Одна стая

Алла открывает глаза, когда Максим на руках выносит ее из леса. Они оба в крови, ей выть хочется от боли, но заметив выражение мертвенно бледного лица Макса, заталкивает все чувства глубоко внутрь. Нельзя показать ему, насколько ей плохо. — Мась, ты как нашел меня? — спрашивает она слабо. — Ты кричала, — отзывается он, опуская ее на траву рядом с машиной, а сам скрывается за открытой дверью. Возвращается, разматывая бинт в свете фар. Алла вдруг понимает, что из ее плеча все еще идет кровь, и Макс так очевидно напуган всем этим, что действует почти как робот, перетягивая ее раны. — Ты говорила, тебя нельзя ранить. — Я так и думала, — честно отвечает Алла. — А убить? — у Максима щека дергается. — Это ты тоже точно не знаешь? Убить ее можно, и это Алла знает точно. Просто не думала, что это может сделать с ней волк. Плечо безостановочно пульсирует болью, и приходится стиснуть зубы, только бы не застонать. — Я не собираюсь умирать сегодня, — говорит она негромко. Тянется ладонью к его щеке, но останавливает себя. Лицо — единственное, что он пока не перепачкал в крови, пусть так и останется. Ее собственная одежда просто пропитана кровью. Разумеется, в машине есть запасная, все же они на охоту ехали, но в крови даже ее волосы, тело, нет никакого смысла переодеваться. Максим сам гладит ее по волосам, и Алла прикрывает глаза, чувствуя, что ее раны постепенно перестают кровоточить. Скоро затянутся совсем. — Макс... — Ты говорила, тебе не нужна защита. Если бы ты обратила меня, такого бы не случилось, — говорит он, то и дело проверяя ее раны. Обтирает кровь с ее лица салфеткой, впрочем, явно безрезультатно, скорее просто размазывает. — Я не обращу тебя, — в который раз повторяет она. Дорогу озаряют фары приближающейся машины, и та резко тормозит всего в нескольких метрах от них. Алла пригибается к земле, чтобы их не заметили, но водитель не мог их не заметить, потому что слишком хорошо видит в темноте. Маслякова-младшего Алла узнает по запаху, ни с чем не сравнимый запах вампира. — Вы кричали, что-то?.. — он осекается, заметив Максима. Зрелище, должно быть, впечатляющее: она вся пропитанная кровью, своей и звериной — это Масляков не учуять не может, и Максим рядом, тоже весь в крови, напуганный, но не так сильно, как следовало бы напугаться неосведомленному о вампирах человеку. — Смертный. Едва услышав его рык, Алла понимает, что рассиживаться и зализывать раны дальше не получится. Вампир готовится напасть, исполнить волю конклава — убить смертного, который узнал о них. В долю секунды она оказывается на ногах, с силой оттолкнув Макса к машине. — Заводи! Два раза повторять не нужно, когда она бросается на Маслякова, выпустив клыки, Максим уже прыгает за руль, поворачивает ключ зажигания. Каждое движение отдается болью, она бьет противника в грудь, и плечо словно спицами пронзает. Как же она отвыкла от боли, как разучилась ее терпеть. Драка с волком ее ослабила, но проиграть сейчас она не имеет права. Проиграв сейчас, она потеряет Максима. К счастью, Масляков к драке был явно не готов, и, хоть находится в лучшей форме, явно уступает Алле как в силе, так и в мотивации. Она впивается клыками в его бедро, разрывает плоть и отшвыривает к ближайшему дереву, молодая ель от удара ломается пополам. Алла не смотрит, смог ли ее противник встать, садится на пассажирское сидение, и Макс трогается до того, как она успевает захлопнуть дверь. Их слегка заносит на обледеневшей дроге, но деревья только быстрее и быстрее проносятся мимо окон. — Обрати меня, — говорит Максим спокойно, выжимая газ до предела. — Я смогу тебя защитить, — упрямится Алла. — В Истру? — Конечно. Не можем же мы в город. Да уж, какой им город в таком виде. Она достает телефон и набирает Валеру скользкими от крови пальцами — дежа вю — трубка едва не вылетает из ее рук. Тот отвечает сразу, и Алла сглатывает, даже не стараясь подыскать подходящие слова. — Валер, Масляков знает про Макса. — Который? — голос друга ровный, сосредоточенный, и его спокойствие частично передается и ей тоже. — Младший. Пока младший, но он, кажется, нас не преследует, а побежал папочке рассказывать. — Алла, вам конец. — Я сегодня убила волка и чуть не убила Маслякова. — Она косится на Максима, который не моргая смотрит на дорогу, а лицо его словно каменное. — Если понадобится, я любого другого разорву. — Ты знаешь, я не сомневаюсь в этом, — серьезно отзывается Валера. — Только в процессе твоих драк может статься, что защищать будет уже некого. Алла прислоняется лбом к холодному стеклу. — Заткнись. Заткнись и приезжай в Истру. — Я буду у вас так скоро, как смогу. Она отключает телефон и закрывает лицо руками, плечо до сих пор пульсирует болью, хотя уже чуть меньше. Нельзя было брать Макса на охоту. Но кто же знал... — Почему он приедет? — спрашивает Максим с непониманием в голосе. Он сжимает руль плотнее, кровь на его руках уже засыхает, и ладони липкие. — Потому что он мой друг. — Но это же меня будут убивать, не тебя. Таким спокойным он хочет казаться, таким равнодушным к смерти, что Алле хочется встряхнуть его за плечи. — Ты так и не понимаешь? — выдыхает она. — Ты мой. Никто не причинит тебе вред. Макс приоткрывает рот, но не говорит ничего, медлит. Алла сжимается внутренне. Он снова попросит его обратить? Уже столько раз просил, а она столько раз отказывала, ведь все еще так надеется, что этого никогда не придется делать. Надежда эта неизбежно слабеет с каждым днем. — Ты не должна рисковать жизнью из-за меня. — Она собирается возразить, но Макс непреклонен. — Нет, не перебивай. Я в этой ситуации не из-за тебя. Я полюбил женщину, и решил следовать за ней шаг в шаг. Взял на себя сопутствующие риски, они только мои. Ты не виновата в том, что оказалась для меня той самой, и не должна расплачиваться за это. — Ты не слышишь меня. — Алла вздыхает, перехватывает руль. — Посмотри на меня, я слежу за дорогой. Смотри. Максим наконец переводит на нее взгляд, и Алла в полной мере может видеть, как он напуган, как боится за себя и за нее, как при этом готов умереть, только бы ей не было снова больно. Как не понимает, что это невозможно. — Я тебя выбрала. Ты — моя стая. Мне все равно, виновата я в том, что кто-то хочет твоей смерти или нет, этого не будет. Я не дам им тебя у меня забрать. «Я люблю тебя». Максим касается ее лица невесомо, очень медленно кивает и накрывает ее руку на руле своей. Не отпускает, так и держит до самой Истры. Когда они тормозят у дома и выходят из машины, он подхватывает ее под локоть сразу же. Идти и правда тяжело, Алла опирается на него, стараясь устоять на ногах, не хватало еще, чтобы ему снова пришлось ее нести. Максим идет в душ вместе с ней, помогает раздеться, омывает бережно, тщательно намыливает густые волосы, и у нее слезы к глазам подступают от его заботы. Касания такие приятные, а вода под ногами густо-красная и долго-долго не светлеет. Макс старательно смывает с нее кровь и запах, остаются только уже слегка закрывшиеся раны по всему телу. Огромная на плече, все еще кровоточит, и Максиму приходится снова накрыть ее бинтом. Остальные меньше, от волчьих когтей на бедрах и животе, от зубов на руках. У Макса дергается дыхание. — Они заживают, ты же видишь. — Хотя она не уверена, что заживут полностью. Насколько хорошо регенерируют вампиры? С учетом того, что силы у нее есть, она напилась крови так досыта, что дня на четыре хватит. Максим притягивает ее к себе бережно, помогает одеться в футболку и брюки. Он словно чувствует, когда именно ей больно, и старается не касаться ран, но при этом все время обнимает, расправляет мягкую ткань на ее спине, отводит волосы за ухо. — Тебе больно, я же вижу. И скоро тебе снова придется драться из-за меня. — Ей не придется. Леонтьев снова попал к ним через окно, Алла уже почти привыкла к этому, а вот Макс до сих пор вздрагивает. Она крепче прижимается к Максиму, плевать, что это больно, а смотрит на Валеру теперь. — Что значит, не придется? — Я с Иосифом разговаривал, — медленно говорит тот. — Он сказал, что возможно получить... отсрочку. — Смертного приговора? — нервно уточняет Макс. — Лет на пятьдесят было бы отлично. Но Алла понимает, о какой отсрочке идет речь. Они хотят, чтобы она его обратила — не сегодня, так через год или пять. Кобзон согласится на такое без труда, весь конклав согласится, за исключением, разве что, Маслякова, но тому пришлось бы подчиниться воле большинства. Только вот делать Максима вампиром не входит в ее планы, ни сейчас, ни через пару лет. — Нет. — Алл, послушай, это шанс решить все миром. — Максим останется живым человеком, я так сказала, — повышает она голос. — Тема закрыта. Валера пожимает плечами и усаживается в кресло, закинув ногу на ногу. На нем снова сапоги на каблуках, это настолько в его стиле, что даже смешно. — Тогда ждем гостей. Алла поворачивается к Максу, берет его лицо в ладони. — Что бы ни случилось, мы справимся. — Я знаю, родная. Знаю. — Он целует ее пальцы. — Не бойся за меня. А вампира, кстати, можно отпугнуть серебром там или осиновым колом? Валера хохочет в голос, откидываясь на спинку кресла, и показывает серебряное кольцо на пальце, а потом добавляет уже серьезно: — Но если ты в Маслякова кухонный нож засадишь, он почувствует. Алла обеспокоено косится на Максима, кажется, тот серьезно воспринял план ножом обороняться. Она все еще надеется, что до этого не дойдет. Только бы они ехали сюда долго, только бы она успела набраться сил. Валера в одиночку с двумя не справится — двумя, если Масляковы с собой никого не притащат, а ведь могут. Или нет, гордость не позволит идти толпой на нее одну? Объятия Максима успокаивают ее и словно стимулируют регенерацию, хотя это, конечно же, совершенно невозможно. Но плечо действительно перестает тянуть так сильно, и повязка больше не пропитывается кровью. Время тянется невыносимо медленно, Алла зовет всех на кухню, готовит еду для Максима, это ее расслабляет как-то. Пока он ест, она курит, а Валера просто сидит, разглядывая их с любопытством. — Способности вроде твоих сейчас бы не помешали, — ворчит Алла. — В драке мне это не слишком поможет, — качает головой Валера. — Дар есть не у всех, а даже у тех, кому повезло, не всегда проявляется в первые годы. Представь, если твоим даром будет видеть вещие сны, сильно помогло бы? Хотя предвидение представляется довольно соблазнительной способностью, Алла понимает, что в текущей ситуации это вряд ли бы пригодилось. Разве что если бы она увидела накануне сон про эту охоту и никуда не поехала. Надеяться на то, что способности появятся, она уже перестала, Алла прекрасно понимает, что везет не всем. Но так хочется иметь хоть какие-то преимущества своего нынешнего положения. Вся эта болтовня немного отвлекает от мучительного ожидания. — Если все уже знают обо мне, какой смысл отбиваться от этой атаки? — говорит Максим, отодвигая от себя тарелку. — Следующие придут, ты не можешь защищать меня вечно. Обрати меня. — Парень дело говорит, — замечает Валера. Хочется заорать на них обоих, но на Макса орать у нее язык не повернется, а если кричать на Валеру, он еще не дай бог уйдет, и им тогда точно крышка. Алла переводит дыхание, тушит пятую сигарету за вечер. Разумеется, Максим прав, это логичный вопрос, логичный, но отвечать на него она не собирается. — Следующие не придут. Она звучит так убедительно, что они оба моментально ей верят и не задают вопросов, и Алла им благодарна. Другие правда не придут. Либо она проиграет и потеряет Макса, либо покажет конклаву, что те не имеют над ней власти, одно из двух, но все закончится сегодня. Никаких отсрочек и полумер. Они приходят под утро. Самый темный час — перед рассветом? Но зимой рассветы поздние, может быть, никто из них этот рассвет уже и не увидит. Алла старательно отгоняет темные мысли. Приближение врага она слышит издалека, хруст мерзлой земли под их ногами во дворе — хорошо, что эти двое не летают. По шагам без труда понятно, что их в самом деле только двое, а вот что Валера в доме они могут и не понять до последнего. Ветер сильный, прогоняет запахи, снаружи они не смогут его учуять и будут не готовы к двум противникам. Алла разминает шею до хруста, скалит клыки заранее, ее тело уже на охоте, и она боится, что Максу будет отвратительно это видеть. Он ни разу не видел полноценную охоту, каждый раз при нем она очень быстро останавливалась, теперь так не получится. Теперь при нем она будет убивать, ей самой это было предельно ясно с того момента, как их застукали в лесу. Едва приоткрывается дверь — на замок она не запирала, нет смысла — Алла бросается вперед, сбивая старшего из вампиров с ног, они вместе катятся кубарем с лестницы. — Я тебя не приглашала. — Мальчишка сегодня умрет, — шипит Масляков, стараясь дотянуться клыками до ее шеи. Алла тоньше и изящнее, ей не составляет труда увернуться. Но их силы почти равны, и она понимает, что победа вряд ли будет такой, как она себе представляла. Может, хоть у Валеры будет больше успеха? Но судя по грохоту и пыхтению наверху лестницы, это маловероятно. Они наносят друг другу удар за ударом, и рана на плече дает о себе знать, бить этой рукой труднее, бороться ей — труднее, и Алла всерьез боится, что упустит его. А стоит ему выбраться, как Максиму конец. Наверное, ей придают силы сейчас только волчья кровь и охотничий азарт, а потом ее противник вдруг выгибается назад, отпуская ее с криком. За его спиной стоит Максим, Максим поворачивает нож в спине вампира, и тот снова кричит от боли. Это не надолго. Лучше бы, чтобы Макс этого не видел, но любая секунда промедления может стать для них последней. Алла скалится, вжимая его в пол, руками удерживает его руки. — Ты не посмеешь, — рычит Масляков. — Ты пришел в мой дом. Ты напал на мою семью. — Она впивается клыками ему в грудь, один раз, другой, третий, очень быстро прорываясь сквозь грудную клетку. Сердце его она вырывает зубами и швыряет в сторону, противник под ней перестает дергаться и затихает. По губам струится едва теплая кровь, стекает по шее в вырез футболки. Вот она снова убила. В этот раз даже Максим не сможет сказать, что это не считается за убийство, она спланировала все заранее, она знала, как именно можно убить вампира, и сделала это намерено. Отпустив неподвижное тело, она отползает к стене, приваливается к ней спиной и закрывает глаза. Руки трясутся. Снова она вся перепачкана кровью, может, и не смывать ее больше никогда? Дикий зверь должен выглядеть как дикий зверь. А Максим сейчас уйдет. Но это ничего, главное — живой. Она слышит его удаляющиеся шаги, потом снова скрип пола вблизи, но глаз не открывает, просто не готова встретить его полный отвращения взгляд. А взгляд ведь может быть только таким сейчас. Влажное полотенце касается ее лица, смывая кровь, и Алла наконец решается поднять ресницы. Максим сидит рядом на коленях, взволнованный и бледный. — Наверху все тоже стихло, — говорит он тихо, омывает ее лицо, проводит пальцем по губам, из-под которых уже больше не выступают клыки. — Алла, ты... — Чудовище? — спрашивает она с усмешкой, в глаза ему не смотрит, просто не может решиться на это сейчас. — Нет. Ты сказала, что я твоя семья. Твоя стая, — он тянет ее ближе к себе и почти качает на руках. — Рано или поздно тебе придется меня обратить. — Нет. — Придется. Иначе я умру от старости или еще как-то. — Ты не умрешь в ближайшие лет шестьдесят, — Алла откидывается на стену снова, у нее совершенно не осталось никаких моральных сил. — Допустим. Думаешь, мне хватит шестьдесят лет с тобой? — он качает головой, потом протягивает ей руку. — Нужно встать. Узнать, что там с нашим вторым гостем. — Ваш второй гость сбежал, сверкая пятками, — хмыкает Леонтьев, перегибаясь через перила второго этажа. — Ты опасная женщина, Алла. В один прыжок он спускается к ним, мягко приземляясь на площадке, трогает носком ботинка обмякшее тело. Голова безжизненно заваливается на бок, а мертвые глаза смотрят в пустоту. — Масляков древний вампир, превратится в прах часов за восемь, вы не трогайте его лучше. А сердце сожгите. — Он касается здорового плеча Аллы и сжимает. — Ты была права, следующие к вам не придут. — Что со мной сделает Кобзон? — интересуется Алла почти равнодушно. Что-то хуже вряд ли уже может с ними приключится. Валера улыбается. — Ничего. То есть, поговорить захочет, конечно, но ничего не сделает. — Он медлит, словно бы прикидывая, нужно ли говорить дальше. — Алла, ты самый сильный вампир из всех, кого я видел. Может быть разве что Иосиф Давыдович мог бы с тобой потягаться, ты победила в трех драках меньше чем за сутки. — Я же едва живая... — Ты уникальна. Кобзон ни за что больше не позволит никому на тебя напасть, после сегодняшнего ты — элита. Ей хочется сказать «Да перестань», но Алла вдруг понимает, что он не подшучивает над ней и не дразнит, Валера это все — серьезно, он в самом деле считает, что она сегодня стала неприкасаемой. А значит, и Максим — тоже. *** Алла сидит на диване в огромном белом халате, и смотрит, как в камине догорает вампирское сердце. Максим снова помог ей помыться, у нее самой действительно совершенно не осталось сил, и она просто сидит, подтянув колени к груди, чуть привалившись на грудь Макса. Золотую цепочку с крестиком она сняла и теперь вертит в руках задумчиво, золото сверкает, ловит отблески огня из камина. Разве может она снова надеть его, если сегодня она спланировала и осуществила убийство? Если она вампир, живой мертвец? Алла мысленно заключает, что нет, не может. С талисманом придется расстаться, давно следовало это сделать. — Тебя правда не пугает, кто я? — спрашивает она шепотом. — Меня восхищает, кто ты. — Максим отводит локон с ее лба, открывая лицо. — Но больше всего меня восхищает то, что ты — моя. Мой человек, моя женщина. Вздохнув, Алла закрывает глаза и ныряет в пустоту, слышно только треск дров в камине и то, как размеренно бьется сердце Максима. По крайней мере в ближайшее время с ними ничего не случится, и это помогает ей расслабиться. Она сама не понимает, в какой момент проваливается в совершенно не нужный вампирам, но такой необходимый в этот вечер сон. Кобзон звонит ей через неделю, когда она уже почти расслабилась, когда они с Максимом уже навели порядок на даче, вычистив засохшую кровь из таких мест, где ее и оказаться-то не должно было. На какое-то мгновение у нее даже мелькает мысль поехать на встречу вместе с Максимом, но Алла отгоняет ее быстро, нечего ему делать в этом склепе. Она продолжает мысленно называть офисное здание «склепом», хотя с каждым разом находит все меньше мрачного сходства. — Ты всех удивила, — говорит Иосиф, едва за ее спиной закрывается дверь. Большой зал давит своей пустотой, Алла думала, он используется только для сборов конклава. — Даже меня. Садись, Алла, разговор у нас будет долгий. Она озирается, но в комнате нет стульев — только те семь, где обычно сидят члены конклава, центральный из которых сейчас и занимает ее собеседник. Алла проходит вперед и садится рядом, небрежно закидывая ногу на ногу. Это привычка со сцены, сначала — показная уверенность, а потом появится и настоящая. — Я надеялся со временем уйти на покой и отдать тебе свое место в конклаве, — говорит Иосиф прямо. — Кто же знал, что ты убьешь одного из нас. — Он атаковал мою стаю, — резко перебивает его Алла. Он хотел отдать ей место в конклаве, в голове не укладывается. — Место в конклаве того стоило. Кобзон тихо смеется. — Не припомню, чтобы разрешал тебе убивать вампиров, защищая смертных. Особенно сметных, которых ты по какой-то причине все еще не хочешь обратить. Валера говорил, мальчик не против. — Мальчику двадцать пять, — обрубает она. — Передумает. — Дело твое, Максим под моей защитой теперь, — резюмирует Иосиф небрежно. — Вернемся к конклаву: Маслякова надо заменить. — На младшего? — она морщится невольно. Младший Масляков все равно будет искать способы отомстить ей, а отомстить легче всего через Максима. Когда-то она перестанет за него бояться, или этот страх теперь с ней навечно? — На парня, которого за день дважды поколотили? Нет, это было бы стыдно. На тебя, Алла. — Я год всего вампир, — растерянно напоминает она. Место в конклаве — то, что даст им настоящую безопасность, и ей все равно, с какими трудностями это будет сопряжено. Спорить и кокетничать она не собирается, только уточняет коротко: — Вы уверены? — А ты уверена? Конклав — это ответственность. — У меня нет проблем с тем, чтобы брать на себя ответственность. Может, она уже и без конклава чересчур много на себя взяла, но что уж теперь. С этим она справится, она с чем угодно справится теперь. Разговор затягивается допоздна, как оказалось, конклав занимается огромным количеством вопросов, и она слушает это все жадно. Безопасность, политика, какие-то контакты с вампирами в других областях и странах. За прошедший год она почти здесь не появлялась, и практически ничего не знает о том, как живут другие вампиры, особенно по ту сторону океана. — Ты не пьешь человеческую кровь, наверняка теперь будешь пытаться продавливать эту позицию сверху. — Буду, — не скрывает Алла. — А вы будете продавливать свою. Кобзон смотрит на нее с добродушной насмешливостью, потом сжимает ее руку коротко и встает первым. — В четверг приходи с Максимом. Сделаем все официально, и твой статус, и его. — Ему тут нечего делать. — Успокойся, никто твоего Максима не тронет. Даю тебе слово. Слово. Стоит ли слово вампира чего-нибудь? Она сама давала себе слово сначала не убивать людей, потом больше не убивать, но смерти преследуют ее по пятам, никуда не деться от этого. Максиму она звонит уже из машины, неопределенно говорит, что Кобзон пригласил их на вечеринку, вдвоем. Макс смеется, говорит с ней голосом Иосифа, и на душе становится так легко... Ей кажется, она никого и никогда не любила так сильно. Или это чувство было каждый раз, когда она обманывалась? Она едет в «Балчуг», зная, что он уже ждет ее там. — Так это правда, ты теперь в конклаве? — спрашивает Максим с порога. Он забирает ее пальто и целует Аллу в уголок губ. — Откуда ты знаешь? — С Валерой говорил. — Он же тебе был Валерий Яковлевич, — усмехается Алла, обнимая Максима за пояс. — Да как-то вот... подружились. — Макс усмехается, снова ее целует. — Он заезжал в Останкино сегодня, передал мне ингредиенты для коктейлей, будем отмечать твои карьерные успехи «настоящей» «Кровавой Мэри». Алла вскидывает брови, но Макс уже тянет ее в гостиную, в бокалах действительно коктейли, и по цвету она понимает, в котором из двух есть кровь. Макс сделал ей коктейль с кровью? Да уж, то, что они с Валеркой подружились, имеет свои преимущества. Максим касается ее волос, чмокает в щеку. — За тебя? — За нас. — За нас, — соглашается Макс. Она отхлебывает и почти сразу хмелеет, коктейль этот почему-то имеет удивительные свойства. Алла кладет голову на плечо Максима и наслаждается тем, как он гладит ее плечо, как шумно вдыхает запах ее волос. — Зачем они хотят, чтобы я приехал на твою коронацию? Алла хохочет, приставляет ладонь с растопыренными пальцами к затылку на манер короны. — Коронацию? — Да, королева вампиров, — смеется Максим, его ослепительная улыбка озаряет помещение лучше любой лампы. — Я думаю, Иосиф Давыдович хочет обозначить, что ты один из нас, что тебя нельзя трогать. — Алла медлит. — Ты боишься? — Брось, чего мне бояться? — легкомысленно отмахивается Максим. — Мне даже любопытно с ними познакомиться. — Ты с половиной знаком, — напоминает она. — Как с людьми, а не как с высшими созданиями, — Макс тянет ее на себя мягко. — Кто там из красивых женщин, Ротару? — Провокация не удалась, она смертных воспринимает только как еду, — фыркает Алла. — Я надеялся, ты поревнуешь, — Макс целует ее в губы, долго не отрывается, и Алла удивлена, как ему только хватает воздуха. Она всегда ревнует его. Не к Софии, конечно, к молодым девушкам. К одной из которых он рано или поздно уйдет. К молодым и живым девушкам, да, она ревнует каждую минуту. Максим бережно гладит ее по щеке, прерывая беспокойные мысли. — Опять думаешь что-то тревожное? Глаза тебя выдают, — замечает он. Невольная улыбка трогает ее губы. Вот Максим уже умеет читать ее настроение и мысли по взгляду, по полуулыбке, иногда даже по тому, как она играет на пианино. Он чувствует каждую деталь, словно из них двоих это он — не вполне человек. *** Алла не уверена, что потянет грядущую концертную программу. Голос, ее потрясающий и послушный голос теперь снова ее подводит. Слишком много времени прошло с тех пор, как Максим вынудил ее напиться его крови, и эффект постепенно сходит на нет. Может быть, стоит отменить все? Она обсуждает это со своим директором по телефону, ехать в Москву ради этого разговора не хотелось бы. — Алла Борисовна, по некоторым выступлениям уже площадка согласована, мы договор подписали... — Там четыре города, это я отработаю, — соглашается Алла. — А остальное не подтверждай пока, я подумаю. Максим подходит со спины, обнимает ее, целует в шею, и приходится быстрее свернуть беседу. Макс смеется, разворачивая ее к себе лицом. — Срываешь мне переговоры... — Это намерено, — хмыкает он. — Я хочу поговорить с тобой о концертах. О крови. Он хочет поговорит о том, чтобы она пила его кровь, но Алла об этом разговаривать не хочет, качает головой только, запуская пальцы в темные кудри Максима. — Пока непонятно все, не хочу ничего решать. Ты голодный? Я жаркое приготовила. — Не заговаривай мне зубы, — Максим обнимает ее крепче. — Ты просто в следующий раз будешь не при мне разговаривать, я и не узнаю, что ты все отменила. — А чего ты так волнуешься, собственно? — она дергает плечом. Увести разговор в сторону денег кажется логичной идеей. — Я зарабатываю не только концертами, помнишь, чипсы, корпоративы, сборные фанерные концерты, ничего со мной не сделается от отмененных выступлений. Максим качает головой — Как будто я за деньги твои переживаю. — Он хмурится. — Я много зарабатываю, по мне — хоть вообще не работай, плевать я хотел. Если это твой выбор. — Иди ешь тогда, — подытоживает Алла, первой направляется на кухню, чтобы накрыть на стол. Они действительно часто ужинают вместе, он едой, она — тем, что сберегла с охоты. То, что Максиму это никак не портит аппетит, Алла воспринимает как высший комплимент ее кулинарным способностям. Едят они спокойно, и ей даже кажется, что Максим успокоился на счет концертов, но едва они заканчивают, и он встает, чтобы помыть посуду, тема снова всплывает. — Я так понял, человеческая кровь тебе нужна раз в пару месяцев. — Она мне не нужна. Он стоит у раковины, не видит ее, и даже раздраженно посмотреть на Макса нельзя сейчас. Удобный момент он выбрал. — Ты скоро петь не сможешь. Ты певица, Алла. — Допелась. — Я не понимаю, я реально не понимаю, в чем проблема взять у меня кровь? Донором можно быть раз в два месяца, а тебе нужно меньше, чем взяли бы на станции переливания. Это безопасно для здоровья. Алла откидывается на спинку стула и закуривает. Не отвечает ничего, и Макс даже оборачивается на нее коротко. — Не молчи. — А что тебе сказать? Ты не еда, ты мой мужчина. Она помнит, как отзывались другие вампиры о смертных, чью кровь пьют. Как о животных, даже если среди других смертных у них есть близкие друзья. София всегда только так о них и разговаривает, и ее слова настойчиво стучат у Аллы в висках. Нельзя поступать так с Максимом. — Если бы тебе требовалась пересадка почки, я бы тоже предложил, — замечает Максим сосредоточенно. — Это одно и то же. Тебе нужна кровь, я могу ее дать. Это не сложно, не опасно. Он убирает тарелки, тщательно вытирает руки полотенцем и поворачивается к ней, садится напротив и берет ее ладони в свои. На самом деле это опасно, конечно, в прошлый раз она каким-то чудом его не покалечила. — Ты думаешь, что если будешь брать мою кровь, то станешь относиться ко мне хуже? — Может быть и такое, — не скрывает Алла. — Не может. Она лишь закатывает глаза, и Макс продолжает, его голос обволакивает ее душу пуховым одеялом. — Я думаю, это только сблизит нас. Я думаю, что мы оба уже могли убедиться в том, что любим друг друга, и такая мелочь этого не поменяет. — Это не мелочь. — Алла не знает, как выразить это словами. Высасывать из него жизнь, становиться паразитом даже если он разрешает... это слишком, больше, чем она может вынести. С Максимом она хочет быть нормальной. Человеком, женщиной, не кровопийцей. Максим прижимает ее к себе очень нежно, так, словно если сожмет сильнее, то сделает ей больно — но сделать больно физически он вряд ли сможет. Сказанное им в полной мере доходит до нее не сразу. «Любим друг друга». А ведь она так и не говорила этого, ни разу вслух не сказала, а Максим понял ее без слов. — Ты смотришь на это так, словно мы чужие. Словно ты будешь пользоваться мной, но я просто хочу сделать твою жизнь лучше. Разве это плохо? — Ты делаешь мою жизнь лучше. Он делает то, что с ней сейчас происходит, жизнью, но сказать такое вслух Алла не решается. Слишком много «но» у этого его предложения. Слишком много «против». Кроме очевидных этических моментов она не думает, что сможет сдерживаться каждый раз, рано или поздно она сорвется и ранит его или, не дай бог, убьет. Алла знает, что если скажет об этом, Макс будет с ней спорить — и она не говорит. Потому что слишком хорошо помнит липкий страх, в который окунулась, когда вцепилась в его порезанную руку в той гримерке. Максим касается ее шеи губами, вырывая из раздумий. — Скажи вслух. Если у тебя есть аргументы, я хочу иметь возможность на них ответить. Это честно. Честно и неприятно, и Алла отстраняется от него, закидывая ногу на ногу, чтобы Максим не мог подвинуться к ней ближе. — Вампиры не хищники, а паразиты, — говорит она спокойно. — Я не хочу чувствовать себя так с тобой. Пение того не стоит. Максим встает, обходит ее стул, подходя со стороны спинки, наклоняется и целует ее в висок. Вот же упрямый. — Я не думаю, что ты паразит или хищник. — Он привычным жестом отводит прядь ее волос в сторону. — Ты моя женщина, и я хочу тебе счастья. — Если я убью тебя... — Ты никогда не убьешь меня, — отрезает Макс. — Перестань, это бред. Произошел несчастный случай. Однажды. Давно. Ты не смогла проконтролировать еще не до конца знакомые тебе инстинкты, и человек погиб. Это ужасно, это трагедия, и это не имеет никакого отношения к нам. Дважды ты чуяла мою кровь, и оба раза смогла сдержаться, хотя тогда на кухне ты была голодна. — Ты не можешь этого знать. Не можешь, потому что я не знаю. Алла смотрит на него, в его потрясающие зеленые глаза и думает только о том, что не вынесет его смерть. Валера и Иосиф говорят, она сильный вампир, но она просто женщина, которая боится потерять любимого человека. — Хватит за меня бояться, — устало говорит Макс. — Это невыносимо. Сначала ты боишься, что я найду себе смертную, потом — что меня убьет Масляков, теперь я уже под защитой конклава, и ты боишься, что ты сама причинишь мне вред. Это выводит из себя. Серьезно. Прекрати это. Она смотрит на него внимательно, и перед глазами крутятся все ее прошлые отношения, в которых она тянула, заботилась, вкладывала душу, только бы не остаться одной, и каждый раз это заканчивалось разбитым вдребезги сердцем. А Максим... с ним по-другому все. Он говорит, что она может не работать, и, разумеется, она не рассматривает этот вариант серьезно, но приятен сам факт того, что он не просит от нее каких-то карьерных успехов. Все остальные — просили, всегда. Саша хотел, чтобы она больше зарабатывала, Женя — чтобы больше работала и не уходила в отпуск, Филипп — чтобы раскручивала его как можно активнее, а Максим говорит, чтобы она не защищала его, говорит, что защитит ее сам. Он говорит, что они любят друг друга, словно для него это непреложная истина, что-то, что просто есть, как небо, и не изменится никогда, поэтому ей не нужно доказывать свою любовь, а ему не нужно ее добиваться. Так просто это, подозрительно просто, как будто не может быть правдой. Но и сомневаться в Максиме у нее нет ни одной причины. — Я постараюсь, правда, — говорит она тихо. — Спасибо. — Макс обходит стул снова, очевидно стоять согнувшись у спинки было не слишком удобно. Он по-хозяйски поднимает ее ноги, садится суть сбоку и кладет их себе на колени. — Почему тебе трудно? Просто потому что я смертный? Так обрати меня и покончим с этим. — Никогда, — шепчет Алла, прикрывая глаза. — И дело не только в этом. Я разучилась... доверять. Максим тянется к ее руке, сжимает в своей. — Я не прошу доверять мне, если ты не можешь. Что может случиться, если я вдруг тебя обману или исчезну? Она хмурится непонимающе. Что случится? Ее сердце будет разбито снова, но она переживет. Она переживет что угодно, кроме его смерти. — Странный вопрос. — Ответь, пожалуйста, — мягко говорит Максим. Алла вздыхает, поднимает ресницы. — Я отпущу тебя, буду расстроена, зла, но в результате рада, что ты счастлив, — говорит она честно. — Что это за вопрос в любом случае? — То есть если я тебя обману, ничего страшного не случится, — резюмирует Максим. — Своим страхом ты изводишь и меня, и себя. Давай согласимся, что я тебя предам, что уйду. Я не верю, что это случится, но для твоего спокойствия давай представим. Я уйду. Это все временно. Насладись моментом, пожалуйста. Алла усмехается, наклоняется вперед и упирается лбом в собственные колени. Как ему только это все в голову пришло? Но Максим прав, даже там, где этого не осознает. Он в самом деле со временем ее оставит, именно это и есть одна из главных причин, почему она не будет обращать его. Никакого вреда в том, что они будут оба наслаждаться каждой секундой, не будет. После обращения в вампира она как-то забыла, впервые в жизни забыла о том, что жизнь короткая и конечная. Да, физически для нее все изменилось, но ее жизнь с Максом — короткая и конечная. Нужно жить также, как и всегда, пусть в конце будет больно, оно того стоит. Пока что она рада хотя бы тому, что он ненадолго оставил разговор об этом идиотском донорстве. Максим же о своей идее, очевидно, не забыл, и это выматывает. Скоро он снова спрашивает, и у Аллы кончаются аргументы, потому что в глубине души она хочет согласиться с ним. Хочет согласиться — но не может. Это просто будет не честно по отношению к нему. — Ты ведь знаешь, что я могу тебя спровоцировать? — хмыкает Макс самоуверенно, обнимая ее одной рукой. — Если ты это сделаешь, мы расстанемся. Она серьезно говорит, это слишком большая опасность, и Максим очевидно улавливает, что она совсем не шутит. — Ладно, ладно, извини. — Он прижимается губами к ее виску. — Извини. Я не буду так делать, это было бы нечестно, ты имеешь право выбора. Так он думает, что она не соглашается, потому что он ее понуждает? Алла закрывает глаза, наслаждаясь тем, как он касается губами ее век. — Если я не смогу остановиться... — Ты сможешь. Ты не причинишь мне вред, — уверенно говорит Макс, сжимая ее в объятиях сильнее. — Пожалуйста. Я очень хочу сделать это для тебя. Алла. Он проводит рукой по ее волосам, отводит их назад. Она берет его руку, гладит пальцами. — Уверен? — Абсолютно. Она сначала касается его запястья губами, гладит вены языком, тщательно следя за реакцией Максима, но он даже не напрягся, не двигается, только безмятежно наблюдает за ней. Он потрясающе пахнет, Алла ведет носом по его коже. — Ты меня возбуждаешь, — бормочет Макс, запрокидывая голову к потолку. Алла отрывается от его руки и открывает рот, клыки выдвигаются медленно, она проводит по ним языком — острые и крупные, готовые вцепиться в жертву. Вряд ли это зрелище способно выглядеть возбуждающе. — Ты боишься? — шепотом спрашивает Макс, ловит ее взгляд. Каким-то чудом ее вид сейчас не пугает его, наоборот: — Ты очень красивая. Большим пальцем он касается ее губ, ведет вверх к скуле, буквально вжимаясь запястьем в хищный приоткрытый рот. Она вонзает клыки в его плоть неспешно, опасаясь, что он дернется, и случится катастрофа, но Максим сидит, не шелохнувшись, и она ощущает вкус его крови во рту. Соленая карамель — солоновато-сладкий, тягучий, и Алла опять закрывает глаза, наслаждаясь. В прошлый раз она не распробовала его толком, жажда мутила ее сознание, а теперь можно почувствовать каждую нотку. Его кровь не похожа ни на чью другую, и отстраниться сложно, но Алла все же заставляет себя разжать зубы, откидывается назад, и Максим тут же подается ближе, другой рукой касается ее щеки. — Ты была другая сегодня, — замечает он. Алла сглатывает, трясет головой, стараясь прийти в себя, и закрывает следы от укуса платком, зажимает рукой сверху, чтобы кровь поскорее остановилась. — Другая? Она была осторожнее, чем в прошлый раз, но тем не менее, не понимает, что именно Максим имел ввиду. Глаза постепенно возвращают свой цвет, клыки плавно уменьшаются, прячутся за губами. — Нежная, — объясняет Максим, целует ее невесомо. — Как ты могла думать, что можешь мне навредить? Он улыбается, касаясь ее, и Алла не спорит больше, просто расслабляется, тает под его руками. — Нежная? Я же пила твою кровь... — Очень нежно, почти эротично, — усмехается Максим, прижимая ее к себе опять. Судя по всему, он на полном серьезе это говорит, хотя для Аллы это все равно странно. Она невольно вспоминает, что ей сказал Лещенко о сексуальных играх и укусах в шею. Но кусать Максима в шею она точно не собирается, что до эротического подтекста, то, очевидно, что-то в этом в самом деле есть. Ей самой трудно сказать — сегодняшний эксперимент оказался слишком волнительным, чтобы думать об эротике.