Монстр, требующий крови и зрелищ (remastered)

Бон чувствовал себя до боли странно. Он просто шел по одному из коридоров пиццерии, и все бы ничего, только вот он все никак не заканчивался. То есть когда парень шел, он видел, что приближается к основному залу, но как только он подходил к дверному проему, коридор растягивался до небывалой длинны и ему снова приходилось так идти снова. Так как парень был абсолютно уверен, что это все взаправду, он долго не мог понять, что это за дичь сейчас происходила, продолжая упорно идти вперед. Но тут он остановился и, решив попытаться обмануть систему, развернулся и пошел в обратную сторону. Это сработало и никаких искажений теперь не возникало. Теперь перед ним была всего одна закрытая дверь и больше ничего. Парень долго не решался дернуть ручку, когда он к ней подошел. Из под нее подозрительно веяло холодом, который он чувствовал своими ногами. Но так как другого выбора у него не было он таки открыл дверь. За ней оказалась кладовая, в которой кроме одного пустого стеллажа и двух странных размытых силуэтов, стоящих рядом, почти вплотную друг к другу, ничего больше не было. Один из силуэтов был красно-рыжий, а другой бело-розовый. И это все, что Бон смог в них разглядеть, прежде чем его в левый бок ударило что-то большое, холодное и тяжелое.

***

Парень тотчас же открыл свои глаза. И первое, что он увидел, это клетчатый кафельный пол и кассеты, лежащие на нем. Бон, опять таки не понимая, что происходит, вскочил с пола. И только в этот момент до него дошло, что все нормально: он был все в той же каморке, где он и заснул прошлой ночью. А что касательно того путешествия по коридору, то оно было лишь его сном, а тот удар в бок вообще не был ударом: Бон попросту свалился со стула, на котором он спал. Парень нехотя встал, отряхнулся и начал собирать кассеты, которые он разбросал. Парень не знал точно, можно ли их вернуть к жизни или нет, поэтому он решил от греха подальше, взять и всю стопку из девятнадцати кассет спрятать в дальний угол шкафчика, который был завален всяким барахлом. Кое как скрыв следы преступления, он ненароком заметил, что его гитара куда-то пропала. Он точно помнил, что оставлял ее в каморке, даже помнил, как он ее ставил на пол, но ее здесь теперь не было. — Блять, в этой комнате сдох что-ли кто? Если нет, то тогда какого хуя? "Не упокоенной душе", блять, заняться нечем и теперь она мне всякую поебень в голову транслирует и инструменты ворует! — ворчал Бон — Душа, иди в душ, от тебя зловонный душок идет. И теперь, когда парень полностью проснулся, он, что называется, снова ощутил на себе все прелести ЗОЖа (ЗАЕБЕННОГО Образа Жизни): боль в голове, сушняк, голод (и еще около двадцати заболеваний, не открытых учеными). Только из многочисленных криков организма о том, ему плохо от всего того пойла, что он заливает литрами, Бон лишь понял то, что следовало бы поесть. А на остальное ему было как-то чхать. Не придумав ничего лучше, Бон, следуя зову своего голодного желудка, решил таки пойти на кухню. Только парень открыл дверь в каморку, как он встал в некоторый ступор. В заведении опять не было ни единой души, почти все освещение было выключено и снова царила гробовая тишина. Учитывая, что подобную картину он видел второй раз подряд, ему стало как-то не по себе, но другого выбора у него не было и он продолжил свой сложный и опасный путь. Несколько мгновений спустя парень уже стоял у холодильника и пытался найти хоть что-нибудь съедобное, ибо там лежали самые что не на есть остатки со вчерашнего стола. И так как Бон вообще не был поваром, то его изобретательности хватило лишь на то, чтобы собрать из всего этого безобразия некое подобие бутерброда. Налив в стакан воды из под крана, парень наконец сел за стол, чтобы начать свою, пусть и не царскую, но трапезу. Завтрак улетел на удивление быстро, хотя он получился редкостной дрянью, да и от воды была некоторая вероятность получить своего рода «реактивный двигатель дристательного действия». Но это были уже проблемы второго плана. Зато теперь хотя-бы желудок не так сильно ломило от голода, что уже было хорошо. И как по всем законам жанра, название которого никто уже не помнит, на кухню зашли двое (но, к сожалению, не из ларца). Бон, так как он все это время сидел на кухне практически в кромешной тьме, естественно ничего кроме черных силуэтов ничего не видел. Лишь когда эти двое подошли к холодильнику, открыли дверцу и их силуэты осветила лапочка, парень наконец понял, что это были никто иные, как Мэри и Фредерик. Не сказать, что это все выглядело странно, ну захотелось людям поесть на ночь глядя, с кем ни бывает. Но, видите ли, здесь было одно маленькое "но": эта парочка, как бы помягче выразиться, была закрытой. Они почти всегда и везде ходили вместе и лишь изредка их можно было видеть поодиночке. Ни с кем другим они не общались, а когда с ними пытались завести диалог те огрызались. Да и вообще те вели себя как призраки, делая все, чтобы их никто не видел и не трогал по поводу и без. Каких только слухов про них не пустили: не то они “люди в черном”, засланные тайным правительством, не то это вообще были аниматроники, питающиеся от розетки, а люди, знакомые с политикой так вообще заявили, что они советские шпионы, которых на территорию США десантировали с самолета. Также в отношение них было сформулировано негласное правило: ни в коем случае к ним не приставать, чтобы случайно не напороться на серьезные неприятности. Вот так и получилось, что их нежелание контактировать с обществом, породили у этого самого общества пиздец дохуя много каверзных вопросов, на которые ответа получить было невозможно. Типичная ситуация для города: на каждые пару тысяч человек обязательно найдется как минимум двое сумасшедших. КЛАСЕКА… Между тем, наша парочка набрала себе еды. Дверца закрылась, свет потух. Бону, который все это время не отрывал с них глаз, теперь пришлось ориентироваться лишь на их рост: та фигура, что пониже - это Фредерик, а та, что повыше - его рабыня. Мэри пошла со всем добром (то бишь со сраными огрызками) к столику. Только она положила еду на стол, как ее одернул Фредерик и указал пальцем прямо на Бона. Он, собрав все пожитки со стола и взяв спутницу за руку, ушел вместе с ней из кухни. — Ебаные сектанты… Пальцем, блять, тычут. — натурально бесился Бон — Днем они не едят, с другими они не пьют, без чего-то они не срут, под чем-то они ссут. Что за хуйня с ними, сука, происходит, объясните мне!!! И так происходило каждый раз, когда парень их видел. От одного их вида он начинал страшно злиться, а у него самого начинался нервный тик. И этот раз не был исключением. Парень прекрасно понимал, откуда у него столько зла по отношению к ним. Более того, Бон теперь был готов спустить на них весь тот гнев, что он в себе хранил. И дело тут было далеко не в предрассудках и слухах. Вот уж на что ему было глубоко плевать, так это на них. И тут на лице парня медленно, но верно, начала проступать дьявольская улыбка. Если он был готов к тому, чтобы сорвать свой гнев, то почему бы ему не приступить к затеянному? Да не просто сорвать какой-то там гнев, а взять и покарать, как Бог в свое время покарал людей, обрушив на земли Иудеи Огонь Пожирающий. — Я, блять, сделаю все, чтобы жизнь медом не казалась. Кто там говорил: "Один в поле не воин"? Ну вот, их двое - уже целая боеспособная дивизия. Повоюют они еще, за свою… — глубоко вздохнул Бон, пытаясь найти замену ненавистному ему слову — …свой «союз до гроба». Парень встал со своего насиженного места и, злобно смеясь, пошел вон из кухни. Его голову только что посетило такое количество безумных и грандиозных планов, что он аж впервые за два года воспрянул духом. Сие действие не просто обещалось быть не менее грандиозным, чем на бумаге (в его случае, в голове), оно еще должно было стать совмещением приятного с полезным - божественной карой в обертке комедии. Машина смерти завелась и начала набирать скорость. Ничто теперь ее не могло остановить. — Мудрейшие говорили: "Конец приходит всему"… И этой гормональной иллюзии тоже придет пиздец!!! Ха, я не шучу, сучка! А я шутить-то не умею и не умел никогда!!! Так Бон, сияя от счастья (на самом деле, хз от чего, потому что ЭТО счастьем назвать нельзя), шел к себе в комнату писать план-манифест.