Nosferatu

Агата поднесла сигарету к губам, выпустила ровное кольцо синевато-серого дыма и только теперь отбросила в сторону огнемёт и сняла крест, присев на подлокотник пострадавшего в схватке кресла. Измученно рассмеялась: — Что, пришло время зализывать раны? — и сама оглядела бесчисленные разрушения. — Перед вами, друзья мои, был очень опытный и превосходно владеющий всеми своими сверхсилами высший вампир. Честно — приятного мало, хотя почти каждый из нас дрался с таким не впервые. Но этот конкретный… Кирилл прервал Агату, помогая её напарнице расстегнуть верхнюю часть костюма и осмотреть её рану: — Ты как? — кровь не шла, и уже надуманной им очень страшной картины, по счастью, здесь не было, но красное и заметно распухшее плечо давало о себе знать: кажется, ей было слишком больно им двигать. Кирилл не хотел думать, что там были повреждены кости. — Да нормально, — Лена улыбнулась ему немного грустно. — Жаль, что я оказалась практически выключена из игры. Боль толком не позволяла в него целиться, да и двигаться полноценно. — Знаешь, Лен, тебе сейчас стоит спасибо сказать, — с видимым раздражением всей ситуацией проговорила Агата. — Вы вдумайтесь: трое стажёров и один наш коллега мертвы, и мертвы — вот что мне тяжелее всего принять — лишь потому, что немёртвому захотелось развлечься. Он просто пожелал ткнуть нас лицом в то, насколько мы против него неподготовлены и слабы. Спросите, почему? — Полагаю, он слишком силён, чтобы… — Верно, Кир, — подтвердила Агата догадку. — Такого, как он, невозможно остановить мягкой силой. — Тем, что не несёт нежити прямого разрушения, как обезглавливание, — пояснила Лена; Кирилл кивнул, всё ещё глядя на неё с видимой тревогой. — Для носферату, как Ярослав, полностью контролирующего себя, это лишь мелкая неприятность. К сожалению, более серьёзные способы удержать его от возможности шагнуть сквозь пространство потребовали бы времени. — Он мог в тот же самый миг, когда мы его обнаружили, сразу шагнуть, а не разворачивать это побоище! — закончив, Агата с нескрываемой досадой бросила окурок вниз, на пол: всё равно состояние этой комнаты было плачевным, и совсем рядом по-прежнему находились несколько мёртвых тел. — Так нет, он убил четверых, и ведь просто убил только ради убийства, а не утолил голод, и лишь затем показательно исчез сквозь очерченный круг. Ярослав устремился вперёд, буквальным образом растаяв в воздухе и лишь едва вздрогнув от преодолённой преграды. — Справедливости ради, вы сами хотели его убить, — подал голос Александр из затемнённого угла комнаты. После сражения он как будто скрывался там, ища возможности думать о чём-то своём и не привлекать к себе лишнего внимания, однако сейчас не мог ничего не сказать. — Кир, разумеется, ты был прав, — выдохнула Агата, невидяще глядя в сторону заговорившего. Александр невольно вздрогнул от почти злости в её голосе, что обрушилась на него ледяной волной. — Он до сих пор его будто оправдывает — ну конечно, они крепко связаны. Предвосхищая вопрос, Кирилл сам обратился к своему другу, которого так хотел защитить от влияния носферату; которого же ради столкновения с Ярославом вынужденно поставил под удар: — Когда я оставил тебя одного, мы уже предвидели случившееся. Мы… — он кивнул в сторону Лены с Агатой. — Мы рассчитывали, что Ярослав может вновь выйти с тобой на контакт. — Или ты с ним, — Агата невесело усмехнулась, — позвал бы его, скажем. Так называемый обратный зов от человека к вампиру может иметь место при наличии упрочнившегося прямого. — Подождите, — Александр начал догадываться. — Вы вломились сюда целой группой и во всеоружии, подготовленные в полной мере. Вы… вы знали, что он придёт. Вы использовали меня как приманку? Лена только вздохнула. Кирилл ответил ему; его голос звучал размеренно, твёрдо, будто он обдумывал свои слова: — Стало совершенно понятно, что ты совсем не относился к нему как к чудовищу, обратившему, я позволю тебе напомнить, твою жену. Я вполне мог ошибиться в своих домыслах, однако можешь считать, что, потеряв Веру, я в некоторой степени охвачен паранойей, когда могу видеть, как личность очень хорошо знакомого мне человека стирается. Саш, прошу тебя, вспомни сам, как ты к нему относился и что о нём думал, и постарайся соотнести это с тем, как безжалостно, безостановочно, без видимой цели он убивал на твоих глазах. «Разве вампиры не могут пускай и немного, но всё-таки оставаться людьми? Ждать, плакать, верить, любить, хоть при этом и пить человеческую кровь?» — Если человек привязывается к нечеловеческой сущности, — голос Агаты словно прогремел внутри сознания, практически оглушая, — если человек начинает её жалеть, он устремляется к ней, как мотылёк летит к пожирающему его огню. «Не позволяй верить, что я не способен причинить тебе боль, потому что сам не могу вынести и одной мысли об этом». — Он теряет и тень ощущения исходящей смертельной опасности и бросается в сети, которыми его окружили. «Я должен снова тебя защитить, отвести неизбежный удар от твоей груди, и совершенно плевать, безрассудно ли это, безумно ли или бесчеловечно». — Если человек влюбляется в такого, как Ярослав, значит, зов давно проник в каждый уголок его искажённого разума, значит, власть носферату над ним почти беспредельна. «Моя кровь станет твоей кровью». — Если человек влюбляется в саму смерть, тогда он и сам всё равно что к ней приговорён. Его ангел оставался совсем рядом… — Ещё до первой встречи с тобой Агата в экстренном режиме собрала группу, которая просто следила бы за тобой, если бы наш расчёт не оправдался. Но ты действительно призвал его — или, возможно, он сам к тебе воззвал, а ты лишь пригласил его внутрь, — продолжила Лена. — Мы знаем, Саш, может казаться, что, специально оставив тебя одного, дав тебе время, мы этим использовали тебя как наживку… — Как будто подобное не в порядке вещей в нашей практике, — сухо отрезала Агата, поморщившись. То, что Лена пыталась казаться человеком высоких моральных принципов, сейчас здорово раздражало. Охотники никогда не были чистыми и невинными, и на их руках также всегда была кровь. — Если мы замечаем, что человек в петле зова, мы часто подталкиваем его вовсе не сбежать от вампира, что при их сильной связи бессмысленно, а подвести подчинившую его нежить к столкновению с нами. Этого человека, конечно же, могут убить или обратить, но если есть шанс, что взамен мы покончим с немёртвым, тогда это всё неизбежные жертвы. Сопутствующий ущерб. Одна жизнь — совсем небольшая цена за спасение потенциальных десятков и сотен. Александр просто смотрел в одну точку, едва ощутимо дрожа. Он видел перед собой образ той демонической сущности, которая убивала всех этих людей, он до сих пор ясно слышал тот шёпот, что говорил о бессмертной любви, и теперь его сердцу и чуть прояснившемуся рассудку вновь предстояло схлестнуться друг с другом за право совершить выбор. — Но что теперь? — проговорил Кирилл, возвращая его в реальность. — Ярослав, как мы видим, сбежал. И как скоро он снова вернётся? Я… я могу понять все ваши методы, Лен, Агат, но я против того, чтобы вновь рисковать близким мне человеком. Александр раздумывал над вопросом, сказать это или сохранить в тайне, только мгновение: — Ярослав не собирается здесь оставаться. В его планах… — он нахмурился, вспоминая до слова, как отозвалось это в его голове, прежде чем Ярослав исчез. — Обрести со мной вечность вдали от всех. Агата в одно мгновение подлетела к нему хищной птицей, коснулась лица почему-то почти ледяными руками, вгляделась в глаза, стремясь добраться до самой сути. — Ментальная связь в обе стороны? — пробормотала вполголоса, непонимающе; или, может быть, пронеслось в её мыслях, немёртвый сказал это Александру до того, как они ворвались? Но затем она и сама что-то вспомнила — и, кивнув этой догадке, шагнула назад. — Ну конечно. Коллеги, вы видели на обнажённой груди Ярослава царапину? Вот почему Александр может проникать в его разум и сам. — Он успел дать ему своей крови? — голос принадлежал Лене. — Однако, видимо, не успел укусить сам, иначе ты больше бы не дышал, — продолжил её мысль Кирилл. — Агат, насколько всё это… Что это может нам дать? Агата негромко сказала что-то мужчине, тому уцелевшему охотнику, который всё ещё оставался здесь, и тот кивнул и отправился прочь, чуть прихрамывая. Лена поймала её взгляд, и они словно перебросились парой-другой слов совершенно беззвучно. В конце концов Агата фыркнула и развернулась к Кириллу, очевидно, весьма впечатлённому их абсолютным взаимопониманием, но не слишком довольному сокрытием той информации, что могла фигурировать в их переглядываниях. — Как охотники мы не можем позволить себе просто выпустить носферату из виду, — она вовсе не спрашивала и не просила, а только ставила перед фактом уже принятого решения. — Вследствие испитой крови немёртвого в силах Александра помочь нам, воспользовавшись ментальной связью. — Он вот так просто способен влезть в голову к Ярославу, притом чтобы тот не заметил? — Конечно же, нет, — по губам говорящей скользнула усмешка, — не вот так просто. Он уловил предыдущую мысль — ту, которая об обретении вечности, — неосознанно, но если станет ломиться прицельно и с явным намерением, то Ярослав всё поймёт. Проникновение необходимо совершить по-другому — так, чтобы немёртвый и при желании не сумел в ответ прочесть что-то в его сознании. Иными словами, проникновение необходимо совершить бессознательно. — Агата имеет в виду гипноз, — внесла пояснение Лена. Так значит, об этом они только что говорили одними глазами? — Если всё пройдёт без эксцессов, это поможет выведать его мысли, стремления или желания — возможно, то, где он теперь и куда он отправится. Любые сведения из сознания Ярослава будут крайне ценны и дадут нам возможность скорее настичь его. — Вы не оставляете его преследования, хотя четверо ваших коллег погибли, — Кирилл покачал головой в лёгком удивлении. — К тому же теперь ему точно известно, что за ним ведётся охота. Убить его — несомненная цель, но насколько всё это разумно? Агата вновь рассмеялась, однако на этот раз смех был совсем другим. Впрочем, кажется, она вообще не была способна по-настоящему, искренне улыбаться — как будто внутренний свет просто не вырабатывался, как будто она была наполовину мертва. Бесстрастна, цинична, язвительна, порой совершенно безжалостна, слегка безрассудна, верна себе и своей вечной борьбе, она не могла не восхищать и не пугать одновременно, сколько Кирилл её знал. — Такие, как мы, если ты не заметил, не очень пекутся о собственном благополучии. Если мы хоть немного боимся, то мы уязвимы, мы этим мишень для них. Если мы беспокоимся о сохранности собственной численности, то никогда не совладаем с нежитью высшего порядка. — Выходит, никто из вас не боится непозволительно ранней смерти от рук — от клыков — носферату хотя бы немного? Агата неторопливо устремилась куда-то к окну; Лена просто смотрела ей вслед. — Можешь считать, Кир, мы все хоть немного мертвы. Никто не закончит обучение, никто не будет принят в наш круг, если светел и полон жизни! Если ты жаждешь кого-то уничтожать, не цепляясь за собственную безопасность, в тебе что-то сломано. Знаешь, я долго жила в той иллюзии, что во мне этого нет, — Агата вновь вытащила сигарету, поймав чуть встревоженный Ленин взгляд; вновь закашлялась — как очень часто бывало, когда она выдыхала дым, но Кирилл давно догадывался, что, наверное, психологически это было для неё необходимостью. — Мы поженились, когда мне едва только исполнилось восемнадцать. Да, Кир, я уже не имела родителей или подруг, но, — Агата почти воскликнула, сделав на этом акцент, — но я думала: вот она моя любовь, весь мой мир, и я больше не одинока, я счастлива. Он был прекрасным охотником, и я пошла за ним, не боясь; он обучил меня всему, что я знаю, что я могу сейчас. Мне казалось, что я очищаю мир, я подготовлена их убивать, но внутри меня свет, я любима, я человечна, я полноценна как личность, я счастлива, я жива. Я была отвратительным специалистом в те первые пару лет. Каждый раз он был вынужден думать не о сражении, а обо мне. Он меня защищал — только так не могло продолжаться всегда. И вот однажды, конечно, вампир подобрался к нему сзади, а он только кричал мне уйти, убежать, уберечь хоть себя, не пытаться продолжить борьбу… Я спаслась на инстинктах, хотя, честно, не имела никакого права спасать свою шкуру, трусливо прятаться, когда вампир просто сжирал его заживо; когда погибал куда более опытный, сильный, надёжный и ценный охотник, чем я. Если мы не могли уйти вместе, то именно я должна была принести себя в жертву. Понимаешь, он тоже меня любил — слишком сильно. Поэтому умер там. Вот в чём трагедия. Те, кто мы есть, не должны ни любить, ни мечтать, ни бороться за жизнь, потому что иначе немёртвые истребят нас ещё прежде, чем мы на них нападём. Я потом вспоминала о нём очень часто, Кир. Он ещё так многому не научил меня! Но я правда старалась стать равной ему, хотя вряд ли добилась этого и спустя годы. Сейчас, когда я не просто равноценный член группы, а чаще всего возглавляю её, я в любой миг могу умереть несмотря на свой опыт, но мне плевать. Те, кто со мной в этих группах, — им тоже плевать, я могу поручиться за каждого; каждый немного мёртв, как я тебе говорила. И нам не стоит надеяться на долголетие: нам всем без исключения однажды придёт конец в этой борьбе. В тёмных глазах нельзя было увидеть ни боли, ни слёз, ни тоски — они будто наполнились безразличием ещё многие годы назад. Незаметно оказавшись рядом, Лена осторожно сжала её руку, но та резко сбросила её, огрызнувшись: — Довольно играть, Лен! — чего Кирилл, как ни старался, не смог понять. Он знал Лену столько же, сколько Агату, и мог сказать, что она правда была искренней в своём жесте. Агата опять оказалась совсем рядом с ним, будто этого сложного, долгого рассказа не произошло вовсе — или будто она относилась к нему лишь как к описанию сюжета книги, прочитанной не так давно. Ничего, что могло бы задеть, зацепить за живое. Она протянула ему свою ладонь, перепачканную грязью, пеплом и чуть оцарапанную огнемётом. — Так что? Мы продолжим охоту за ним с помощью их двусторонней связи? — она качнула головой в сторону Александра. Тот продолжал молчать всё это время. Кирилл, чуть помедлив, всё же сжал её руку в своей. — Александр? — тот как будто очнулся, услышав её. — На чьей ты стороне? На него одновременно воззрились три пары глаз. — Я… — он выдохнул, осознавая всё, что с ним случилось, что с ними случилось, всё, что было сказано, во что он верил, что просто исчезло, как дым. — Да, я с вами. Я… правда в последнее время не воспринимал его адекватно его сущности, я полагаю. Он мог обратить меня, и он почти это сделал. — На самом деле удача, что это ты выпил его крови, а не наоборот: так мы все получили возможность обратной связи, — проговорила Агата сосредоточенно. — Что до гипноза, коль скоро ты с нами: нам нужно ввести тебя в транс, временно позволяющий забыть самого себя. Тогда Лена заговорит с тобой, и ты будешь транслировать его мысли и чувства, поскольку из двух ваших соединённых сознаний останется только его, а твоё перестанет существовать. — Только не говорите мне, что в этом нет никакой опасности, — мрачно бросил Кирилл, но, похоже, это не являлось попыткой найти другое решение. В конце концов, он и сам желал уничтожить вампира не меньше их. — Шансы на успех увеличатся, если проводить погружение на рассвете или закате, — отметила Лена, проигнорировав только что прозвучавшее утверждение. — Это условные границы для носферату, разделяющие его бодрствование и сон. Да, конечно же, высший вампир отнюдь не обязательно спит весь день кряду вдали от света, но этот период неизбежно доставляет ему дискомфорт, заставляет испытывать слабость и прятаться от обжигающего солнца. С заката и до рассвета от чувствует себя заметно лучше, поэтому в основном они ищут жертв всё-таки ночью. — Тогда можно провести этот гипноз, скажем, в полдень, — наконец сам Александр включился в дискуссию. — Если вампир тогда максимально слаб. — Если вампир максимально слаб, он осознанно прилагает все силы для поддержания себя в норме — ну, это я выразилась на совсем простом языке, — парировала Агата. — На границах он всё же утрачивает этот самоконтроль чуть сильнее: природа сама неким образом воздействует на него, отнимает его силы или, наоборот, придаёт их. Сейчас ночь, и ближайшее время, которое нам подойдёт, — рассвет. — Саш? — Кирилл подошёл к нему ближе и сжал плечо. — Ты уверен, что… — Да, — тот часто, торопливо закивал. Наконец некая отстранённость, в какой он находился всё время после схватки с Ярославом, начала отступать. Словно… словно туман, преградивший его прежде ясный путь, теперь просто развеивался — оставляя после себя только осколки, обломки. — Да, я уверен. Я только хочу сказать… Все трое продолжали смотреть на него не отрываясь. — Он может опять подчинить меня… усилить зов — или как это называется? — и я опять… я не буду самим собой. Я забуду тебя, Кир, и Дашу, убитую им, и весь мир, и останется только он. В этом случае… — голос сорвался, но Александр заговорил ещё твёрже: — В этом случае я прошу вас любой ценой остановить меня. Я не хочу снова слепо идти за ним в темноту, принимая вампира, убийцу за… падшего ангела, обречённого вечно страдать. — Мы не будем сводить с тебя глаз, — пообещал Кирилл очень серьёзно, однако Агата его оттолкнула; сама вновь склонилась и медленно проговорила: — В том случае, если его зов полностью заглушит в тебе ясный рассудок, в том случае, если ты устремишься за ним, с ним, к нему, этой единственной ценой остановить тебя окажется твоя смерть, — Кирилл хотел возразить, и, кажется, Лена хотела того же; Агата лишь повернулась к ним с кривой усмешкой: — Да хватит трястись за него! Каждый из нас троих, я уверена, без колебаний выбрал бы смерть. Ты согласен? — она снова обратилась к Александру. — Действительно хочешь спасения своей души таким образом, если другого пути вернуть тебя не останется? Александр прокручивал всё в голове: и их с Дашей первую встречу, и свадьбу, и белые цветы на тёмной холодной могиле, и множество образов, обликов Ярослава, почти ослепившего, околдовавшего его безвозвратно. Теперь — это стоило четырёх жертв! — теперь он и сам разделял всё то, что Кирилл многократно пытался сказать ему, донести до него. — Да, — кивнул он, чувствуя себя как никогда свободным в своём решении и уверенным в нём. — Если другого пути не останется, я согласен. Рассвет приближался со всей своей неотвратимостью.

***

Четверо не покидали пределов квартиры, пока солнце не показалось за горизонтом, окрасив пространство неярким оттенком огня. Лена расположилась ровно напротив Александра и приняла из рук напарницы крест — просто необходим был какой-то предмет наподобие маятника, объяснила она. Именно ей уже несколько раз доводилось проводить такие сеансы — Кирилл взглянул на неё с нескрываемым удивлением, потому как впервые услышал об этом. Агата расположилась за правым плечом Александра, тем самым выражая готовность к любым действиям, если что-то пойдёт не так. Кирилл несколько взволнованно, что было для него редкостью, пересекал комнату широкими шагами, пока Лена жестом не попросила его прекратить; Александр казался совершенно спокойным, уверенным в том, что ему предстояло, но на самом деле лишь в очередной раз утратил опору и всеми силами цеплялся за то единственное, что имело для него смысл: оставаться самим собой. Быть человеком. — Следи за крестом, — попросила Лена и привела его в движение: он, словно маятник, стал монотонно раскачиваться из стороны в сторону, странным образом безраздельно захватывая внимание. — А теперь слушай мой голос. Ты видишь крест, он притянул твой взгляд, он горит золотом, словно само солнце, выплавленное из огня. Это пламя окутывает твой разум и проникает в твоё сердце, и целый мир концентрируется только в одной точке. Иди за ней. Нити из ясного, яркого, истинного света оплетают твоё тело и усмиряют твои мысли. Ты не способен ни сдвинуться, ни шевельнуться, ни даже закрыть глаз, и ты совершенно покорен, безмолвен, безволен. Иди на свет. Время словно бы замедляет свой ход, застывая в янтаре этого самого солнца-огня-света. Твои желания исчезают, твоя память перестаёт существовать: просто птицей летит на пламя и растворяется, меркнет в нём. Сознание засыпает. Ты видишь лишь пустоту — и она притянула твой взгляд, и она горит золотом, словно само солнце, выплавленное из огня. Это пламя окутывает твой разум и проникает в твоё сердце, и целый мир концентрируется только в одной точке — в сознании другого существа, что совсем рядом. Иди за ней. Иди к нему. Просто шагни вперёд. Теперь ты видишь его глазами, владеешь его знаниями, ты говоришь его голосом, его имя — твоё имя, его мысли — твои мысли, его кровь — твоя кровь. Когда взгляд Александра совершенно остекленел, а руки безвольно упали вниз, Кирилл в потрясении выдохнул: — Это выглядит… очень жутко. И это довольно похоже на зов, если я правильно понимаю его суть. — Что ж, технология схожа, всё верно, — кивнула Агата, не став отрицать очевидного. — Но давайте начнём, пока солнце не поднялось. — Что ты чувствуешь? — спросила Лена негромко и подалась ближе. — Расскажи нам. Александр чуть дёрнулся в сторону, словно… прислушался. Все следили за ним в напряжении. «Мерный стук… стук колёс. Прочь из этих мест». — Слышу стук колёс. Поезд, уносящий меня из многолюдных мест, набирает ход, — проговорил он почти шёпотом; опустил голову и закрыл глаза, точно бы погружаясь ещё сильнее. «Плач ребёнка. Но скоро всё кончится». — Чей-то ребёнок плачет совсем рядом. Я направляюсь обратно. «Измученный тоской по тебе…» — Я тоскую и жду, когда ты вернёшься ко мне. «…я с нетерпением жду нашей вечности». — Наша вечность так близко… К чему нам с тобой умирать? «Нельзя жить ради неотвратимости смерти». — Жизнь ради смерти бессмысленна. «Так оставь прежний мир…» — Оставь прежний мир… «…и восстань против законов природы». — Восстань против законов природы… «Последуй навстречу судьбе и приди ко мне, прими моё бессмертие». Александр поднялся настолько внезапно, что даже Агата не успела остановить его; он оглядел всех, кто был здесь, невидящим взглядом и провозгласил: — Когда вечно живёшь, то застывшим сердцам не нужны никакие могилы для погребения. Над тобой больше не властны болезни, проклятия, катастрофы, злой рок судьбы! Когда вечно живёшь, твоё предназначение — сеять руины и хаос; тогда, умирая, ты только рождаешься в объятиях лунного света, и мир таких, как ты, вновь и вновь разрастается в темноте. Сегодня праздник нашей бессмертной любви; прими дар, что намного ценнее любых богатств, — вечную жизнь. «Нашу вечную жизнь…» — Что, что дальше? — осторожно спросила Лена, когда тот замолчал и ничего больше не говорил. — Что ещё мы должны знать? Но Александр, будто потеряв все силы разом, лишь рухнул на пол — и вскоре моргнул раз, другой; непонимающе оглядел всех троих, что склонились над ним. — Что со мной?.. Я уснул? — Это он уснул — сном мертвеца, — фыркнула Агата почти весело, — или, что несколько хуже, прервал эту связь, но, коль скоро она существует, он просто не сможет блокировать её вечно. — У вас получилось? — спросил Александр, как только немного пришёл в себя. — Что вы узнали? — Он… — Стой! — Агата не позволила Кириллу продолжить. — Нам не стоит это озвучивать: я напомню, что связь двусторонняя и ему ни к чему это знать, если в его голову таким же способом может пробраться вампир. Я скажу только, что мы смогли понять, что гипноз действенен, и теперь, если это понадобится, применим его снова. — Но ведь мы ещё не… — начала Лена. Затем они с Агатой вновь перебросились взглядами. — А. Ты рассчитываешь, что достаточно будет?.. — Естественно, Лен. Если… — она сделала паузу, намеренно пропустив все ключевые слова. — …то это знание не является необходимым для нас. Просто позволим случиться тому, что планируется. — И мы не потеряем его? — Знаешь, я пошутила бы, что прикуём цепями, но на самом деле действительно что-то вроде того. И тогда мы… — И тогда мы. Да, я поняла тебя, — Лена кивнула, улыбнувшись. — А я вот совсем ничего не понял, — Кирилл, пользуясь своим ростом, навис над ними обеими, только охотницы были совсем не из тех, кого представлялось возможным хоть чем-нибудь припугнуть. — Я осмелюсь спросить, я смогу быть посвящён в ваш очередной план? — Тебе не понравится, — кажется, после сеанса гипноза, позволившего выйти с Ярославом на контакт, настроение Агаты чуть приподнялось. — Но ведь ты не отдашь нам своего друга без вопросов? А значит, придётся сказать. — Да уж извольте не утаить. Александр поймал себя на ощущении, что не знал теперь почти ничего: ни Агату и Лену хоть и в одну четверть настолько же хорошо, как Кирилл, ни того, что он им говорил, будучи под гипнозом, ни сути их ещё продолжавшегося разговора. Буквально всё, что он когда-либо знал или чувствовал, ощущалось предельно размытым, и от тотального непонимания и точно бы непричастности к собственной жизни начинала раскалываться голова. Солнце неприятно било по его вновь прикрытым глазам, загораясь всё ярче.