Вакагасира

Токио, Япония

Холодный ветер прорывается в трущобы, завывая, окутывая человеческие норы и тела, что стынут, облюбовывая углы. Тэхён сильнее запахивает меховой полушубок, короткий, не закрывающий ни зад, ни руки почти что по локоть, из вонючей дешевой ненатуральной шкуры, окрашенной в блевотный дерьмовый цвет. Омега выдыхает белый дым, ускоряя шаг. Вокруг него пустые заброшенные здания, глухие магазинчики, в которые практически никто не заглядывает, — возможно, их владельцы уже померли давно, на месте, но никто об этом даже не знает. Небо затянуло серым. Асфальт, посыпанный песком, облезлые стены домов с обнажёнными полуразрушенными ставнями, даже будто сам воздух провонял гнилью, а улица окрашена в тёмно-жёлтый цвет. Приближается зима. Ещё не выпал первый снег, но к морозам уже нужно начинать готовиться, запасаясь едой и тёплой одеждой. Омега нервно мнёт губы, оборачивается через каждый десяток секунд, резко реагирует на редко проезжающие машины и старается идти ещё быстрее, чуть ли не срываясь на бег. От холода стынут ноги в лёгких замшевых ботиночках, чья тонкая подошва стёрлась в одну грязную массу, и теперь чувствуется холод, исходящий от самой земли. Обтянутые отвратительно-синими джинсами — хотя это даже не натуральная плотная джинсовая ткань, а что-то среднее между тянущейся синтетикой и уплотнённой шершавой хлопчатобумажной тканью — голени и бёдра Тэхён еле чувствовал. В спину задували потоки ледяного ветра, который ослабевал на некоторое время и вновь вынуждал омегу ускориться. Тот пытался согреть руки, прижимая их к рёбрам, так как у этого полушубка, любезно подаренного жирным уродом, — частым посетителем уже бывшего борделя «Красная Роза», — не было ни пояса, ни замка. Тэхён не умел шить, да и негде было достать такого размера пуговицы, но одну раздобыть ему всё же удалось: у одного из омег, противной сучьей твари, вечно строящей Киму козни на работе, он состриг пуговицу прямо посередине его дорогой (неизвестно, насколько дороже, но это было похоже на настоящий мех) шубы. Однако воняла она ещё хуже, чем мокрая шкура этого дрянного полушубка. Чимин помог пришить её и даже прорезал дырку, наспех обметав срез белыми тонкими нитками. На повороте у развилки омега остановился. Ещё раз оглянулся по всем четырём сторонам и тотчас скрылся за углом. Пройдя ещё около пятидесяти метров вперёд и перейдя дорогу, он оказался около заброшенного дома с подвалом, вход в который был закрыт сколоченной из полусгнивших досок своеобразной дверью, которая ни к чему не крепилась. Омега наклонился и залез вовнутрь. Воняло сыростью. Подвал освещался фонарём со свечкой, скудный свет лился из узкого окошка сантиметров тридцати в длину и десяти в ширину, заколоченного мелкой решёткой. Его закрывали в дождь, но вода всё равно стекала вниз по стенке, на которой уже начал расти блевотно-серый мох. Тэхёна встретили три пары глаз. Один из омег сидел прямо у входа и разбирал пластик со стеклом по разным пакетам, другой, укутавшись в платок и куртку, уместился на холодном одеяле со скатанным в комки наполнителем из ваты и перьев. Он мягко улыбнулся Киму и кивнул ему в знак приветствия. На руках он держал младенца, крепко уснувшего, закутанного в меховой платок и детское одеяло. Третий омега стоял, согнувшись пополам над металлической маленькой походной печкой с двумя конфорками, где закипала вода для чая. Тэхён прошёл вглубь и выпрямился. Сделать это полностью омеге не позволял его высокий рост — иначе он упирался макушкой прямо в грязный, вечно сырой потолок. Омега раскрыл полушубок и вынул оттуда бумажные деньги, целую коробку чая с лимоном, сухое рассыпчатое печенье (к сожалению, его едва ли было достаточно — всего три целых куска, и всё остальное было сломанное, пакет был наполовину полон крошками). — Я сделаю тебе чай, — серьёзно отозвался Джей (его имя было Джисон, но он просил называть его Джей), что расставлял гранёные стаканы на низкий столик около печки и протирал их тряпкой. Тэхён кивнул и прошёл к Мао — омеге с сыном Чонха, протягивая ему кулёк с печеньем. Следом он отсчитал немного денег из принесённых мятых купюр (их было немного), протянув их единственному кормящему омеге из их маленькой неродной семьи. Мао, по привычке своего мягкого характера, поначалу отказывался, одаривая Тэхёна самой тёплой, по-матерински нежной улыбкой, но Джей громко гаркнул ему не противиться. «Тебе уже смесью пора его кормить, не выёбывайся». Тэхён молча протянул немного денег сидящему около входа Такаши, который потратит их на поездку на пункт переработки пластика, чтобы выручить немного больше денег с данной суммы. Такси обошлось бы слишком дорого, поэтому Такаши пользуется договорённостью с одним альфой из соседнего квартала, у которого есть старенькая японская тачка. Обычно большую часть суммы он возвращает с надбавкой, но никто не спрашивает его, как и чем он расплачивается за помощь. Почти всё оставшееся Тэхён отдает Джею, который забирает деньги без особых колебаний, толкая их в карман. Джей у них был «наёмным рабочим» и «рабочими руками». Латал дыры, чинил походную печку, чистил её от накопившейся грязи, таскал канистры с водой и откуда-то умудрялся добывать опилки, мелкие остатки от колотых дров и даже уголь. На все вопросы он отмахивался и говорил, что это «не ваше дело, главное, что вы жрёте». Джей был низкорослым, худым и злобным, но все, кроме него самого, знали, что у Джисона большое сердце. Прошла неделя с того момента, как Тэхён встретился с самим Чёрным Драконом. Не узнать кумите клана Чон, крупнейшего в центральной и юго-восточной части страны, было бы глупостью для того, кто живёт с борекудан бок о бок с момента своего рождения. На удивление, вернулся омега домой целым, живым и абсолютно невредимым. После того, как сайко и оябун решили свои грязные дела по какой-то причине самостоятельно, не прибегнув к помощи лиц более низкого ранга, они лишь вели друг с другом беседу, и всё, что делал Тэхён, — так это лежал около ног Крёстного отца, получая ласку и нежные касания к своим волосам, ушам и шее. Последний подаренный омеге взгляд чёрных, будто непроглядная ночь, ужасающих глаз не давал Киму спокойно спать. Он постоянно ворочался, не в силах выпустить мужчину из головы. Оябун клана Чон — страшный человек. Прозванный Чёрным Драконом, он прославился своей неописуемой жесткостью ко всем, кто действует против закона чести и его планов. В его кланах был наименьший процент мужчин, лишённых мизинца. Зачастую эти люди умирали сразу. Семья Чёрного Дракона состояла из более чем семидесяти сотен кланов по всей Японии. Единственными землями, свободными от его влияния, был остров Хоккайдо. Его величие подтверждал союз с Императором Японии, Ким Намджуном — центральным лицом представительной власти страны. Тэхён не знал, каким именно образом или, может, даже родством было связано правительство с организованной преступностью, но на этот счёт у него имелись догадки. Новости о работе борделя разносились со скоростью ветра. Тэхён жил в соседнем квартале от мелкого ублюдского заведения, и большинство его соседей, разбросанных так же по домам или подвалам, были работниками этого места. Один из знакомых Кима, с которым они чаще всего пересекались по дороге на работу или же внутри самого борделя, говорил о некоем новом хозяине, на данный момент пребывавшем то ли в Китае, то ли на границе Японии, но точно не в Токио. Более того, последней донесённой новостью (а его дружок был главным разносчиком слухов), было то, что они переезжают в другое, временное здание, что находилось дальше на ещё один квартал. В «Красной Розе» начался ремонт. По словам Ки, оттуда выносили всё: начиная с картин, заканчивая мебелью, — и выбрасывали это прямо на улицу, откуда позже увозили вместе с другим мусором. Для Кима была приятной информация о том, что альфы, строители и смотрители молча реагировали на поползновения в сторону выбрасываемого имущества. Не предпринимали никаких действий против того, что у них из-под носа волокли диван, посуду и даже остатки неразбитого оземь алкоголя. Тэхён решил нагрянуть на работу в ближайшее время, дабы попытаться вынести оттуда постельное бельё, немного одежды и, может быть, еды, если за неделю всё это ещё не перевезли на мусорную свалку. — Ты пойдёшь завтра работать? — спросил Такаши, оборачиваясь на расположившегося около печки Кима, пытающегося отогреть свои ноги. — Я подумывал вернуться… — бархатный голос омеги негромко отозвался в ответ. — Говорят, бордель переехал. Ки сказал, что там платить будут лучше. — Может, только поначалу, — Мао уложил сына на согнутые колени и принял от Джея стакан с горячим чаем без сахара. Стакан побольше передали Киму. Тэхён тотчас обхватил его пальцами, чтобы отогреть их, — потом уже не отвертеться будет. Особенно, если там всё серьёзно, по бумагам будет… — А куда идти? — Тэхён задал вопрос скорее риторический, как бы напоминая о сложности ситуации. Зарабатывал в основном он, работая ночной бабочкой, но денег всё равно было недостаточно. — Посижу и пойду. — К Чимину в этом месяце собираешься? — Джей, как и остальные, знал о крепкой дружбе Тэхёна с омегой из Ребона и не поддерживал её. Тем не менее, он осознавал, что не имеет права слова в этой ситуации. Тэхён волен сам решать, куда тратить честно заработанные деньги. Свои деньги. «У Чимина и еда, и вода, и спит он в кровати, без королевских удобств вполне обойдётся», — отзывался о Паке Джей. Чимин жил в этом подвале какое-то время, ещё до того, как они приняли к себе омегу с новорождённым ребёнком и разделили с ним тепло и воду. В Ребоны не принимали на «содержание» уже беременных омег или омег с ребёнком, даже в детский дом сдать сына проблематично, поэтому омеги самостоятельно избавлялись от выродков или пытались вскормить их собственными силами. Джей не хотел делить свой своеобразный дом с «лишним ртом» Мао и тем более с его «слюнявым выродком», но был первым, кто заботился об омеге и о его сыне-альфе больше всех. — Не знаю, — Тэхён зажевал щеку изнутри. — Если на работу не устроюсь, то вряд ли. — Сходи хоть повидаться, — Джей настаивал. Он проявлял нотки снисхождения к Тэхёну, который, по его мнению, работал на износ. Сам Джисон не смог попасть ни в один Ребон из-за херового репродуктивного здоровья, а работать в борделе или хотя бы хостом в клубе он не смог из-за отвратительных манер. Его выводили за шиворот спустя день после устройства куда-нибудь на должность, поэтому Джей шлялся по городу карманником, домушником и иногда помогал соседям что-то починить, взамен принося что-нибудь в качестве благодарности. Реже ему платили. Тэхён вздохнул и сделал несколько маленьких глотков, обжигая горло. Тепло мигом начало греть его изнутри, мурашки пробежались по коже. Выпив половину, он поднялся и укутался в полушубок получше. Ему предстоял не самый короткий путь. Он должен был вернуться к вечеру. Омеги коротко попрощались, и Тэхёна встретил холодный ветер, ударивший в лицо.

ΩΩΩ

Йокогама, Япония

Чимина поразила неожиданная новость, донесённая ему практически с самой верхушки. Он знал, что не был в числе «востребованных», коих представляют заказчикам в первую очередь. Омега даже не был в «главном журнале», где хранились анкеты и основные сведения о каждом индивиде, но в этом он сомневался, ведь за прошедшие несколько месяцев проживания в Ребоне всё могло измениться. Поведение у Чимина было примерным, и физические данные неплохи, но неужели настолько? В Йокогаме был всего лишь один Ребон, а Центров по всей стране было минимум по одному в каждом крупном городе. Более того, личности такого масштаба, как представители власти, априори выбирают омег на должность суррогатной матери с частных пансионатов — эдаких бюджетных учреждений, представляющих собой «Рай» для омег Ребона. Чимин видел лицо Императора по телевидению. Раньше в Центре стоял телевизор, но ровно до тех пор, пока его не разбили во время очередной потасовки, да и в детстве, ещё в момент вступления альфы на должность, Пак помнил его голос и выразительные черты. Этот мужчина был относительно молод ещё в момент избрания на пост Императора, ему тогда было около тридцати лет, сейчас же, насколько Чимину известно, альфе примерно тридцать пять. Возможно, он старше, ведь для омег в этом мире время течёт по-другому. У Императора приятный, низкий голос, внушающий доверие с первых секунд. Серьёзное лицо, чёткие черты — такие люди, по скромному мнению Чимина, должны стоять у власти. Именно так он представлял себе «Закон». Пак даже испытывал к Императору некую симпатию, ведь как только он сменил прежнюю власть, в стране снизился уровень преступности и значительно улучшилось положение омег в Ребонах. Действительно ли альфа поспособствовал этому, Чимин не знал. Омега не разбирался в политике. Наконец-то они смогут встретиться. Чимин не видел Тэхёна месяц и за это время успел по нему сильно соскучиться. В середине каждого месяца, по воскресеньям, они виделись. Поначалу «выпросить» разрешение у руководства было проблематично, так как порядок посещаемости здесь больше напоминал тюремные краткосрочные и долговременные свидания, нежели обычный Центр суррогатного материнства, но Чимину всё же удалось: благодаря своему примерному поведению. По крайней мере, он очень старался. — Чимин, тебя к телефону, — один из омег заглядывает в комнату Пака. Чимин, не медля, соскакивает с кровати, выходя в коридор, а затем сбегает по лестнице на первый этаж, где находился стационарный телефон. Обычно выделялся один день в неделю на звонки всем своим друзьям и родственникам, поэтому здесь, как всегда, была большая очередь. Чимин не знал, что Тэхён позвонит на день раньше. — Тэ? — Пак прислоняет заляпанную облезлую трубку, которая когда-то, возможно, была белой, к уху, и слушает любимый голос друга по ту сторону. Улыбка растягивается на лице омеги, Чимин буквально светится от счастья. Он всегда ждёт звонка от Кима. — Как ты? — тотчас тушуется после своего вопроса, так как ответа на него не получает. Омега косится на других, облепивших его, приживалок Ребона, чьи лица были недовольно искажены, — всем важен только свой собственный разговор, оттягиваемый тем, кто занял трубку без очереди. Тэхён знает, что звонит не вовремя, но ждать больше не может — уж больно ему хочется решить всё сразу, поскорее увидеться. Чимин слышит об этом и чуть ли не прыгает от счастья, издав глупый радостный писк. Пускай сегодня пятница, а завтра ещё только суббота, но вдруг смотритель снизойдёт к решению отпустить его на встречу раньше запланированного времени, тем более после того, как все узнали о новости о планируемой беременности (это последнее, о чём Чимин хочет думать). Чимин вешает трубку. Обо всём они смогут поговорить завтра. Сейчас же омега бежит в западное крыло корпуса, где находятся каморки смотрителей. Пак тормозит у первой же двери, где проживает Груша, шумно дышит, прижимая руку к высоко вздымающейся груди, и не перестаёт давить из себя счастливую улыбку. Однако, ещё до того, как Пак постучал, ему открыли. — По корпусу не бегать, — первое, что выдал Груша, встав перед запыхавшимся воспитанником. На смотрителе были пижамные штаны и заляпанная домашняя футболка, серая, с выцветшим от времени рисунком. Сейчас дежурные отдыхают, их заменяют другие, кто следит, чтобы омеги не подрались на созвоне. — Что надо? — Извините, но… Можно встретиться с Тэхёном завтра на нашем месте? — просит Чимин, сцепливая руки перед собой в замок, будто бы жалобный жест, на что смотритель тотчас сменяется в лице: — Что за Тэхён? В смысле, завтра?! А-а, — омега закатывает глаза, вздыхая. Он упирает одну руку в свой пухлый бок и цыкает, — этот, — снисходительно подтверждает Груша, вмиг становясь спокойнее. Встречи с альфами всегда были морокой в заднице смотрителей Ребона, но вот с омегами всё было намного проще. — А чё, вы в воскресенье встречаетесь? — Чтобы убедиться, Джи наклоняется назад, выглядывая висящий на стене с покоцанными обоями календарь с кошками. Сегодня была ещё пятница. — Завтра ж суббота. — Нам нужно встретиться именно завтра, — настаивает Чимин, поджимая губы. Он начал переминаться с ноги на ногу, нервно топчась на месте, — в то же время, после обеда. Пожалуйста… — А тебе нельзя! — вдруг вспоминает Груша, окидывая омегу возмущённым взглядом с ног до головы. — Мне не жалко, но ты у нас со дня на день в другой корпус можешь переехать, если повезёт, да ещё и от кого понесёшь! До сих пор не верю, — фыркает омега, но Чимин знает, что он не верит лишь в факт прихода Императора в Ребон, тем более в Йокогаме, хотя в Токио полно частных пансионатов. — Но я ведь с Тэхёном! Он же омега, прошу тебя! — Чимин напирает старательно. Вся его радость вмиг куда-то улетучилась, по щелчку пальцев испарилась. Досада заполоняет и отяжеляет грудь. Пак выглядит таким жалким и подавленным, что Груша уже сомневается в своих «нельзя-можно». — Так… Сам пойми, не моя прихоть. Потом увидишься. — Будто беременным позволяют выходить за пределы Ребона. Тэхёна сюда не пустят. У него справок нет… — Да знаю я! — раздражённо отрезал смотритель и отвернулся, разглядывая стену и кусая пухлую нижнюю губу. Он так думал. — Ладно! Чёрт с тобой. Только чтоб по-тихому, а то мне в сраку вставят за все ваши свиданки. Иди уже, дай поесть нормально! — омега машет на Чимина рукой, кривя лицо. Чимин тотчас вешается ему на шею и радостно лепечет слова благодарности, но Груша настойчиво отлепляет его от себя одной рукой. — Съеби! Чимин бежит вверх по лестнице, минуя лестничный пролёт, и заходит в комнату, будучи невероятно счастливым. Следующее утро омега переживает будто в ускоренной съёмке: он спешит, и всё вокруг него движется с дичайшей скоростью. Люди с до боли знакомыми лицами сменяют друг друга по тому же кругу: кровати, душ, туалет, раковины, запах зубной пасты и ржавой воды, крики, вздохи, и всё мешается в кучу, переплетается в множество маленьких узлов, о которые Чимин спотыкается и спешит-спешит-спешит. Видеть счастье не на своём, а на чужом лице вряд ли кому понравится, оттого Чимин протискивается из комнаты в туалет и обратно, сталкиваясь плечами, врезаясь в грудь омегам, что нарочито перегородили ему путь. Омега не слышит, игнорирует, радостью своей поделиться хочет с каждым, но умело себя изнутри затыкает, разве что эмоции не контролирует: он увидится с Тэхёном! Каждая их встреча как глоток чистого воздуха и одновременно удушающего газа. Видеть лицо друга и слушать рассказы о его жизни без кома в горле сродни фантастике — Чимин знает, что Тэхён половину утаивает, не делится, молчит, бережёт, но оттого и самому жаловаться на крышу над головой и постель, на пищу не раз в день, на свой восьмичасовой сон — тошно. Вчера ночью Чимин принял душ. Как только дали отбой, ровно через час, когда все угомонились, омега тихо, стараясь не шуметь, двигался из комнаты в душевую. Благо та находилась так близко. Полы скрипели, выдавая каждый шаг, тишина шумела, разнося прерывистое дыхание эхом по коридору. Омега замер посреди коридора, встретившись взглядом со смотрителем. Дежурный со включённым фонариком в руке молча оглядел Пака. Это был Ло — с ним Чимин пересекался редко, так как дежурил тот во время отбоя, и именно в такие часы омега лез под воду. Ло, в отличие от своего напарника Джерри (звали его как-то иначе, и Чимин даже не знал, за что ему дали такую кличку, ведь омега был низкорослым, но таким круглым и злобным, что на маленького проворного мышонка похож ни разу не был), осознавал всю сложность ситуации. Он сам мылся по ночам, когда завершал обход, поэтому в свой адрес Пак не услышал ничего. Ни криков, ни тяжёлых вздохов. Только свет фонарика, резко мелькнувший на дверь. Так Ло велел Чимину пошевеливаться. Мягкая улыбка тронула пухлые губы. Омега кивнул дежурному и почти неслышно, на носочках, пробежал к двери. Её скрип разнёсся, кажется, по всему корпусу. Здание было таким старым, что все петли, покрытые от рыжей до чёрной ржавчиной, не спасло бы ни одно масло, а эти ветхие от вечной сырости деревянные двери, разве что, догнивали свой век. Чимин мылся без света. Душевые освещали жёлтые отблески от фонарей на площадке. Пак знал, что выключались они ровно в три ночи, а включались ежедневно в девять вечера. У него было четыре часа. Чимин взглянул на своё отражение в рыже-жёлтом помещении, замер на несколько секунд. На него глядел лохматый омега с, кажется, синяками под глазами размером с тарелку, но это, вероятно, всего лишь тень. Омега смял зубами нижнюю губу и вышагнул из потёртых тапочек, оставив их почти что на входе, где было сухо. Такие белые тапочки всем выдавались при поступлении, а вот менялись, кажется, раз в год. В отелях они были одноразовыми. Омега, продолжая прижимать к себе единственное полотенце, будто бы что-то мог выронить на пол, щурясь, переступил маленький порог. Холод от плитки пронизывал стопы. Чимин чувствовал холодную воду пальцами и пятками. Кожей, как только он ступал на швы между плитками, забитыми плесневым грибком, чёрным, будто сажа, и вечно сыплющимся в пыль, которая забивалась в пальцы до и после душа. Чимин прошёл в самую глубь, к окну. Когда-то белая тонировка уже отсырела, часть её сдирали клочками, скребли ногтями, и теперь окно было почти что голым — можно было разглядеть весь задний двор, эти самые ярко горящие фонари, дорожки, переплетающиеся между собой в непонятную фигуру, мятую траву и стёртые в песок границы. Посредине стояла детская горка, целиком из железа. Вся она в несколько слоёв была окрашена, то в жёлтый, то в красный, синий, зелёный. Если подойти и разглядеть её поближе, пальцем расковырять слои, то можно даже подсчитать, сколько раз делали «капитальный ремонт» за эту сотню, или сколько там стоит Ребон, лет. Чимин помнит, как зимой, на прогулке со всеми, стоял около этой горки, на которой рожавшие омеги катали своих детей, что были не забраны или оставлены на время или навсегда отцами, а сам омега, исследуя пальцем голое-голое бурое железо, натыкался на острые неровные слои краски, разглядывал каждый, считал, утопая в своих мыслях глубоко, дабы не чувствовать холод, пронизывающий спину в доставшейся во время милостыни в Ребон курточке с оборкой из искусственного крашеного меха, холодного и тонкого. Пак положил на край своё аккуратно свёрнутое полотенце и стянул сначала рубашку, насквозь пропахшую и пропитавшуюся теплом его тела, а затем штаны, стараясь не замочить их мокрыми пятками. Чимин отсчитал от крайней кабинки три душевых, зашёл в среднюю и слепо нащупал липкую мыльницу. За ней, в дырке в отсыревшей стене от отколовшегося куска голубой плитки, лежал припрятанный им кусочек мыла. Чимин с облегчением выдохнул и вернулся к окну, где зашёл уже в тёмную душевую, тем не менее, лучше всех освещённую, чтобы контролировать свои вещи, лежащие на подоконнике. Вдруг упадут прямо на пол и пропитаются мылом и грязью. Омега повернул кран, отозвавшийся противным лязгом. Сверху обрывистыми струями потекла холодная вода. Чимин стерпел табун мурашек, пробежавшийся по телу, вздрогнул от холода и стал мочить волосы. Через полминуты вода стала теплее, вскоре побежит горячая. Напор здесь был небольшой, поэтому промыть густые волосы будет непросто, а тем более смыть липкое мыло с тела. Искупавшись, омега вновь ступил на холодную плитку, утёрся единственным полотенцем и поспешил натянуть на себя одежду. После горячей воды холод охватил Пака с головы до пят. Чимин, смотря себе под ноги, прошёл к выходу, где протёр ноги и зашагнул обратно в тапочки. Он забыл взять расчёску. Омега тихо выругался себе под нос, взглянув напоследок на своё отражение, словно пытаясь рассмотреть что-то новое и необычное, — но всё то же, обыденное, скучное, невесёлое и отчасти даже неприятное. Пак прошёл к себе в комнату, с досадой понимая, что шагами разбудил Чжи, начавшего с недовольным шипением ворочаться на постели. Чимин опустился на кровать и, глупо пялясь в окно, ничего, кроме деревьев, фонарных столбов и чёрного неба, не в силах разглядеть, расчёсывал влажные волосы. Чимина осадил Груша, что по своему обыкновению собирал всех в строй перед выходом в столовую. Уж больно Пак был нетерпелив. Груша будто бы забыл причину его радости и, больно схватив за руку, поставил в пару с Чжи. Высокий омега не смотрел на Пака. Он вытягивал шею и выглядывал на смотрителей, которые, как в детском саду, старались осадить своих подопечных и навести здесь порядок. Хва начал нахально кричать о том, что так они до ужина простоят здесь, за что получил поток отборного мата в свою сторону от одного из смотрителей (Чимин, если честно, никого, кроме Ло, Груши и Джерри не знал. Остальные смотрители вечно сменяли друг друга, и лица их были невзрачными, характер — невыдающимся, порой до блевоты противным, оттого Пак старался слушаться всех, кто пытался его строить). Они шли по улице шумной толпой. Строй уже практически распался, больше напоминая рой пчёл или же толпу сбежавшихся в кучку муравьёв. Омега поджал плотно губы и стиснул зубы. Холодный, к счастью, несильный ветер задувал с утра. Вероятно, это был его последний поход в столовую со всеми. Чимин правда не хотел об этом думать и не думал ровно до этого момента. Пак старался надеяться на лучшее, а именно — на попытку избежать участи вынашивать нежеланного ребёнка. Он хочет удавиться своей «нормальной», прежней жизнью, а не мучить себя ещё большим, что могло его настигнуть в Ребоне. Ребёнок, дети неотвратимы, но для Чимина это скорее далёкое будущее, чем скорое настоящее. Протиснуться через толпу было задачей не из лёгких. Чимин выждал, когда часть омег уйдёт в сам обеденный зал из большой гардеробной, где вешалки были прибиты к стене досками с крючками. Как и ожидалось: места больше нет. — Чим, давай сюда. — Омега, Лу Янь, из соседней комнаты, главный болтун, заводила и даже практически друг Чимина, если его можно так назвать, сидел с Паком за одним столом рядом, поэтому в это время они всегда были вместе. Янь был ещё ниже Чимина, рыжий и изворотливый. Он буквально зарылся между чужой одеждой, отыскал пустой крючок и нацепил туда свою курточку-задергушку из плотного материала, которую носил уже два года (по его словам). Пак отдал в протянутую Лу руку свою куртку, и та исчезла под слоями чужой одежды. — Спасибо. А то опять на пол бы пришлось, — сказал Чимин и последовал за юрким Янем, что пошёл к раковине мыть руки. Скорее, просто помочить, лишь бы дежурные не придирались. Чимин же воспользовался мылом, предварительно ополоснув его под сильной горячей струёй. Оно изначально должно было быть белым, но сейчас пахло чистящим порошком, имело кучу трещин посередине, отливало красным и синим цветом и с одной стороны, с места, где его отлепили от мыльницы, и вовсе будто бы было в чёрном песке. Чимин кончиками пальцев растирал самую чистую сторону, а затем распределял липкую часть на все ладони. Вода провоняла хлоркой. Руки тоже. У Чимина и его корпуса столики были крайние, сам Пак сидел в отдалении. За одним столом умещалось до восьми человек, обычно на столько персон и накрывали. Пак расковырял ложкой кашу на воде. Пахла она ужасно. Он терпеть не мог овсянку. К счастью, её давали с маленьким кусочком масла, поэтому Чимин, как ребёнок, выедал середину с сухим куском белого хлеба, который успел урвать с тарелки, запивая всё это холодным чаем с плавающей внутри лимонной косточкой и одним крохотным кусочком лимона, не толще сантиметра. Лу Яню сегодня достался цельный ломтик лимона на дне, который он с удовольствием обсосал до корки. Омега, маленькими глотками допивая остатки чая, всё пялился на стены с рисунками. Это здание было таким старым, что стены здесь расписывали вручную. Однако столовая — это практически единственное место, обновлённое за последние несколько лет. Здесь были новые столы, белые табуреты и свежее оформление, куда относили грязную посуду и получали добавку. Столовая была одним из самых чистых и приятных мест в Ребоне. Тут было также множество зеркал и большие окна до потолка. Разве что шум здесь стоял ужасающий: каждый старался друг друга перекричать. Кто-то хохотал, а за ним хохотали все остальные. Чимин резко обернулся на звук бьющейся об пол тарелки. Какой-то омега опрокинул посуду. Слева от него проходили на раздачу другие. Чимин смотрел на их лица, одежду. Все были такими яркими в свободной форме. У кого-то одежда выглядела совсем новой, будто с обложки. Например, у одного омеги со светлыми волосами блестели в ушах серьги, кажется, золотые, и кольца на пальцах — и сам он был жутко стройный, поэтому позволял себе носить ярко-розовую кофту с длинными широкими рукавами и большим воротом, кофточка оголяла его красивые худые плечи, и длина была лишь по рёбра, тем самым обнажая подтянутый живот. Омега унёс еду нетронутой. Кто-то, наоборот, относил пустые тарелки и не мог похвастаться хорошей одеждой. У одного из омег в широкой растянутой футболке непонятного серо-коричневого цвета были слишком длинные спортивные тёмно-синие штаны, и он наступал на них пятками. Его волосы не были забраны в красивую причёску, а лишь в наспех завязанный хвост со множеством петухов и выбившимися прядями. Чимин знал этого омегу, но не лично. Он был местным заводилой, «друганом» Хва. Они вместе творили бесчинства за корпусом. Чимин не хочет думать, что всё поменяется. Во время тихого часа, начинающегося ровно в три дня и длящегося до четырёх, когда омеги могут заниматься своими делами, не выходя из комнат, Чимин одевается и спускается вниз, где его уже ждёт водитель и Груша. Водителем был альфа лет пятидесяти, тощий, с морщинистым красно-серым лицом и крайне ворчливым характером. Он любил выпить, выругаться матом на каждого водителя, встретившегося ему на дороге, а ещё он работал крайне редко, и платили ему мало. Тем не менее, желающих на вакансию с абсолютно никаким графиком работы больше не было. Чимина он подвозил на место встречи постоянно, но омега даже не знал, как его зовут. Пак предвкушал встречу с Тэхёном, стараясь не ёрзать на месте от нетерпения. У них будет целых четыре часа на разговоры! Конечно, всё это время они высидеть не могли, ведь встречи проходили на одинокой скамейке около дороги посреди трассы, по которой передвигаются разве что дальнобойщики и водители, живущие за городом. Встречи в здании Ребона допускались при условии наличия надлежащих документов и денежной фиксированной выплаты. Омегам, как в тюрьме, редко, но можно было посещать семью во время долгосрочных свиданий, но Чимин за эти несколько месяцев на таких не бывал. У него нет дома и семьи, кроме Тэхёна, тоже. Дорога занимает около двадцати минут. В машине кроме водителя, самого Чимина и сопровождающего никого не было. Поехал с ним не Груша, а отправил напарника, предварительно прочитав лекцию про то, что допустимо, а что недопустимо в передачах и на краткосрочных свиданках. К счастью, в Ребонах к этому относились настолько наплевательски, что многие даже не заглядывали в пакеты, переданные их воспитанникам, и лишь матерились на пронесённый алкоголь или сигареты, редко им удавалось их отнять. Паку было всё равно, лишь бы ему не помешали поговорить с Тэхёном. Машина паркуется в нескольких десятках метров от единственной скамьи, которая служила якобы целым остановочным комплексом, и Чимин уже через стекло видит ждущего его Тэхёна с полными пакетами в руках.

ΩΩΩ

Порывы ветра усилились. Тэхён старался идти быстрее, засовывая руки под полушубок и жмурясь от летящей в глаза дорожной пыли. Петляя по длинным улочкам, Тэхён с трудом ориентировался в новом для него пространстве. Дальше кварталов от «Красной Розы» до дома он не уходил, потому клуб он смог опознать лишь по богато выглядящей вывеске, светящейся в темноте. Несмотря на это, отделка у здания не выделялась среди других стен: этот квартал резко стал жилым. Здесь будто бы иной мир. Пускай тут нет небоскребов, но полно магазинов. Прямо напротив клуба находится табачный магазин с очень красивым входом, выполненным в виде арки. У самого клуба стояли охранники. Тэхёна они пропустили молча, не спрашивая, кто он и зачем пришёл. Образ дешёвой шлюхи всё сказал за себя. Видимо, за эту неделю на пороге таких облезлых шавок появлялось минимум с десяток, чтобы получить здесь работу. Именно сейчас голову стали забивать навязчивые мысли, будто в такой неублюдский бордель его могли не взять. Омега пересёк порог, и перед ним раскрылась роскошная картина: всё здесь, вплоть до пола, было выполнено из тёмного и чёрного дерева и имело золотую окантовку. Слева от входа располагался ресепшн с высокой широкой стойкой, за которой стоял ухоженный с виду омега в чистой белой блузе с аккуратным воротничком-жабо. Его волосы были чистыми, забранными в скромную причёску, а на лице был естественный макияж. Тэхён вмиг почувствовал себя грязной облезлой псиной, зашедшей в хозяйский дом погреться. Примерно мокрой собакой от Кима и несло. Но Тэхён пришёл сюда не отбивать и облизывать порог, а зарабатывать себе на свою никчёмную жизнь и, если надо, сделать всё необходимое для того, чтобы соответствовать этому месту. Первый этаж был поразительно просторным. Лестницы по западную и восточную сторону вели наверх. Вместо голых шлюх с блядским блестящим макияжем из сине-розовых цветов по полу, еле слышно ступая, шли, — летали, — хосты. Все они носили чёрно-белую униформу, полностью закрытую и очень красивую. У каждого были заколоты волосы, едва заметно подведены выразительные глаза и накрашены розовым или прозрачным блеском губы. Первое, что почувствовал Тэхён после того, как пересёк этот порог: ему здесь не место, а второе — это запах. Пахло алкоголем. Нет, не едким запахом спирта и пропитых тел, а чем-то дорогим, пшеничным, у прошедшего мимо мужчины и вовсе был отголосок ягодного аромата. Первый этаж посредине был заставлен низкими столиками из чёрного дуба и диванчиками из настоящей крашеной кожи. Чёрный играл контрастом с тёмным полом, хотя, казалось, должен был сливаться в одну безвкусную массу воедино. Ким поднял глаза на потолок, молча поразившись, какой он высокий. Под потолком хрустальные люстры, что освещали абсолютно всё помещение и смотрелись как вишенка на торте. — Добрый вечер. Вам что-нибудь подсказать? Тэхён дрогнул. Мягкий высокий голосок прозвучал у него почти под ухом. Омега-хост, японец по происхождению, стоял перед ним в полупоклоне с яркой улыбкой на лице и выжидал. Тэхён вдруг понял: жизнь вокруг него не движется в замедленной съёмке — это он стоит здесь слишком долго, пока вокруг бурлит насыщенный вечер. — Я пришёл за работой, — Ким с досадой отметил, что выглядит и звучит глупо, а хост перед ним затушевался. — М-м, конечно, — на лице работника вновь натянутая дежурная улыбочка. — Пройдёмте за мной. Тэхён практически уверен: весь бордель «Красная Роза» оказался здесь. Омегу проводили к ресепшену, где им занялись с особой охотой. Ким невольно отметил, что к нему обращаются на «вы». Тэхёна оформили быстро. Попросили подписать документы. В прошлый раз, когда Ким только устраивался в бордель умершего впоследствии сутенёра, его взяли, пробежавшись оценивающим взором с головы до ног и кинув в лицо шёлковый халатик из бежевого ненатурального шёлка с чёрным кружевом по краям, а проверился у врача он только через месяц после начала работы. Омега внимательно прочёл все выданные ему бумаги. На удивление, его никто не торопил. Консультант вечно рвался подсказать Тэхёну что-то, о чём его даже не спрашивали, и будто бы упрашивал Кима устроиться к ним на работу, рассказывая о всех плюсах и достоинствах, не упоминая минусы. Ким ждал, что его выгонят. Омеге дали работу с воскресенья. Назначили смены. Теперь Тэхён обязан был приходить к определённому времени, а то и вовсе на конкретные заказы, а не обслуживать каждого, склоняя очередного пьяницу на секс ради небольших денег. Исключениями, по словам консультанта, были «ВИПы». С тем, что это и кто это такие, Ким был прекрасно знаком. Однако условия приёма vip-персон в игорном заведении «Мирос» были иными. Тэхёну обещали провести экскурсию в первый рабочий день. Провели в «кофейню» — небольшую зону отдыха для персонала, состоящего из хостов и администрации, где висело расписание и пометки смен каждого работника. Тэхён не мог оторваться от него, запутавшись в цифрах с первой же секунды. Следующей встречей оказалась беседа с администрацией, которая поверхностно рассказала о месте, его хозяине, временно пребывавшем в Китае, но лучшей частью приёма на должность шлюхи оказались деньги. Тэхёну выплатили заранее, что-то вроде гонорара за устройство с бывшего клуба «Красная Роза». Кима уверили, что клиенты будут рады видеть «старых» работников, и это только повысит обороты их бизнеса. То, что это лишь временное место работы «Мироса», до сих пор не укладывалось в голове. Таких денег Тэхён никогда не держал в руках разом. Это было больше, чем три его зарплаты. На них можно не просто жить месяц (даже меньше, ведь заработная плата начислялась здесь после выполнения каждого заказа, а также надбавка за работу в vip), а приобрести всё нужное и даже больше. Тэхёну говорили много, столько, что это не отложилось в его голове. Он знал одно: поездка к Чимину состоится завтра же. На эти деньги он сможет купить зимнюю куртку, мясо, начать прикорм детскими смесями для сына Мао и даже купить Паку одежду и новое большое полотенце, в которое он укутается, как в одеяло. Тэхён вызвал такси и уехал в центр Токио.

ΩΩΩ

Чимин чуть ли не сдавил Тэхёна в крепких объятиях. Столько искренней радости Ким не видел уже давно. Лицо Чимина излучало свет, и омега знал, что прямо сейчас готов сделать его ещё более счастливым. — Я тут привёз тебе для гигиены и поесть, — омега вынул большой контейнер с уже остывшим мясом и несколькими салатами, от сладких до острых, что уместились в одной порции. — Садись давай, на, ешь, — Тэхён толкнул в руки Пака еду, попутно раскрывая пакеты и пальцем указывая на их содержимое. Внутри было большое махровое полотенце, несколько упаковок хорошего мыла (Чимин даже представить не может, как же вкусно оно должно пахнуть и какая нежная от него пена), набор зубных щёток и множество других бытовых вещей вплоть до одежды: пара кофточек, бельё и тёплый свитер. — Откуда? — Чимин не верил ни своим глазам, ни ушам. На то, чтобы купить всё это, включая еду, потребовалось бы две зарплаты Тэхёна за два месяца, а они не виделись всего один, но, даже если так, часть денег должна была уйти на семью — на Мао, Джея и Такаши. — Тэхён… — Пак всхлипывает, тотчас роняя своё тело в чужие тёплые руки. — Откуда? Украл… Не нужно было… — Я на новое место устроился, — мягко проговорил Тэхён, целуя Чимина в висок и зарываясь носом в его волосы. — Старого ублюдка убили люди одного из кланов, и теперь бордель переехал в другое место. Теперь я работаю в «Миросе». Это очень дорогое место. Мне выдали деньги только за то, что я пришёл. — Требовать будут больше… — сглатывает подступивший комок в горле и смотрит на Кима снизу, прижимаясь к его груди. — Тэхён… — Чимин боялся за друга. Он и так потрёпан жизнью, на кой чёрт он сидит здесь и тратит на него кровные деньги? Чимин ненавидит Тэхёна за его великодушие. — Не будут. Чимин, поверь, жизнь начала налаживаться. Пак не спорит, но прямо меж рёбер всё в тугое кольцо сжимается. — Мне так стыдно, что я ничего не могу для тебя сделать… — Как это? Закончится срок твоего здесь пребывания, и у нас квартира. — Девять лет! Девять лет, Тэхён, — глотал ком в горле Чимин, голос его задрожал. — Всего девять лет, и у нас будет квартира, — широко улыбнулся Тэхён и прислонился лбом ко лбу Чимина. Чёлка тотчас начала лезть в глаза. — Кушай, — омега отстранился и обхватил ладони Пака, держащего контейнер с едой. — Я тебе оставлю, — сказал было Чимин, отправляя в рот первый кусочек мяса в кисло-сладком соусе, от вкуса которого приятно свело челюсть, но Тэхён был категоричен. — Я не голоден, — Ким не ел со вчерашнего дня. В последний раз ему удалось выпить кружку кипятка с растворённым в нём чаем, что приготовил для него Джей. Омега ел в абсолютной тишине, и, только когда контейнер был уже наполовину пуст, Тэхён начал разговор: — Как ты тут? — Не очень… — Чимин чуть не давится куском, и ему становится тошно от себя. — Император посещал Ребон. Тэхён плотно сжимает губы и заметно хмурится, но молчит. — Я и ещё несколько омег поедем послезавтра в частную клинику на осмотр. Он отберёт подходящего для своих нужд. Я надеюсь, что не попаду под раздачу. Ким искренне считает, что чем быстрее Чимин начнёт выполнять требуемую от него работу, тем быстрее отбудет здесь срок. Более того, шанс понести от Императора — один на миллионный, если не бесконечный, ведь это гарантия минимального светлого будущего, но эту часть своего «я» Тэхён предпочитает при Чимине скрывать. Он не обязан. Он волен вытерпеть все оставшиеся девять лет, не будучи суррогатом ни для одного мужчины, однако этот срок можно было и сократить, жертвуя собой. Тэхён ничего не говорит Чимину против и даже болеет за его мечту не стать избранником среди толпы для Императора.

ΩΩΩ

Токио, Япония

С самого утра пятеро омег выходят из корпуса, где их уже ждут три чёрных автомобиля. Один из них был другой марки и выделялся. Его стёкла были полностью затонированы: в нём ожидал Император. Чимин не имел с собой вещей, кроме нескольких выданных Ребоном документов, которые судорожно сжимал вспотевшими ладонями. Как только он опустился в салон, в нос ударил запах настоящей кожи, ранее до этого незнакомый, и тело охватила приятная прохлада от обивки и увлажнённого воздуха. — Как твоё имя? — Чимин, — омега затушевался под тяжёлым пристальным взором мужчины. У Императора было поистине прекрасное лицо. Такие лица, гордые, чёткие, кажется, были у всех самых великих правителей, хотя много ли он их знал? — Пак Чимин. — Слова прозвучали менее уверенно. Намджун обернулся на специалиста-омегу, держащего в руках бумаги, сцепленные на планшете, и кивнул ему на Чимина. — Что у этого по анализам? — Пак Чимин, — повторил омега, хотя его никто не услышал. Все и так знали его имя. — Анализы в порядке, — тотчас выдал консультант, смотря исключительно на Императора и вновь опуская глаза на бумаги. Он на несколько секунд отвернулся, начал копошиться в одинаковых папках, которые держал обеими руками его молодой помощник. У второго омеги было очень жалобное лицо, ему явно было тяжело и настолько страшно рядом с таким влиятельным человеком, что у него подкашивались ноги. — Родить может, ранее беременностей не было, цикл течек в норме. Онкологий не выявлено, — специалист вновь взглянул на мужчину. Ким Намджун был весьма высоким человеком, по крайней мере, для Чимина, еле дышащего ему в грудь, и хорошо сложенным. У такого альфы должны быть крепкие сыновья. — Но есть более опытные, уже бывшие на традиционном суррогатном материнстве, лучше было бы… Чимин думает, что готов поклониться этому омеге в ноги. Пускай отвадит от Пака все взоры, весь интерес, да не заставят его самостоятельно в петлю отчаяния просовывать голову. Омегу в белом обрывают на полуслове громким молчанием. Император отворачивается от белых халатов и прочей суеты вокруг него, пока Чимин, будто покорная собачка, стоит около него, прибитый намертво к земле, с приклеенными по бокам руками, и сам он поглядывает на мужчину с таким неподдельным юношеским интересом, с каким, кажется, дети смотрят разве что на супергероев. От этого взгляда внутри всё клокочет, перемешивается в одну массу, Чимина словно бы сейчас вырвет или разорвёт. Коленки трястись начинают, а отвернуться — никак. Намджун к земле давит своей аурой, «такие мужчины должны быть у власти…» — мотает у себя в голове плёнку Пак и дышит через рот, воздухом напиться не может. Запах у мужчины сродни чему-то горькому, так ли пахнет сандал или мускус? Так ли пахнет смола или горечь корки грейпфрута? Чимин не знает — не пробовал, — но горечь эта в лёгкие просачивается, кислород сжижается и слюной омеге в глотку уходит, внутрь патокой стекает. «Перед смертью не надышишься», — и перед этим мужчиной — тоже. Чимин качается (думает, что качается) на месте, хотя ноги замертво к земле пристыли, замёрзли, заболели. Намджун его изучает, разглядывает. Омега чувствует что-то, подобно страхам, самым потаённым на глубине души, когда его берут за круглый подбородок. У Императора кончики пальцев шершавые, а руки — горячие. Он держит его крепко, но Чимин не чувствует боли, для него это нежность; его голову аккуратно поворачивают в одну сторону, затем в другую, чужие коньячные глаза с ноткой густого винного мёда рассматривают щёки со светлым едва заметным белым пушком по линии челюсти — лучистые глаза, мешающие в себе цвет неба и солнца, и губы, мягкие, пухлые, потрескавшиеся без ухода, но цветом снежноягодника или же розовой рябины (Чимину просто кажется, будто ему придают какое-то большое значение, что на деле не оказывается ни правдой, ни ложью).

ΩΩΩ

Йокогама, Япония

По приезде в Ребон Чимина облепляют со всех сторон омеги его корпуса. От них сыплются вопросы о другой, иной клинике, частной, ведь мало кто покидает пределы Центра для осмотра у врача, а то и разом нескольких. Зачастую у Ребона были «свои» специалисты из бюджетной поликлиники, что осматривали омег в тесном медицинском кабинете на первом этаже главного корпуса В. Он находится совсем рядом. — Всё прошло хорошо, — отвечает Чимин. Только сейчас, переступив порог Центра, он чувствует накопившуюся за день усталость. — И кто будет суррогатом? — Лу первым протискивается через толпу и льнёт к еле стоящему на ногах Паку. — Не знаю, — коротко отвечает омега и улыбается. — Это пока неизвестно. — И как там? В частной клинике? — Всё провоняло дорогим спиртом, — вторят из толпы и поднимается смех. Чимин улыбается в ответ на чужую радость и решает поделиться своими ощущениями: — Там вообще ничем не пахнет. Толпа замолкает и готовится слушать. Кто-то даже сел по-турецки на пол. — Нас привезли на дорогих машинах… — Мы видели, на каких тачках вас увезли! — Да заткнись ты! — шипит омега и отвешивает нетерпеливому смачный подзатыльник. — Так вот, — продолжает Чимин и пытается всё вспомнить, — там всё белое, белее снега. Вместо скамеек — диваны, и нам каждому, во время ожидания, принесли воду и тарелочку с конфетами. Через время нам дали чай. Очень вкусный, — Пак улыбается и видит, как некоторые омеги с досадой кривят губы. Они не пробовали этот вкусный чай. Чимин решает перейти к сути. Чимин говорил долго, расписывая в подробностях белые кабинеты, удивляясь одноразовым полотенцам и куче неизвестной ему техники, которая, видимо, упрощала работу врача. Омега редко посещал больницы и в последний раз был там в раннем детстве, так что воспоминания остались крайне смазанными. Его осмотрел омежий врач перед поступлением в Ребон, и вся процедура была крайне неприятной. Чимина раздели догола и вертели сразу двое людей, которые будто бы хотели сделать всё за минуту и куда-то спешили. Синяки с рук, оставленные врачом после нехилых манипуляций со словами: «Встань нормально! Встань, блять, по-человечески!», сходили две недели. Если быть откровенным, то Пак с трудом сдержал порыв заплакать, ведь врачи его зачем-то пытались успокоить, просили не бояться и касались аккуратно, что Чимин уже и не помнит всё происходившее на процедуре. То ли он не чувствует боли, когда она не рвёт на куски, то ли её и правда не было. Всё это время Император пробыл в клинике, восседая в кресле около диванчиков, растягивая чашку кофе, которым вскоре пропах весь коридор. Никто никого не торопил, разве что омеги нервничали, занимая очередь, и трое, помимо Чимина, вечно стояли в нетерпении, будто бы не получали удовольствия от такого обслуживания. Невольно для себя Чимин вспомнил, что каждый раз, когда оставался наедине с собой и своими мыслями в очереди или во время ожидания, он старался ежеминутно рассматривать привёзшего их сюда мужчину. Не то чтобы Чимин чувствовал иной интерес, кроме как банального, детского, ведь влиятельные люди, политики, не каждый день сидят на расстоянии пары вытянутых рук или же вовсе стоят в полушаге от него. Какой же у Императора был солидный костюм! Чёрная двойка, что так отлично сидела на его стане, будто влитая, по каждой мышце сшита. Невероятный человек из другого мира. Речь Чимина и восторженные возгласы прерывает стук каблуков по лестнице. Администратор, сам заместитель директора, — омега, облачённый в узкий костюм по фигуре, с макияжем на лице (Пак впервые видит его лицо и подозревает, по какой причине он так нарядился), а также с широкой улыбкой. Встреча с Императором состоялась. — Пак Чимин, — омега сокращает между ними расстояние, и, кажется, Чимин слышит шум телевизора и шелест листьев, ему так хочется не думать и заткнуть себе уши, — тебе выпала честь родить для Императора. Улыбка сползает с лица Чимина.