Монстр, требующий крови и зрелищ (remastered)

Комната. Кровать. Он. Она. И гробовая тишина вместе с ними. Сие примитивным набором слов можно идеально и досконально описать то, что творилось ¿было? в комнате Фредерика. Время здесь будто встало, будто это была некая «интерактивная фотография», где лишь они сидели на кровати, держались за руки и молчали, пялясь кто куда.    А время в этой комнате на самом деле встало… с тех самых пор, как Фредерик въехал в неё. Эта пусть и простенькая самодельная гирлянда, но зато сделанная Мэри в честь его 20-летия (что было два года назад), что висела прямо над дверным проемом. Эти деревянные ящики, зажатые в дальнем углу столом и покрывшиеся вековым слоем пыли, и что содержали в себе всевозможную посуду и много лет назад прочитанные книги. Предлагаю Вам, товарищ читатель, угадать с одного раза сколько лет и месяцев они там стояли.   На его не то рабочем, не то письменном столе, равно как и всегда, царил творческий беспорядок олицетворявший творческий кризис горе жильца сие комнаты. Если хорошенько в этом «макете свалки» покопаться, то в нем можно будет вырыть недоделанный проект самодельного радиоприемника с частично утерянными чертежами, который в готовом состоянии, по некоторым повериям мог запросто поймать какую нибудь загадочную советскую радиостанцию. А если покопаться поглубже во всей той бумажной массе, то в ней можно будет отыскать и тот недописанный рассказ, что Фредерик начал писать будучи под впечатлением от прочитанной им книженции о куклах и колдунах… и далее по накатанной.   Говорят, что то, в каких условиях живет человек, определяет то, какой он в душе. Может быть. Возможно. Но попробуйте тогда, господа и дамы, определить то же самое, но для всракотень пьяного бомжа, лежащего в луже. Так к чему я вставил сюда этот кусок текста — к тому, что ничто так же хорошо не определяет человека, как его история, ибо ее он пишет сам, а все остальное — лишь обстоятельства.   И так, Фредерик Дикинсон. В представлении, я надеюсь, не нуждается. Паренек лет 22-х, ни высокий, ни низкий, но немного «заплывший» из-за уж больно хорошего аппетита, что, однако, не мешало ему быть относительно довольно симпатичным кареглазым парнем с забавной русой кудрявой прической.    В семье юриста и швеи он был единственным ребенком. И с самого рождения родители малейшую пылинку сдували с него, баловали и заботились о нем как только могли, исполняли любой его каприз, лишь бы был счастлив и ни в чем не нуждался ихний Фредичка. И это  можно было бы назвать образцовой семьей, но если бы не тот факт, что Фредерик был, так называемым «радужным ребенком» отчего его родители своей чрезмерной опекой взяли и избаловали его.   Из дома парнишка практически никогда выходил и улицы кроме как из окон своего дома не видал. А зачем ему, книголюбу заядлому, нужна была эта ваша холодная, мокрая улица, если дома всегда были тепло, еда и, что самое главное, огромная библиотека? Тем более, когда родители устроили ему домашнее обучение? Вот именно, незачем. А если вдруг чего, родители всегда почуют и сбегают в магазин или местную библиотеку за еще одним чтивом томиком о сказочных путешествиях сказочных долбаебов Лолбитов к Средиземному чему-то там. И это, чтобы, не дай Бог, не покалечился и не попал в неприятности их сына.   Продолжалось так до тех пор, пока (на тот момент 17-летний) Фредерик не прочел все, что можно было прочитать дома, а все свежепринесенные родителями книги не начали «улетать» в разряд прочитанных уже за 3 дня. Другого выбора, кроме как начать отправлять Фредерика в библиотеку, у них не осталось, так что те сначала возили его туда и обратно на машине, пока ¡ВНЕЗАПНО! Фредерику стыдно не стало и не начал ходить туда сам.   Ну сидел он там, читал книжки всякие, библиотекарей донимал вопросами по типу: «Как это забрали? А когда принесут!? Я без пятого тома шестой читать не буду!», пока однажды ему не приспичило прочитать «что-то эдакое», что он никогда не читал, например какой-нибудь научно-фантастический триллер про то как из за одного обиженного на весь мир программиста люди начали массово застрявать в лифтах (что бы это ни значило). Так он наткнулся на толстенную книгу неизвестного ему автора. «Джефф Ханеман. Сильный мира сего» — гласила обложка. Он потянулся за ней, уже взял ее, но тут ее схватила еще одна рука и потянула ее к себе.     — Извините, но что вы себе позволяете!? — полушепотом выругался тогда Фредерик.   Перед ним стояла высокая брюнетка с большими уродливыми очками. По ней было видно, что она тот еще книжный червь и книгу за просто так отказывалась отпускать.    — Я, вообще-то, первая ее выбрала! — вполголоса сказала она, потянув книгу на себя    — Вас сейчас выгонят отсюда за шум! — потянул ее уже на себя Фредерик    — Это мой любимый автор и мне она нужнее! — пробормотала она и еще раз попыталась вырвать ее из рук    — А мне жизненно необходимо с ним познакомиться! — все не сдавался паренек   И тут эти двое замолчали, лишь держась за сие несчастный предмет и злобно глядя друг другу в глаза, выжидая, у кого первым лопнет терпение и сдастся.     — А теперь чего? Будем стоять так весь день? — фыркнула она    — Вы не дали мне выбора.    — Либо вы уходите отсюда и отдаете книгу, либо я зову сюда библиотекаря!    — Хорошо, так и быть… совместно.   От такого поворота событий девушка впала в ступор, что было видно по ее округлившимся глазам.      — Чего-чего. Идем читать совместно. — прошептал он, легонько дернув книгу, как бы пытаясь повести ее за собой.   Она, не понимая, что это вообще было, пошла за ним, села за выбранный им стол и оба принялись читать. И поначалу им обоим было страшно некомфортно быть друг с другом: то один засмеется с «недальновидности» персонажа, а вторая начнет заступаться за него, то она же пробормочет: «Как, однако, нудно», а он: «Если это есть, значит важно».   И звали эту самую девушку Мэри Харрис. В представлении, наверное, тоже не нуждается. 23-х летняя худощавая и высокая брюнетка с немного подпорченным зрением… и собственно все.   Если родители Фредерика происходили из так называемого «пролетариата», то Мэри была дочерью стереотипных американских капиталистов. Мать — карьеристка, пошедшая на все законные и незаконные ухищрения ради собственного обогащения, а отчим — генеральный директор в одной технологической компании.    Родного же отца Мэри помнила смутно. Ей было всего 9, когда из семьи он был, если можно так выразиться, изгнан ее матерью и бабушкой по родительской маминой линии после того как его бизнес прогорел и он остался в огромных долгах. С тех пор она более его не видела. Единственным напоминанием о нем была печатная машинка, пусть и нерабочая, что тот так и не успел починить.     С тех самых пор ее беззаботное детство закончилось. Для матери она стала будто чужой, подброшенной. «Пошла вся в своего лузера папашку!» «Грязнокровная нежить — носитель неудач!» — так обычно говорила она о собственной дочурке.    Но как гласит народная мудрость: «Случилось падение — готовься к коллапсу», ситуация со временем не улучшилась ни разу. Ее маман выскочила за вышеупомянутого отчима и понеслось: Мэри отныне стала прислугой в своем доме, как либо шуметь и бегать, а следовательно и играть ей не позволялось от слова совсем, а с появлением младших братьев она была переселена из своей большой комнаты в маленькую каморку в полуподвале так как, видите ли: «Мышка сильно зажралась».    Друзей в школе у нее не было, игры были под запретом, про домашних животных и подавно, так что единственное место, где она могла «выпасть из реальности» это книги, что она читала все свободное время, иногда даже забывая про сон. Да и в душе ее теплилась надежда, что когда она починит ту машинку, она сама будет писать легкие любовные романы и сказки, как ее отец в те старые добрые времена.   Шло время, гайки ее нерадивые родители затягивали все туже и туже, что привело к тому, что Мэри (которой тогда недавно исполнилось 17) за три дня собрала все необходимые вещи, в том числе потащила машинку, разузнала где останавливаются и куда едут автобусы, выкрала все свои документы вместе с парой тысяч баксов и сбежала из дома. А дальше Мэри уехала на одном из автобусов на западное побережье, где надеялась начать новую, пусть и бедную, но зато свободную и счастливую жизнь.    Так девушка добралась до одного не особо крупного городка, где устроилась работать официанткой в единственной в округе забегаловке, а в качестве жилья сняла трейлер.   Так как собственные книги она позволить себе не могла, ибо каждый цент был на счету, она начала ходить в местную библиотеку, где в окончательном счете познакомилась с Фредериком.   Поначалу они встречались лишь там, но и то для того, чтобы вместе дочитать одну несчастную книгу. Но потом одна книга превратилась во вторую, а за ней и в четырнадцатую. Каждая их встреча оканчивалась тем, что их выгоняли из библиотеки во время закрытия, после чего те начинали бурно обсуждать прочитанное и излагать свои мысли насчет персонажей и сюжета в целом. И что самое характерное, за рамки литературы их разговоры никогда не заходили.    А дальше были бесчисленные совместные прогулки по городу, походы в кино, совместное прочтение книг, а следом за этим и совместное решение устроиться в пиццерию Фредди Фазбера…    В общем, нашли друг друга два одиночества. Один, которому нужен был компаньон, который бы полностью разделял его любовь к литературе и вторая, которой впервые за многие годы таки удалось найти понимающего ее человека, который к тому же готов выслушать все ее мысли.    

***

     — Ставлю каподастр на бас гитару… — с некоторой неуверенностью произнес Бонни, будто опасаясь открыть своими действиями новую черную дыру — Никогда… Никогда не делал так раньше.    — Да ставь уже, взорваться не должно. — ответил Шедоу — Сначала на третий лад поставь, а там дальше определимся.   Сегодняшняя внеплановая сессия, в отличие от предыдущей оргии инструментами, шла гораздо более продуктивно. Всего за час (не без помощи кое-чьих прямых рук из плеч) были повторно сведены и приведены в порядок все записанные треки, а теперь группа работала над новым материалом. Неизвестно, явление ли начальника народу произвело на них такое неизгладимое впечатление или что-то еще, но разнообразные идеи разной степени паршивости били ключом будто каждому настучали по мозгам ключом разводным.    — Пацаны, как оно вам?    — Я думаю, нормально, но… — запнулся Шедоу    — А включи-ка перегруз. — внезапно вмешался Бон — И «гейн» выкрути на пятерку…    — Ща попробую… Вот так?     — Не, убавь до троечки, звук слишком едкий. — поправил Бонни    — Да, едкий. Ща сделаю. — замешкался басист — А так лучше?     — Смени-ка позицию каподастра. Открытые ноты высоковато звучат.   Бонни, ничего не ответив, поменял положение сие «прищепки» и отыграл одну из своих партий.    — Это на втором ладу. — наконец сказал Бонни    — Пока это самое лучшее, продолжаем так. Дальше посмотрим как оно в микс ляжет. — заключил Шедоу.   Но тут случилась незадача: видите ли, Бонни искал подходящее, по мнению остальных участников, звучание баса, он взял и забыл мелодию, которую изначально играл. В итоге он начал выкручиваться как только мог, в частности начал импровизировать.    — Погоди секунду, сыграй то, что ты играл до того, как… — снова вмешался Бон    — Да пытаюсь я!   А теперь, дети мои дорогие, предлагаю вам прослушать урок о том, как не стоит записывать музыку в группе.    — Да-ра-да дыы-дылы-дылы… — начал напевать мелодию Шедоу   Совет №1: НИКОГДА (СЛЫШИТЕ!?) не напевайте мелодии и точка.     — Дык я же то же самое играю! Вот, послушай. — ревностно ответил Бонни, сыграв похожую партию.    — Что-ж… — тяжело вздохнул Шедоу    — Ну раз уже забыл, значит забыл. Пусть играет, что может… Один хер басуху в миксе слышно не будет… — вставил свои пять копеек уже Спринг   Совет №2: не говорите басисту, что его не слышно или не будет слышно потом. Вот просто не надо. Даже если в этой фразе не было некого «ЗлОгО уМыСлА».    – Ч-И-И-И-ГО!? НЕ НРАВИТСЯ - ДЕЛАЙТЕ САМИ!    — Блять, товарищи, остыньте, сука, ОБА ради всех! Бонни, не слушай этих слухачей, валяй как можешь! — вмешался в скандал Бон    — И ты, твою мать, туда же!? — рявкнул Спринг —  не срывай нам запись, а! Ты же опять...    — ЗАТКНУЛИСЬ ВСЕ!!! — попытался перкричать сие орущую ораву Шедоу, начав при этом громко хлопать в ладоши — Хорошо, ребят, пусть бас будет сейчас записан как есть. Это демо запись - доработать успеем.    — Ой, всё, ой, заткнулся да молчу, а то по шее получу...   Бас гитара в итоге была записана, а также была добавлена в микс. Далее на очереди была барабанная установка с которой (а точнее с владельцем которой) имелись некоторые трудности. Он мало того, что отрицал существование такого шайтан-устройства как метроном, так ещё и страшно плевался от обновки, которую ему, как бы он выразился: "Эти неучи в музыке навязали...".    — Щас чего!? САМИ заставили меня вкрячить это, а где МНЕ использовать — не сказали! А хотя чего? Ща будет вам сломанный колокол...    — Хорош ныть! Просто оттарабань хоть что-то, так сложно? — откровенно заебало надоело уже Бонни слушать нытье двадцатипятилетнего дошкольника.   Кислая мина, проявившаяся аки аллергия на лице Спринга, высказала все его отношение к сие процессии уровня Освенцима, но парень, собрав остатки своих яиц (а может еле нащупал в силу их размера), сделал глубокий вдох. В наушниках зазвучал трек и он заколотил, будто назло всем, на пределе своих возможностей, стараясь выдавать дикие и агрессивные пассажи одини охуительнее других.    — Шо, довольны, господа МуЗиЦиАнЫ!?    — Я думаю… — промямлил нахмурившийся Шедоу, но тут же изменился в лице — Материал более чем годный и мы оставим его прямо в таком виде.   После этих слов пошла уже очередь братьев записывать свои электрогитары. Обычно с этими двумя никаких проблем не возникало, ибо каждый знал свою роль и отыгрывал, что ему положено. И в этот раз все шло как по маслу, пока…    — Бля, мужики, отмотайте запись до момента, когда Спринг прямолинейно играл! — взволнованно воскликнул Бон    — А чего такое…    — Сука, не пизди и сделай что сказано!    Бонни, вообще не понимая, что это было и гадая, когда это Бон успел сожрать пачку "Озверина", таки отмотал пленку взад. Парень, только заслышав ритм, затряс своей патлатой башкой в ритм и начал наигрывать под него, судя по всему, только что придуманную им мелодию, постоянно меняя стиль игры и некоторые ноты.   А в это время Шедоу же сидел и нервно «курил в сторонке», разминая и перебирая пальцами. И его тревогу можно понять: весь этот ад ему предстояло заучить и записать без каких либо огрехов. И все же чего было у Бона не отнять, так это его умение написать и сыграть ритм партию любой сложности, хотя соло у него получались откровенно говоря не очень поэтому Шедоу взял и под шумок убрал их из микса.     — Пацаны! — заорал нерадивый гитарист — На запись ставьте!    Щелкнуло что-то в голове Шедоу от этих слов. Раз уж речь зашла за запись, то она наверняка затянулась бы минимум на полчаса ибо у его братца, ко всему прочему, также имелись некоторые проблемы с удержанием одного темпа. Остальные двое знали сие шайтан аппарат «на ты», тем более, у них было численное превосходство, на случай, если парень вдруг взбесился бы. Как итог: Шедоу тихо слинял с места, так как не был он готов прямо сейчас заниматься подобной содомией.