Бон дошел до жилого блока пиццерии. Здесь, как и в остальной части заведения было до жути тихо. Лишь где-то издали, где-то там за одной из закрытых дверей, слышался не то тихий говор, не то шепот, нарушающий эту гробовую тишину. Было понятно, что это та сладкая парочка делит еду или что-то типо того. Показав в сторону источника шума жесты, означавшие, что «этим двоим скоро несдобровать», он зашел в свою комнату.
Первое, что Бон почувствовал, открыв дверь, это страшный холод, совсем как в том галлюциногенном сне. Только в отличие от него, эта «морозная свежесть» шла не потому, что это было «знамением зловещего зла», а потому, что один гений прошлым вечером забыл закрыть окно и теперь оно было распахнуто настежь. А за окном, между тем, было утро. Солнце било своими лучами прямо в него, окрашивая все помещение в приятные светло-оранжевые оттенки.
От одного только лицезрения этого, парню стало хорошо и тепло
на душе. Вроде бы и мелочь, этот солнечный свет, но все таки такая приятная, придающая сил и дающая понять, что все не так уж плохо, по крайней мере, на сегодняшний день. Как Бон любил говорить:
«Жизнь это постоянный геморрой с редкими облегчениями». Так вот сейчас, если верить его теории, тот редкий момент наконец настал. Парень бы так и стоял в дверном проеме, смотря на эту красоту, но вот только Великий Манифест не ждал.
Закрыв окно, он сразу же сел за письменный стол, взял ручку и несколько листков. Взглянув на часы и поняв, что на них было 6 утра, он погрузился в работу. Поначалу дело как-то не шло потому, что Бон не знал, как ему начать свое произведение. Но не мудрствуя лукаво, парень решил начать с середины, дописав вступление как-нибудь потом. И тут процесс не просто пошел, он полетел со световой скоростью.
Стоит сказать, что это был первый раз со времен окончания школы, когда Бон в добровольном порядке сел за письменный стол и начал строчить сочинение. Сейчас, когда он чувствовал душевный подьем и прилив сил, парень ловил нереальное удовольствие от письма, хотя раньше он, как и другие подростки, писать не любил. Пусть у него и рука болела с непривычки, а ручка то и делала, что постоянно вываливалась, парень все писал и писал.
Мысли складно, одна за одной, ложились на бумагу, образуя собой не просто отдельные обрывки текста, а полноценное сочинение, с замашками на манифест, в котором он, пускай и в странных формулировках, но ставил и объяснял все свои планы, цели и основы его идеологии. Он мог бы, конечно, написать все прямо, четко по содержанию, но боясь, что его «загадочные письмена» кто-нибудь найдет и прочтет, парень старался прятать основной смысл за тонной красивых слов.
Пусть здесь логика и хромала в некоторых местах, почерк был вырвиглазным и его идеи были довольно противоречивы, но для самого Бона это было нечто большим, чем просто писулькой. Нечто, сравнимым по масштабности с Библией, Манифестом Коммунистической Партии
или с Майн Кампфом. И так как здесь он, по сути, показал свою изнанку во всех подробностях, это «священное писание» теперь должно было содержаться в строжайшем секрете не только от общества, но еще и от самого себя (знаю, звучит бредово, но искушение похвастаться своим детищем никто не отменял).
И спустя n-ный промежуток времени, проведенный в непрерывной работе, сие трактат таки был закончен. Лишь в качестве дополнения оставалось добавить вступление и, что самое важное, название. И если на первое можно было забить
хуй большой и толстый, то вот оставлять его безымянным было бы преступлением. И так как к тому моменту Бон сильно устал и что-либо придумывать ему было тяжело, он дал своему произведению простое, но от того не менее сильное имя: «Манифест Праведного Гнева».
Теперь, когда его труд на десять страниц был закончен, Бон, сам того не замечая, впал в режим «Последнего героя», начав нахваливать самого себя за то, что он, «гений» в области литературы, написал такое значимое произведение (хотя в действительности он был отъявленным графоманом, как и автор сие фанфика).
— Ну что, блять, меня теперь с этим трактатом точно должны принять в Союз Писателей! Так, основа у меня теперь имеется… — горделиво сказал Бон, перечитывая свои загадочные письмена — …и ни один нарушитель больше не уйдет от «руки карающей»!
Парень взглянул на часы. Те показывали девять утра. Это значило, что он писал целых три часа без перерывов. Немного прифигев от своих «подвигов» и напрочь забыв о том, что его Манифест следовало бы спрятать от посторонних глаз, Бон от сильной усталости упал на кровать и довольно быстро заснул.
***
Бон проснулся от странных звуков. Было такое стойкое ощущение, что кто-то кроме него сейчас находился в его комнате. Парень тотчас же оторвал свою голову от подушки и обомлел: на стуле сидел его брат Шедоу и нагло читал его Манифест.
— На место положи! — недовольно воскликнул Бон — Это не для публичного пользования!
Шедоу вздрогнул от неожиданности. Повернувшись в сторону источника шума и встретив недовольную гримасу Бона, парень положил труд на место.
— О, с добрым утром. Ты ничего не видел и ничего не слышал! — протараторил Шедоу, натянув улыбку.
— Ай, да хер с ним. И чего нового ты оттуда узнал, шпион? — спросил Бон, охладив трахание.
— Та нет, с твоим то почерком это больше походит на колючую проволоку. Кстати…
— Кстати, с добрым утром. — пошутил Бон, перебив брата.
— И это тоже. — ответил Шедоу, не оценив шутку — Так эта работа о чем, если не секрет?
Шедоу на самом деле не интересовало содержание сие докУмента. Он мало того, что разобрал корявый почерк Бона, так еще и прочитал работу до конца. И она навела на парня определенные подозрения, поскольку работы, подобные этому Манифесту, Бон писал, когда он страдал от сильных психических потрясений и последовавшего за ним алкоголизма.
— Шед, не озадачивайся этим. — запинаясь сказал Бон, пытаясь придумать отговорку — Словесный понос вперемешку со всякой хуйней. Так чисто забавы ради… И да, так чего ты хотел?
После этих слов, Шедоу начал немного нервничать. “А что если это не просто так?” “Неужели у Бона снова проблемы?”: задавал себе вопросы парень. И его можно было понять, ведь ему однажды уже приходилось вытаскивать своего брата почти с того света и повторения этого сюжета он крайне не хотел.
— А, ну да. — опомнился парень — Так вот, я тебя вчера весь вечер искал, хотел предложить поработать над песнями. У меня как раз некоторые стихи появились, которые можно задействовать.
— Нихуя не знаю, я в комнате управления светомузыкой сидел, записывался, даже заснул там. А еще там завелся барабашка, который спиздил мою "стрелу"! То есть я проснулся, а ее на том месте не было. Пиздец!
— Ну правильно, я тебя нашел там спящим, а гитару твою, от греха подальше, я убрал обратно на стойку. Инструмент то у тебя не из дешевых, насколько я понимаю.
— А… Во как все запущено. Извини полтергейст, зря на тебя гнал… Ну можем устроить эту твою запись, я там вчера тоже повысирал всякого.
— Отлично, вечером к тебе еще зайду. — слегка улыбнувшись, ответил Шедоу, перед тем, как уйти — Ориентировочно, часиков в пять-шесть, в зависимости, как вернусь.
— А щас чего нет?
— Сейчас я должен идти. Встречи, дела, поездки… ты понял. Ну, до вечера!
Бон наконец остался один в комнате. Он встал с кровати и пошел прятать свои «загадочные письмена», которые он уже спалил. Сложив их пополам, парень окинул взором комнату на предмет наличия подходящего места для нычки. И место искать долго не пришлось. Им оказалась полка с книгами, которая отвалилась от стены еще прошлым вечером и теперь лежала на полу.
Наугад взяв книгу, парень глянул на ее название.
— Джефф Ханеман. «Сильный мира сего». Очередной психологический недотриллер с кучей соплей на двести двадцать восемь страниц. СКУ-КО-ТА… Но, блять, «Манифест Праведного Гнева» и эта книженция… как, однако, иронично.
К этой книге, в отличие от остальных, у Бона было особое отношение. Он нашел ее десять лет назад в школьной столовой. Она привлекла его своим названием и он многократно пытался ее прочесть, но ее нудность, сопливость и излишняя подробность все время ставили на этом крест. И в последние восемь лет она служила лишь как орудие лишения жизней: Бон ей очень любил давить тараканов и прочих паразитов в доме. Для него это выглядело это все так, будто «невидимая рука» правительства массово истребляет население одним лишь взмахом. Это была не просто книга, а некая «специя» придающая некоторым ситуациям новый смысл.
А что касательно полки, то она никак ему не мешала в таком виде, а поэтому чинить ее он не собирался. Ну лежит она себе на полу и что теперь? Еще не хватало начать возиться с ней, махаться молотком, вешать все это безобразие обратно. Да и вообще парень запросто смог бы прибить вместо полки свою ладонь в стене, совсем как Иисуса в свое время прибили к кресту.
Теперь, когда Манифест был готов, можно было начать вершить свои «праведные» дела. Первым, что было по списку, это прощупать почву: узнать своих потенциальных жертв получше. И начать было решено с ЭТОГО Фредерика, просто потому, что парень наивно полагал, что произойдет «ну типа, мужская солидарность и все дела». А потом через него перейти на Мэри.
И как раз подстать этой задаче, Бон вспомнил, что ему следовало бы перетащить со сцены тяжеленный блок с гитарными процессорами и примочками, которыми он вообще не пользовался, обратно в кладовку. Так бы он убил сразу два зайца одним выстрелом.
Не думая долго, он пошел рыскать по всей пиццерии на предмет наличия других пацанов. По хорошему, они все должны были давно уйти по своим делам, иначе его миссия бы провалилась. И в этот раз, обойдя все заведение, Бону повезло и никого, кроме девушек, не было. Порадовавшись своей удаче, парень направился прямиком в комнату ЭТОГО Фредерика.
***
Между тем, ничего не подозревающий Фредерик лежал у себя на кровати и увлеченно читал книгу. Он настолько увлекся ее сюжетом, что он буквально потерял ощущение реальности. Парень чувствовал себя главным героем, который отважно боролся с мифическими монстрами и прочими неведомыми зверушками, благо его
буйная и нездоровая бурная фантазия умело строила соответствующие образы.
И тут раздались стуки в дверь, громкие такие, сильные, заставшие бедного парнишку врасплох. Он никого не ждал и уж тем более никого не просил с такой наглостью вламываться в его комнату и рушить его царский (странно, что не имперский) покой. Поначалу он подумал, что Это была Мэри, которая пришла к нему в очередной раз поплакаться о том, что у нее не получается дописать главу к ее роману. Но повторные стуки разбили это предположение: уж больно они были мощными для столь хрупкой девушки.
Испытывая страшное раздражение и некоторую злость, он пошел открывать дверь незваному гостю. Стоило ему отодвинуть щеколду и приоткрыть дверь, как все эти эмоции резво превратились в чувство тревоги и беспокойства. Перед ним стоял Бон.
— Фред, здаров. Тут короче такое дело, мне надо со сцены оборудование допереть до кладовки, а никого сейчас здесь нет. Поможешь мне… пожалуйста? — произнес Бон, пытаясь выдавить из себя всю вежливость, что у него была.
— Да... Да, я бы даже за, но... Я сейчас занят, не могу. — очень неуверенно ответил Фредерик, начав нервничать.
— Ой, да ладно тебе! Сидишь целыми днями и ничего не делаешь. Я сейчас серьезно, я один просто всё это дерьмо до кладовки не дотащу. Да и дело там на…
— Нет, я занят, мне надо… надо писать дальше, да. — протараторил Фредерик, прежде чем захлопнуть и запереть за собой дверь. — Там другие есть, чего меня трогать?! Я З-А-Н-Я-Т!
Натурально офигевая от всего происходящего, Бон все стоял напротив закрытой двери. Все произошло настолько быстро, что ситуация вышла из под контроля. Но ничего теперь сделать было нельзя, ведь рыба таки слетела с крючка и ловиться на него снова не желала. У парня не было ни одного цензурного слова, чтобы объяснить это.
— Ленивая ты, блять, сопля. Сидишь себе на койке, в носу ковыряешь, воздух в конуре своей портишь целыми днями. Нет, не может он пару колонок перенести, надо ему, инфантильной личности, обязательно в облаках полетать. «Золотой Фредди - Золотой Фредди». Нет блять, золотистый ты стафилококк, а не человек. — шипел от злости Бон, удаляясь от злосчастной комнаты.
***
Фредерик, прижавшись спиной к двери, стоял и не шевелился. Животный ужас овладел разумом паренька, диктуя при этом ему: «Щеколда не поможет, дверь сломается. Если не будешь держать — тебе конец». Он все убеждал себя, что все будет хорошо, что он в безопасности и никто и ничто до него не доберется.
Фредерик боялся Бона почти как огня. Агрессивная внешность, хамоватое и непредсказуемое поведение, сквернословие и «уважительное отношение к алкоголю» заставляли его считать сие товарища потенциально опасным. И это не удивительно, ведь сам Фредерик уже становился его жертвой. Особенно страшно было вспоминать, как однажды Бон в пьяном угаре, будучи абсолютно неуправляемым, чуть не зарезал его и ещё четырех человек.
Пусть с тех пор утекло много воды, а Бон прошел курс принудительной терапии от алкоголизма и успешно излечился и больше до такого не опускался, только тяжелый осадок все равно остался. Все-таки неприятно осознавать, что ты живешь бок о бок с тем, кто мог запросто тебя убить, а тем более входить с ним в контакт.
***
Бон, который к этому моменту конкретно так зациклился на том, какой Фредерик
пидарас, черная грязь, отвратительный пацан и вообще блядь последняя мусор и говно, сам того не заметив, дошел до основной сцены.
План с «мужской солидарностью» провалился и теперь все надежды возлагались на Мэри. Ему просто было необходимо втереться в доверие хоть к кому нибудь, чтобы можно было портить жизнь эффективнее и с меньшими затратами. Можно было бы, конечно, писать в местные газеты о том, что эти двое странные и что они вообще сатанисты—каннибалы, но так было не интересно. Бону хотелось не просто подпортить им жизнь, а уколоть их в самое сердце, больно так, чтобы она распространилась по всему телу и долго не проходила. Он не знал точно, зачем это ему, но он чувствовал, что это правильная и необходимая мера.
Между тем, парень сел на сцену и стал ждать. Только он прекрасно понимал, что ожидание это может продлиться хоть пять минут, хоть двадцать восемь лет, поэтому, времени не теряя, парень начал наговаривать себе под нос всевозможные монологи и диалоги, надеясь, что это ему хоть как нибудь поможет. Тем более, у него был еще нерешенный вопрос о том, как ему быть с гитарным блоком, которым он пытался заманить Фредерика.
Короче говоря, пищи для размышлений у него было хоть отбавляй, да и времени, вроде как, было достаточно.
