***
Тэхена нет 37 минут. Чонгук очень внимательно следил за временем. Он успел обнюхать постель, удостовериться, что она чистая и хорошо пахнет, поперекатываться с бока на бок и даже посмотреть парочку просветительских видео на YouTube о гомосексуальном сексе (при этом он их уже смотрел пару месяцев назад, когда у них с Кимом только все закрутилось). Он не то чтобы не уверен в своих силах — Тэхен наверняка поможет во всем разобраться и точно не будет смеяться, если первый раз провалится. Однако есть легкое волнение, как перед всем новым, а еще страх — что у него не встанет. Киму один раз уже получилось его возбудить (случай на элеваторе Чонгук искренне считает одним из самых горячих в своей жизни), более того, Чон в принципе порой во время поцелуев чувствует, как начинает слишком сильно вовлекаться и желать большего. Но сейчас, когда речь идет не о заигрываниях и обжиманиях в постели, а о реальном сексе, сможет ли он? Тэхен очень красивый, у него восхитительный характер, завлекающий шарм, однако все еще такое же тело, как и у самого Чона. Чонгук не гомофоб — просто парень, который всю свою жизнь считал себя гетеро и спал исключительно с женщинами. Ему все еще нравится женское тело: с его мягкостью, округлостью, чувствительностью, гладкостью. Тэхен чуть худее и тоньше него, рост на пару сантиметров ниже, но при этом голос глубже и басовитее, ладони длиннее, а размер ноги — больше. Чон вообще не должен сравнивать их физические характеристики, потому что это не имеет значения, но непроизвольно сравнивает. Думает, гадает, а сможет ли в самой ответственный момент не сдрейфить, сможет ли возбудиться, подарить второму парню удовольствие — и волнуется, волнуется, волнуется. Фотограф заходит тихо и очень спокойно, как зашел бы в любой другой вечер. Внимательно сканирует напряженное тело на кровати и больше чувствует, чем видит, насколько младший нервничает. Мысленно Тэхен именно на это и ставил: что самцовая бравада из разряда «снимай штаны, детка, мы не будем спать всю ночь» спадет и на ее место придет мальчишеская неуверенность в себе. Ким все понимает, потому залезает на кровать и ложится рядом на спину, даже не соприкасаясь телами. Так и замирают, тупо смотря в потолок. — Я тут подумал, — спустя минуту подает голос Чонгук, — тебе ведь нормально, что ты, ну, снизу? Тэхен по-доброму усмехается: — Да, мне нормально. — Я понимаю, что предпочтения могут быть разные, — тараторит то ли от смущения, то ли от беспокойства. — Читал, что кому-то нравится только сверху или только снизу, но конкретно сейчас я понимаю, что не готов… — Чонгук, — фотограф поворачивает голову, находя в темноте чужой встревоженный взгляд. — Все нормально. Я понимаю, что ты пока морально не готов занять нижнюю позицию. Меня это никак не беспокоит, потому что я универсал. И это не значит, что в какой-то момент я заставлю тебя идти разрабатывать сфинктер, потому что придет время отрабатывать. Для меня главное — сам процесс и наш с тобой комфорт, поэтому я подожду столько, сколько потребуется. Чон поджимает губы и благодарно кивает. — Тогда хорошо. И снова молчание. Снова взгляд в потолок. Обстановка становится уж слишком неловкой. Проблема в том, что Тэхен не может сказать: «окей, давай перенесем». Чонгук наверняка оскорбится, а главное расстроится из-за того, что не смог себя пересилить. Сто процентов это ударит по его самолюбию. Нужно, чтобы Чон сам признал, что сегодня не может. Или Киму просто нужно взять ситуацию в свои руки: — Мы можем посмотреть что-нибудь возбуждающее. Брюнет удивленно поворачивает голову на фотографа: — В смысле порно? Тэхен на секунду задумывается и сразу вместе с младшим произносит твердое «нет». Это будет странно. В их ситуации порно (вопрос еще какое смотреть: гетеросексуальное или гомосексуальное) приведет лишь к большей неловкости. Непонятно, почему — просто есть такое ощущение. Настроение непорнографическое, короче говоря. Нужно что-то помягче. — Я могу показать тебе свои интимки. Если ты хочешь. Личных откровенных селфи у Тэхена не так уж много, но в глубине души он ими очень гордится. Старался больше, чем при любой платной фотосессии, которую проводит. Результатом он до сих пор доволен и порой пересматривает, чтобы про себя признаться: «да, я хорош». Сейчас же рассчитывает показать их младшему, чтобы тот тоже убедился и сказал: «ого, а мой парень очень хорош». План точен, прост и, Ким надеется, действенен. Однако на вполне невинное предложение (учитывая, чем они планируют дальше заняться) лицо Чонгука комично вытягивается. — У тебя есть нюдсы?! — Ну, да. — И ты их кому-то отправлял?! — Да, и что такого? — План рушится, а Ким начинает обижаться. Ей-богу, в чем проблема? Вполне обычный факт из жизни, не про проституцию же речь. — Как будто сам никогда так не делал. — Конечно, нет! — резко садится на кровати Чон. — Это очень опасно, Тэхен. А если их сольют? А если тебя начнут ими шантажировать? Как можно быть таким легкомысленным? Тэхен теперь понимает, с чего айдол так всполошился, и выдает из себя ироничный смешок: — Чонгук-а, я не ты. Вот если бы твои нюдсы слили в сеть, был бы скандал. На меня в тот период всем было плевать. Какой-то фотограф, которых тысячи по всей стране. Да и я не делал какие-нибудь пошлые дикпики, это были эротические фотографии без лица. Почти искусство, знаешь. Чон с сомнением обводит расслабленную фигуру своего парня и все-таки сдается, опрокидываясь обратно на подушку. Да, это разумно. Самого артиста с самого первого дня в компании приучали не совершать никаких действий, которые потенциально могут навредить репутации. Это совершенно не значит, что обычные люди не должны заниматься подобными вещами. — И кому же ты отправлял те фотографии? Чонгук спрашивает просто так, полностью осознавая, что ответ будет «бывшим». Кому еще? Вот только Тэхен говорит: — Арабам. По комнате разносится низкий смех. Чон искренне веселится с этой шутки, аж глаза прикрывает и лицо в подушку прячет, чтобы не звучать слишком громко. Но когда, успокоившись, он его поднимает, видит полностью серьезное лицо старшего. — Ты… — Прежде, чем ты начнешь меня осуждать, дай объяснить! — Тэхен! — Дай объяснить! — уже кричит Ким, приподнимаясь на локтях. — Еще несколько лет назад я был очень закомплексованным и неуверенным в себе. Я очень сомневался относительно своего тела, и мне было тяжело раскрепоститься. Тогда Чимин мне посоветовал… — Конечно, это, блять, был Чимин, — закатывает глаза Чонгук. — Да тихо, — шикает фотограф, неловко зачесывая волосы. — В общем, да, он посоветовал мне искать в инсте арабов-геев и после небольшой переписки кидать им свои нюдсы, чтобы повысить свою самооценку. Чон очень сочувствующе смотрит на зажатого от своего откровения Тэхена — и хохотом взрывается, хватаясь за живот. Это самое абсурдное, что он слышал в своей жизни. Это настолько тупо, что пахнет гениальностью. В Чимине, который всю эту удивительную тактику придумал, он и не сомневался. Но вот Тэхен, который в свои стеснительные 20 рыскает по инстаграму в поисках арабовидной жертвы, чтобы кинуть эротическую фотографию, — верх его воображения. Он даже не ревнует. Чон в кристальном восторге и запойном хохоте. — Тэ, — хрипит в попытках отдышаться, — если ты каждый раз в постели будешь рассказывать такие фантастические истории, у нас никогда не будет секса. Я слишком быстро скончаюсь от смеха. — Ключевое слово «скончаюсь», мы уже на полпути к цели, — фыркает Ким, слегка надувшись от такой реакции. Его попытки возбудить собственного парня с помощью горячих фотографий в неглиже закончились стендапом. Отлично. — Ты реально кидал нюдсы арабам, — все еще в неверии сквозь смех шепчет Чонгук. — Чтобы повысить свою самооценку! Чон снова прыскает и любовно смотрит на насупившегося фотографа. Он не может понять, почему, но именно сейчас парень чувствует удивительную привязанность и трепет к этому человеку. Такая глупая и забавная история вроде, но она делает Тэхена как никогда живым и настоящим в его глазах. При этом все таким же чудным и не похожим на остальных, как в самый первый день их встречи. — И на сколько же повысилась твоя самооценка? — с улыбкой спрашивает. — На 37 процентов, — очень уверенно заявляет Ким. Очевидно, он много рефлексировал на этот счет. — Даже не представляешь, насколько красочные комплименты мужчины с Ближнего Востока могут придумать. Чонгук тянет старшего ближе и зарывает пальцы во влажные после душа волосы, ласково поглаживая голову. Ему хочется утопить Тэхена в той нежности, которая в нем проснулась. — Что же они тебе писали? Ким очень быстро расслабляется под чужими пальцами и слегка замедленно отвечает: — Многое писали. Но одно очень запомнилось, — намеренно понизив голос, он по памяти цитирует: — Твоя кожа цвета барханных песков в рассветное утро, а за улыбкой скрывается буря, из-за которой я безвозвратно потеряю рассудок и обзор. Чонгук уважительно мычит. — Была бы у меня все еще работа, я бы позвал его писать лирику своим песням. Даже сейчас в нем нет ни единой толики ревности, лишь гордость: что его парнем любовались иностранцы из очень далеких краев, определенно очаровывались, бесконечно думали о нем, но все еще не имели шанса прикоснуться и лично встретиться, потому выражали себя через чувственные комплименты. Тот мужчина точно не знал Тэхена, потому что нет за его улыбкой никакой бури — лишь штиль да покой. Хотя спокойствие это настолько цепляющее и очаровывающее, что правда теряешь рассудок и обзор на весь остальной мир. За последнее время Чонгук тысячу раз доказал это на собственном примере. Сегодня безоблачная ночь, и мрак комнаты разрушает проникающий через окно лунный свет. Это прекрасно, потому что позволяет Чону до мелочей рассмотреть лицо напротив. Родинку на носу, на которую айдол засмотрелся еще на акции Юнги, где они с Тэхеном случайно встретились. Его густые брови, ровный нос, четкий немного специфичный изгиб верхней губы, что Киму невероятно идет. Он на все это смотрит и касается не только взглядом, но и пальцами. Обводит все изгибы, порой слегка надавливая, иногда щекочаще дотрагиваясь. У Тэхена нежная улыбка и не думает сходить с губ, от того касаться хочется еще больше. — Покажешь, что ты ему прислал? Благодаря смеху и потешному разговору Чонгук смог успокоиться. Страх отошел в сторону, потому что чего ему, по сути, бояться? Тело подчиняется чувствам, а в своих чувствах парень как никогда уверен. И если любопытная история Тэхена показала его неловкую, но крайне очаровательную сторону, то сейчас Чонгуку хочется посмотреть, что за ней стояло: ту соблазнительную завлекающую сторону, которую видели даже, блять, незнакомые арабы, но не сам Чон. Тэхен игриво улыбается, кивает и нажимает ладонью младшему на плечо, прижимая спиной к кровати. Приподнявшись, он неторопливо перекидывает правую ногу через чужие бедра и уверенно на них садится. Чонгук… не ожидал. Он планировал увидеть экран мобильного, точно не сидящего на нем Тэхена. Но против ли он этого? Черт возьми, нет. Ким выглядит не просто соблазнительно, а пиздецки горячо. — Я сидел так у зеркала, — растягивая гласные и смотря прямо в глаза, описывает фотограф. — Я был голым, но пах прикрыл простыней, — на этих словах парень снимает с себя футболку и приспускает боксеры, оголяя гладкий лобок и тазобедренные косточки, на бедра накидывает кусок одеяла. Теперь и правда кажется, что он полностью нагой. — Ну, а дальше, я просто… Не разрывая зрительного контакта, Тэхен немного откидывается и приподнимает левое плечо, выводя его вперед. Голова на несколько сантиметров опускается, из-за чего взгляд кажется еще более призывающим и темным. У Чонгука дыхание спирает. Он теперь понимает, что имел в виду тот араб, сравнивая фотографа с бурей. Чона за секунду накрывает таким возбуждением, которое ни одно голое тело не вызывало. Из-за света с улицы загорелая кожа Тэхена кажется золотистой, черты лица от падающих теней стали еще выразительнее и привлекательнее, карие глаза почернели. Неровно дыша, Чонгук ведет ладонью вдоль чужой ноги. Она без единого волоска: непонятно, то ли Ким бреется перед каждым сексом, то ли сделал это ради младшего, но в любом случае от этой гладкости кроет еще сильнее. Вот та самая буря, которая начинается прямо сейчас. Резко подняв корпус, Чонгук сталкивается носами с Тэхеном, но на это совершенно плевать, потому что в следующую секунду он впивается в пухлые губы, с которых не слетает победоносная улыбка. Руки откидывают одеяло и оплетают чужой пояс, сильнее к себе прижимая. Они давно не целовались с такой жадностью. С такой пошлостью — вообще никогда. Чон сразу проталкивает язык в рот старшего, чувствуя, как длинные пальцы сжимают собственные волосы на затылке и тянут на грани боли. Брюнет всасывает нижнюю губу фотографа, облизывает, не оставляя без внимания языка ни единого миллиметра нежной кожи, а после прикусывает — и держит. Продолжает держать зубами, даже когда слышит недовольное сопение Тэхена. Он знает, что Киму не больно, просто хочется большего, снова глубоко и жадно, а Чонгуку нравится играть и раззадоривать, открывая новые стороны своего парня. И старший их показывает: когда все же выскальзывает нижней губой из-под цепких зубов, вгрызается с такой силой, что у Чона мурашки вдоль шеи пробегают. Тэхен не позволяет перехватить контроль, уже сам пихает язык в чужой рот, мажет по губам широко и агрессивно. Чонгука еще никогда не целовали с такой силой, ему всегда подчинялись, ластились и следовали за его действиями, показывая свою ведомость. Чон впервые не ведет, не контролирует процесс, полностью позволяя собой руководить, пусть речь всего лишь о поцелуе. И ему это внезапно чертовски нравится, в паху горячо не только из-за сидящей на нем задницы, но и из-за языка и чужих губ на собственных, которые уже ноют от грубоватых страстных движений. Чонгук отрывается, чтобы глотнуть кислород. Смотрит в дезориентированные потемневшие глаза напротив и понимает, что у него точно такие же. Они оба одинаково потерянные и возбужденные. Сильнее вцепившись рукой за пояс старшего, Чон приподнимается и отсаживается к спинке кровати, на которую сразу облокачивается. Тэхен наваливается сверху, все еще отдышаться не может, но снова целует, на этот раз мягче и медленнее. Чонгук отвечает с такой же осторожностью, мягко перебирает губы Кима, практически не задействуя язык, а параллельно оглаживает руками спину и талию. Изучает пальцами кожу, изгибы, перекатывающиеся мышцы — и пусть тело Тэхена не настолько же мягкое и округлое, как у всех девушек, которые у артиста были, оно кажется прекрасным. Даже не так, оно прекраснее их всех. Ким снова начинает напирать. Предварительно сделав крошечный вдох, углубляет поцелуй, практически вжимая собой младшего в деревянную спинку кровати. Пальцами левой руки массирует шею, а правой перебирает растрепанные черные волосы. Чонгук напрочь теряется в ощущениях, и его будто током пробивает, когда Тэхен намеренно проезжается задницей по его бедрам. А затем еще. И еще. Айдол отрывается от распухших губ и утыкается носом в чужую шею, прерывисто в нее дыша. От неторопливых круговых движений член все сильнее наливается кровью. Не только его собственный, но и Тэхена, очертания которого он чувствует своим прессом. Чонгук больше не изучает и не гладит — он впивается пальцами в ягодицы старшего и сам направляет движения, делая их жестче и ярче. Тэхен постанывает тихо, пытаясь одновременно потереться впереди и толкнуться сзади. Чон и сам мычит, когда трение ускоряется и усиливается, но ему все еще недостаточно. Сжав ягодицы еще жестче, он толкается вверх бедрами, от чего фотограф запрокидывает голову и сквозь свист выдыхает. Часть органа идеально укладывается меж половинок, и Чонгук не может ничего поделать, кроме как использовать эти восхитительные бедра, чтобы хорошенько себе отдрочить. Брюнет целует и посасывает открывшуюся шею, снизу же все чаще и яростнее толкается, вжимает упругую задницу в свой пах, заставляя все теснее о себя тереться. Теперь и Тэхен не выдерживает. От очередного толчка хрипит задушенно и тихо выстанывает: — Чонгук-а, если ты все еще не готов, то я… — Я похож на человека, который не готов? — одаривает горящим взглядом парня над собой. Ким не успевает ответить. Уже через секунду его опрокидывают на кровать и коротко влажно целуют. — Где… все? — выдыхает в губы Чон. Тэхен кивает на тумбочку, пытаясь восстановить дыхание. Младший лезет в ящик, кидает на кровать презервативы, а тюбик смазки оставляет в руке, с неуверенностью смотря на него. — Нам нужна смазка? — Как минимум, чтобы смазать твой член, — хмыкает Ким. — Но вообще мы долго с тобой трындели. Дай мне пару минут, чтобы… — Можно я? Тэхен с сомнением оглядывает младшего. Процесс рястяжки довольно специфичен, даже не все закоренелые геи готовы на него пойти. С другой стороны, он не зря так много времени провел в душе. Сейчас нужно просто немного расслабить мышцы и чуть лучше их разработать перед полноценным проникновением. — Ты уверен? — Ты ведь все равно уже растянут, — подсаживается ближе Чонгук, сильнее стискивая тюбик, который по виду совсем не собирается отдавать. — Сам же сказал на пару минут. Мне хочется хоть немного попробовать. Тэхена умиляет эта смесь решительности и смущения. В словах и действиях — твердое намерение, а вот в глазах — мальчиковая стеснительность. Такому невозможно отказать. — Хорошо. Но перед этим ты разденешься. Радостно улыбнувшись, Чон подчиняется. Торопливо снимает с себя футболку, уже не так торопливо нижнее белье. Он привык видеть смущение и любопытство на лицах девушек, когда показывается перед ними голым. Такая реакция всегда раззадоривает и возбуждает. Однако Тэхен — не его бывшие любовницы. Нет кротких взглядов из-под ресниц, есть один прямой взгляд, нацеленный ровно на член, который сейчас осматривают и оценивают. Ким явно остается доволен, о чем говорит его бесстыдная ухмылка, но она ничуть не уменьшает желание Чонгука прикрыться. Щеки против воли краснеют. Не только от сложившейся ситуации, но и от своей реакции. Его уже начинает бесить собственная стеснительность. Да, первый раз с мужиком. Да, жопа вместо вагины. Что такого-то? У него же с Тэхеном все одинаковое, нечего бояться. Мысленно себя приободрив, парень уверенно садится между ног старшего и сдергивает с него боксеры. Теперь уже сам присматривается. Да, все одинаковое, хотя член Кима чуть длиннее и тоньше. И у него все-таки подчистую выбрит лобок, что в сумме со всей картиной делает фотографа еще более привлекательным. Совсем не противно, как Чонгук опасался. Перекрестившись про себя, айдол снова хватается за смазку и выливает немного на указательный палец. — Сразу три, — инструктирует Тэхен. — Ты… — Я уверен, — очень спокойным и уверенным тоном заверяет. Чонгук вздыхает и уже все три своих подрагивающих пальца заливает вязким лубрикантом. Мандраж такой, будто его насилуют, ей-богу. Хотя вообще-то это не он сейчас лежит голым с раздвинутыми ногами. Он сидит, и он, задержав дыхание, касается кончиками пальцев заднего прохода. Пауза. — Малыш, ляг на меня, — почувствовав заминку, со смехом просит Тэхен. Чон опять подчиняется. Наверняка в глазах Кима он выглядит тем еще ссыклом. Стыдно за это, но пересилить себя очень сложно. Дело совсем не в брезгливости, ее давно нет, проблема в том, что несмотря на одинаковое устройство тела, он боится сделать своему парню больно. Даже если Тэхен просто удовольствия не получит, уже ужасно расстроится. Фотограф прекрасно чувствует чужие переживания. Хотя тут и без истинной связи все ясно. В глазах столько смятения, что хочется обнять, укрыть одеялом и включить тупое шоу, чтобы успокоить, но Ким только целует нежно в уголок стиснутых губ и протягивает вниз руку, обхватывая пальцами татуированное запястье. Направляет чужие пальцы и проталкивает их в себя, медленно, но верно погружая все глубже. Чонгук прислушивается к своим ощущениям. Внутри горячо и тесно, хотя, очевидно, не настолько, как если бы Тэхен совсем не растягивался. Мышцы упругие, но не напряженные — Ким очень быстро расслабился. Следуя руководству чужой руки, брюнет слегка прокручивает запястье и с замиранием смотрит, как фотограф слегка приоткрывает рот, горячо через него выдыхая. — Я знаю, что есть простата. — Какой эрудированный мальчик, — с поплывшим взглядом сюсюкает Тэхен. — Хватит обращаться со мной как с ребенком! Ты всего на год старше. — Сейчас по ощущениям будто лет на 15. Самый простой способ заставить Чонгука забыть о своей стеснительности, хоть в чем-нибудь его принизить, пусть даже в шутку. Хитро прищурившись, парень без всякого стыда резко до самого конца вгоняет в фотографа пальцы, с удовольствием наблюдая, как из него весь воздух выбивается. — Сейчас по ощущениям мои пальцы в твоей заднице, — самодовольно скалится. Тэхен принимает свой проигрыш в этом словесном раунде легко. Со смирением, можно сказать, потому что по ощущениям он очень даже выиграл. — Знаешь, ты сейчас был очень близок. Чонгук хмурится на секунду — близок к чему? А как доходит, резко становится серьезным. — Куда? Помоги мне. Ким крепче обхватывает кисть младшего и ведет чуть вверх. Еще чуть-чуть, немного глубже. Вместе со стоном Тэхена Чонгук слышит в своей голове фанфары. Это был невероятно красивый стон, низкий и хриплый, а то, как старший зажмурился и губу прикусил, у Чона на сетчатке отпечаталось. Возбуждение еще крепче стало, чертовски сильно хочется к себе притронуться, но гораздо больше желания трогать Тэхена, доводить его, заставить забыть всех людей, которые когда-либо делили с ним постель. Вспомнив все обучающие видео на YouTube, Чонгук осторожно раздвигает пальцы, гладит внутри, прощупывает, цепко следя за эмоциями на красивом лице. А как повторно находит бугорок железы, больше не сходит с нее. Обводит вокруг, давит, массирует — у Тэхена рот больше не закрывается. Он пытается через него дышать, но гораздо больше хрипит, постанывает и скулит. — Чонгук-а, — непривычно высоко для себя тянет, — слишком… сильно. — Но тебе же нравится, — не переставая давить на простату, с восторгом шепчет на ухо. — Слишком. Сильно, — мычит Тэхен и с силой тянет из себя чужие пальцы. Чон не изверг, просто старательный и быстро обучаемый любовник. Хотя для Кима сейчас это почти синонимы. Взгляд у фотографа осоловевший, парень минуты полторы в себя приходит. А как приходит, на Чонгуке уже презерватив, покрытый смазкой. — Никакого антракта? — хмыкает Тэхен, чувствуя головку около ануса. — Мы в приличном заведении, мистер Ким, — зеркалит ухмылку младший, склоняясь над чужим лицом и медленно проникая внутрь. — Будет и антракт, и буфет, где мы поедим ужин, который ты приготовил. Но только после того, как закончим. Плевать, что там Чонгук думает о бывших партнерах Тэхена, фотограф безмерно рад, что у него есть опыт. Член младшего не самый большой, с которым он сталкивался, но все же далеко и не самый маленький. Не научись Ким в свое время вовремя расслабляться, сейчас бы от ощутимого давления на стенки стенал и поносил матами всех, от девы Марии до самого парня, который оказался между ног. Но все нормально, он пытается глубоко дышать, концентрируется не на ощущениях внизу, а на коротких поцелуях, которыми Чонгук покрывает его лицо. Дискомфорт спадает на пятый деликатный толчок. На шестой Чону удается затронуть простату — и тут уже не до размышлений о своем опыте и как хорошо, что он есть. Просто хорошо. Что есть этот парень над ним, что есть его губы, которые глубоко целуют, есть этот момент, когда Тэхен начинает подмахивать бедрами, намекая двигаться быстрее. Чонгук понимает: руки подкладывает под поясницу, заставляя чуть выгнуться, губы движет к шее, покрывая поцелуями и засосами — и ускоряется. Толчками четкими и сильными вышибает кислород из легких и тихие стоны из горла. Тэхен сильнее стискивает ногами талию младшего, руками обнимает, куда дотягивается, сам уже ставит засосы, потому что очень хочется на следующее утро проснуться и увидеть доказательство того, что сегодня произошло. Чонгук мычит от удовольствия, пальцы сильнее вгоняет в кожу на бедрах, темп до совсем бешеного доводит. Ким от долгого воздержания тоже продержится не долго. Потому кладет ладонь на свой горячий член и подстраивается рукой под толчки младшего. Чонгук со звонким всхлипом кончает, остается внутри все то время, пока дрожит всем телом. Именно это доводит Тэхена, который, мазнув в последний раз большим пальцем по влажной головке, голову запрокидывает и жмурится, содрогаясь. Спустя минуту он разлепляет слипшиеся от слез глаза и чувствует этот момент. Момент счастья.***
Больше всего Ким Сокджин ненавидит осетров. Осетров, которые люди. Молчаливых, как рыб, ценных, как блядское золото. Когда ты знаешь, что в голове этого человека скрывается та самая «черная икра» — продашь ее на информационном рынке, честь и хвала тебе за найденный эксклюзив. Но не все так просто. Чаще всего именно такие люди недоверчивы и скупы на слова. Приходится унижаться, распинаться, вытаскивать из них сведения клещами, молить об объяснении, если не понял. А не понимаешь ты обычно очень много, потому что в «осетрах» недоверчивости столько же, сколько и горделивости. Твое непонимание — их способ поднять себе самооценку. Именно таким человеком оказался Кан Ибом. Худощавый лысоватый ученый 160 роста, который, тем не менее, держит в своих маленьких ручонках все будущее натурщиков. Джин не помнит, когда последний раз за 34 года жизни так лебезил перед кем-либо. Двое суток он брал эту ученую глисту как самую неприступную крепость. Доказывал авторитет, опыт, лояльность, перечислял все заслуги Ассоциации за время ее существования. В ответ слышал «не уверен», «не внушаете доверия». А Ким смотрел с высоты своего роста на это узкое мышиное лицо и думал — похуй, найдет других инсайдеров. Однако потом вспоминал, что нет больше других путей, кроме этого человека, а главное — вспоминал, через что Тэхену пришлось пройти ради этого разговора. Ибом поддался утром третьего дня. Сам позвонил и пригласил на интервью. Джин облегченно выдохнул, но ненадолго. Разговор длился жесточайших пять часов, и за это время журналист хотел самоубиться раз пятьдесят, убить — около сотни. Но он выдержал: вытащил из крайне ценных рта и мозга все, что хотел, и оказался более чем удовлетворен. Слава богу, Юнги был на связи, потому что удержать в себе всю полученную информацию было невозможно. Слишком ценно. Слишком шокирующе. Первое — давнее исследование, сравнивавшее количество генетических заболеваний между южными и северными корейцами уже не просто слух, оно у него в руках. Вернее, в запароленной папке на ноутбуке. Смелое заявление, но Ким бы в данный момент умер за свой макбук, потому что само представление, какой фурор произведут эти сведения на публику, заставляет биться в экзальтированном восторге. И второе. Сотни ученых по всему миру втайне сейчас готовят новое исследование. Не сравнительное, сугубо генетическое, конкретно направленное на изучение сути и пользы истинности. Южная Корея из-за своей антимаскунной политики не включена в список участников. Это плохо, но это поправимо. Достаточно осветить этот вопрос, чтобы оппозиционные ученые, такие, как Чон Хенми, приняли участие в сборе данных. Грядут великие перемены. Грядет победа! Сокджин думает об этом, пока собирает в отеле чемодан, пока едет в такси, пока сидит в аэропорту. Даже в самолете отписывается Юнги, чтобы к вечеру он был у него дома, потому что им без промедления нужно все обсудить. Киму никогда не нравился Китай, мужчине в нем слишком душно и некомфортно, потому он безмерно счастлив, что в скором времени окажется на родной земле. Смущает лишь одно — простуда. Хотя, возможно, это и не простуда вовсе. Какой-то вирус? Сложно понять. Его состояние — то, что в народе и среди врачей называют недомоганием. Хрен пойми, какие симптомы в это слово заложены, твоему телу просто плохо, как-то не так. Самочувствие испортилось пару часов назад, сразу же, как Ким вышел из такси. У него не болит горло, не крутит живот, температура вроде тоже в порядке. Но есть недомогание, которое заставляет бесконечно облизывать пересыхающие губы и ерзать на своем сиденье в надежде, что с удобством расположенная задница избавит организм от странного недуга. Джин списывает все на недосып и стресс. Мечтает поспать пару часов в полете, а уже в Корее приземлиться свежим и бодрым, как и всегда. Однако как только пилот здоровается с пассажирами, а табло сверху подсказывают пристегнуться, Киму становится трудно дышать. Мужчина слишком оптимистичен по своему характеру, поэтому думает на духоту в салоне. Первые минут пять. Затем же, когда кислород даже перебивками и яростным раздутием легких не удается захватить, он посылает к черту оптимистичность. — Простите, вам страшно? Женщина рядом уверена, что судорожное хватание ртом воздуха — всего лишь признак страха перед высотой. Джин бы сейчас все заработанные за жизнь деньги отдал, чтобы его «болезнь» оказалась банальной аэрофобией. Но это совсем не то. Через силу, всхлипывая и чувствуя, как холодный пот стекает вдоль позвоночника, он машет головой. Пассажирка понимает, что дело дрянь. Вызывает бортпроводницу. Теперь уже две женщины с беспокойством заглядывают в его задыхающееся покрасневшее лицо, пока за иллюминатором неторопливо проносится дорога. Самолет выезжает на взлетную полосу. — Господин, вам плохо? Где болит? Сокджину плохо. У него болит одновременно везде и нигде. Угасающим сознанием он заставляет свой язык сложиться хоть в какие-то слова и нечеловеческим хрипом выдать единственно верные: — Я… умираю. Он, наконец, смог диагностировать свою болезнь — смерть. Стремительно подступающая смерть. Или это уже итог? Неважно, он чувствует ее здесь и сейчас. И когда легкие уже судорогой режут от недостатка кислорода, а в помутневших глазах плывет и чернеет перекошенное от ужаса лицо бортпроводницы, Джину напоследок приходит крайне забавная мысль: каждый уважающий себя журналист должен хоть раз в своей жизни быть отравлен.