Йокогама, Япония
Чимин знал, что в следующую течку он забеременеет. Он перестал рассматривать варианты, при которых у него этого не получится. От крепкого и сильного мужчины вполне способен забеременеть даже более хилый и слабый омега, чем Пак. Тем более, в самый пригодный для этого период. Течку Чимин ждал две недели и два дня. В день, когда она перешла в свою самую прогрессивную стадию, омеге запретили принимать любые лекарства, даже те, что способны на время снять головную боль. В одном белом больничном халате (Чимин как сейчас помнит: он был в мелкий розовый цветочек и с прорисованной выцветшей травушкой) шёл по коридорам Ребона, минуя счастливых, не обречённых на данную участь воспитанников, которые косились на него, понимали его боль, но не разделяли её. Пак думал, что вся операция пройдёт у местных врачей, как это было всегда, и уже наслышался рассказов от тех, кто когда-либо в этом месте был (это было отделение в стационаре, непригодное для данной процедуры, но уже эксплуатируемое в подобных целях на протяжении многих лет), и успел настроить себя на худшие условия. Каково было его удивление, когда смотритель сообщил, что машина уже ждёт их на улице. То же самое чёрное авто, на котором Чимин и четверо других омег ехали в частную клинику. Пак, с голыми ногами, в одних его потёртых ботиночках с грязным мехом, которые он урвал из вещей, отдаваемых людьми на благотворительность Ребону. Ботинки, купленные когда-то Тэхёном, были нагло украдены в первые недели его здесь пребывания. Вор не нашёлся, но Чимину просто повезло, что тогда была не зима. Чимин приехал в ту же самую частную клинику, что произвела на омегу поразительное впечатление, и он был очень рад, что операция будет проводиться здесь. Пака уже ждали специалисты прямо на входе. Они поспешно завели омегу вовнутрь, а затем принялись громко кричать на смотрителя и заместителя Ребона. Чимин слышал их споры. Омеги, работающие в клинике, негодовали из-за условий, предоставленных тому, кто должен понести в ближайшем будущем (причём они ни разу не упомянули Императора, будто бы и вправду беспокоились об омеге, как о человеке, а не том, кто выносит невероятно «ценного» ребёнка. В это Чимин отказывался верить). Пака облепили разом трое омег, четвёртый же остался препираться с сопровождающими, переходя на личности. Чимина тотчас завели в один из очередных светлых кабинетов, принялись растирать его, особенно покрасневшие от холодных осенних ветров ноги (Чимин ощутил тепло сразу же, как только вошёл в клинику, и ему этого было достаточно, чтобы почувствовать себя лучше), и приговаривать что-то злое про Ребон и «всех сук, там обитающих», но кроме как «скотобаза», «твари» и «свиноматки» он ничего не слышал. Не желал слышать. Большего зла, чем то, что ему предстоит пережить в будущем, ему не надо. Что происходило после — Чимин хочет забыть. Он желает выкинуть из головы произошедшее. И пускай всё его мясо, облеплявшее кости, осталось на месте, и он не впал в кому, морально вынести ношу стремительно настигающего будущего было сложно. На деле же это казалось проще: жить, затем найдётся заказчик, ты забеременеешь без какого-либо контакта с отцом ребёнка, «без боли», выносишь его, не привязавшись к плоду, отдашь и будешь восстанавливаться. Затем снова и снова, пока не родишь пятерых. Затем своя квартира, выданная Ребоном благодаря мало-мальской поддержке государства, пособия, на которые можно жить, и новая судьба с чистого листа. Он, Тэхён, Мао, Джей и Такаши будут жить в одной квартирке, сынок Мао уже к тому времени будет достаточно взрослым, чтобы помогать по хозяйству. Все вместе они заживут как полагается.ΩΩΩ
В комнате ощущался резкий запах стоячего спирта и хлорки, которой только что помыли пол. Омега, свесив ноги с кровати, кончиками пальцев почти что касался мокрого линолеума. Было светло. День полностью раскрылся и расцвёл жёлто-серыми красками. С этой стороны здания солнце практически не попадало в окна, ему мешали деревья, тянущиеся своими макушками выше корпусной крыши. Чимин тихо вздыхает и начинает от скуки болтать ногами, разглядывая выцветший узор на белой сорочке. В корпусе для беременных омег было чисто, светло и тихо. Здесь никто не кричал друг на друга без причины, дежурные смотрители вели себя относительно смирно, и тишину, особенно днём, нарушало разве что пение птиц и негромкий звук телевизора, работающего в центре между двумя коридорами второго этажа. Чимина поселили на второй, в свободную комнату для двоих, в которой он оказался совершенно одинок. В его части корпуса, в правом крыле, жило всего лишь пятеро или семеро омег (Чимин не успел с ними со всеми познакомиться, да и не желал в принципе. Говорят, что недавно, после заселения Пака, уже привели новенького). Всё здесь навевало такую жуткую скуку, что от неё, казалось, можно было погибнуть. Удивительно, что стоящие на подоконниках цветы в грязных горшках до сих пор не завяли. Видимо, не менее скучающие омеги за ними ухаживали. Чимину же казалось, что весь срок своей беременности он здесь просто не вынесет — умрёт от скуки. Атмосфера очень походила на больничную, будто бы у каждого здесь была своя палата, но Чимин плохо помнит те редкие походы в больницу с папой в детстве, а с частной клиникой Императора это место не сравнится. Всё здесь будто намеренно подталкивало омегу думать исключительно о своих гнетущих сознание мыслях, о своём убитом будущем и нежеланном настоящем. Чимин никогда не говорил сам с собой за всю жизнь столько, сколько успел обсудить с тишиной за прошедший месяц. Беременность его протекала хорошо, относительно нормально. Для Чимина одним словом: «никак». Он не чувствовал ничего, что должны чувствовать, по его мнению, все беременные омеги. Ни одного из симптомов токсикоза (хотя тошнота подступала к нему часто, комом застывая в горле от убитого горем одиночества), ни любви, ни ненависти к тому, что должно будет стать ребёнком, — ни-че-го. Иногда Пак думал, что если бы его рвало хотя бы два раза в день, то его жизнь в корпусе была бы куда разнообразнее. «Если говорить о плюсах, — думал Чимин, представляя их будущий разговор с Тэхёном, — здесь чисто. Наверное, это самое чистое место во всем Ребоне. Здесь белые стены, — омега поднимал голову и пялился на зашпаклёванный и побеленный потолок, который неровными стыками плит сходился прямо над его макушкой, — светлые коридоры, и выходить даже никуда не надо: всё сюда приносят…» Еду и правда приносили, как и думал раньше Чимин, прямо каждому в комнату. Не приходилось кучковаться подолгу в коридоре или же на улице, а затем гурьбой отправляться в корпус столовой. «Хотя душ здесь и туалеты такие же, ремонта в них нет. Там, кстати, есть ручки в кабинках туалета, по бокам, чтобы держаться, но на моём этаже они практически все вырваны. Здесь есть личный врач, который и правда даёт о себе знать. Однако… Человек он не из приятных. Но я не жалуюсь». На первые две недели после проведения ЭКО Чимина вернули в его родной корпус, где жил Чжи и его соседи. Омегу долго расспрашивали, как всё прошло, но Пака будто в воду опустили — ничего не помнил или помнил отчасти, размыто, всё, что происходило до прибытия в клинику. Или же врал — никто не знал наверняка. Вскоре от Чимина отстали. Гнетущая атмосфера встретила омегу ещё тогда, когда он не должен был никуда переезжать. Соседи сохраняли тишину, разговаривали негромко, будто о чём-то шептались, иногда поглядывая на Пака (Чимин думал, что говорят про него, благодаря своей огромной мнительности, но её наличием себя и успокаивал), Чжи не бушевал, вынося свой гнев зачастую за пределы комнаты, и все, будто бы по договорённости, по очереди интересовались самочувствием омеги. Минимум по три раза за день. Приятным и одновременно грустным был момент расставания: омеги обнялись, как родные, хотя друг о друге почти ничего не знали и ни с кем, кроме Чжи, Чимин совсем не разговаривал, лишь отчитываясь о своём прекрасном здоровье. Видимо, его понурый вид и кислое лицо заставляли людей думать, что ему стало плохо. Здесь почти никто ничего не знал о том, как проходит беременность. Все знания и факты были скупы и сводились к информации, дарованной мировоззрению ребёнка ещё лет в семь. Это было очень дико для такого места, но всех почему-то всё устраивало.ΩΩΩ
Этим днём начался какой-то переполох. С самого утра поднялся шум, несвойственный данному месту. В корпусе так шумели крайне редко и уж точно не в такую рань. Чимин на мгновение даже решил, что вся его беременность — сон, и всё, что его окружает, — тоже сон. Он по-прежнему находился в своём старом корпусе, в одной комнате с Чжи и другими, и сейчас омеги просто толпой готовятся идти на завтрак. Однако стоило Чимину разлепить глаза, как кто-то начал интенсивно толкать его в бок. Да так, что омега от прилагаемой силы перевернулся на спину. Один из смотрителей глядел на него едва ли не бешеными глазами и громко повторял: «Вставай!». Пак часто заморгал, дабы смахнуть послесонную пелену, и огляделся: в комнате он был не один, и даже смотритель не был последним в компании. Уборщик активно мыл пол, звеня железной палкой с ржавыми болтающимися креплениями, что держались разве что на добром слове, возил грязной половой тряпкой серо-зелёного цвета с малиновыми вкраплениями по выцветшему жёлто-рыжему линолеуму. Да не просто мыл, размазывая одну и ту же грязь с пылью из ведра с мутной водой, а тщательно, ведь в ведре была пена: не её осадок, а воздушная, густо пахнущая моющим средством то ли для пола, то ли для посуды. Однако сама тряпка воняла хлоркой. От этого гнилого стоячего запаха подступала тошнота к горлу. Дверь была распахнута: Чимин отчётливо видел, как по коридору туда и обратно снуёт персонал. Беременные, с большими круглыми животами, о чем-то говорили, возмущённо раскрыв рот или вытянув губы трубочкой, не в силах более таскать в ускоренном режиме такой вес в своём теле, но при этом все, подгоняемые смотрителями, куда-то расходились. За прошедшие полтора месяца столько народу ещё никогда в корпусе на одном этаже не собиралось, и Чимин понял, что и ему придётся сравняться с массовым движением с такой же большой скоростью, когда смотритель сквозь толщу мыслей ором проговорил: «Вставай». Чимин тотчас сел на постели, тяжело оторвав расслабленное тело от жёсткой кушетки. Ногами он пытался нащупать тапочки, загнанные под кровать. Его все подгоняли, а смотритель намеренно подталкивал в спину. В дверях показался администратор корпуса, что самолично схватил Пака за обе руки и потянул в туалеты. В комнату ворвалась толпа: Чимин понял это по нарастающим крикам. Чимин не спешил задавать наводящие вопросы, хотя те так и вертелись на его языке. Даже во время умывания омега не остался один: смотрители активно трогали его волосы, проверяя их на густоту и чистоту, а на попытки заговорить с ними отвечали агрессией. Лишь через двадцать минут Чимину удалось зайти в свою комнату. Теперь пол блестел от ещё не высохшей влаги и сомнительной чистоты. Тумбочка была придвинута удобно к кровати, но что самое удивительное: постель была расправлена, но аккуратно застелена новым, чистым бельём. Его края были подогнуты под замененный плотный матрас, который, казалось, был принесён не отсюда (возможно, из комнаты дежурных), ведь толщина его была практически ровная, без пролежней и растянутых краёв. Новое накрахмаленное постельное бельё имело схожий с его сорочкой рисунок: такие же мелкие цветочки, но уже более яркие, красивые. Чимин медленно подошёл к кровати и сел, поначалу приподнявшись на носочки из-за высоты койки. Омега с интересом провёл по узору пальцем, как чужой резкий крик заставил его вздрогнуть. Он обернулся с удивлёнными глазами и тотчас поспешно был согнан с постели. Смотритель кинулся к кровати и расправил руками одеяло. — Не садись! Иди платье меняй! — гаркнул омега, судорожно поправляя края, но Чимин так и остался стоять спиной к постели и поглядывать через плечо на дежурного. Через минуту обеспокоенный смотритель вернулся со свежей сорочкой в руках — она была такая же белая, чистая, в тонюсенькую голубую полоску. Длинная и свободная. Вместе с ней принесли ещё и штаны в точно такой же рисунок, а затем и чистые, новые тапочки! «За что мне всё это?..» — удивлённо спросил себя Чимин, но не стал сопротивляться. Чистая одежда была жёсткая, приятно пахла стиральным порошком на резкой, въедающейся в нос основе, ткань прохладная. Омеге наконец-то разрешили сесть, при этом наказав не двигаться и не сбивать аккуратно застеленную простынь. Толпа мурашек пробежалась по плечам и спине, но Чимин с удовольствием поёжился, приобняв себя руками. Он растёр плечи и локти, после чего смиренно сложил ладони друг на друга, устроив их на своих коленях. Смотреть осталось разве что в одну точку, ведь омега не знал, чего ему ждать. Ему не говорили, но вряд ли скрывая от него тайну, скорее, позабыв о необходимости её рассказать. Непосвящённый в подробности Чимин ждал. Непонятно чего, но ему казалось, что чуда. Лёгкая непроизвольная улыбка расцвела на пухлых губах и никуда не намерена была уходить. Чимин глянул на часы: уже близилось к полудню. Здесь они вставали раньше: в полдевятого, но сегодня Пака будто бы забыли разбудить. Видимо, правда забыли, думая о своём: о преобразованиях в его комнате, омега чувствовал, — о прекрасных переменах и неожиданном перевороте в оснащении корпуса дополнительными удобствами. Всё вдруг стихло. Вновь за окном запели птицы, издавая свои звенящие и будто стрекочущие звуки. Чимин глядел в окно и болтал ногами. Он не знает, сколько точно времени прошло, как всё утихло, но надолго его одного не оставляли. Послышался приглушённый и обеспокоенный голос смотрителя за дверью, нарастающий своим звучанием всё больше, отчего Чимин смог различить что-то вроде: «Время отдыха», как на пороге появилась сильная мужская фигура, крепко пахнущая чем-то густым и масляным. Чимин слабо дрогнул, впившись руками в белоснежную простынь. Перед ним возник сам Император, не сводивший с него своего пристального взгляда. Пак чуть подался вперёд, потянув ногу вниз, дабы спуститься с кровати, но альфа остановил его непринуждённым жестом, а его спокойный, бархатный голос мурашками пробежался по телу, волной спустившись вдоль хребта. — Не вставай. Намджун выглядел импозантно. Кажется, будто бы вновь видел его по телевизору. Идеально выглаженный костюм хорошо сидел на его фигуре: белая рубашка едва заметно облегала мышцы, пиджак без лишней ширины сел по широким плечам, а серый цвет костюма делал образ Императора под стать сегодняшней погоде. С ним и дешёвая комната стала выглядеть краше. Будто бы преобразилась, но Чимину вдруг стало не пойми отчего стыдно: стоящий на выцветшем линолеуме с заметными разводами у стены статный мужчина не обязан был пачкать свою чистую обувь и навещать его. Чимин почему-то думал, что пришли к нему. Император пришёл поинтересоваться о ребёнке. — Как ты себя чувствуешь? Император игнорировал что-то поскуливающего за его спиной смотрителя, пытавшегося перехватить долю его внимания. Чимин давно не чувствовал такого смущения. Это было что-то похожее на беспокойство. Щёки горели, а пальцами он невольно стал стягивать на себя чистую простынь с ещё не расправившимися углами. Видимо, её гладили на скорую руку или она долго покоилась на полке с чистым бельём. — Всё хорошо. — Как проходит твоя беременность? — Хорошо. Альфа молчал, выжидая. Чимин прикусил губу изнутри и добавил: — Я не жалуюсь. Намджун молча осмотрел вымытую комнату, но вид его не был довольным. Воздух вокруг мужчины сгущался. Чимин проглотил стоящий посреди горла комок слюны и слегка поёжился. Он отвёл взгляд, начиная разглядывать пол. Пялиться на Императора дольше ему не позволяла совесть. Пак за эти две встречи будто бы каждый раз видел его впервые, хотя черты лица были теми же, а стиль не изменился, запах знаком. В коридоре вновь поднялся шум. Заскрипели колёса тележки с завтраком. Чимин вновь глянул на часы: его тоже подали позже. — Сейчас подадут завтрак, — без надобности оповестил смотритель. В комнату вошёл омега в белом халате, маске и чепчике, хотя зачастую он предпочитал забирать волосы в хвост растянутой резинкой и носил распахнутый халат поверх цветного шерстяного свитера. Сейчас же он выглядел достаточно опрятно, и почему-то все пуговицы были застёгнуты. На тележке с тремя полочками для развоза еды стояли белые в чёрную крапинку подносы, блестящие от чистоты. Их тоже только вымыли. Чимин облизал губы и с интересом глянул на тарелки, коими на удивление были забиты все три отделения. Привычная глазу каша, щедро наваленная в тарелку, приготовленная, скорее всего, не на воде, — не было видно дна тарелки, никаких лишних капель на краю или же на дне, — всё было чисто, а посередине жёлтым горел большой кусочек масла! Масло добавляли почти всегда, вот только сегодня его было куда больше, чем обычно. Помимо каши омега привёз целую тарелку свежего белого хлеба (его подавали редко, чаще — сухие сыплющиеся куски с жёсткой светлой корочкой), стакан чая с щедрым кусочком лимона без плавающих на поверхности косточек, зачем-то дополнительно поставленный стакан воды и, что самое удивительное, — мисочку с нарезанными фруктами: там было и яблоко, и дольки мандарина, а также кусочки небольшого банана. Рядом с миской стоял настоящий фруктовый йогурт (Чимин не смог скрыть своих эмоций: глядел распахнутыми глазами на вкусно пахнущую еду, не замечая наблюдения Императора; Намджун понял, что омега видит это впервые). Чимин едва ли смог оторвать от увиденного глаза и тотчас встретился сначала с пристальным взором Императора — таким тяжёлым, глубоким, что вмиг стало не по себе, будто бы мужчина насквозь его видел, а затем со взглядом дежурного, стоящего у Императора под боком и корчащего раздражённые рожицы. Он намекал Чимину вести себя сдержанно. Омега-смотритель тотчас угомонился, как только мужчина на него обернулся. — Что по беременности? — Всё проходит отлично, господин! — Наконец смотритель очнулся, а голос его зазвучал слаще мёда. — По сроку уже шесть недель, и с ребёночком всё в порядке. — Как ты себя чувствуешь, Чимин? — Он не дал ему договорить. Голос Намджуна звучал громко и на этот раз более чем утвердительно. «Чимин? Он помнит моё имя?» — подумал омега, и повторный вопрос его слегка смутил. Он вновь глянул на смотрителя, боясь сказать лишнего, но задерживать ответ не имел больше права: — Я чувствую себя хорошо. Беременность не беспокоит меня. Будто бы он мог сказать иначе. Он даже не знает, говорит ли он правду, или это хорошо скрытая, внедрённая собственным сознанием ложь. Намджун хмурился и молчал, вынуждая смотрителя и Чимина молчать вместе с ним, нервно ожидая своей участи. Пак не был напрямую связан с недовольством, отражающимся на чужом лице, но чувствовал себя виноватым. Наконец Император заговорил: — Я его забираю. Чимин распахнул глаза. Ему было известно, как от прежних соседей по комнате, так и благодаря коротким, почти незаинтересованным диалогам с беременными омегами. Один из воспитанников, будучи на седьмом месяце беременности, поливал цветы в горшках на подоконнике и от скуки отвечал на вопросы Чимина о настоящем и будущем. «— Некоторым везёт, — говорил он с глубоким раздражением на сердце, — они живут весь срок у своих заказчиков, а забирают обычно те, что при деньгах, если не извращенцы, кто не против трахнуть тебя на позднем сроке. — Лёгкая горькая насмешка раздалась в его голосе, а уголки губ скривились то ли в отвращённой усмешке, то ли в полуулыбке». Малая часть мужчин, которая могла себе это позволить, увозила омег к себе домой или устраивала в более комфортные Центры (что случалось намного чаще) для хорошего протекания беременности без лишнего стресса. Чимин почему-то и не думал о таком, не надеялся. Он не имел против Императора плохих мыслей, наоборот, — Намджун производил впечатление серьёзного и важного человека, отлично отыгрывающего свою общественную роль. Чимин был в этом настолько убеждён, что сам себе верил, хоть и видел Императора лишь второй раз. — Да, конечно! Я провожу вас! — смотритель замешкался, желая было броситься за Императором, но задержался около Чимина. Омега поднял глаза на мужчину, встретившись с его пристальным и тяжёлым взором, по которому было непонятно, что чувствует Император в этот момент: то ли раздражение, смешанное с едва ли сдерживаемым отвращением, то ли обыкновенное, беспристрастное спокойствие. — Что сидишь?! — зашипел смотритель, как только Император развернулся и покинул комнату. — Собирайся. Эй, собери его! — омега развернулся и дёрнул из коридора ещё одного молодого дежурного, после чего исчез из поля зрения, бросившись сообщить всё администратору. — Переодевайся в то, что у тебя есть. — Лицо молодого смотрителя, что до этого выражало явное подобие страха, вмиг посерело. Чимин не мог разложить услышанную информацию по полочкам в своей голове: глупо смотрел то на смотрителя, то на уже пустую дверь и на еду, одиноко остывающую на подносе. Запах каши осел в воздухе, соревнуясь с маслянистостью чужих феромонов в груди омеги. Дежурный сам залез в шкаф (силуэт его исчез в глубине наполовину) и стал вынимать спрятанное там полотенце, старые тряпки, пакеты и одежду, доставшуюся Чимину с актов благотворительности и приобретённую Тэхёном. Дежурный разворотил весь шкаф, на время покинул комнату, вернувшись с полурваной потёртой спортивной сумкой, куда скинул все его вещи. Сумка была наполовину пуста. Чимин начал поспешно одеваться, без возмущений действуя по указаниям смотрителя, с каким-то странным горем осознавая, что прощается с ним практически на год, хотя Чимин не знал даже его имени. Омега натянул ботинки на короткие носки, стоя в облегающих старых джинсах, ткань которых была изношена и посветлела от времени, и в тонкой кофте с длинным рукавом, которая ему не принадлежала, и неизвестно, откуда её достали, но вид у неё на первый взгляд был приличный. Глупый, но приличный. Дежурный проводил его к выходу из корпуса, где им несколько минут пришлось топтаться у самого выхода на улицу, и при этом заметно нервничал, а Чимин успел посчитать половину плиток, которыми была выложена часть пола, затем начинался линолеум, исчёрканный чёрными полосами. Автомобиль Императора ждал у самых ворот. Омега удивлённо распахнул глаза, как только увидел очередную новую марку машины, — на этот раз авто было больше и выше того, на котором он с другими омегами ездил в клинику, и было оно только одно. Ещё одна машина была поменьше, с более низким капотом. За рулём сидел серьёзный на вид человек. Уже в салоне, когда один из людей, появившийся будто из ниоткуда, забрал скромный багаж омеги, тот буквально провалился в глубину кожаного кресла цвета нежной кофейной пенки. Чимин не особо помнит, как выглядит кофейная пенка, но это были первые слова, пришедшие ему на ум. Тотчас вернулся Намджун, ведущий короткими фразами диалог с поспешно следующим за ним омегой-администратором, держа в руках файл с документами. Пак не мог уловить сути их разговора, хоть слова доносились до него практически отчётливо: даже громкая речь почему-то смущённо-счастливого и заметно приятно обеспокоенного администратора мешалась в кашу. Намджун сел на водительское кресло, но не проронил ни слова. Он пристегнулся так же быстро, как взялся за руль. Мужчина спешил уехать отсюда. Лицо его было сосредоточенным, а феромоны приобрели ещё более густую, сливочно-маслянистую горечь, которую Чимин втянул полной грудью. От неё заслезились глаза, и омега тотчас отвернулся. Салон наполнился яркой отдушкой стойкого одеколона. Чимин чувствовал раздражающее покалывание в кончиках пальцев и тёплые мурашки, бегущие по плечам. Омега не мог переварить картинки удаляющихся от него стен корпусов Ребона, его посыпанных серым песком протоптанных дорог и ржавой детской площадки, отчего прилив нервных эмоций накрыл его с головой. — Я могу позвонить? Пожалуйста, можно позвонить с вашего телефона? — Чимин занервничал и активно заёрзал на сидении, впившись взглядом в мужчину. Столько событий произошло за раз! Он немедленно должен сообщить Тэхёну, чтобы он больше не звонил на стационарный телефон, ведь теперь Пак будет временно проживать в абсолютно другом месте. Чимин старался не смотреть по сторонам, от увиденного кружилась голова. Он был рад, и одновременно хотелось плакать. В это сомнительно верилось. Намджун завёл мотор (он предпочитал водить свой личный автомобиль самостоятельно, пренебрегая собственной охраной. Лишь во время дипломатических встреч и вынужденных политических сделок он позволял водителю делать свою работу), оборачиваясь на встревоженного омегу. Чимин в салоне казался жутко маленьким, будто бы ребёнком. Мужчина завёл руку под пиджак, вынимая из внутреннего кармана мобильный телефон и с уже горящим экраном вручая его омеге. — Спасибо большое. Я быстро! — Кому будешь звонить? Родителям? — Я хочу позвонить другу. — Другу? — Император выехал за невысокие железные ворота Ребона, прямиком на голую трассу, чьи бордюры были неровными, отбитыми, посыпанными сверху песком и поросшие мелкой травой. Здесь редко проезжали машины, а средств на капитальный ремонт всего здания и символичной глухой парковки и правда не было. Императора обеспокоил этот вопрос, но Чимин не дал времени подумать о работе. — Кто он? — Его зовут Тэхён! — Чимин воскликнул и тотчас зарделся. Понял, какую сморозил глупость, ведь имя неизвестного омеги из борделя вряд ли что-то говорит такому человеку. — Он омега. — О явной необходимости говорить детали Пак не знал, наблюдая за сменой чужих эмоций: да вот только лицо Намджуна оставалось всё таким же безразлично-холодным, внимательно смотрящим за дорогой, а все фразы — дежурными. — Мы дружим с детства, а он навещал меня до того, как меня переселили в другой корпус. Я хочу сказать ему, что вы… Вы меня… забрали. Чимин сглотнул густой комок слюны весьма шумно и, не дождавшись реакции, тупо уставился на экран смартфона. Он впервые держал в руках такую дорогую вещь. У Тэхёна тоже был сенсорный телефон, но изрядно меньше, тяжелее, с покоцанным от времени экраном и совсем другим интерфейсом. У Чимина же никогда не было телефона. Однако значок вызова он смог найти сам. Император по-прежнему молча наблюдал за омегой, время от времени отвлекаясь от дороги. Ехал он медленно, и в машине не качало. В салоне было тепло: просто чудесная температура, разве что холод кожаной обивки поначалу обжигал кожу. В машине было столько места, что, казалось, здесь можно спать. Прямо в пассажирском кресле — в разы комфортнее, чем на жёсткой койке. По ту сторону раздался чужой голос. Чимин будто ожил, дрогнул всем телом и громко, путаясь в словах, торопливо заговорил: — Тэхён, это я — Чимин! Тэхён-и, быстро. Я уезжаю. С Императором, — на придыхании затараторил омега, несмотря на то, что его никто не торопил. Привычки говорить обо всём исключительно по делу, выработанные за полгода пребывания в Центре на окраине Йокогамы, дышали омеге в спину. — Я проведу беременность не в Ребоне, мы… Мы едем… — Чимин вдруг осознал, что не знает, куда они едут. Неизвестно, где находится квартира или же дом Императора и направляются ли они туда вообще. Вдруг Пака переселят в Ребон в столице? Чтобы добираться до него было быстрее и ближе. Чимин не знал, отчего в груди что-то больно защемило. Он мельком взволнованно глянул на Императора, но спрашивать или дожидаться его ответа не стал: — Я перезвоню, Тэхён! Я перезвоню! Я скучаю! Ещё увидимся, пока… Пока, Тэхён.ΩΩΩ
Токио, Япония
Тэхён не ожидал звонка. Он поднялся с матраса, постеленного в том же самом подвале, когда услышал стандартную мелодию мобильного. Сонный, он поспешно приложил телефон к уху, ожидая звонка от работодателя, но приятная волна хлынула по крови, когда в трубке раздался голос Чимина. Разве что его нескрытое беспокойство, рваное дыхание и сбивчивая речь заставили Тэхёна по-настоящему проснуться. — Пока, Чимин… — глухо отозвался Ким, после приветствия не сказав и фразы. Пак часто звонил с неизвестного номера, ведь своего телефона у него не было, да и запрещено было иметь личные вещи подобного плана в Ребоне, отчего Тэхён не мешкался, когда на экране видел лишь голые цифры. Омега уронил руки на потёртое одеяло, коим накрыл свои колени. Все молчали. Свет внутри подвала не горел, слышался лишь вой ветра за его пределами, и холодок тянулся по обнажённому полу из неровного камня и плиточных стыков, мешая согреться. Тэхён два часа назад вернулся с работы. Ребёнок Мао долго плакал, пока не удалось убаюкать его. Малыш был болен. У омеги не было выбора, кроме как убаюкивать его каждый раз, чтобы не слышать криков. Джей принёс инструменты, которые достал из подвала большого серого дома, сломав на двери замок. Там жили люди, поэтому пришлось делать это поутру. Ночью там вовсю воют и дерут друг друга голодные собаки. Омега чинил походную печку, чтобы она давала больше огня. Руками, испачканными в копоти, он утирал слёзы и сопли. У Джея слезились глаза на холодном ветру, а в такую погоду, близкую к зиме, и вовсе заболевал в своей тонкой рабочей курточке в промёрзшем насквозь подвале. — Чё ему надо? — недовольно отозвался Джей, шипя, утирая новый поток слёз с израненной, больно ноющей щеки. Рану обмывали слёзы и размякшая чёрная грязь. — Император решил увезти его из Ребона. — Тэхён убрал телефон в карман и закутался в одеяло. Он лежал в своём полушубке, в котором пытался согреться во сне. Новое бархатное чёрное пальтишко, недорогое, зато более тёплое, купленное Кимом на оставшиеся сбережения со второй полученной зарплаты, висело около входа. Он надевал его только на работу. После той встречи с Чёрным Драконом, Лука и другие администраторы стали относиться к Тэхёну и его внешнему виду жёстче. И то, указывал ему только Лука, активно толкаемый администрацией в спину. Остальные брать на себя ответственность говорить Киму лишнего не хотели. «Скажет ещё чего Ему, и всем нам дадут просраться. На улице окажемся, повезёт ещё, если не кишками наружу. Вы с личными шлюхами все рот на замке держите, язык широко не высовывайте. Это он сейчас безобидный». — Значит, в царские хоромы жить пойдёт. Неплохо он устроился, — с ядовитой злобой подметил Джей и сжал металлический ключ ещё сильнее, затягивая с большим упорством крупный ржавый болт на съёме, пытаясь отодрать припаянную к низу керосинку. — Зато его беременность пройдёт хорошо… — вздохнул Тэхён и откинулся обратно на матрас, укрываясь по подбородок одеялом. — Он должен выносить ребёнка для самого Императора. — Бедняжка, — закатил глаза Джей и попросил Такаши зажечь свечу.ΩΩΩ
Голос Чимина сел. К горлу подступил комок от нахлынувшей вдруг досады. А увидятся ли? Омега вернул телефон хозяину, держа его обеими руками. — Спасибо большое… Забрав из чужих рук телефон, мужчина одной рукой отослал кому-то сообщение. «Пробей мне этот номер», — значилось на экране. — Кому принадлежит твой друг? — голос Намджуна хоть и казался очень мягким, но металлические нотки в нём всё же присутствовали. Чимин словно бы и не мог уйти от ответа. Несмотря на откровенность вопроса, омега понял, что Император имеет в виду: — Он… никому не принадлежит. Он не замужем. — Откуда он? — Он не живёт в Йокогаме. — Чимин любил говорить, особенно если его слушали, но этот диалог был ему неприятен. Омега не глуп: он прекрасно понимает, к чему всё идёт. — Он здесь родился, но живёт в Токио. Я был с ним в столице, а потом уехал, чтобы уйти в Ребон. — Как давно ты в Центре? — Полгода. Император молчал, а Чимин продолжал смиренно ждать ответ. Намджун задавал вопросы кратко, быстро, будто бы не ожидая подлинно услышать и понять, а всего лишь проговорить. Дежурно, для галочки в невидимом списке. Либо Чимин был слишком предвзят. — Где работает этот омега? Вопрос ввёл Чимина в ступор. Омега прикусил нижнюю губу и отвернулся, принимаясь разглядывать свои потрёпанные ботинки и сводить вместе носки. Но тишина, длившаяся секунды, убивала. Рядом с этим альфой молчать он не имел права, а принимать собственные решения о своём безмолвии в его присутствии было бы верхом непозволительной роскоши. Однако пришлось решиться: — В борделе. Чимин позволил себе несколько секунд тишины, роясь в пустой голове. — Раньше он работал в «Красной Розе», но затем хозяина убили, и он пошёл в другое место. «Мирос», кажется… Сейчас он там. Намджун продолжал молчать. Дорога до дома заняла несколько часов. Всё это время омега наблюдал за сменой картин природы: видел и голую трассу, и железную дорогу, и поля, как пустые, так и засеянные различными культурами, видел вдалеке крыши низеньких домов, и как-то они проехали мимо большого озера. Все картинки сменяли друг друга медленно, а спокойная езда без тряски в машине сильно клонила в сон. Чимин и не заметил, как уснул, прижавшись щекой к светлой кожаной обивке, а проснулся лишь тогда, когда вокруг был один сплошной лес. Они покинули Йокогаму и сейчас проезжали по окраине столицы. Чимин видел поначалу маленькие коттеджи, выглядящие как красивые кукольные домики, а затем пропали и они. Один сплошной непроглядный лес густо-зелёного цвета с тёмной землёй и обильно-высокой травой. Лишь около трассы были узкие тропы, на которых ему посчастливилось увидеть бегущего зайца. Лишь мельком, дальше скрывшегося в кустах.Токио, Япония
Это был просто поистине огромный дом, выполненный в контрасте белого и тёмно-коричневой окантовки под балконом и на стенах. Панорамные окна первого и второго этажа высотой были, казалось, не менее двух метров, а издали — и вовсе трёх (на деле же, это первое столь дорогое здание, которое Чимин имел возможность разглядеть в непосредственной близости). Участок был огорожен двойными воротами, первые из которых были крепкими, толстыми и высокими, оснащёнными камерами видеонаблюдения. Около входа стояла охрана. Тем не менее, для Императора это по-прежнему казалось слишком аскетично. Чимин ещё не знал, что это один из личных особняков Намджуна, в котором он не принимает гостей, напрямую связанных с политикой, что этот дом никогда не покажут по телевизору и что лес — половина его гектаров, начиная от пустующей трассы на перепутье дорог и заканчивая несколькими милями от пентхауса, — принадлежит первому лицу государства. Вторые ворота были чугунные, такой же высоты, с толстой, толщиной с кулак, вертикальной решёткой, и теперь Чимин мог разглядеть подножие дома и основные его стены. Сада не было: густой газон и мощёная дорожка, по бокам которой выстроились невысокие квадратные декоративные кустики, выглядевшие уже как сухие подрезанные ветки и прямиком ведшие к главному входу. Дверь была обычная, и сам дом теперь напоминал пятизвёздочный отель на суше, а не средневековый замок. Салон автомобиля со стороны пассажирского сидения открыл один из охранников, но Чимин побоялся выходить. Он лишь слегка высунул нос наружу и тотчас спрятался в салоне. Страх неизвестности, а также неуверенность в правильности своих банальных решений делали из омеги неподвижную куклу. Намджун покинул салон, перекинувшись парочкой слов с другим охранником в чёрно-белом костюме (Чимин думал, что такое, наверное, снимают только в фильмах. Хотя, сколько всего фильмов он посмотрел?), затем обернулся, завидев, что омега не собирается выходить. Император тотчас обошёл авто, чем вынудил охранника, выжидающего Чимина, посторониться. — Всё в порядке? — Намджун наклонился и заглянул в салон. Взгляд его скользнул по чертам чужого лица, считывая эмоции. — Можно выходить? — глупый вопрос, но Чимин будто бы не уверен, что они остановились в правильном месте. — Конечно. Чимин порывался было выйти из салона, повернувшись на сидении боком, ногами к выходу, как лбом чуть ли не столкнулся с чужой грудью. Альфа протянул ему свою руку. Пак удивлённо взглянул на широкую ладонь перед собой и неловко положил в неё свою, вмиг ощутив тепло чужой кожи. Рука у Намджуна была сильная, тёплая и сухая. Кожа чуть шершавая. Небольшая влажная ладонь омеги едва ли не исчезла. У Намджуна хватило бы силы сжать его глотку одной рукой или размозжить череп. Как только Чимин соскользнул с сидения, почувствовав под ногами твёрдую землю, он стал ещё более мелким по сравнению с Императором. Так близко они ещё не стояли, и омега мог ощутить его аромат, пробиравшийся в глотку и оседавший на языке. Масляный и одновременно горький, но ни с чем, по скромному мнению Чимина, не сравнимый. Глубокий вдох позволил распознать отголоски перечной мяты, чуть уловимой в общей густоте терпкого аромата. Это был не алкоголь — спирт так не пахнет, — ни продукт, ни сладость. Феромоны у Намджуна тяжёлые, одежда пропитана резким парфюмом. От этого одеколона у Чимина уже в машине разболелась голова. Длинный балкон, под которым с западной стороны дома расположилась платформа. Кроме низких тёмных столиков на ней больше ничего не было, а сама платформа заканчивалась там, где начинался длинный прямоугольный бассейн, тусклый в это время года и при отсутствии яркого жёлтого солнца. — Пользоваться им нельзя. Сейчас слишком холодно, ты заболеешь. Мысль искупаться в бассейне стала чуть ли не его главной целью в жизни. Пускай эта идея и была неосуществима, Чимин предпочёл себя ею утешать. Судя по срокам, к моменту, когда на улице станет достаточно тепло, он уже отбудет обратно в Ребон на реабилитацию после родов, и даже если он останется в доме Императора на время, пока период грудного вскармливания не завершится, — Чимин не испытает райской жизни. Не помочит ноги в бассейне. Зато посмотрит на него, когда вокруг начнёт цвести весна. Изнутри убранство дома казалось по-сдержанному королевским: высокие потолки, контрастные бело-коричневые цвета, где-то имелась тонкая серебряная отделка, это же касалось люстры на потолке и столового серебра. Первый этаж особняка был цельным, не разделённым стенами, и по левую руку Чимина расположился прямоугольный высокий стол с восьмью одинаковыми стульями вдоль него. Узкая барная стойка, абсолютно голая, не украшенная даже какой-нибудь стеклянной вазой с одиноким цветком; чуть дальше от стойки протянулся ряд со столешницами, двумя встроенными холодильниками и раковиной. По правое плечо омеги было пусто: разве что у противоположной стены виднелись двери, ведущие в комнатки персонала, их же душевую и небольшой склад. Одна большая, ребром глядящая на Чимина лестница, ведущая на второй и третий этаж, прекрасно вписывалась в общую пустоту одинокого, нежилого дома. Здесь даже пахло по-особенному: приятными, нерезкими моющими средствами — что-то отдалённо напоминающее нотки освежителя, — и запах леса тянулся из приоткрытых окон и шлейфом соснового аромата следовал за спиной омеги, и феромоны хозяина дома как-то незаметно, словно бы они являлись частью помещения, витали в воздухе. Здесь было безлюдно. «Император вряд ли тут жил, — подумал Чимин, поднимая голову и рассматривая стены с потолком, — этот дом слишком большой для одного человека». Намджун стоял за чужой спиной и не мешал омеге оценивать зал. Он вообще, кажется, был безучастным и украдкой глядел на время. — У тебя будет своё место, — бархатный баритон прозвучал над ухом, и Чимин невольно повёл плечами. Император напомнил о себе. — Это кухня. Ты можешь свободно ей пользоваться, но здесь есть повар. Он приходит в шесть. Если тебе чего-то хочется, ты можешь предложить ему, что тебе приготовить. — Голос альфы звучал размеренно, но твёрдо, Чимину оставалось лишь глупо кивать на его слова, как болванчик. — Уборкой занимается персонал, в доме есть несколько слуг, к которым ты можешь обратиться, если тебе что-то понадобится. Мой секретарь, Эммануэль, будет находиться здесь время от времени. Император говорил о куче людей, которые мешались у Чимина в голове в тухлую кашу. Слуги, доктор, секретарь, охрана — множество людей, к коим омега мог и должен был обратиться, если ему что-то понадобится, но про себя Намджун не говорил ни слова. «Оно и понятно, — с тупой досадой где-то внутри подумал Чимин, — он важный человек». Чимин сам не понимал, чего он хочет: всегда мечтающий о лучшей жизни, он, оказавшись в особняке, и вовсе чувствовал себя слишком мелким, ущербным, ничтожным для такого места, а одна мысль о том, сколько денег вложено в то, чтобы он родил Императору этого ребёнка, и вовсе не могла уместиться у омеги в голове. Однако чувство невероятно сильного, тоскливого одиночества и какое-то избитое ощущение горькой досады вязким пеплом оседали у Пака на языке. Он всё хотел спросить: а можно ли ему позвать сюда Тэхёна? — Пойдём на второй этаж. Здесь их три, но твоя комната на втором. — А что на третьем этаже? — вопрос вырвался изо рта Чимина раньше, чем он успел его понять. — Ничего особенного. Бильярд и мой кабинет. Больше они не разговаривали, пока долгая длинная лестница под ногами омеги не закончилась. Второй этаж был не таким, как первый: это был достаточно узкий, по сравнению с залом, коридор, усеянный сплошным рядом дверей, большинство из которых были одинаковыми. Лишь некоторые их них, с левой стороны от лестницы, примерно в семи метрах, светились белым — это были двери ванной и туалета. Намджун сказал, что их несколько, но душевые на первом этаже предназначены только для персонала. Чимину он велел принимать ванну только здесь. Коридор был скучный и пустой. В конце его лился свет от широкого незашторенного окна с узким подоконником. Как раз около него находилась последняя дверь. — Здесь твоя комната. — Намджун надавил на ручку и с лёгкостью отворил дверь, пропуская омегу вперёд. Чимин, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, медлил и не пересекал порог. Наконец он позволил себе зайти. — Ох… — Комната была невероятна. Она была небольшой для человека, у которого всегда имелась своя комната, но для Пака это казалось чудом. Просторная, светлая, с большим длинным окном, широким подоконником, на котором он мог бы поместиться даже не один; двуспальная кровать, стоящая практически посередине, застеленная аккуратно, с белыми подушками и синим одеялом, да так, словно на картинке! Широкие шкафы были закрыты и пусты внутри. На стенке, прямо напротив кровати, висел плоский чёрный телевизор. Небольшой письменный стол, такой же пустой, как и всё вокруг, стоял в углу у окна. Чимин медленной поступью подошёл к кровати и шагнул на мягкий белый ковёр. Повернувшись, он приподнялся на носках и, помогая себе бёдрами, сел на кровать, тотчас провалившись, будто в пелену. Матрас был такой мягкий, что Чимин от неожиданности даже тихо хихикнул. Намджун продолжал молча стоять в проходе. Улыбка не тронула его лица. Задумчивое выражение его сменилось лёгким раздражением, после чего он произнёс: — Завтра привезут новую кровать. — Что? Но… — Чимин удивлённо вскинул брови, и губы его раскрылись в изумлении, — эта кровать чудесна, правда! — Она высока для тебя. Этого я не учёл… — Дом был жилым, и Намджун проводил здесь ощутимую часть своего свободного времени, но когда он готовился к прибытию омеги из Ребона, то, оказывается, счёл важными не все моменты. Он и забыл, какой у Чимина был рост. — Когда ты будешь на большем сроке, тебе будет тяжело… — Император недолго помолчал и после добавил: — Ужин будет в семь. Отдохни. Омега кивнул, а Намджун больше не проронил ни слова и ушёл, закрыв за собой дверь. Чимин подумал, что им обоим было как-то неловко, или же чувствовал себя не в своей тарелке только он сам. Пак, увы, тяжело различал внимание и безразличие. Иногда он находил в простых вещах тот смысл, которому никогда не придавали значения другие люди. Омега сам не заметил, как уснул тяжёлым, глухим и болезненным сном.ΩΩΩ
Чимин проснулся от ярко светившего солнца. С трудом оторвав своё тело от мягкой кровати и промятого согретого места, мутным взглядом омега искал часы. Круглый циферблат — деревянные часы с золотыми стрелками (Чимин не был уверен, что это действительно золото) показывали десять. Длинная стрелка почти дошла до двенадцати. Пак дрогнул, принимаясь шарить руками по постели: он уснул прямо на одеяле, не расправив её, не раздевшись, прямо в ботинках, которые даже не снял при входе. «Ужин! — пронеслось в голове у Чимина, и он с досадой понял, что совершил крайне оскорбительный жест. — Хоть бы кто разбудил…» От мысли этой стало обидно, даже больно где-то внутри, ведь Император вчерашним днём перечислял столько людей персонала и слуг, что хоть кто-то ведь мог подтолкнуть омегу или хотя бы небрежно постучать в дверь. И сколько же он проспал?.. Первым делом Чимин снял обувь, поставив её на голый пол, чтобы не пачкать светлый ковёр, а затем, ступая практически на носочках из-за дышащей в затылок неуверенности, что он не может позволить себе такой роскоши, как немного шума, выглянул за дверь. Скрип двери эхом пролетел по коридору. Было пусто. Не слышно было ничего: ни чьих-то разговоров, ни шагов, ни звуков какой-либо уборки (почему-то Чимин думал, что слуги здесь должны постоянно убираться). Пахло деревом и лаком. Где-то в уголке памяти остались воспоминания о том, где расположена душевая. Чимин отправился в сторону лестницы, около которой обнаружились две белые двери. По привычке Пак постучал. Ему никто не ответил. Он подёргал ручку (давно он не видел таких блестящих и чистых ручек), и дверь без труда отворилась. В ванной было светло даже без помощи лампы: большое окно пропускало вовнутрь тонну жёлтого и золотого. Да и сама эта ванная была будто из золота! Вся белая, украшенная золотой каёмочкой раковина, светлая мраморная плитка, узор на которой не бросался в глаза, огромное зеркало, в котором Чимин мог разглядеть почти всего себя, и, конечно, вид на просторную душевую без толстых стенок, не из куска бетона или не отделанную розовым кафелем, швы которой были чисты и почти что сливались воедино с общей белизной. Выглядело это чудесно, как молочная мягкая пенка. Шкафчики были тёмные, некоторые элементы декора также были выполнены из тёмной стали или золотого материала, и это было совсем не похоже на гнетущую палату или Ребон. Чимин подумал, что он всё ещё спит. Он умылся ледяной водой и, осознав, что всё нужное оставил в комнате в неразобранной спортивной сумке, вышел из ванной со стекающими на одежду каплями. Омега, выше среднего роста, со светлыми, отчасти рыжеватыми волосами и приятным лицом, остановился перед дверью и сам, кажется, испугался Чимина. Тёплая тонкогубая улыбка выросла на его молодом лице: — Уже проснулся? — Омега держал в руках сложенное в несколько раз небольшое белое полотенце, второе было нежно-розового цвета и поменьше, а поверх всего лежали базовые предметы гигиены, такие как новая зубная щётка и тюбик зубной пасты. — Нёс тебе в ванную. Хотел приготовить всё ещё до твоего пробуждения. Чимин, так ведь? Я Эммануэль, секретарь Намджуна. Чимин затушевался на пороге, смущённо улыбаясь и отводя взгляд: — О, да?.. Да, спасибо… Спасибо большое, но у меня есть своё. — Держи, — сказал Эммануэль тоном, не допускающим возражений, и все вещи оказались в руках Чимина. Несмотря на приятное лицо, вид у омеги был немного уставший, тогда как Чимин едва ли проснулся. Эммануэль вошёл в ванную, и если посмотреть на него со стороны, то лицо у секретаря было осунувшимся, видимо, из-за стресса. — Можешь поставить их сюда. — Омега забрал у Чимина всё, кроме розового полотенца, и стал ставить это на раковину, а полотенце убрал на совсем пустую открытую полку. Чимин только сейчас заметил, что здесь всё было пустое. Такое же, как и весь дом. — Скажу повару сделать тебе завтрак, — Эммануэль обернулся, и взгляд его оценивающе скользнул по чужой одежде. Чимин со стыдом отметил, что вся она была мятая, тогда как секретарь Императора выглядел просто, но так чисто, что хотелось его понюхать. — Так, я сейчас съезжу за остальным, часть вещей я уже привёз… Пак не совсем понимал, о чём тот говорит, но не возражал. — Спускайся на первый этаж, когда закончишь. Чимин и тут промолчал, хоть ему и нечего было заканчивать. Разве что надеть после душа ту же самую одежду, в которой он приехал, и причесать взлохмаченные волосы. — Эммануэль, простите, но… господин… сейчас здесь? — Император дома. — Не могли бы вы… — Могу. Но сначала поешь, — парировал Корн, заведённый, больше ушедший в свои мысли, и в этом они с Намджуном были даже чем-то похожи. — Я проведу тебя к нему. — С этими словами Эммануэль покинул комнату.