Nosferatu

Александр совершенно не знал, что ему делать с этим страхом, который его охватил, словно неудержимый огонь, и который нельзя было подавить. Мгновение Кирилл смотрел в сторону только что захлопнувшейся двери, а затем вдруг подумал о чём-то, и лицо его стало ещё более сосредоточенным, а взгляд безостановочно что-то просчитывал — будто в этот момент он вёл шахматную партию против очень опасного игрока и любая ошибка могла оказаться непоправимой. Только в сложившемся положении оставался единственный ход, одновременно приводящий к нежелательному риску и сохраняющий шансы на победу. Кирилл выдохнул, наконец приняв решение, и сжал его плечо: — Я отойду ненадолго. Александр ответил лишь расфокусированным, рассредоточенным взглядом, не сразу услышав его. «Расставим ему сети по всему Петербургу, — Лена адресовала улыбку Кириллу. — Мы не одни, так что шансы довольно-таки велики». — Саша? — Да… да, конечно. Я буду здесь, — он отстранённо кивнул. Кирилл оставался с ним где-то с минуту; затем устремился к двери и оставил его одного. Александр измученно опустил голову на сцепленные руки. Кирилл и охотницы, по всей видимости, довольно неплохо знакомые с ним, будто стояли с одной стороны от него, а с другой оставалась лишь дымка воспоминаний, его образ, помещённый в дрожащую, хрупкую сферу, которая могла вот-вот навсегда расколоться, разбиться. Что, что Александр должен был сделать? Позволить всему течь своим чередом или вмешаться? Забыть свою прошлую жизнь или забыть самого себя? Кто победит, если Ярослав встретится с ними лицом к лицу? Насколько он предполагает, что может столкнуться с опасностью? Насколько они опытны и насколько велики их шансы расправиться с ним? И какого исхода желал бы он сам? Александр зачем-то бросился вперёд, к окну, и распахнул его, словно мог найти там, за горизонтом, ответ. Ярославу могла грозить смерть, если он ещё был здесь и если он совершенно не знал… Александр должен был просто довериться Кириллу, его союзникам, должен был укротить тот огонь, что разливался внутри обжигающей болью. Должен был просто отсечь леденящий кровь страх. Должен был просто идти на свет. Он несколько раз пересёк комнату широкими стремительными шагами. Нет, нет, он должен… Он должен был немедленно предупредить его. Защитить, даже если придётся шагнуть во тьму. Дать возможность укрыться, исчезнуть. Даже если такой его выбор окажется всем известен, почти очевиден — важнее быть честным с самим собой и не предать того, кто давно был гораздо большим, чем Александр мог когда-либо признать даже перед собой. Солнце тонуло в огненно-алом пространстве заката. Он тотчас бы устремился туда, если бы только имел крылья, и вмиг достиг того, кто, наверное, всё ещё его ждал. Если бы он только имел силы на это, он сам, в одиночку, противостоял бы всем тем, кто собирался расставлять свои капканы, ловушки и сети. Александр не имел никакого понятия, как возможно было загнать в угол немёртвого, но если охотники в этом преуспевали, тогда и теперь вероятность успеха… Нет, он не мог им позволить. Его действия и его выбор могло диктовать лишь то, что он по-настоящему чувствовал. Чего стоили доводы логики и рассудка, если он не был способен принять их, и те несомненные истины, которые он подсознательно отвергал? Он больше не мог убегать от признания и принятия настоящих потребностей и желаний, только в силах которых было примирить его с самим собой. Если зверь сам желал быть пойманным тем охотником, что неотступно его настигал, тогда ему следовало сдаться, покорно шагнув в западню. Помоги мне не отступить, не дать страху меня сковать, словно просил Александр, обращаясь к тому, кто всегда слышал его. Я должен снова тебя защитить, отвести неизбежный удар от твоей груди, и совершенно плевать, безрассудно ли это, безумно ли или бесчеловечно. Когда мир сходится только в одной точке, в одном взгляде — кто выберет это разрушить, спасая какой-то абстрактный, чужой мир, в котором не сможет существовать? Если бы только он мог взлететь, оставляя земное, и вознестись к любой цели, любой своей неисполнимой мечте, он всё равно устремился бы к тому, кого теперь призывал. Он прошептал его имя один, другой раз, и сомнения разом исчезли. Его истинный выбор всегда был одним. Александр невольно вздрогнул, когда совсем рядом с ним из пустоты выросла тёмная тень. Ярослав появился спустя мгновение, и в глазах его горело что-то, что он едва мог сдержать. Был ли он всё равно что чудовищем, существующим только во тьме, или низвергнутым ангелом, так мечтающим обрести свет, Александр теперь был готов и способен стать для него тем, кто навсегда развеет сковавший его мрак. — Когда я нашёл тебя, то ледяной холод, объявший меня, весь исчез, — тихо проговорил Ярослав, прильнув со спины и обняв. Его сердце не билось, но в этот миг это очень легко было в это поверить. Его черты оставались безжизненными, но хранили в себе тени когда-то присущей ему красоты. — В существовании без тебя ничто не имеет значения. Каким-то образом их руки оказались переплетены. Александр прикрыл глаза. Всё стремительно катилось в бездну; но, может быть, так и должно было быть. Может быть, так было необходимо, чтобы они оба смогли взлететь выше. — Я должен тебя оттолкнуть, — Александр развернулся в его руках и провёл ладонью по бледной щеке, словно подавшейся к нему ближе. — Но я больше не могу бежать от себя самого. Если единственный выход — шагнуть во тьму, то… пускай будет так, — выдохнув, сам прижался лбом к его лбу, пропустив между пальцами алую прядь. Ярослав теперь смотрел на него будто неверяще, не расцепляя рук. Его голос исполнился некой внутренней силы и твёрдости, его голос звучал из любой точки пространства, его голос не подчинял, не пьянил, но увлекал за собой, к себе: — Эта тьма даст нам с тобой бесконечное наслаждение вне власти времени, вне власти Бога, который никогда не был к нам справедлив. Наша любовь не прервётся, когда кто-то из нас потеряет другого, потому что ты примешь моё бессмертие, которое долговечнее звёзд, которое принадлежит только тебе одному. Моя кровь станет твоей кровью, — Ярослав чуть отстранился и соединил их руки ладонь к ладони, глядя на них с абсолютным восторгом, — мы станем одним, и, когда солнце исчезнет, когда твой прежний мир для тебя перестанет существовать, наши чувства останутся неизменными. — Он перестаёт и теперь, — Александр наконец мог не думать, не вспоминать, не тревожиться о чём-либо ином. Его… его ангел смерти и темноты оставался совсем рядом, и наконец это было единственным, что имело значение, единственным, к чему он сам всё это время шёл. Ведь они столько столетий искали друг друга. — Мой мир без тебя уже давно растворяется словно в тумане. — Я с самого начала знал, что всегда остаюсь в твоих мыслях, что бы нас ни разделяло. — Я каждый раз уходил от тебя… — Но теперь ты можешь дать волю своим чувствам. Нет ничего, что сильнее бессмертной любви, — Ярослав притянул его так, что теперь их дыхание стало бы на двоих одним, если бы они оба были способны дышать. Александр практически сделал последний шаг, что ещё разделял их, — но только вдруг выставил между ними ладонь, бросив с грустной усмешкой: — Бессмертной любви? Что насчёт того, что сейчас за тобой охотятся, Ярослав? Он уже отступил, но его потянули за руку. Усмешка на мёртвых губах вовсе не была хоть немного печальной — напротив, уверенной и предвкушающей: — Ну пусть попробуют поиграть со мной, если готовы рискнуть жизнью. Едва ли в их силах стать хоть и в одну четверть равными мне, — что же, кажется, Ярослав не допускал даже тени сомнения. Хорошо. Александр сейчас просто верил ему. — Если мы вместе шагнём в вечность, мы будем принадлежать лишь самим себе. Наконец мертвенный холод коснулся живого тепла — всё смешалось, слилось, наконец все преграды и страхи разрушились, наконец они оба смогли по-настоящему стать друг для друга всем миром. Ярослав вжался, вплавился в него с такой силой, как будто боялся ещё раз его потерять, отпустив хоть на миг; одновременно с такой осторожностью, будто боялся не совладать с собой и неосознанно причинить боль. Александр просто целовал его снова и снова, желая его защитить, желая быть защищённым им, желая сильнее открыться ему и узнать его до конца. Ярослав спрятал лицо в изгибе его шеи, беспорядочно, безостановочно проводя по спине ладонями; Александр одной рукой накрыл его затылок, другой вырисовывал что-то на чёрной ткани. Они оба почти не двигались, ничего не говорили, и больше не требовалось никаких слов. Они оба зашли слишком далеко, чтобы вновь отступить, и они не собирались останавливаться теперь, когда видели только друг друга. Александр аккуратно стянул с него плащ, оставляя в белой, как хлопья летящего снега, рубашке. Будто одновременно считав мысли друг друга, они синхронно шагнули по направлению к спальне, в один миг добрались до кровати, и Ярослав потянулся к чужой шее, ещё не выпуская клыков — лишь тепло касаясь своими почти ледяными губами. Они перевернулись, и Александр сам расстегнул мелкий ряд пуговиц, обнажая его кожу; с намёком коснулся его груди — и, улыбнувшись, поняв это намерение, Ярослав царапнул её так, что на ней показалась тонкая алая линия. «Моя кровь станет твоей кровью», — словно проговорил он вновь, словно проговорили они вместе. Их сознания, чувства, как и они сами, теперь были неразделимы. Александр коснулся его выступившей крови языком и губами, впиваясь, глотая, как если бы уже сам был вампиром. Теперь оставалось позволить ему сделать это же самое, позволить вкусить своей и принять свою судьбу — и тогда вечность навсегда соединит их. Ярослав вовсе не торопил его с этим, пока просто закрыв глаза, наслаждаясь их близостью, наконец в полной мере осознавая её, осознавая бессмертие их пронесённой сквозь столько веков любви… — Убери от него свои руки, немёртвый! — прогремел очень близко раскатистый женский голос. — Саша, уходи от него! Сквозь ускользающую пелену объявшей их страсти Александр отстранённо подумал, что… кажется, второй голос принадлежал Кириллу. Но что тот мог делать здесь?.. Александр застыл, не вполне понимая, куда должен… что ему нужно… Однако Ярослав сам легко оттолкнул его от себя; Ярослав в одно мгновение возвысился на кровати, рассмеявшись им всем в лица: — Так вы полагаете, что вы поймали меня? Глупцы, уже ничего не изменить, — он спрыгнул на пол. — Он теперь принадлежит мне, а вам лучше отсюда убраться, пока ещё живы. Свой главный трофей в этой битве я уже получил. — Это только начало, ублюдок, — бросила… вероятно, Агата, выставив руку вперёд: через секунду на её врага устремился сгусток огня, но Ярослав легко уклонился. — Уж поверь, тебе больше никого не удастся убить, тварь. Александр, ещё находясь на кровати, воспринимал всё как будто сквозь стену тумана. Он словно не мог сконцентрироваться ни на чём — лишь заметил, что теперь в спальне присутствовало не меньше восьми человек: Кирилл, Лена, Агата стояли в самом центре, вооружившись огнемётами и выставив впереди себя распятия, будто щиты; по обеим сторонам их страховали мужчины с холодным оружием, изготовленным из серебра; молодая очень гибкая женщина, будто змея, подбиралась к его Ярославу с молитвословом; двое её ровесников торопливо чертили что-то по краям комнаты и опрыскивали, по всей видимости, святой водой. Ярослав рассмеялся и совершил точный выпад: молитвослов выпал из рук девушки, и она спешно шагнула назад, доставая из рукава нож. Охотники рассредоточились по всей комнате, постепенно смыкая круг вокруг своей цели. Кирилл краем глаза поглядывал на друга, может быть, стараясь понять, насколько тот сейчас принадлежал самому себе. Ярослав, оставаясь только в расстёгнутой белой рубашке и узких штанах, будто делающих его ещё тоньше на вид, всем собой излучал превосходство над множеством хорошо подготовленных, натренированных, вооружённых, но всё-таки смертных людей. Это было закономерностью, точно знал Александр, потому что теперь, когда они наконец воссоединились, Ярославу никто больше не должен был причинить вред. Если только они попытаются его убить, не позволят уйти — тогда Александр сам бросится перед ним, защищая. Да, если только они… — Никого не убить? Тогда что насчёт этой? — между тем Ярослав всё-таки настиг молодую противницу, вывернул ей руку, отобрал нож и… проломил хребет с тем же самым усилием, с каким человек был способен сломать очень тонкую сухую ветку. Она закричала, и Ярослав, дьявольски улыбнувшись, метнул этот нож ей самой в горло, одновременно отражая удар сзади. Александр вдруг посмотрел на него с выражением абсолютного ужаса. По хрупкому, прозрачно-бледному и почти человеческому лицу его ангела будто на миг пошла рябь. — Ну, кто следующий? Новую огненную волну он не встретил никак: лишь сделал шаг назад и совсем исчез, а оказался в другом конце комнаты, неожиданно сжав горло человеку с водой и удерживая его так, пока тот не лишился чувств. — А ты неплохо владеешь собой, — успела отметить Агата, следя за ним очень внимательно. Пожалуй, она единственная всё это время держалась так, будто была с ним на равных. — Ведь тебе явно не меньше сотни-другой лет, верно? — А, вижу, ты, охотница, недооценила меня, — Ярослав атаковал Лену, и, хотя ей удалось защититься, она прикусила губу до крови от удара, поразившего её плечо. Губы вампира искривились в усмешке: ведь он всё равно попал в цель. — Твои жалкие познания так смехотворны. Пытаетесь уничтожить меня божественной силой, — он указал на кресты, — только ваш Бог давно мёртв! Когда тьма побеждает свет, когда мы повергаем вас, как Он может помочь вам? Как Он помогает вам, когда вы исступлённо, потерянно молите о спасении умирающего? — Твои пафосные речи, немёртвый, помогут тебе ещё меньше, когда ты окажешься лишь разложившимся трупом, ну то есть… Агата ловко ушла с пути его нового непредсказуемого броска. — …тем, кто ты и есть! Он сделал несколько мгновенно сменяющих друг друга прыжков сквозь пространство, как будто хаотично мечась внутри того вычерченного круга, какой сотворили двое охотников, один из которых теперь не дышал. Играл ли он с ними или искал хоть какой-нибудь выход отсюда, но только не мог найти?.. — Вы, смертные люди, — не кто иные, как только ничтожные, жалкие черви, — провозгласил он, распалившись. — Меня ждут столетия впереди, моя смерть давно в прошлом, и скоро, когда ваши дети будут вот так же наивно стремиться покончить со мной, вы будете смотреть на меня из своих могил! Вечная жизнь никогда не прервётся. Пара кинжалов скрестилась в попытке двойного удара, но Ярослав и теперь был свободен, раскован, стремителен, неодолим. Его горящие синие глаза точно налились кровью. Этот бой продолжался ещё несколько напряжённых минут, и ещё один охотник похоже, что был убит, а второй, что чертил круг, тщетно пытался остановить кровь, фонтаном бьющую из груди, пока и сам не упал замертво; Кирилл тяжело дышал и в большей степени предоставлял опору для Лены, теперь не способной биться и вполсилы, чем участвовал непосредственно в сражении. Ярослав явственно напоминал демона, сотканного из самого огня, демона, алчущего бесконечных убийств и страданий для собственного торжества. Наконец он устремился к Кириллу с предвкушающей, безжалостно-хищной улыбкой: — Именно ты в своё время расправился с той, кто была обращена мной, не так ли? Он отступил назад и одним движением выдернул нож из шеи убитой им охотницы — его первой сегодняшней жертвы. Он обращался с ней так, словно с брошенной неживой вещью: с презрением толкнул ногой, когда нож оказался в его руке. Скольких ещё он вот так?.. Четверо выживших в схватке практически не шевелились, неотрывно за ним наблюдая и переводя дух. Огонь повредил большую часть этой комнаты, под ногами лежали бездыханные тела, и стоял совершенный погром; сам Ярослав выглядел почти в точности так, каким в пылу страсти опускался на эту кровать, только волосы были чуть больше растрёпаны, а ладонь крепко сжимала оружие. — Что ж, пришло время принять её участь, — он занёс нож, будто нехотя отмахнувшись от очередной порции пламени, полыхнувшего рядом. Лезвие оцарапало дрогнувший подбородок, и клыки носферату видимо удлинились. Тем, что действительно смогло его остановить, оказалась рука Александра, нетвёрдо опущенная ему на плечо: — Прекрати! — его голос был хриплым, негромким, но резким и непримиримым. — Достаточно жертв, Ярослав. Он не твой враг. Ярослав обернулся, и его глаза, его глаза, не сохранившие ни следа былой нежности, сверкнули чем-то болезненным: — Ради него ты готов встать на их сторону, отвергая меня? — воскликнул он, будто потеряв над собой контроль. Александр молчал, тяжело дыша, будто и сам противостоял ему всё это время. Ярослав медленно опустил руку. — Что ж, хватит этой игры. К сведению всех вас, я не низшая нежить, которую может остановить это, — он указал на границу круга, на самом деле не представляющего для него серьёзного препятствия или угрозы. Ему станет лишь неприятно шагнуть в тень, прорываясь сквозь эту незримую стену: всё же молитвы и всё, что было от них производного, могли удержать только слабого, неокрепшего носферату, какой была погребённая Даша, каким был он сам, может быть, только в первый десяток лет своей не-жизни, однако уж точно не в пятый её век. Он немного увлёкся, играя с охотниками, и теперь с запозданием осознал, что, наверное, мог напугать этим Сашу, но связь между ними была неразрывно прочна, и к тому же тот успел испить его крови. Сейчас ему следовало убраться подальше из этого города и затем посильнее потянуть за нить зова — нет, не искажая им Сашиного сознания, не вызывая в нём никаких ложных чувств, а лишь увлекая за собой через любое возможное расстояние. Если им не хватило какой-то минуты здесь, в Сашином доме, тогда они обретут свою вечность вдали от всех. Ярослав устремился вперёд, буквальным образом растаяв в воздухе и лишь едва вздрогнув от преодолённой преграды. Александр, Агата, Кирилл с Леной и ослабший, однако, по счастью, живой, уцелевший мужчина секунду поражённо смотрели ему вслед.