Подслушано: Twitter.com

Ойкава не хотел делать этого, но у него не было выбора. Сугавара, конечно, очень милый, добрый. Даже слишком добрый. — Я буду твоим Абсолютным Помощником! — сжав в руках чужие такие мягкие ладони, улыбался Тоору совсем недавно. Действительно почти искренне — встретить милашку из начальных было неожиданным и приятным бонусом во всей этой ситуации с «Пиком надежды». Тоору просто хотел и дальше продолжать петь на сцене. Его ждали его ребята: Ива-чан, вечно такой угрюмый и правильный, но все равно родной, приколисты Матсуханы и все-все остальные — они были для него семьёй, самыми близкими людьми, которых ему никто не может заменить. И которых он не смог защитить. Не думай! — он мотает головой, с гулко бьющимся сердцем дожидаясь, когда нелюдимый Кьётани придёт, чтобы — по секрету — побольше узнать о карьере музыканта. Ойкава снова воспользовался верой в него? Да. Но он не мог поступить иначе. Встреча уже назначена, а нож принесён с кухни в комнату Коуши и зажат в едва дрожащих руках. Тоору не отступит. Не зря же он сначала напугал Сугу стучаньем в дверь, а потом заглянул поговорить перед отбоем и притворно ужаснулся, говоря, что видел кого-то: чтобы предложить поменяться комнатами, «если Суга-чан не против». Тоору знает, как заставить человека думать, что он сам пришел к такому решению, знает, как заставить идти навстречу. Именно поэтому сейчас слышит, как дверь в комнату скрипит. Он чувствует, как предательски дрожат руки. Ну уж нет, он не отступит. Он должен выбраться отсюда, из этой чёртовой странной школы, и узнать, что с его группой; он должен позаботиться о них, во что бы то ни стало. Даже если сделать это можно только таким способом. Ему плевать на всех, кого он встретил здесь. Как бы ни были они дружелюбны — Тоору не знает их, они не такие уж и друзья, и — точно не его группа. Сейчас — это враги. И он готов пожертвовать ими ради своей мечты — слишком многим он уже жертвовал, слишком многое поставлено на кон. Кто же знал, что мечте его больше не суждено осветить путь ему на сцену, кто же знал, что его желание убить, чтобы выжить, обернется против него самого. Его предают собственные руки, собственная нерешительность, из-за которой Кьётани успевает уклониться от удара и схватить со стола принесённую ещё днём с Коуши катану. Сугавара был очень милым, когда в полушутку сказал, что готов защитить Ойкаву, если это потребуется. Нет! — Тоору шикает от боли, когда нож выбивают из руки. Слух режут рваные удары катаной по стенам и полу и гневные крики Кентаро. Нет времени думать о лишнем. Приходится забежать в ванную, прислониться к двери спиной, чтобы вздрагивать с каждым ударом с другой стороны, тяжело дыша от волнения и этой дурацкой недобитвы. Всё пошло совсем не по плану, и понимание западни, в которую он сам себя ввёл, накатывает с пониманием, что взбешенного Кьётани не остановит какая-то жалкая деревянная дверь. И не остановила, с грустным смешком думает Ойкава, когда во рту собирается неприятной жижей кровь, а из живота уже торчит злосчастный принесённый им самим кухонный нож. Правая рука отказывается подчиняться от ушиба, в глазах мутнеет и прозрачной пеленой стоит воспоминание о злых и одновременно испуганных глазах ушедшего Кентаро, а в мыслях лишь одно: нужно защитить Сугавару. Он… не заслуживает быть признанным виновным. Ойкаве… не плевать. И Тоору тихо кашляет, упираясь спиной в холодную стену, пишет левой рукой на этой самой стене перевернутое чужое имя собственной кровью. Да, Тоору хотел подставить Коуши и сам, но. Он не мог. Всё это время в голове звенел чужой доброжелательный голос, от которого Ойкава был противен сам себе. Коуши верил в них, в каждого, даже если они только познакомились. Он старался поддержать их, вселять надежду на то, что все вместе они справятся и выберутся отсюда. Больно. Не только физически — Тоору будто уже не чувствует этой боли. Лишь слабость. Разочарование. Бессилие. Ладонь не слушается, сознание плывёт, он с трудом дописывает последнюю букву и, наконец, отключается совсем: что бы утром его окровавленное тело было найдено в чужой ванной под веселое объявление Монокумы о скором Классном Суде и предстоящей казни «запятнанного». Или же всех, кроме него.