сам собой падает на экран ее телефона. Подсматривать нехорошо, тем более за личной жизнью незнакомого человека. Однако девушка увлечена совсем не перепиской или своими фотографиями — она смотрит интервью Чонгука и Тэхена. Это самое начало: на экране видны субтитры с вопросом «Что вы почувствовали, когда осознали свою истинность?». Хосок сам сегодня утром смотрел интервью и прекрасно помнит, что Чон ответил на это: «Я обосрался», на что Тэхен ему бодро поддакнул. Чон, конечно, как и девушка рядом, посмеялся, но мысленно спросил себя: у него была бы такая же реакция? Раньше он бы твердо ответил «нет». Он ведь с самого детства мечтал встретить истинного, считал, что эта встреча навсегда сделает его счастливым. Но сейчас, когда он уже счастлив, когда у него уже есть Юнги, что бы он почувствовал? Хосок бы обосрался. Это очень четкое описание. Танцор переводит взгляд на окно, чтобы случайно не смутить девушку своим вниманием. У нее и так правильные эмоции из-за видео: умиление, любование, радостное спокойствие. Видно, что она не испытывает никакого осуждения по отношению к Чонгуку и Тэхену. Это правильно, так и нужно. Хотя в глубине души Хосока снова начинает грызть гнилой червячок сомнения: встретит ли его публика с таким же пониманием? Или все же его ждет та же судьба, что Тэхена недавно? Обвинения, недоверие, подлые ухмылки. Мрачные мысли обрывает вибрация телефона. Против воли лезет улыбка. Хосок на самом деле слегка слукавил перед сонсеннимом. Запись его истории будет только вечером, поэтому он вполне мог отработать весь свой трудовой день, но Чону безумно хотелось перед интервью провести немного времени с Юнги. Успокоиться, набраться смелости, в конце концов «позавтракать» вместе. Хосок попросил старшего написать ему сразу же, как проснется, чтобы решить, что они поедят. Чон уже сейчас может представить, насколько милым будет выглядеть акционист со своим заспанным лицом, взлохмаченными волосами и щеками, набитыми едой. Улыбка тает так же быстро, как и появилась. Сообщение пришло совсем не от Юнги. Мама: Хосок-а, что с твоей квартирой?? Я сейчас у тебя и такое количество пыли в жизни не видела! Еще и холодильник пустой. Немедленно набери мне!***
Руки трясутся, сердце в самом желудке колотится, от жара улицы нисколько не печет — Хосока бьет холодным потом. Еще в поезде он отписался маме, что скоро приедет. После этого сразу набрал Юнги. На тот момент мужчина все еще спал, но, услышав новости о приезде Хеджин, проснулся как от пощечины. Не в пример Хосоку, которого трясло от паники, Мин тут же начал задавать прямые четкие вопросы: что, когда, зачем, нужна ли помощь. Чон и сам не знал, но в помощи нуждался как никогда. К сожалению, Юнги мог позволить себе лишь моральную поддержку. — Хоби, главное, веди себя как обычно. Соглашайся со всем, что она говорит. Не давай ей повода подумать, что что-то не так. Попытайся заболтать ее, расскажи о своей постановке. Можешь наплести, что тебя давно не было дома как раз потому, что все время ты проводил на элеваторе. Ты гораздо умнее, чем думаешь. Я верю в тебя, малыш. Хосок чувствовал себя сильным и приободренным всю дорогу до дома. Но как оказался у дверей своей квартиры, которую месяц уже не видел, растерял весь пыл. Было бы легче, если бы приехал Кинсу. Приемный отец — человек более мягкий, все самые жесткие вещи он говорит и делает по указке Хеджин, у которой характер по-настоящему стальной. До настоящего момента Хосок никогда не испытывал ее нрав лично на себе (не считая опыта с вакциной). Он был хорошим покладистым мальчиком, который стремился порадовать родителей своими заслугами. В ближайшем будущем Чон впервые собирается их крупно разочаровать. Однако он не ожидал, что будущее наступит сегодня. Квартира и правда выглядит плохо. Бардака нет, но количество пыли и затхлость легко наводят на мысли о заброшенности. В этой мрачной запустелой обстановке величаво, положив ногу на ногу, сидит Хеджин. На ней дорогой бежевый брючный костюм, черные волосы уложены в низкий хвост. Ее никогда нельзя было назвать красивой, но вслед ей неизменно смотрят — из-за эффектности, статности и внутренней силы. Особенно сейчас: когда в свои 49 лет она выглядит на 35. — Где ты был? Хосок сбрасывает рюкзак на пуфик и, пройдя коридор, садится на диван, чуть дальше от женщины, чем сел бы обычно. — На элеваторе. У меня сегодня короткая смена. — Ты понимаешь, о чем я, — мягко, но строго, смотря в опущенное лицо сына. — Я же вижу, что ты долго не появлялся в квартире. Где ты все это время жил? Сложные вопросы пошли с самого начала. Можно было даже не рассчитывать на стандартное «как дела». — Я часто сплю на работе, — тихо отвечает, но, предвещая возмущения, сразу поясняет: — Там оборудованы специальные комнаты отдыха для сотрудников труппы. Есть и кровати, и душ, все, что нужно для хорошего проживания, — по глазам женщины Хосок понимает, что она совсем не убеждена. Напротив, еще больше сомневается и подозревает. — В последнее время у меня много работы. Мы ставим мою пьесу, и я трачу все свободное время, чтобы дошлифовать постановку. Хосок напрягается. Это сущая правда, что у него выходит собственная постановка и он тратит на нее все силы. И это похоже на правду, что при такой нагрузке ему приходится фактически спать на работе. Чон незаметно прикусывает изнутри губу. Сработало? — Хосок-и, — щурит глаза Хеджин, — то есть ты хочешь мне сказать, что месяц, если не больше, спал на зернохранилище? Не сработало. Переходим к плану Б. — Ну, — парень непроизвольно начинает заламывать пальцы. Женщина мигом это улавливает. — Еще я часто гощу у одного человека. В большинстве случаев я ночую у него. Идеально выщипанные брови аккуратно приподнимаются. Хеджин понимает из этой скомканной фразы очень многое. — Вы встречаетесь? Дыхание замирает, сердце же при этом отбивает чечетку. Стоит ли?.. — Да. По гостиной проходится мягкий женский смех: — Так вот в чем дело. Хоби, ты сразу мог сказать, что нашел себе парня, — женщина пододвигается ближе и кладет руку на красные волосы, ласково их перебирая. — Мой мальчик вырос. Как я понимаю, вы уже живете вместе. Значит, все серьезно. Он сильно тебе нравится? Хеджин перешла к образу любящей матери. Хосоку непосильно сопротивляться ей такой. В нем вновь просыпается брошенный когда-то в роддоме мальчик, которого в 15 лет забрали незнакомые люди из самого страшного и безбожного места, позволив впервые в жизни хоть к кому-то обратиться «мама» и «папа». Пусть они сейчас говорят о каком-то эфемерном парне, Хосок думает о Юнги, потому краснеет и совершенно искренне, раскрыв всю душу нараспашку, признается: — Да, очень нравится. Я долго был в него влюблен, а недавно узнал, что это взаимно. Мы и правда живем вместе. Хеджин расплывается в нежной улыбке и, заметив смущение сына, обхватывает руками, прижимая к себе: — Это прекрасно, котенок. Я так рада за тебя. Вижу, что ты действительно счастлив. Хосок обнимает мать в ответ, еле сдерживая слезы. Ему так больно понимать, что скоро этих объятий он никогда не получит. Не услышит ее ласковое «котенок», от которого карамелью растекается. Заслуживает ли Хеджин от него ножа в спину? Она ведь так искренне радуется за него. Беспокоилась, ждала, когда приедет. Он чувствует, что она любит его. И на доли секунд Чон осознает, что не справится. Не сможет рассказать правду и предать собственную мать. Это все осталось в прошлом, а в настоящем — нежные женские руки и самые долгожданные объятия. — Так кто он? А в настоящем вопрос: так кто он? Хосок коченеет от нового витка паники. Хеджин, как тряпичную куклу, отодвигает парня от себя, и уверенно смотрит в напуганные глаза: — Мне нужно знать, кто забрал сердце моего мальчика. Не позволю, чтобы ты жил с каким-то безнравственным подонком, за душой которого ничего не стоит. Забавно: она фактически сейчас описала все, что думает о Мин Юнги. — А. Это… Хосок не может выдумать имя. Родители легко узнают, что он соврал. Назвать кого-то из знакомых с элеватора? У Чона нет настолько близких друзей, которые могли бы ему подыграть. Еще пару недель назад парень без промедления назвал бы Тэхена. Он бы точно помог, вот только сейчас уже вся страна знает о том, что фотограф занят. Остается лишь один человек. — Это Пак Чимин. Хеджин хмурит брови. Уже сама отодвигается и убирает руки, сканируя сына подозрительным взглядом: — Только не говори мне, что ты спишь со своим работодателем, чтобы закрепиться на месте. — Мама! — возмущение совершенно искренне. Потому что… какого черта?! — Мне нужно было проверить, — вскидывает ладони вверх женщина. — В последнее время я мало с тобой общаюсь. Кто знает, насколько сильно изменились твои принципы. Пожалуйста, ответь мне честно: у вас правда все серьезно или это классический служебный роман? Еще минуту назад Хосок потел от страха. Сейчас ему хочется расхохотаться. Слышал бы этот абсурдный диалог сонсенним, посмеялся бы вместе с ним. Хеджин при этом полностью серьезна, продолжает цепким взглядом сканировать мальчишку перед собой. Она помнит, что он не умеет врать. Но она не знает, что он давно научился. — У нас все серьезно, мам, — наконец, взяв себя и свои эмоции в руки. — Вряд ли бы классический служебный роман, как ты сказала, закончился бы совместным проживанием. Несколько секунд женщина продолжает подозрительно всматриваться в лицо перед собой, а после довольно хмыкает. Откинувшись на кожаные подушки дивана, складывает руки на груди и с крайне удовлетворенным видом осматривает гостиную. — Значит, Пак Чимин, — подбив языком щеку. — Недурно, ребенок. Очень недурно. Мы ведь с твоим отцом копали под него информацию, когда ты только устроился к нему на работу, — на чужой недоуменный взгляд Хеджин самодовольно фыркает. — Ты ведь не думал, что мы позволим тебе работать в неблагонравном месте? Естественно, мы изучали его. И в целом, он устраивает меня. Красив, богат, амбициозен, известен, очень умен, учитывая, что в таком молодом возрасте смог создать свою арт-империю. Меня смущает лишь один момент — его прошлое. Об этом мало сведений, но мне известно, что в свое время он был связан с натурщиками. Эта связь все еще актуальна? У Хосока снова морозит руки от того, что он услышал. Но слава богу, в данный момент ему даже не нужно врать. — Я понимаю, о чем ты, — голос намеренно становится на несколько тонов печальнее. — Он как-то рассказывал мне про свое прошлое. На тот момент он только-только закончил школу, познакомился с Мин Юнги, влюбился, начал ему помогать, но потом ему разбили сердце. Целиком разрушили. С тех пор он ненавидит политику и признает лишь то искусство, которое делается ради искусства. Чон все еще не знает, что в действительности произошло между старшими, но общую суть он давно уловил. Понял, кто стал катализатором, а кто — жертвой. И Хеджин очень радует такой расклад. — Это замечательно, — женская рука снова вплетается в алые пряди. — Совершенно замечательно. Он нам подходит, Хосок-и. В очередной раз хочется рассмеяться. Как странно, что та, в ком ты всегда искал одобрения, по итогу одобрила совсем не того, кого ты на самом деле выбрал. Однако внутренние сокрушения и паразитические мысли теряются под материнской лаской. Снова. Вопреки тому, сколько лжи наговорил, продолжает тянуться к женским рукам. — Я хочу с ним познакомиться. Глаза, уже прикрывшиеся от нежности, ошарашенно распахиваются. — Что? — Да, — Хеджин уверенно кивает. Неясно кому: сыну или собственным мыслям. — Я хочу познакомиться с ним лично. Устроим семейный ужин, скажем, в пятницу вечером. Думаю, всех это время устроит. Должны же мы с отцом посмотреть на будущего зятя. Хосок практически никогда не матерится. Вопреки всем трагичным ситуациям в жизни, так и не привык от души ругаться. Но прямо сейчас в его мыслях лишь одно слово. Пиздец.***
Запись истории Хосока проходит в напряженной атмосфере. Немаловажную роль сыграл сам рассказ и те чувства, которые он вызывает. Танцор прекрасно держался, не давал эмоциям взять вверх. Он делился своим прошлым объективно: не давил на жалость (что в принципе никогда не было в его характере), но и родителей перестал оправдывать. Говорил по фактам — что случилось, что чувствовал, с какими последствиями столкнулся. Когда оператор махнул рукой, оповещая о конце записи, Джин подбежал к Чону и искренне стал подбадривать и нахваливать. Как редактор, Ким не мог нарадоваться результату. С одной стороны, нет излишней жалостливости, которую люди ненавидят. С другой же, по глазам мальчишки, его дрожащему голосу и стиснутым пальцам видно, насколько тяжело ему дались те события. С режиссерской точки зрения, история получилась идеальной. Хосок так не считал. Он вообще ни о чем не думал и никак происходящее не комментировал. Даже когда к нему подошел Юнги, безвольно замер в его крепких руках, не реагируя на поддерживающий шепот и нежные касания. Мин понимал, что после встречи с матерью на младшем снова повис груз вины и сомнений. Потому на просьбу немного посидеть в одиночестве в другой комнате, мужчина кивает и выпускает Чона из объятий. Мальчишке нужно дать время, чтобы в тихой обстановке все обдумать и успокоиться. Юнги валится на диван, впиваясь мрачным взглядом в пустующий стул, который совсем недавно занимал Хосок. Мин был уверен, что после записи будет думать только о самом видео, в тысячный раз гадать, правильно ли поступает, снова приходить к выводу, что да, правильно, но после сразу корить себя за то, какую боль причинит Чону своим обманом. Но он вообще об этом не думает. В мыслях лишь разговор, который случился до интервью, и ошарашивающая информация от Хосока. — Все еще не можешь успокоиться, что ты у своего мальчонки теперь не единственный бойфренд? — со смешком садится рядом на диван Сокджин. Киму весело. Для него последние события как сюжет дорамы, которую можно смотреть бесплатно и с первых рядов. А Юнги вот нихрена не смешно. Естественно, когда Хосок пересказал ему диалог с матерью, он никак не показал свои эмоции. Только заверил, что все в порядке, понимает, что, вероятно, в тех обстоятельствах это было единственным вариантом, и что все дальнейшие действия они обсудят позже. В душе же Мин… злится? Паникует? Бесится? Все вместе на самом деле. В голове бьется только один вопрос: почему из всех людей именно Пак Чимин? Единственный человек, который знает все его слабые места и вполне готов на них надавить. — Юнги-я, в чем проблема? — вздыхает Джин, не получив на свой подкол никакого ответа. — Ты же понимаешь, что от этой ситуации мы только в плюсе окажемся. Во-первых, семейный ужин пройдет в пятницу, к этому моменту мы опубликуем уже две истории жертв вакцины и сможем узнать реакцию Хеджин и Кинсу, возможно, они даже поделятся своими планами. Во-вторых, мы снимем все подозрения с Хосока. Если они увидят, что он правда встречается с Чимином, то до последнего не будут думать, что их сын как-то связан с Ассоциацией. — Хен, — поднимает пустой взгляд на старшего Юнги, — проблема в Чимине. Он уже давно не с нами. — Но он и не против нас, — мягко отбивает Сокджин. — Чимин на нейтральной стороне, но между нами и парой свихнувшихся от собственных амбиций ученых точно выберет нас. С ним просто нужно поговорить, все объяснить и попросить о небольшой услуге. Вряд ли он откажет. Мин морщится и измученно трет пальцами глаза. Он все понимает, но смириться не может. Акционист не хочет просить Чимина, еще больше он не хочет быть ему должным. — С каких пор у вас так испортились отношения? — по-своему расценивает чужую реакцию Ким. — Знаю, что у вас все не очень гладко закончилось, но мне казалось, что ты хорошо к нему относишься. — Я хорошо к нему отношусь, — Юнги устало откидывается на спинку дивана. — Чимин — очень важный для меня человек. Но сейчас все… сложно. — Из-за ревности? — незлобно усмехается Джин. — Ты ревнуешь Хосока к нему? Вот именно поэтому все сложно. Юнги знает, что Чимин может быть чертовски обаятельным и соблазнительным, он легко забирается в сердце и мысли. Однако Мин доверяет Хосоку и его чувствам. Вопрос даже не в истинности, а в том, что Чон — очень честный и правильный, он не позволит себе измену. Тогда что же не так? Страх. И так он, полностью разбитый, душой и телом вернется ко мне. Я снова обрету над ним контроль и смогу из него сделать того, кем хочу видеть. Юнги не может забыть тех чудовищных слов, хотя все еще до конца не понимает, что они значат. Игра во влюбленных вполне может стать первым шагом в том самом «обретении контроля». Хосок доверится, увидит, что на Чимина можно положиться, а после, когда обман Юнги вскроется, поймет, что Пак остался его единственной поддержкой. Акционисту хочется разрыдаться, но вместе с тем разгромить комнату, дом, весь город. И если слезы — вполне стандартная реакция на страх, желание разрушать — это все же супруга ревности.***
Они приезжают домой в молчании. Тот момент, когда мыслей так много, что их невозможно озвучить. Разувшись, Юнги поворачивается к младшему: — Вино? — Да. Сегодня у каждого из них свои причины выпить. Мин все в той же тишине заказывает доставку, ставит две бутылки красного-полусухого в холодильник и уходит в душ. Большую часть времени мужчина просто стоит под сильными струями воды. Ему стыдно, что они все-таки записали это дурацкое видео, что видео выйдет совсем не таким, каким Хосок его представляет. Стыдно за свою эгоистичность и ревность. Стыдно, что истинные; что посмел начать отношения с этим чистым и невинным человеком, хотя никогда его не заслуживал. Когда он выходит из ванны, еда уже на столе. Но Чон тоже хочет принять душ, поэтому просит старшего его подождать. Юнги спокойно соглашается — несмотря на чувство голода, желание курить сильнее. На балконе сигареты идут одна за другой. Мин искусывает все фильтры, мысленно борясь, чтобы прямо сейчас не набрать Пак Чимина. Он помнит, что Хосок сам хотел все рассказать своему «сонсенниму», но в такой ситуации невыносимо тяжело стоять в стороне. Кто знает, как Пак отреагирует, не начнет ли ставить танцору ультиматумы и искать выгоду. Однако нужно сдержать обещание не вмешиваться (хоть где-то свое обещание сдержать). Акционист понимает, как много прошло времени, только когда заканчивается пачка. Проверяет время на телефоне — Хосок плещется больше получаса. Юнги не думает, что парнишка мог с собой что-то сделать, но с учетом, насколько сложный сегодня был день, Чон вполне мог заснуть или чрезмерно сильно уйти в себя. Нахмурившись, Мин выходит с балкона и подлетает к ванной. — Хоби, все нормально? — стучит по двери. Раздается странный отдаленный всплеск и, кажется, удар. — Хен, все хорошо! — с легкой паникой и еле скрываемой болью в голосе. Видимо, поскользнулся. — Скоро выйду. — Я тогда начну накрывать. — Хорошо, спасибо! Хосок действительно выходит довольно скоро. Юнги даже приборы не до конца раскладывает, зато успевает разлить вино и включить первую часть Гарри Поттера. Он знает, что это любимая серия у младшего, которая помогает ему успокоиться. Чон, весь распаренный и раскрасневшийся после ванной, увидев заставку на телевизоре, аж взвизгивает от радости и, подлетев к мужчине, чмокает его в губы. А Юнги краснеет. Он даже не помнит, когда последний раз настолько сильно смущался, тем более, настолько простым вещам. И все же Мин краснеет. От того, насколько Хосок сейчас красивый и милый; как трогательно смахивает с лица мокрые после душа волосы; как смешно морщится от крепости вина. Настолько мальчишка невинный и очаровательный, что его до боли хочется стиснуть в своих руках и уже самому зацеловать. Юнги боялся, что Чон в душе без конца вытирает слезы, но, кажется, он там просто набирался сил. Вечер проходит все в том же молчании, но не напряженном, как пару часов назад, а уютном, почти семейном. Хосок так погружается в фильм, который тысячи раз видел, что даже почти ничего не ест. Повторяет практически все реплики, смеется со знакомых выученных наизусть шуток, со слезами на глазах смотрит концовку. Юнги его понимает: он тоже плачет, когда читает последние строчки «Властелина колец». Не потому, что грустно, а потому что это конец. Мужчина обнимает растроганного парнишку, треплет волосы и целует в висок, чтобы поддержать. Чон в ответ благодарно к нему ластится. Хочется так просидеть всю ночь, но Хосоку завтра на работу. Во вторую смену, конечно, однако ему нужно отоспаться. На намек расходиться по комнатам танцор одним глотком допивает вино и тихо, пряча глаза за челкой, спрашивает: — Хен, можно я посплю сегодня с тобой? Юнги выпил почти всю бутылку вина, так что никаких проблем не видит. Хоть младший сам никак не пояснил свое желание провести ночь вместе (просто поспать), акционист продолжает держать в уме, что день для Чона был крайне непростым. Наверняка ему боязно и одиноко из-за надвигающихся событий, никаких тайных смыслов. Уже в кровати, почистив зубы и прибравшись в гостиной, Хосок решается признаться в своих переживаниях. — Мне неловко перед сонсеннимом. Мин переворачивается со спины набок и, подложив руку под подушку, мягко смотрит в озадаченные глаза. — Ты боишься его реакции? — младший сконфуженно кивает. — Я знаю Чимина и уверен, что он больше польстится этой ситуации, чем разозлится. И я почти уверен, что он согласится помочь. Ему может показаться этот спектакль довольно забавным. Если же откажется — нам же лучше. — Почему? Юнги отвечает не сразу. Не говорить же Чону, что Чимину не стоит так безоговорочно доверять. — Потому что тебе не придется играть со своим работодателем влюбленную парочку перед родителями. Хосока это объяснение устраивает. В любом случае он не может ничего изменить. Неловко из-за самого факта, что подобная ситуация произошла. Реакция Пак Чимина на нее — меньшее, из-за чего стоит переживать. — Хен, — обеспокоенность в глазах сменяется заинтересованностью, — а почему сонсенним так категорично относится к политическому искусству? Я доверяю ему во всем, что касается творчества. Он в этом очень образован и одарен. Однако каждый раз, когда затрагивается тема акционизма и любого искусства, связанного с политикой, он… непробиваем. Уверен, что такого направления не существует. В темноте всегда прорывает на философские темы. Юнги даже жалеет, что пьян. Без литра вина в организме предстоящая лекция могла бы принять по-настоящему масштабный оборот. — Для начала политическое искусство существует. Иначе чем я занимался 14 лет своей жизни? — на смешок старшего Хосок отвечает понимающей улыбкой. — Чимин так категорично отзывается о политическом искусстве, потому что сам в свое время об него обжегся. Акция, которую мы вместе проводили, сильно ударила по его психологическому состоянию. Видимо, он до сих пор не смог проработать ту травму. Однако он знает, что политическое искусство есть и давно заняло свою творческую нишу. Я больше тебе скажу, в свое время Чимин организовал целый сезон в «Театре 4:33», который посвятил физическому проявлению эмоций. Актеры через собственное тело, его травмирование и надругательство над ним выражали определенные проблемы в обществе и чувства, связанные с ними. Это прямая аллюзия на Венский акционизм. Хосок не знает, что такое венский акционизм, но информация его поражает и забавляет. Брови аккуратно взлетают вверх. Интересно, сонсенним надеялся, что никто не заметит взаимосвязь, или сделал это неосознанно, по памяти? — Если говорить про само явление политического искусства, то у него очень интересная история, — Юнги удобнее укладывается на подушке. Ему приятно, что Хосок с таким ненаигранным вниманием его слушает. Мало людей интересуются сферой его деятельности. В последние годы — никто. А Мину порой очень хочется поделиться своими знаниями. — Естественно, люди на протяжении всей своей истории выражали свою гражданскую позицию через творчество, однако конфликт общества и художников начался с суда над Бодлером и Флобером. Это французские писатели. Именно в тот момент общество впервые официально судило художников за то, что они показывают нечистоты жизни людей. Их осудили за аморальность и безнравственность произведений. Реально назначили наказание. Сегодня связь социальных проблем и искусства для нас не кажется чем-то удивительным. Но в тот момент люди были слишком оскорблены, что в творчестве подняли низменные, с их точки зрения, вещи. Ты понимаешь? Общество само создало политическое искусство своей ненавистью и двуличием. И оно до сих пор этого не поняло. Хосок тоже пьян, но в слова вслушивается со старательностью самого прилежного школьника. Как следствие, вопросы он задает тоже очень верные. — А про что были те произведения? — Про жизнь и любовь, — с грустью хмыкает Юнги. — Например, Флобера судили за его роман «Мадам Бовари». Это история про молодую женщину, которая, будучи замужней, влюбилась в одного парня и начала с ним встречаться. Они правда полюбили друг друга, их связь не была простой интрижкой. Флобер показал их любовь в хорошем свете: вроде измена, но, с другой стороны, пара была счастлива. Они впервые испытали настолько сильные и светлые чувства по отношению к другому человеку. Многим читателям того времени это не понравилось. Якобы «как ты смеешь показывать настолько грязную связь в таких положительных красках». Юнги непроизвольно улыбается, следя за выражением лица Хосока. Он то недовольно дует губы, то со злобой поджимает их. Чон и правда как открытая книга. Мин ловит себя на мысли, что ему слишком нравится его читать. — Какие глупые люди, — по итогу пыхтит Чон. — Они могут осуждать героиню за то, что она изменяла мужу. Но осуждать писателя за то, что он просто решил описать ситуацию, которая на самом деле повсеместно происходит, — абсолютно тупо. Хорошо, что мы не живем в таком же строгом и консервативном обществе, как раньше. — Правда? — иронично ухмыляется Мин. — Тэхена с Чонгуком вот осуждают. При том, что они истинные. Нахмуренные брови медленно разглаживаются. Очень меткое замечание. Хосок успел забыть, что современное общество тоже не прочь устроить суд над невинной парой. — Ты прав, хен, — шепчет с нескрываемой тоской. — Мне на самом деле так жаль их. Они прекрасные люди и совсем не заслужили такой ненависти в свою сторону. А нас тебе не жаль, хочет спросить Юнги. Себя не жаль?! Ты тоже прекрасный человек и совсем не заслужил того, что пережил, и что тебе еще предстоит пройти. Однако Хосок, как всегда, слишком оптимистичен. — Но я уверен, что они справятся! Не могут не. И я знаю, что у нас с тобой тоже все будет хорошо, хен, — тонкие пальцы касаются чужой напряженной щеки, очерчивают контур скул, подбородка, бездвижных губ. — Пусть мы не истинные. Это не имеет значения. То, что я чувствую к тебе, важнее всего. Юнги не дышит все это время. Заворожен блеском глаз, трепетными прикосновениями, тихим голосом, который озвучивает настолько поражающие в самое сердце слова. У Мина есть, что ответить, но в горле стоит ком, так что лучше даже не пытаться. Вместо этого, он просто перехватывает руку у своего лица и, подтянувшись, вжимается своими губами в чужие. Хосок целует с воодушевлением, нежностью и радостью. Юнги целует с горечью и отчаянием. Однако эти эмоции неожиданно хорошо друг друга дополняют, приглушают, сплетаясь со вздохами и мурашками вдоль шеи. Юнги постепенно сбавляет темп и неторопливо отстраняется. Именно так он все запланировал: прочитать сказку, поцеловать «в лобик» и спокойно лечь спать. Вот только Хосок напирает. Игнорируя вялый ответ на свои действия, сильнее и жарче мажет губами по чужим, проникает языком внутрь и уже почти целиком ложится сверху. Мин мужественно держится, мысленно себя успокаивая, что это просто порыв чувств, и сейчас парень успокоится. Но когда мальчишеские бедра совсем не двусмысленно проезжаются по его, понимает, что успокаиваться здесь никто не собирается. Юнги молниеносно разрывает поцелуй, на всякий случай еще удерживая ладонями красноволосую голову, но даже сказать ничего не успевает. — Хен, давай сегодня пойдем дальше? — выдыхает с какой-то удивительной смесью решительности и смущения. Акционист на секунду глючит. — А… в смысле петтинг? — Нет, — уверенно качнув головой. Однако ее все еще держат, поэтому движение больше походит на нервный тик. — Пойти до конца, я имею в виду. Ты не хочешь? Конечно, Юнги хочет. Очень глупый вопрос. Однако мужчина давно ставит рациональность выше собственных желаний. Он помнит, что Чон занимался сексом всего один раз, причем лет пять назад и с девушкой. Для Мина подобная ситуация почти синонимична девственности. Кроме того, он в принципе не планировал с Хосоком «доходить до конца». Секс слишком сильно привяжет танцора к нему. Это непозволительно. Юнги и так, подавив совесть и моральные принципы, согласился встречаться с мальчишкой. Просто не смог себе сопротивляться. Но настолько сильную эмоциональную и физическую связь нельзя допускать. Чона это окончательно разрушит. — Хосок-а, ты же понимаешь, что секс между мужчинами не может быть настолько же спонтанным, как между мужчиной и женщиной? — находит в своих спутанных мыслях и переживаниях один достойный аргумент. — Знаю, но я готовился, хен. Думаешь, почему я так долго сидел в душе. Ага, то есть пока Юнги нервно курил на балконе, а после рванул к ванной, боясь за эмоциональное состояние младшего, он там на самом деле… готовился. Кто тут из них еще девственник? — И недавно я поговорил с Тэхени-хеном о гомосексуальном сексе, — окончательно добивает. — Он мне все рассказал и объяснил. И я даже… в общем, последние дни тоже готовился. Чтобы привыкнуть. Если Хосок от собственного признания краснеет (не только от смущения, но и легкого возбуждения), то Мин натурально бледнеет. Его мозг отказывается принять, что этот чистый невинный ребенок, в котором мужчина души не чает, мог чем-то подобным заниматься. — То есть последние дни ты растягивал себя в моей ванной? — хрипит. Чон шумно втягивает в себя воздух и согласно кивает. — И ты нормально это воспринял? — В смысле не было ли мне неприятно и больно? Нет, все было хорошо. Что ж. Если бы можно было ставить жизнь на паузу, прямо сейчас Юнги бы определенно воспользовался этой возможностью. Вышел бы покурить, подышать свежим воздухом, остудить голову от тех картинок, которые без конца вспыхивают. Однако секунды идут, Мин продолжает молчать и тупым взглядом смотреть в чужое растерянное лицо. Хосок для себя все понимает. — Тебе неприятно об этом слышать, да? — постепенно скатывается с чужой груди. — Прости, хен, я… Продолжение обрывается удивленным вдохом, когда Чона буквально вздергивают обратно на себя, цепко обхватив талию рукой. Юнги приятно. Ему приятно настолько, что у него против воли встает член. Акционист уже давно не возбуждался исключительно от разговоров. И уж точно его никогда не заводили настолько пристыженно-околоэротические диалоги, в которых ни пошлости, ни разврата нет, просто факты без описания. Его только одно сейчас останавливает — осознание собственной безнравственности и низости. — Я хочу тебя, малыш, — смотрит в расширившиеся от удивления глаза. — Естественно, я хочу тебя. Но зачем так спешить? Мы совсем недавно начали встречаться. Взгляд Хосока неожиданно твердеет, в нем снова растет решительность и серьезность. — Я боюсь упустить время. — Какое время? — с усмешкой. — Тебе всего 20. Ты за свою жизнь еще сотни раз успеешь все попробовать. — Я боюсь упустить наше время, хен. Теперь и Мин видит всю ситуацию кристально чисто. Осознает ли Хосок, насколько проницательную мысль сейчас озвучил? Неужели о чем-то догадывается? Или же он просто понимает, что через какую-то жалкую неделю у них уже не будет так много возможностей побыть вместе. Не имеет значения. Юнги знает, что скоро у них совсем не будет этого совместного времени. Само слово «вместе» для них исчезнет. Если так, то почему бы действительно не дойти до конца? Акционист опять между совестью и эгоизмом выбирает второе. Но сокрушаться об этом он будет после. — Нам нужны смазка и презервативы, — хватается за последний барьер, который его останавливает. Однако Хосок подтягивается и гордо открывает верхний ящик тумбочки. Краем глаза Юнги видит пачку контрацептивов и тюбик лубриканта. А мальчишка-то везде подготовился. — И когда только успел? — беззвучно смеется мужчина. Но ответить не дает, так же как не дает разобраться себе с собственной совестью. Хватает парня за красные пряди и уверенно тянет, впиваясь в пухлые губы уверенно и жадно. Чон от такого внезапного напора ненадолго теряется. Отвечает осторожно, будто бы все еще не веря в то, что происходит. Юнги же больше себя не сдерживает: целует медлительно и вязко, как любит, залезает ладонями под домашнюю футболку, впервые так неприкрыто изучая пальцами чужие ребра и талию. Хосок чуть раскрепощается, без стыда отвечает на поцелуй, вжимая свой язык в чужой, но руки продолжает держать прижатыми к груди. — Я не знаю, что мне делать, — неловко шепчет. — А Тэхен разве тебе не рассказал? — ехидно вскидывает восклицательную бровь Мин и смеется, почувствовав шлепок по груди. — Делай, что хочешь, малыш. Чон игриво улыбается: — Я хочу снять с тебя футболку. И он снимает. А после, приподнявшись на чужих бедрах, дает снять верх с себя. Хосок уже видел голый торс старшего, когда разглядывал его татуировки. Однако ему еще не доводилось так открыто к ним прикасаться. И сейчас, щекотливо легко пробегая пальцами по груди, бицепсам, прессу, он чувствует не только бугристость рисунков и надписей, но и шрамы, которые за ними скрываются. Юнги сказал ему делать все, что он захочет. Потому Чон поддается своему желанию и прижимается губами к ключице, где рубец не настолько большой, но ощутимый. Чуть сползает, оставляет поцелуй на солнечном сплетении, дальше правое ребро, левый бок, низ живота. Шумно выдохнув, Хосок берет правую руку акциониста и оставляет долгий трепетный поцелуй на запястье. Шрам на нем самый крупный и уродливый, даже не прикрыт чернилами. Юнги стискивает зубы от воспоминаний, как шесть лет назад, не сумев убежать от полиции на митинге, прикрыл лицо рукой, защищаясь от удара дубинкой. У него был открытый перелом запястья. Настолько дикой боли он никогда не испытывал. Следы после операции и травмы — без всяких наколок самая красочная иллюстрация ужаса, который он пережил в тот день. Хосок движет губы выше вдоль руки, но Мину этого достаточно. Он и так через раз дышит. У него физическое возбуждение смешивается с душевной болью. Эта ночь не должна быть настолько эмоциональной. Мягко перехватив губы младшего, Юнги вовлекает его в новый поцелуй, параллельно опрокидывая на спину. Больше не дает своевольничать — получив свободу действий, Чон слишком уж легко делает его ранимым. Мин переходит на тонкую шею, ласкает мочку уха, жарко выдыхает на плечи, касается языком левого соска. Хосок через силу подавляет в себе стон, голос прорезается еле слышным писком. Юнги понимает, что в данном случае просьба «не стесняться» не сработает. Чон привык быть тихим, он никогда не повышает голос, ему нужно время, чтобы целиком раскрепоститься. Мин с тоской осознает, что, скорее всего, свою чувствительность танцор так и не успеет до конца познать с ним. Пройдясь влажной дорожкой вдоль поджавшегося живота, мужчина стягивает с парня штаны с нижним бельем, сразу обхватывая губами головку полностью вставшего члена. Он повременил с выводами о чужой стеснительности, потому что Хосок буквально вскрикивает от неожиданной и яркой стимуляции. В волосы вцепляются тонкие пальцы и оттягивают от паха. — Н-нет, хен, не… — Сколько раз я тебе говорил, что никогда не делаю того, что не хочу? — вскидывает недовольные глаза Юнги. — Но… — Это просто оральные ласки. Слышал о таких? Неужели Т- — Не смей снова упоминать Тэхена, — ноет от стыда Хосок. Мин насмешливо скалится и снова опускается, касаясь кончиками губ покрасневшей головки: — Либо я продолжаю припоминать тебе образовательный секс-марафон с Тэхеном, либо мой рот продолжает заниматься тем, от чего ты его прервал. Каждое слово — дразнящее движение по уретре и коже чувствительного органа. За эту недолгую фразу Чон схватил десятки то ли микроинсультов, то ли микрооргазмов, и у него в мыслях не остается ничего, кроме: — Второе. — Отличный выбор. Объективно Юнги давно не получал такого удовольствия от минета. Хосок реально чистый. У него выбрит лобок, а пах пахнет не кожей и потом, а ягодным гелем для душа. Чем больше мужчина понимает, насколько сильно Чон готовился к их сексу, тем больше удовольствия ему хочется подарить. Танцор об этом желании пусть не знает, но чувствует. Когда Юнги втягивает щеки, полностью заглатывая орган, он тишайше всхлипывает, закатывая глаза. Мин уверенно двигает головой, обводит языком выступающие вены, ласкает пальцами мошонку, а Хосок только и может, что прерывисто дышать и бессвязно елозить руками по простыни, не понимая, куда их деть. Акционист напоминает себе, что вряд ли младший в свой первый (ладно, второй) раз продержится долго. Напоследок лизнув головку, Юнги подтягивается и, тихо смеясь, целует Чона в висок. Настолько смущенный и разбитый от удовольствия Хосок его умиляет и веселит. Не считая, конечно, насколько подобная реакция его возбуждает. — Мне кажется, лучше уже не может быть, — хрипит парень в попытках отдышаться. — Обижаешь. Взяв из ящика лубрикант, Юнги прижимается губами к чужой шее. Он то целует, то дует на влажное место, вызывая по всему телу парнишки дрожь. В это же время открывает крышку и, вылив нужное количество на пальцы, тянет руку меж сжатых бедер. После внезапного минета, Хосок, кажется, уже ничего не стыдится. Ноги разводит без лишних комментариев, даже за поцелуем тянется, укладывая руку на мужские лопатки. Пальцы начинают нежно бегать вдоль позвоночника. Чон и правда растянут. Два пальца входят без боли сразу. Недолго раздвигая стенки и прокручивая кисть, Мин поворачивает голову парня на себя, глубоко целуя и добавляя третий палец. Благодаря ласковым губам Хосок практически не зажимается. Лишь дыхание еле заметно утяжеляется, но и оно через минуту усмиряется. Когда Юнги удается найти верный угол, он ловит ртом второй удивленный стон танцора. — Ты сам не касался простаты? — продолжая размеренно работать рукой. — Не смог найти, — сквозь надорванный выдох. — Когда в следующий раз не сможешь найти, просто попроси моей помощи, — с довольством ехидничает Мин. Даже в такой ситуации Хосок умудряется с таким же злорадством парировать: — Или я снова пойду за консультацией к Тэхену. Ревниво поджав губы, Юнги грубо, но крайне метко вгоняет пальцы в раззадорившегося мальчишку. Новый стон. На этот раз яркий и звонкий. Чон может сколько угодно играть в дразнилки, но сейчас в руках акциониста слишком сильное оружие против него. Уже с надетым презервативом и ногами вокруг поясницы, Мин ведет носом по щеке и губам младшего. Ему всегда казалось глупым это банальное «ты уверен?», потому что «нет» и без слов видно. Но сейчас ему важно спросить хотя бы: — Все хорошо? Хосок поднимает на него свои большие глаза, такие блестящие и чистые от эмоций и ощущений. Ласковая улыбка. Кивок. Первый толчок. Кажется, для Юнги это тоже первый раз. Он никогда не чувствовал столько нежности во время секса. С него не сходило возбуждение все это время, но оно ощущалось второстепенным, даже отдаленным. На первом месте были эмоции, причем даже не свои — чужие. И неторопливыми толчками входя в тело под собой, Мин в первую очередь следит за Хосоком. Видит, насколько ему поначалу неприятно. Сцеловывает морщинки вокруг глаз, языком разглаживает стиснутые губы, переплетает пальцы, чтобы обоим было за что держаться. А после, когда задержанное от боли дыхание перетекает в открытые вдохи и тихие постанывания, крепче обхватывает дрожащего парня. Ускоряет темп, целует несдержанно и голодно. Юнги уже сейчас голодает по Хосоку. И уже сейчас, спрятав лицо в чужой шее, давит в себе слезы.