ХЁ-О-ОН

В отличии от того, каким Чимин знал его все эти годы, Юнги неожиданно жадный. Не флегматичный, ленивый или заебанный по старинке, а в прямом смысле голодный и дайте два и сейчас. Юнги не видит полей, хотя Чимин сам не уверен, о каких полях речь, когда думает об этом. К счастью, они оба — как выяснилось — ждали этого момента слишком долго, так что Чимин только благодарен факту, что ему не приходится выпрашивать внимание у Юнги, его без подсказок топят в нем с головой. К несчастью, учебу и друзей никто не отменял, и это их с Юнги взаимное помешательство надо как-то совмещать с окружающей действительностью. Поначалу это целая проблема — Чимин совершенно не в состоянии удержать нормальное лицо. Он старается, правда, он для этого, как дурак, даже перед зеркалом тренировался. Но, судя по всему, без особого успеха. Ни один из его друзей-дорогих-ушлепков при встрече не задает ему ни одного даже самого захудалого вопроса, что там где случилось и чем закончилось, а просто начинают молча обмениваться деньгами. А когда на обеде приходит Юнги и молча плюхается за стол рядом, Чимин вообще кусает губы и щеку изнутри, в любой момент готовый уткнуться горящим лицом в ладони. Потому что это самое лицо готово треснуть от счастья и неловкости за собственную очевидность. У Юнги вон не в пример лучше получается держать похерфейс. Но это буквально его специализация, здесь нечему удивляться. Сидит себе спокойно, подперев щеку кулаком, моргает снисходительно, о чем-то размышляя. Словно не при делах и в это время его рука не лежит у Чимина не на колене даже, а выше и ближе ко внутреннему шву на джинсах. Рисует там вкрадчивые восьмерки, сжимает, мнет и гладит поверх. Спасибо, что все это скрыто под столом, потому что в ответ на такое надругательство стоит у Чимина прям не по-детски. Ему приходится ухватиться за телефон в качестве поддержки и повода не участвовать в общем разговоре, якобы проверить расписание или общий чат, хотя все его друзья сейчас сидят прямо перед ним. Потому что слова теснятся в горле, язык отнимается, мозги в отпуске, дыхание на пробежке. И Юнги слишком близко, но не так близко, как хотелось бы. Чимин ковыряется в фотках, разглядывая их общее утреннее селфи и чувствует дыхание на щеке, когда Юнги заглядывает ему через плечо: — Тоже такое хочу, пришли мне. Чимин чуть поворачивает голову, так что нос Юнги все-таки утыкается ему в щеку, но в их положении остальным этого не видно. — Ты зачем это делаешь, а? — тихо спрашивает Чимин, намекая на руку у своей ширинки, и чувствует щекой, как Юнги ухмыляется. Чимин не против, совсем нет, но следующая пара через десять минут, а они еще не до конца отбитые, чтобы таскать друг друга по кабинкам туалетов и пыльным кладовкам. — Ну так вышло, прости, — бормочет Юнги. Что для максимально практичного и логичного Юнги импульсивно, смело, рисково и так… мило, что ли. И самое смешное, что Чимин понимает его, как никто другой. Когда, с одной стороны вроде и хочется вести себя по-человечески, а не как гормонально взъерошенные подростки, но с другой — не очень понятно, ради чего или кого, а с третьей — ну тупо не получается. Потому что тело живет своей отдельной жизнью: руки трогают, глаза смотрят, мысли думают, сердце перекачивает кровь в направлении отдельно взятых органов, — и все это не остановить. Ну вот как ты остановишь кровь, а? — А раньше был таким приличным хёном, — жалуется Чимин шепотом. — И где теперь этот скромный тактичный Мин Юнги, м? Что, нечего сказать? — Ну почему же. Будем считать, что это я только что почтил его скоропостижную смерть минутой молчания, — фыркает Юнги и толкается Чимину в щеку кончиком языка. А когда Чимин с возмущением оборачивается, без суеты обхватывает его ладонью за затылок и целует. Вот так просто, на глазах у всех. К слову, разговор за столом даже особо не сбивается. Разве что парни — кто со вздохом, а кто с хихиканьем — снова начинают обмениваться деньгами. — Хён, хё-о-он, — мурлычет Чимин шепотом в темноте. Юнги с протестом мычит, потому что успел задремать, но все-таки скрипит сонное «что?», удивительно похожее на «блядь», но без злости, почти нежное. По-хорошему, Чимину бы уйти к себе в комнату — чертова полуторка совсем не располагает спать на ней вдвоем каждую ночь. Они все-таки взрослые крепкие ребята. Но оба пока упорно сопротивляются этой мысли. — Что, Чимини? — бормочет Юнги, не дождавшись ответа, и прячет зевок в его плечо. — Или это месть за то, что я не дал тебе доспать утром? — Мне не на что жаловаться, — улыбается Чимин. — Но я хотел спросить кое-что… Только днем мне неловко. — Неловко, — эхом повторяет Юнги. — Очень интересно. Что все еще может быть неловким между нами. Вернее, что может быть более неловким, чем наш взаимный краш друг в друга, о котором нам почему-то не пришло в голову поговорить раньше? — Вот об этом. — А поточнее? — Почему… Ну… Почему ты раньше не предложил мне встречаться? — Это… — вздыхает Юнги, — хороший вопрос. Вот только он почему-то не продолжает. И тогда продолжает Чимин, поглаживая его ладонь поперек собственной груди: — Ты всегда был так добр ко мне, поддерживал, заботился. Но даже в последнее время это совсем не выглядело так, будто ты хочешь от меня чего-то большего. — Ты просто… — Юнги ерзает за спиной у Чимина и с извинением целует в затылок. — Просто я прошел это немного в другом возрасте. Ты не помнишь. Или помнишь… Как заставлял меня учить тебя играть в баскетбол, как пиздил у меня сигареты, чтобы я не курил, а на вечеринках… Чимин беспомощно стонет, потому что помнит период, о котором говорит Юнги. Чимин тогда прохода ему не давал со своим подростковыми закидонами, по-девчачьи восторженным «хён-хён-хён» и довольно специфическими представлениями, как позаботиться о старшем. Помнил и как отнимал у Юнги пиво, плюхаясь ему на колени, чтобы не отпускать от себя и пресечь попадание к Юнги любых других бутылок и стаканов. Ну это, конечно, если Чимин каким-то чудом просачивался на вечеринку старших. И при этом помнил не хуже, как в первую свою «взрослую» тусовку умудрился убраться с пол малютки соджу, и тот же Юнги, вызванный запаниковавшим Тэхёном, тащил его домой на своем горбу. А потом еще полгода ехидно припоминал краснеющему Чимину пижаму с желтыми собачками. — Я честно ждал, пока тебе будет… — говорит Юнги. — Ну хотя бы… А потом получилось, как получилось. Казалось, что у тебя и так уже все есть. И зачем тогда… Чимину так странно и дико слышать, как Юнги мнется не в силах закончить совсем коротенькое предложение. Его самый смелый, самый умный и добрый хён, тот который как божество и падающая звезда, то есть как несбыточная мечта или сон. Чимин переворачивается к Юнги лицом и сам останавливает его, поцелуем, чтобы было не так обидно. А еще думает о том, что — о кошмар и ужас — это у него был осознанный взрослый краш на Юнги каких-то жалких полгода, а сколько, простите, к этому моменту исполнилось влюбленности Юнги? — Чтобы ты знал, ты всегда был и остаешься моим самым любимым хёном, — говорит Чимин, продолжая целовать Юнги. — Во всех смыслах. Абсолютно во всех. — Надо же было так эпично проебать твой первый раз, — расстроенно мычит Юнги. А у Чимина все внутри сладко замирает от мысли, что Юнги думал об этом. Что он хотел быть у Чимина первым. Представлял ли сам Чимин себе это? О да, чаще чем постоянно. Но это не то, что они могут теперь изменить. — У меня есть неплохая замена, хён, хочешь? — шепчет Чимин и обхватывает Юнги за шею, упираясь лбом в лоб и поглаживая по щекам. — Хочу, — соглашается Юнги. — Будь моим последним.