In the dying of the light / В умирающем свете My aggressor runs under the lamps / Мой агрессор бежит под фонари Morning light, they’ll get to see / В утреннем свете они увидят The crime committed on me / Преступление, совершенное против меня alt-J — Philadelphia
4537. Удар об стену. 4538. Оранжевый попрыгунчик отлетает точно в раскрытую ладонь. 4539. Ему даже уже не нужно смотреть. 4540. Он думает, что мог бы получить звание кандидата в мастера спорта по попрыгунчикам. Может, сразу мастера. Или даже олимпийское золото. Да все, что угодно, если бы в следственных изоляторах занимались подобным дерьмом. 4542. Он начинает тупеть. 4543. Ему передали стопку книг, чтобы себя развлечь, скрасить одиночество, так сказать. Развлечь. Скрасить. Очень ироничные слова для человека, которому грозят годы в тюрьме. Он ведь даже не убивал никого. Вообще ни одного грязного злонамеренного преступления. Грустно, еще больше обидно. Вот прям обидно: когда хочется не драться, а губы надуть, сложить на груди руки и отвернуться ото всех, перед этим гордо пропищав «я с вами больше не дружу». Слишком уж по-детски в сложившихся обстоятельствах, но, как оказалось, обидеться на целую страну с ее циничным правительством очень легко. 4551. Вот именно поэтому вся стопка книг пылится в тумбочке. Он слишком много думает. Паразитирующие мысли ни на секунду не отпускают, все прочитанные строчки со свистом и сквозняком вылетают из головы. Остаются лишь мысли. Ну, и попрыгунчик с десятком тамагочи — нужно же хоть чем-то занимать себя в этих клаустрофобных квадратных метрах. 4557. Лязг замка. 4558. Дверной скрип. — Заключенный Чон, на выход, — грубо басит следователь. Правую руку он предостерегающе держит на кобуре, показывая, кто здесь главный. Чонгук, может, и испугался бы, но знает, что он выше этого мужика на полголовы, да и в плечах, кажется, будет пошире. В фильмах и сериалах очень любят показывать сотрудников правоохранительных органов мутантами халкоподобного вида. Очень дискриминирующий шаблон для той части сотрудников, которые не вышли ни ростом, ни ярко выраженной мускулатурой. Драться они все, конечно, умеют, так же, как и владеть оружием, но, смотря на них сверху вниз, хладного ужаса такие экземпляры точно не вызывают. Именно поэтому Чонгук продолжает лежать на жесткой койке и с раздражающей улыбкой бросать попрыгунчик в стену, ловко ловя его одной рукой. За неделю, проведенную под стражей, парень прекрасно выучил свои права, поэтому знает, что без оглашения причины вытащить его из камеры никто не может. — К вам посетитель, — кривя губы, выплевывает мужчина в форме. Вот теперь совсем другой разговор. В последний раз поймав свою маленькую прыгающую игрушку, Чон и сам подскакивает с кровати. Посетитель — это просто замечательно. Посетитель, который, вероятно, Тэхен, еще лучше. За последние семь дней Чонгук видел только лицо Намджуна. В лице адвоката нет ничего плохого, оно вполне симпатичное, да и работу Ким выполняет очень благородную — спасает его шкуру от решетки. Но нескончаемые разговоры о тонкостях Уголовного кодекса Кореи и шансах на победу крайне выматывают и вгоняют в тоску. Потому что шансы все еще крайне неоднозначные, а на Уголовный кодекс своей страны парень срать хотел. В нынешних обстоятельствах вполне буквально. Чонгук приостанавливается у порога, чтобы с величайшим наслаждением сверху вниз посмотреть на своего конвоира. Он становится сукой и токсиком. Крайне нехорошо издеваться над людьми из-за их скоромного роста. Однако у парня из развлечений: протирание задницы на жестком матрасе, да защита этой самой задницы от анального вмешательства в общем душе. Последнее не то чтобы весело в принципе. Как в таких условиях не превратиться в суку? Необходимость стоять в пороге с запрокинутой головой, чтобы следить за заключенным, следователя явно выбешивает. Он не находит ничего лучше, кроме как придраться. — Что это у тебя? Вырвав из чужой ладони странный маленький предмет, мужчина оценивает его по всей шкале запрещенности и подозрительности и лишь презрительно морщится, когда понимает, что изъял всего лишь оранжевый попрыгунчик, который парень по непонятной причине решил захватить с собой. — Моя веселая компания, — хмыкает Чон, внутренне ликуя от разочарования на мужском лице. — Тогда я тоже с ним повеселюсь, — скалятся в ответ, пряча находку в нагрудный карман. — Вы не… — Верну после разговора, — толкает парня в плечо конвоир, обрывая возмущения. Чонгук знает, что не вернет. Следователи обожают заниматься такими мелкими мерзостями, чтобы потешить свое самолюбие. Чон тоже любит. Поэтому всю дорогу по узким коридорам представляет, как напишет на имя начальника исправительного учреждения жалобу по делу о краже одним из сотрудников его оранжевого попрыгунчика. Зуб за зуб. Кровь за кровь. Вендетта за попрыгунчик. Чонгук просто хочет навеселиться перед смертью.***
Перед дверью в комнату для свиданий Чонгук забывает обо всех злобных мстях и расплывается улыбкой, ожидая встречи с Тэхеном. Он думал о нем всю эту жуткую неделю. Вспоминал их встречу, первый поцелуй в холодном лесу, побег из аэропорта, их первый раз, эротическую фотосессию после, которая вызывала исключительно смех, а не возбуждение. Скорее всего, большинство заключенных под стражу досадуют о своей нерасторопности и гадают, где они просчитались и как можно было бы всего избежать. Чонгук ни о чем не досадует и не жалеет. Он осознает, что нигде не просчитался, просто… так сложилось. Такие обстоятельства. Такие мстительные алчные люди, которые не могут успокоиться и оставить двух людей в покое. Как однажды уже Чон говорил: «Если бы в тот момент, в аэропорту, я заранее знал, что меня ждет, я бы все равно рванул к тебе». Так и есть. Даже сейчас, будучи обвиняемым в преступлении против государства и живя в черной робе, он бы все равно рванул к Тэхену. Чонгука проталкивают в комнату, захлопывая за ним дверь. Стол, стул, прослушивающийся телефон, чтобы разговаривать с посетителем. Вот только за пластиковой прозрачной заслонкой сидит совсем не фотограф. — Хен? Чонхен улыбается нежно, но с просачивающейся болью. Со стороны этих внутренних агоний не видно, но Чонгук прожил с ним под одной крышей большую часть жизни. Он прекрасно выучил своего хена и знает, что тот очень сердобольный и чувствительный человек. Хотя о какой чужой чувствительности идет речь, когда Чонгук сам, садясь за стол и беря аппарат связи, еле слезы сдерживает от внезапной встречи. С минуту они ничего не говорят. Смотрят влажными глазами друг на друга через эту тупую прозрачную стену в этих тупых обстоятельствах с этим тупым прослушивающимся телефоном. Разглядывают, оценивают изменения. Младший Чон понимает, что его брат нисколько не изменился. Все такая же короткая стрижка, широкий нос, большие глаза, серая толстовка. Они очень похожи. Когда пару лет назад в сети всплыли их совместные фотографии, многие пользователи подумали, что они двойняшки. Чонхен тогда в шутку оскорбился, потому что «у моего зрелого мужественного лица нет ничего общего с твоими щеками пупса». Чонгук в ответ напомнил, что у них разница всего три года и «между прочим, у тебя тоже щеки». На всякий случай еще добил своим несменяемым аргументом «тоже не понимаю, как можно нас перепутать, я выше тебя на четыре сантиметра». Он всегда страшно гордился тем, что перерос своего хена. — Спасибо, что пришел, — хрипит Чонгук и прокашливается, чтобы не заплакать. Чонхен усмехается, шмыгая носом: — Не благодари меня за такие вещи, придурок. Как я мог не прийти к своему младшему брату, которого засадили в СИЗО? Чонгук понимающе улыбается. Неважно, младший, старший, он бы тоже рванул к брату, если бы тот оказался в таких условиях. — Мне жаль, что мы так долго не виделись. — Год, — кивает в подтверждение. — И спустя столько времени я не ожидал увидеть тебя… таким. — Не драматизируй, я отлично выгляжу, — отшучивается Чонгук. — Черный цвет мне к лицу. В доказательство парень выше тянет воротник робы, чтобы было лучше видно, и даже умудряется состроить псевдосексуальный взгляд. Уж лучше шутить, чем плакать. Чонхен не смеется. — Черный цвет, может быть, но точно не побои. Что ж, чувства и правда легче спрятать, чем разбитую губу, подбитый глаз и распухший нос. — А, это… Я подрался. Чонхен вздыхает, отводит телефон и зажмуривается, борясь с эмоциями. Он и правда слишком сердобольный и чувствительный. — Тебе мало того, что сейчас происходит?! — отчитывает. — Меня шлепнули по заднице в душе! — возмущается в ответ младший. — Как еще я должен был отреагировать? В темно-карих глазах собираются сожаление и беспокойство. Чонхен резко вспоминает все моменты, когда его бойкий эмоциональный брат возвращался домой в синяках и с разбитыми костяшками. Чонгук никогда не начинал драку первым, нападали всегда на него. Потому что был лучше, за то, что якобы повезло. Все искренне считали, что с А3 легче жить, потому все успехи одноклассника списывали на его вижен. За это и наказывали. Именно Чонхен был тем, кто записал самого юного в семье на бокс и уроки самообороны. Он ходил на все занятия вместе с ним, чтобы не было так одиноко, а после, возвращаясь домой, покупал ему газировку. Чонхен очень рад, что навыки, полученные на уроках, оказались полезными. Но ему невыносимо больно осознавать, в каких условиях их пришлось применять. — Они не успели, ну… — Нет, — с омерзением трясет головой Чонгук, — я вмазал ему еще до того, как он решился облапать меня во второй раз. Потом на меня накинулись втроем, но избили не сильно, дежурный вовремя прибежал. — Это все? — Ну, меня на 6 часов посадили в карцер, но тех мудаков упекли в эту психклетку на 12. Больше никаких приключений. Чонгук улыбается задорно, делает вид, что все прекрасно и будто именно о такой жизни всегда мечтал. Чонхен не умеет так хорошо играть. Он на грани того, чтобы разрыдаться. — Ты по виду совсем не переживаешь. — Я, — айдол спотыкается, уводя взгляд, — переживаю, конечно. Мечтаю, чтобы все хорошо закончилось. Но, знаешь, буквально пока шел сюда, я думал о Тэхене. Меня не покидает это странное ощущение, что все правильно. Да, мне грозит тюрьма. Да, меня домогались в душе и, возможно, если меня все-таки посадят, там уже домогательствами не ограничатся. Но у меня все еще есть это чувство… что все правильно. Я ведь ни в чем не виноват, просто борюсь за то, что мне дорого. Вернее, за того, кто мне очень дорог. Знаешь, если бы ты познакомился с Тэ, уверен, он бы тебе понравился. Ты бы понял, о чем я говорю. У Чонхена все-таки собираются на глазах слезы, но вместе с тем губы растягиваются в улыбке. Его братишка сильно вырос за последний год и стал ценить по-настоящему важные вещи. Хочется верить, что предчувствие Чонгука не подведет его. — Я виделся с Тэхеном. И он мне понравился. У младшего глаза на лоб лезут: — В плане… — Блять, боже, нет, — смеется Чонхен. — Я гетеро. И я бы никогда не стал отбивать у тебя твоего истинного. Это против братских правил. — Ну, знаешь, я тоже был гетеро до встречи с ним, — фыркает Чонгук. — Так, говоришь, ты встречался с ним? — Он сам мне позвонил, — кивает старший. — Сказал, что хочет познакомиться и кое-что обсудить. Он правда замечательный. Очень добрый и заботливый. Даже не представляешь, как я обрадовался, когда понял, что твой парень действительно хороший человек, а все слухи о его меркантильности — дерьмо собачье. У Чонгука сердце начинает неровно биться от этих слов. Он снова чувствует себя маленьким мальчиком, который забил свой первый гол в ворота и оглядывается на старшего брата, чтобы увидеть его реакцию. Одобрение хена для него всегда было наивысшей оценкой. — Как он? — Пытался держаться хорошо, — усмехается. — Прямо как ты сейчас. Чонгук тоже не может смешка сдержать. Даже на расстоянии они с Тэхеном продолжают порой вести себя как один человек. — Так о чем вы разговаривали? — Сначала он рассказал мне о вашем… — Чонхен сбивается, вовремя вспоминая, что их прослушивают, — обо всем, что происходит, короче. Потом сказал, что у заключенных в СИЗО есть право на всего два свидания в месяц, поэтому он предложил мне пойти первым. Ему показалось, что так будет правильно, — теперь уже у Чонгука глаза на мокром месте. И как за такого парня, как Тэхен, не биться? — А дальше он рассказал, что тебя гораздо сильнее подкосила информация о подставе мамы, чем о возможном тюремном сроке. Чонгук опускает лицо, чтобы не показать, как сильно стиснул зубы от воспоминаний. Он не может простить матери ее предательство. Плевать, что она хотела, как лучше. Плевать, что воспринимала свои действия как заботу. Ее забота всегда попахивала клиникой. Учитывая ее нескончаемые запои в последнее время, возможно, действительно стоит задуматься о больничке. Но сам Чонгук думать об этом не собирается. Мать достаточно потрепала ему нервы. — Поэтому Тэхен спросил, может ли он приехать к нашим родителям, чтобы познакомиться и все объяснить. По крошечной комнате проносится двойной ироничный смешок. — Ты же сказал ему, насколько это хуевая идея? — Я сказал, что, если он зайдет в наш дом, есть вероятность, что он из него не выйдет, — кривит губы Чонхен. — Звучит так, будто мы семья мафиозников. Хотя на самом деле проблема в неуравновешенной женщине, страдающей алкогольной зависимостью. Отец сейчас тоже не самый приятный человек. Они оба ужасно оскорбились, когда ты на всю страну рассказал об их «счастливом» браке. — Ты тоже считаешь, что я не должен был этого говорить? Брови изломаны, все лицо — паническая маска. Чонгук не переживет, если хен его осудит. Чонхен с горечью улыбается и прижимается лбом к пластиковой перегородке: — Я считаю, что ты все сделал правильно. Ты же знаешь, что я в любой ситуации поддержу тебя, Гук-и. Неважно, что ты говоришь или делаешь, я всегда буду любить тебя. Младший до крови прикусывает изнутри губу, через силу давя в груди рыдания. Такие простые слова: «поддержу тебя», «люблю тебя», но они единственное, что позволяет Чонгуку держаться сейчас на плаву. Сколько бы ни храбрился, ему все-таки очень страшно. Он не хочет в тюрьму, тем более, ни за что. Он не хочет потерять связь с близкими на семь чертовых лет. Разве это справедливо? Неужели он правда заслужил подобного? — Ну, чего ты, маленький? — нежно тянет Чонхен, замечая влагу на глазах брата. Чонгук все же не выдерживает. Падает лицом в сгиб локтя и рыданиями сотрясается, как никогда чувствуя себя самым маленьким и беспомощным на этой планете. И он только об одном в этот момент сожалеет: что брат не может его обнять.***
Хосок больше не снимает бета-очки. Нет смысла держаться за свой сказочный кукольный мир, если всех кукол перерезали и в прекрасном красно-фиолетовом мире остались лишь агрессивные пышущие жаром драконы. Чон бы драматично заметил, что вообще ни в чем не осталось смысла, но пока не настолько отчаялся. Разочаровался — да, но не отчаялся. Потому находит маленькие радости в других вещах: например, почесать Петрушку за ухом и убрать с ее разноцветной короткой шерстки кусочек грязи. Маленькая бигль — самая ласковая и игривая собачка в этом приюте. Даже сейчас, пока остальные собратья с чувством поедают недавно принесенный корм, Петрушка носится вокруг человека, радостно виляя хвостом, и тычется носом в бок, прося себя погладить. Хосок жалеет, что так давно не посещал своих одиноких пушистых друзей. Он бы и сейчас не приехал, если бы сонсенним взашей не выгнал его с элеватора, приказав проветриться и отдохнуть. Парень и правда последнюю неделю спуску себе не дает и ставит рекорды по переработке. Списывает свой проснувшийся трудоголизм на дебют собственной постановки, который должен произойти со дня на день, но на самом деле безбожно самому себе врет. Он просто не хочет ни о чем думать и ничего вспоминать, болью во всем теле пытается выжечь из головы любую предательскую мысль и не менее предательские желания. Позади скрипит калитка. Догадавшись, что это тетушка, Хосок мигом возвращается в реальность и хватает шебутную Петрушку, относя ее к мискам. Его, вообще-то, и отправили во двор за тем, чтобы накормить слишком уж озорную бигль. Она сама по себе худая, так еще между едой и игрой, всегда выбирает второе. Петрушка присоединяется к остальным и принимается за обе щеки уплетать кашу с мясом. Хосок глаз с нее не сводит, но внутри весь подбирается, прислушивается к слишком уж тяжелым шагам, мало похожих на тетушкины. Да и чувство, просто кричащее чувство в груди стучит, что позади останавливается совсем не владелица приюта. — Хоби. Хриплый низкий голос звучит непривычно жалобно. Чон хочет себе уши закрыть и сквозь землю провалиться, чтобы больше не ощущать присутствие этого человека ни рядом с собой, ни на всей планете в принципе. — Как ты нашел меня? — Ездил по всем местам, которые ты когда-либо упоминал. Вспомнил, что по вторникам ты всегда здесь. Значит, он его слушал и все запоминал. Очень романтично. Раньше бы Хосок сгорел от смущения, осознав, с каким вниманием к его словам относились. Сейчас это не имеет никакого значения. — Хорошо. Больше не приезжай, хен. — Хосок, — еще жалобнее, чем прежде. — Просто поговори со мной. Пожалуйста. — Зачем?! — Чон вскакивает на ноги и разворачивается, намереваясь в лицо прокричать все накопленные претензии и обиды, но замирает с открытым ртом. Красота в глазах смотрящего, так ведь говорят? Но тогда почему даже для Хосока акционист выглядит настолько плохо? Юнги снова стал исключительно черно-белым, бета-очки нисколько не прибавляют красок: растрепанные черные волосы, черные мешки под глазами, бледная кожа, недельная щетина, непримечательная мрачная одежда, которая почти полностью скрывает чернила по всему телу. Только пунктуационные знаки, да where the Shadows lie остались видны. Но ведь Хосок точно такой же. Красные волосы, светлые штаны и футболка — всего лишь красочная оболочка, за которой прячется идентичное черно-белое вязкое болото. Чон не собирается больше никого жалеть, как бы сердце ни болело. Ему впервые за всю жизнь в первую очередь самого себя жалко. — О чем нам разговаривать, хен? — стискивает кулаки. — Тут и без слов все ясно. Ты усыпил мою бдительность, приютил, влюбил в себя, убедил поверить тебе, чтобы в итоге обмануть и воспользоваться. Ты добился своей цели. Поздравляю! Против родителей завели уголовное дело. — Они заслужили это. Ну почему он такой упрямый? Даже сейчас, когда вроде как извиняться и мириться пришел, продолжает твердо стоять на своем. Юнги всегда слишком уверен в своей правоте, не дает чужой точки зрения ни единого, самого мизерного шанса на существование. В этом заключается вся проблема. Мин так сильно верит в собственную правду, что подгоняет под нее жизни всех людей вокруг. Хосок этого не просил, он с самого начала не хотел участвовать в этих играх. — А я заслужил? — акционист вздрагивает под колким разочарованным взглядом. — Они отказались от меня, в лицо сказали, что ненавидят. Я 15 лет мечтал о семье, и ты забрал ее у меня! Забрал единственное, что я ценил в своей жизни. У меня больше никого не осталось! И ты смеешь приходить ко мне и пытаться оправдаться? Хосок накрывает правой кистью глаза, из которых уже минуту как текут слезы. Плечи безостановочно трясутся, рот уродливо перекосился. Юнги тянется к тонкой руке, чувствуя, как собственное сердце кровью обливается из-за состояния младшего, но Чон шаг назад делает, не позволяя к себе притронуться. — У тебя есть Хенми. У тебя есть я, Хосок, — пытается достучаться. Парень в последний раз вытирает глаза и судорожно заглатывает кислород, понемногу успокаиваясь. На реплику акциониста лишь губы кривит и с опущенной головой выплевывает: — А знаешь, чего еще я не заслужил? Уголовного наказания. — Что? — Родители подали на меня ответный иск за клевету, — в светло-карих глазах холод с агонией мешается. — И я… что мне делать? У меня нет ни одного доказательства своих слов. Ты ведь сам знаешь, что они все предусмотрели. Они убедят всех в своей невиновности, а меня так и запомнят, как лживого никчемного детдомовца, который попытался прославиться за счет жалости. Уже сейчас на меня смотрят либо с сожалением, либо с презрением. Меня несколько раз узнавали на улице. Кто-то говорил «мне так жаль, это такое несчастье», а некоторые в спину кричали «научись получше врать, ублюдок». Почему я должен это слушать? Почему я должен терпеть все это? Меня все устраивало в моей жизни. У меня были любящие родители, дом, семья, возможность стать хоть кем-то значимым. И ты все это у меня забрал! Собаки от последнего крика скулят и разбегаются по разным углам участка. Вечерний ветер с новой силой колышет красные пряди, настолько же пламенные, как и взгляд танцора. — Я помогу тебе, — Юнги делает крошечный шаг навстречу. — Клянусь, мы выиграем это дело и посадим твоих родителей. — Ты издеваешься?! — Хосок усмехается, отступая назад. — Все еще не понимаешь, что я не хочу этого? Оставь меня и моих родителей в покое! Юнги и сам на взводе, потому плюет на всю обходительность и осторожность. Мужчина одним широким шагом сокращает расстояние и хватает младшего за локти, не давая от себя отстраниться. — Плевать, чего ты хочешь, — рычит в сердитое лицо. — Они должны понести наказание не только за тебя, но и за всех людей, над которыми обманом ставили опыты. Ты до сих пор не понял? — встряхивает парня. — Это не здоровая хуйня, Хосок. Твоя привязанность к ним нездорова. Они воспользовались тобой, причинили столько боли, а когда ты впервые против них пошел, выбросили как самого слабого щенка в помете, но даже после этого ты продолжаешь их защищать. Тебе нужна помощь, Хоби. Если ты сейчас не осознаешь свою проблему, то всю оставшуюся жизнь продолжишь цепляться за любого подонка, который ради собственной выгоды решится соврать, что любит тебя. Еще неделю назад настолько ничтожное расстояние между лицами предназначалось для последующих поцелуев. Сейчас оно лишь доказательство упертости и несгибаемости обоих. Они делят разгневанное дыхание на двоих, во взгляде одного — мольба и желание помочь, во взгляде второго — тотальное разочарование. — Ты прав, хен, я цепляюсь за любого подонка, который ради собственной выгоды решится соврать, что любит меня, — Хосок скидывает с себя мужские руки и отходит назад. — Больше не стану. Поэтому уходи. У Юнги руки так и замирают в воздухе: — Я никогда не врал тебе о своих чувствах, — сипит отчаянно. Хосоку не нужно ничего отвечать, Мин по глазам видит, что он не верит ему. Это ощущается больнее, чем все травмы на митингах. Недоверие и разочарование младшего — большая пытка, чем открытый перелом запястья, который до недавнего времени акционист считал худшей перенесенной болью. Ему просто нужен еще один шанс. — Я знаю, что был неправ. Мне стоило сразу сказать тебе о своих планах. Я должен был попытаться вместе с тобой найти компромисс. Прости меня. Пожалуйста, позволь мне помочь. Я больше не… — Ты должен был, — на лице Чона теперь ни одной эмоции. — Но ты этого не сделал. Хватит, хен. Уходи, я не хочу тебя видеть. Юнги порывается снова сделать шаг навстречу, как по всему участку проносится рычание. Собаки успели сориентироваться и поняли, что новый гость — совсем здесь не желанный, а значит, представляет опасность для человека, который последние два года кормил их и ласкал. Мин никогда не боялся собак, но сейчас их десятки, и все они собираются рычащей армией вокруг Хосока, угрожающе скаля клыки. Акциониста эта сцена забавляет, однако пойти дальше не решается. Оказаться разорванным стаей агрессивных псов в пригороде Сеула — не тот конец, на который он рассчитывал. Было бы интересно посмотреть, стал бы Чон в такой ситуации ему помогать, но лучше не проверять. Слишком уж много в родных глазах скопилось обиды и злости. — Их посадят. Я всеми силами добьюсь этого, и совсем не потому, что это долгое время было моей главной целью, а потому, что я хочу за тебя отомстить. Уходить, облаенным в спину, неприятно. Но гораздо неприятнее — просто уходить, когда ты очень хотел остаться.***
В свое время из-за курса «Зарубежной литературы» в университете Тэхену пришлось познакомиться с творчеством Виктора Гюго. Против французского писателя парень не имел ничего против, просто не был фанатом художественной литературы. На протяжении всей жизни фотографа сильнее всего увлекало визуальное искусство, книги он тоже читал соответствующие: документальные или профессиональные. Однако для зачета нужно было прочитать хоть что-то из Гюго. Тэхен по-читерски остановился на самом коротком варианте — «Последний день приговоренного к смерти». Несмотря на всю художественность, повесть его зацепила. Ким несколько раз плакал, пока читал. Он настолько четко представлял себе тот ужас неведения перед смертью, будто сам сидел в сырой камере, ожидая приговора. Сейчас нет никакого «будто». Он мечется в этом одиноком холодном доме, все пальцы себе сгрызая, боясь, но вместе с тем дожидаясь конца. Каким он будет? Смерть, то есть заключение Чонгука на долгие годы в тюрьму, или все-такие помилование, признание его невиновным? Тэхен воспринимает предстоящий суд как свой собственный. Он и наказание готов принять на себя. Интересно, можно ли отсидеть годы за другого человека? Вряд ли. Но тогда хотя бы просто сесть на пару с ним. Тэхен все равно не представляет, что делать со своей жизнью без Чонгука. Ким уже давно разучился нормально дышать, есть и спать. Ему даже не с кем разделить свои переживания: Джин все еще без сознания, Сара и Намджун без продыху работают, спасая Чона, родители не способны его понять и только без конца просят вернуться домой и обо всем забыть. Чимин пытается быть постоянно на связи, он даже парочку раз приезжал. Но как бы режиссер ни старался поддержать лучшего друга, видно, что он слишком погружен в свои личные проблемы, которые никому не озвучивает. В общем-то, ведет себя так же, как и всегда. В соцсетях Тэхен больше не сидит. После задержания Чонгука фотографу за сутки прилетели в директ десятки угроз смерти от фанатов айдола. Ким понял, что с интернетом пора заканчивать, когда словил себя на том, что реально вчитывается в угрозы и соглашается с ними. Он это заслужил. Если бы его не было, ничего бы не произошло. Чонгук был бы на свободе, он бы был счастлив, популярен и богат. Тэхену нельзя было появляться в его жизни. По итогу Ким отдал логин и пароль от своего аккаунта Саре — это стало его лучшим решением за последнее время. Из других неплохих решений — встреча с Чонхеном. Старший брат Чонгука добавил пару тонов яркости в монохромные и тусклые будни фотографа. Общая беда не сделала их друзьями, естественно. Скорее, теми самыми товарищами по несчастью, которые бесконечно друг другу жалуются и облегчают душу. Последние несколько дней парни с утра до ночи переписываются. Чонхен много рассказывает Киму об их с Чонгуком общем детстве; вспоминает, как его младший брат каждую осень плакал над утками в пруду, потому что был уверен, что им холодно; смеясь, делится, как в свои 13 Чонгук две недели готовился к первому поцелую с понравившейся девочкой, а после закатил истерику, потому что за ночь до знаменательного события у него вскочил на губе герпес. Тэхен с Чонхеном живут этими воспоминаниями. У них не остается другого выбора. 16:22. Киму скучно и одиноко. Что Чимин, что Чонхен сейчас на работе — звонить или писать бесполезно. От фильмов и книг тошнит, есть не хочется, фотографировать нет никакого желания, хотя раньше этот процесс мог захватить Тэхена на долгие часы. Он бессовестно убивает время. Или это время безжалостно убивает его. Одно и то же, в общем-то. Парень успевает задремать в кресле гостиной, как из беспокойной дремы его вырывает пиликанье домофона. Тэхен зачем-то смотрит на время — 16:57. Оно ему вообще ничего не говорит. Вроде не слишком рано и не слишком поздно. Вопрос для кого и для чего? Внутренности склизким тонким слоем окутывает тревога. Будь это кто-то «свой», точно бы позвонил перед приездом. Есть вероятность, что дело очень срочное, не было времени набрать. Но слишком уж неправдоподобно. Гораздо выше шанс, что это кто-то не-свой. Тэхен чуть ли не на карачках доходит до домофона. Экран высвечивает пустынную дорогу за забором и лицо черноволосой незнакомой девушки. Пол незваного гостя Кима сразу радует. Девушка точно не сможет его изнасиловать, а если пришла убить, то он наверняка сможет отбиться. Чуть приободрившись, парень жмет на кнопку приема. — Здравствуйте. Кто вы? Видимо, девушка уже собиралась уходить, потому что ее лицо мигом светлеет от облегчения. — Добрый день. Это же Ким Тэхен? О, нет. Не так быстро. Может, фотограф и пребывает в продолжительной депрессии, мозг у него все еще работает. Он прекрасно помнит о риске приезда журналистов. Так просто он себя не сдаст. — Для начала представьтесь сами. — Меня зовут Чон Хенми, я старшая сестра Хосока. Тэхен-щи, я знаю, что это вы. Я просто пришла поговорить. Тэхен уже давно ничему не удивляется, уж тем более внезапным знакомствам со странными неоднозначными людьми. Но Хенми — все еще девушка, которая с большой долей вероятности слабее него. И Киму все еще скучно и одиноко. Он открывает замок входной двери.***
Тэхен разливает по кружкам черный кофе. Большего не предлагает, потому что а) не видит смысла; б) ничего другого особо и нет. Пока Хенми делает первый глоток, парень внимательно ее рассматривает. Он слышал о ней от Чимина, Хосока и немного от Юнги. Если собрать все истории вместе, выходит, что человек перед ним чрезвычайно необычный и влиятельный, хотя внешне в ученой нет ничего примечательного. Светло-синие расклешенные джинсы, черная футболка, никаких украшений, не считая очков, которые явно не биоптрические. Что Тэхена неприятно удивляет, так это то, что Чон Хенми совершенно не похожа на Хосока. Это логично, они не родные брат и сестра, но Ким рассчитывал увидеть хоть какую-то схожесть. К сожалению, нет, у девушки круглое лицо, широкий нос, маленький рот, прямое черное каре. Совсем не то. Заметь Тэхен хоть одну общую внешнюю черту, он мог бы дать девушке один балл своей благосклонности. — Я вам не нравлюсь, — констатирует Хенми, опуская кружку на стол. — Я наслышан, что вы и Юнги-хен сделали с Хосоком, — фотограф даже не пытается скрывать. — Что же мы с ним сделали? — правая бровь уж слишком насмешливо взлетает вверх. У них с акционистом это, кажется, излюбленное выражение лица. Тэхена такая реакция злит еще больше. — Вы обманули его. — А то, что мы пытаемся наказать людей, которые им воспользовались и испортили ему здоровье, вы не учитываете? Парень устало выдыхает и облокачивается на спинку стула. Он не хочет спорить, все равно все останутся при своем. Тем не менее его до скрежета зубов бесит, как два этих человека вольно распоряжаются чужой жизнью и за других решают, что хорошо, а что плохо. — Я учитываю состояние Хосока, — холодно цедит. — Я учитываю, что вся страна сейчас его обсуждает, хотя он никогда подобного не хотел. Я учитываю дерьмо в его сторону, и, в конце концов, иск, который против него выдвинули. Но самое главное, я учитываю то, что вы его обманули. Хенми хладнокровно выслушивает все обвинения. Видимо, ничего нового она не услышала, потому лишь еле заметно улыбается непонятно чему: — Вы ведь не знакомы с этой историей лично, Тэхен-щи. Только с чужих слов. — Да, — Тэхен хмурится, не понимая, почему должен говорить настолько очевидные вещи. — От кого вы сейчас слышите всю информацию о Хосоке и его деле? — Преимущественно от Чимина. Вообще-то, только от Чимина, но, кажется, фотограф начинает догадываться, к чему клонит Чон. Как и ожидалось, Хенми многозначительно улыбается. Девушка неторопливо берет свою кружку и допивает кофе, прежде чем снова заговорить: — Вы же понимаете, что Пак Чимин — не тот человек, чьи слова можно так легко брать на веру? Тэхен начинает думать, что не так уж ему скучно и одиноко. Он из последних сил сдерживает себя от того, чтобы взашей не выгнать эту наглую самоуверенную женщину. — Вы забываетесь, Хенми-щи. Чимин — мой лучший друг, у меня нет причин ему не доверять. А у него нет причин, чтобы мне врать, потому что вся история с Хосоком его вообще не касается. — Вот как? — Чон с интересом склоняет голову к плечу. — Видимо, у него все же есть причины врать, потому что Чимин с самого начала знал о нашем плане. Он давно догадался, что интервью будут не анонимны и мы с Юнги будем по максимуму использовать трагедию Хосока. Но он ничего ему не сказал, не пытался предупредить или помочь. Просто ждал, когда все случится, чтобы в нужный момент оказаться рядом и стать для Хоби единственным человеком, которому мой брат сможет доверять. Можете сами спросить у него, если не верите мне. Тэхен растерянно моргает, внутри себя осознавая, что не хочет спрашивать. Потому что… это похоже на Чимина. Пак большой любитель строить хитросплетенные интриги для достижения своих целей. Как назло, фотограф вспоминает их давний разговор. Чимин был разбит, максимально разрушен и опечален тем, что Юнги с Хосоком съехались. Причем он ревновал не только акциониста. Казалось, что он их обоих ревнует. «Они оба друг друга у меня забирают». Ким трясет головой, устало растирая пальцами переносицу. Может хоть одно событие в его жизни быть эмоционально понятным и однозначным? Он даже уже не просит хороших новостей, просто информация, которая не будет вызывать когнитивный диссонанс и желание рвать на себе волосы. — Я не собираюсь с вами это обсуждать, Хенми-щи, — выходит грубо, но в голосе просьба. — Вряд ли вы пришли, чтобы обсудить со мной Чимина. Просто скажите кратко и по делу, для чего вы здесь, и разойдемся. В глазах Хенми на доли секунды будто мелькает сожаление. Она мельком оглядывает скрюченную на стуле фигуру фотографа, истощавшего, уязвленного и одинокого. На нем старые до дыр заношенные футболка с шортами, на немытых русых волосах видны отросшие черные корни. У него хватает собственных проблем и переживаний, это именно то количество, когда по самое горло, от чего становится нечем дышать. Хенми не имеет права давить на парня новыми проблемами. Но, к сожалению, как раз за этим она к нему и пришла. — Мне нужны ваши с Чонгуком биоматериалы. Кровь и слюна. Если говорить коротко. Тэхен поднимает на девушку тупой обескураженный взгляд: — Окей, не настолько коротко. — Как вы знаете, Сокджин не просто так летал в Китай, — мигом переходит на деловой тон Чон. — Ему нужны были исследования, про которые вам рассказывал Со Минсу. Сравнительный анализ генетических заболеваний между северными и южными корейцами. Он смог его получить, статья уже опубликована в Blind zone. Она вызвала массу волнений в обществе и научных кругах. Но это не все. Сокджин также узнал о готовящемся полномасштабном исследовании взаимосвязи истинности и маскуна, в которое вовлечены десятки стран мира. Вчера я вернулась из Штатов, мне удалось добиться консилиума и уговорить научный совет включить Корею в состав участников. Проблема в том, что исследование подходит к концу, у нас есть всего неделя-полторы, чтобы отправить свои отчетные данные. — И без меня с Чонгуком вы не можете их отправить? — недоверчиво вскидывает бровь Тэхен. Хенми несколько секунд неуверенно мнется: — Можем. Нам удалось найти порядка ста пар истинных, которые согласны принять участие в исследовании. В целом, этого достаточно. Но, Тэхен-щи, вы же сами понимаете, что результаты экспертизы привлекут гораздо больше внимания, если среди участников будут знаменитые люди. Вы с Чонгуком на данный момент самые известные корейские соулмейты. Фотограф нервно кусает губы, целиком погружаясь во внутренние дебаты. С количеством мыслей не удается справиться. Парень с шумом встает со стула и порывисто хватает пустой стакан, наливая в него холодной воды. Сама просьба Хенми безобидная, вроде как даже благородная. Но это не отменяет большого количества препятствий, через которые нужно пройти, чтобы ее исполнить. — Вы же понимаете, что Чонгук сейчас сидит в следственном изоляторе? — Ким с тяжестью опирается на кухонный гарнитур, стоя спиной к ученой. — В изоляторе, не в тюрьме, — пылко парирует Чон. — Я выдам все документы, чтобы вы смогли получить разрешение на сдачу анализов. Это возможно сделать. По напряженным плечам и неподвижной фигуре Хенми понимает, что парень все еще внутри себя мечется. — Это и вам поможет, Тэхен-щи, — девушка использует последний аргумент. — Я почти на 100% уверена в результатах исследования. Ученые, наконец, докажут, что истинность жизненно необходимое явление в нашем обществе. Поколения не смогут хорошо эволюционировать, если подавляющее число людей не встретит своих соулмейтов. В исследовании также будет затронут вопрос влияния истинных друг на друга, насколько крепка их связь, что ее практически невозможно разорвать с течением времени. Если результаты будут готовы до суда, вы сможете использовать их как обоснование поведения Чонгука. Доказать, что он не действовал из плохих побуждений. Он просто не мог по-другому. Тэхен мучительно медленно разворачивается. В его глазах столько мольбы и надежды, что даже синяки под ними перестали казаться настолько темными и большими. — Хенми-щи, — хрипит, — пообещайте мне, что вы меня сейчас не обманываете. Пообещайте, что вы не давите мне на самое больное и слабое место только за тем, чтобы я согласился. Чон сглатывает от того отчаяния, которое перекосило молодое лицо фотографа. Было бы бесчеловечно пользоваться его состоянием. — Я обещаю, — твердо смотрит в усталые глаза. — Я искренне уверена, что исследование может помочь Чонгуку. Ким судорожно вдыхает кислород и трясущейся рукой отодвигает стул, вновь садясь на него. — Тогда хорошо. Постарайтесь как можно скорее прислать мне документы. Хенми облегченно улыбается и от всей души благодарит. Даже по тону очевидно, что ее «спасибо» очень искреннее. Тэхену плевать на эти уважительные слова, он просто хочет спасти своего парня. Он готов воспользоваться любой возможностью. — И, Тэхен-щи, — Хенми снова неуверенно мнется, — есть еще одна вещь, о которой я хотела вас попросить. Понимаю, что просьба ужасная. Я наслышана, через что вам пришлось пройти. Но это единственный шанс помочь Хосоку. Тэхен только по интонации догадывается, что ему собираются предложить нечто неприемлемое. На языке заранее собирается «нет» — он устал ради помощи другим жертвовать собой. — Мне очень нужно, чтобы вы встретились с Со Минсу.