ΩΩΩ
Сеул, Южная Корея
Юнги нервно ведёт плечами и кривит губы, когда за спиной вновь раздаётся знакомый скрипящий голос. Он не намерен был здесь находиться, но долг перед группировкой мужа и сыном был превыше его собственных желаний. — И всё же я предлагаю тебе подумать, — мужчина, чьё лицо было изуродовано длинным шрамом, косо рассекающим бровь, глаз и щёку, вальяжно близится к омеге и становится подле него. Шершавыми пальцами тот подхватывает круглый аккуратный подбородок, разворачивая лицо омеги на себя. — Наш союз стал бы легендарным в истории Кореи. Ты и власть твоего мужа, мои люди и мои знания — вот что помогло бы нам переплюнуть японцев и двинуться на запад. — Мужчина наклоняется, вдыхая запах цитрусовых с лёгкой ноткой табака с алебастровой шеи. — Юнги, хватит убегать и вертеть носом. Ты многое теряешь. Твой муж в тюрьме, ему там ещё лет пятнадцать гнить, или ты принял обет верности? Юнги кривится и рывком сбрасывает с себя тяжёлую руку, отходя назад. Он не в силах терпеть вонь намеренно выделяемых феромонов ублюдка. От них, как от сырого мяса, тянуло блевать. — Отъебись, — с отвращением произносит он и потирает подбородок тыльной стороной ладони. Кажется, будто эта вонь впиталась в кожу. — Если ты всё ещё хочешь сместить моего мужа, то у тебя ни черта не выйдет. Кланы Кёнджу под моим контролем. Я, напоминаю тебе, анэ-сан. Пока мой муж в тюрьме — я управляю деятельностью кланов и их оябунами, а ты, если не можешь принимать отказы, вынуждаешь меня усилить охрану. При следующей такой попытке ты, возможно, больше не сможешь ходить. Лезь обратно в свою нору, Шакал. — Ты всегда мне так дерзишь, — рычит сквозь зубы Джеймс, хватая руками тонкую талию через ткань брюк и рубашки, а затем впивается пальцами в бёдра, — хотя сам давно слюни на меня пускаешь. — Рывком дёрнув на себя омегу, он жмёт Мина к своему выдающемуся паху и крепким широким бёдрам. Шакал значительно превышал Юнги в размере, он был коренным американцем, кажется, помесь сомнительно белых, хоть его кожа и была светлой; ростом он достигал едва ли не двух метров, был широк в плечах и, судя по слухам, не раз оказывался в бою. Омега был тонким и слабым, его кости хрупкие, но голова не пуста. Однако каждый раз, когда рядом не было никого с оружием за пазухой, Юнги почти не мог дышать: от страха, что он сломается в этих грязных руках. Шакал превратит в прах каждую его кость, вывернет внутренности, продырявит клыками его тонкую шею и вкусит сущность. — Убери руки! — взвизгивает омега, в сотый раз убеждаясь в своей глупости. Встретиться с диким псом на его территории было огромной ошибкой. Мин бьёт кулаками в широкую грудь и с силой отстраняется. Лишь собственным желанием Джеймс отпускает его. Юнги потрясывает. Внутри всё кипит и больно вяжется в тугие узлы неудовольствия, склеивается холодом от страха; лёгкие разбухают под давлением часто вдыхаемого воздуха, а колени и руки мелко трясутся. Юнги поспешно отходит беглой жертвой от голодного хищника, смотря на того снизу. — Я усилю охрану. Ты ни на шаг больше ко мне не приблизишься, и ещё, я вновь предупреждаю тебя: если ты не угомонишься и не закопаешь себя в своей яме, ублюдок, ты попрощаешься со статусом клана, с тебя кожу живьём снимут, изгонят. — Ну-ну, — скалится мужчина, самодовольно взирая на омегу сверху. С верха своей власти, власти в силе, власти в жажде крови, — посмотрим. Юнги, я уверяю тебя — у меня член побольше Кёнджу, со мной ты не соскучишься. И ещё сына родишь, я тебя от проблем клана освобожу. А если захочешь — будешь сидеть со мной по правую руку. Последний раз прошу. Сдайся. Не хочется заставлять себя силой, я же джентльмен. — Да пошёл ты! — шипит змеёй омега, порываясь к выходу. Дышать в комнате становится нечем, а слёзы поперёк горла комком встают. Кёнджу, ублюдок. Почивает на лаврах за решёткой, заставляя Юнги думать за троих. Даже за несколько сотен жалких подражателей, желающих сотворить Империю бизнеса, переплюнув японцев. Юнги бы давно всё бросил, но Кёнджу найдёт его. Найдёт, даже если он в тюрьме, а смерти от ножа в спину Юнги очень боится. Нельзя подставлять сына, ведь ему даже в своём доме небезопасно. Окажись они против всех — умрут. — Ты поплатишься… Ты поплатишься… — под нос шипит Мин, быстрым шагом покидая логово Шакала. — Я убью тебя. — Его люди обезоружены и ждут у входа, не в силах никак помочь своему господину. Юнги вырывается на свежий воздух, хотя тут даже кислород пропитан ядом подвальных крыс. Омега садится в машину, ограждая себя тонированным стеклом. И валится ниже, боясь выстрела в голову. Они уезжают тихо, провожаемые пристальными взглядами в спину.ΩΩΩ
Омега врывается в дом, поспешно бросая пальто на тумбу, туда же отправляются и ключи с сумочкой. Юнги снимает ботинки с острым носком и низким квадратным каблучком, стараясь восстановить дыхание. — Джин, я дома! Мин заходит в зал, где звучит телевизор и на экране транслируют детский мультик. За столом расположился Ким, обернувшийся на шум в прихожей. Мальчик пяти лет, очень сильно похожий на Юнги, был сильно увлечён собиранием большого детского развивающего пазла с правой рукой анэ-сан. — Прости, Джин, что вынуждаю тебя, но в связи с этой ситуацией я не доверяю ни одной няне… Шакал вновь наведался ко мне, и я не могу так рисковать. — Омега раздражённо выдыхает, ставит крафтовый пакет с торчащей оттуда бутылкой вина, купленной по дороге, и направляется прямиком к сыну, даже не обернувшемуся на пришедшего папу, ведь всё его внимание поглощено цветным бегемотиком, которого он пытается вставить в достаточно сложный пазл, где все фигурки должны составлять одно целое. — Что на этот раз? — Джин гладит Минсу по плечу и пересаживается на диван, откидываясь на мягкую спинку. Омега закидывает ногу на ногу и наконец позволяет себе расслабиться. — Всё то же. Юнги направляется прямиком к сыну и любовно целует в макушку, растрепав ему рукой мягкие тёмные волосы. — Ну как ты тут? — омега наклоняется над пазлами и не может сдержаться, направляя ручку сына в место, куда необходимо вставить фигурку, и даже помогает её правильно перевернуть. Джин улыбается уголками губ и осуждающе качает головой. — Умница, сына. — Юнги души не чаял в Минсу. Нет, это была единственная его отдушина. Только он позволял ему забывать обо всём том дерьме, что творится в жизни, и помогал Юнги отвлечься. Если ничего не изменится — Минсу станет новым оябуном, и его отец выйдет из тюрьмы как раз тогда, когда альфа станет подростком. До совершеннолетия будет ещё пара-тройка лет, но он уже погрязнет в отцовских делах. Юнги делает всё возможное, чтобы сына не завлёк бизнес Джинхёна и грязные деньги не вскружили ему голову. — Мы позанимались корейским, — хвастается Джин, ведь времени зря не терял. Юнги безумно благодарен другу за его помощь, иначе омега и вовсе сошёл бы с ума от волнения за Минсу, — немного математикой перед школой, но не стоит его нагружать, чтобы он сильно не опережал сверстников. Он и так у тебя много знает. Он уже простые задачки начал решать, хотя со мной и не такому научится, — отмахивается Джин, гордо задрав подбородок. — В пять? — хихикает Юнги. — Ладно, почти шесть. — Я уже взрослый, — пыхтит Минсу, когда его внимание отошло от игры. Он разворачивается на стуле и недовольно бросает взгляд на папу. — Я уже всё умею. — Да? — Юнги наклоняет голову чуть вбок, приподняв удивлённо брови. — И денежки зарабатывать? — Омега смеётся и целует сына в нос. — Знаю-знаю, что ты у меня уже всё умеешь, я тобой горжусь. Ты у меня молодец, сына. Альфочка довольно ухмыляется, а у Юнги невольно сжимается сердце. Он часто моргает и выпрямляется, переводя взгляд на Джина. — Он поел суп и лапшу, так что садись, он не голодный. Рассказывай, что опять выдала эта помойная крыса. — Сынок, иди поиграй у себя. Минсу не капризничает и, спрыгнув самостоятельно со стула, отправляется в свою комнату, что была на втором этаже. Попутно он чмокает папу в щёку и машет Джину. Когда топот ног сына и скрип открывающейся двери детской стихает, Юнги разливает в принесённые Джином с кухни бокалы купленное вино. Сделав небольшой глоток и смочив губы, Юнги задумчиво крутит стеклянную ножку в пальцах и решается говорить. Сокджин молча ждёт, смочив горло большим глотком. Мину всегда было нужно время, чтобы начать разговор о серьёзных вещах. — Всё по-старому. К разговору об отказе от своего клана мы так и не пришли, — Юнги говорит, а слюна горьким комком всё ещё стоит посреди горла, даже вино не даёт ему пробиться. — Шакал хочет меня. Хочет, чтобы я перешёл на его сторону, ничего не меняется. Боюсь, он просто убьёт Кёнджу в тюрьме и узурпирует власть. Тогда моему сыну и мне не жить. — Бля-ять… — выдыхает Сокджин и закатывает глаза, откидываясь на спинку дивана. — Как же я ненавижу эту суку… Да когда же он сдохнет?! — Джин прикрывает веки, пытаясь побороть свой приступ накатившего гнева, но не выходит. — Давай закажем его. Пускай его убьют. Сколько можно ждать? — Его грохнут, а его люди? Да их там не десяток в логове. Если с Шакалом что-то случится, до меня очередь первым дойдёт. Я и сбежать не успею. Мне даже бежать некуда! — Юнги жмурится и сглатывает, сдавленно дыша. Слёзы порываются наружу, но он терпит. Юнги не спит, плохо ест и постоянно думает. Чем дольше они ищут решение проблемы, тем больше сложностей возникает в процессе. — Мы в ловушке. Придётся сдаться Шакалу, если всё так и пойдёт дальше… Кёнджу нам не помощник. К чёрту этого уёбка. — Я поговорю с Чжихеном, он всё решит. Усилим охрану. — Да… Усилим, — сквозь пелену гнилых мыслей произносит Мин, чувствуя нахлынувшую головную боль. — Не сын, так я. Сегодня он ясно дал мне понять, что больше я туда не спущусь. Больше не приближусь. — Я просил тебя этого не делать. — Но решать-то что-то надо! — кричит Юнги, но тотчас затихает, вспомнив про сына, играющего в своей комнате. — Прости. Джин, у меня есть ещё новости. — Слушаю. Юнги долго молчит. — Я виделся с ним, — негромко произносит Мин, поджав губы. — С кем? Юнги, задержав бокал на уровне рта, бросает пристальный взгляд на омегу. — С Хосоком. Сокджин заметно напрягается. — Ты всё ему рассказал? — Только про Шакала. Он сразу отреагировал, как я и ожидал. Он наша последняя надежда, ниточка между мной и Чёрным Драконом. — Юнги… — Джин настороженно цедит, отставляя от себя бокал, но Мин прерывает его, зная этот тон: — Я знаю. Знаю… Но либо так, либо в могилу. Я Шакалу не дамся, заберу с собой сына. Дороже его у меня никого нет. — Не говори глупостей. — Я сделаю. И если мы не придумаем, как решить вопрос в пределах Кореи, то пропадём. Нужно встретиться с Драконом. Я уже всё решил. Пора сказать правду.ΩΩΩ
Токио, Япония
Солнце скрылось за тучами. Небо затянуло серым. Ветер частыми порывами сдувал начавшие желтеть листья и песок с дороги, временами попадавший в глаза. Прошло две недели с момента, как Тэхён посетил аукцион и представлял лицо Чонгука на встрече глав кланов. Кима машина забирала около соседнего дома, в котором изначально Тэхён сделал якобы прописку, указав информацию об этом лишь в своём личном деле на работе. Омега убрал волосы, которые задувало в глаза ветром, с лица. На руке тихо звенел золотой браслет. Как бы он ни хотел вызывать у своих соседей завидных взглядов, но оставлять такую драгоценность в «Миросе» он не мог. За последнее время работы там произошли как минимум две кражи: у одного омеги украли сумочку, которую позже вернули полупустой, а у другого — помаду. Правда, тот омега нашёл виновника быстро, и они подрались в подсобке, вырывая друг другу накладные волосы. У Тэхёна едва ли есть что красть: шубка, купленная на свои деньги, одна и та же повседневная одежда, комплекты белья, которые ему предоставляет «Мирос», покоцанный телефон без интернета и наличные деньги. Чонгук перестал давать ему деньги лично практически с первой их встречи, хотя другим шлюхам суёт в трусы, но даже так было видно, что суммы, им выданные, в несколько раз меньше денег, выдаваемых Тэхёну на руки администрацией раз в две недели. Чонгук исправно выписывает ему чек. В целом, только он и платит Тэхёну: ему более некого, да и не нужно обслуживать. Спустя несколько встреч с оябуном ещё только в начале работы на новом месте, омеге вписывали в график других мужчин. Лука, как-то раз поймавший его выходящим из комнаты, раскричался до визга. Ещё полдня стояли споры, и в подсобке, среди работников и администрации выяснялось, кто ставит Тэхёну смены. «Вы, блять, должны были снять его с потока!» — кричал Лука на молодого, недавно пришедшего на работу омегу. Тэхён молча стоял в стороне и не влезал в разговор. «Он мне, сука, выскажет! Он мне всё выскажет! Я сдохну! Считай, можно, блять, на виселицу, хоть здесь вешайся!» — Лука хватался за голову, и кто-то особо бесстрашный умудрялся говорить, что он преувеличивает. Тэхён лучше всех знал, что он не преувеличивает. Омега завернул за угол и шёл прямо до угла дома, где распологался их общий подвал. Подвинув деревянную заслонку, Тэхён практически ползком забрался вовнутрь, держа впереди себя пакет. Он вновь ходил к Чимину, и это была их вторая встреча за месяц. Намджун не был против, и, к большому счастью, Тэхёну не перепало с ним встретиться. Он отбыл на работу ещё с утра. Охрана впустила Кима без лишних слов, лишь осмотрев на наличие оружия перед входом. Чимин был неимоверно счастливый и вновь заведённый, словно они не виделись весь месяц. — Чим передал нам обед, — с улыбкой произнёс Тэхён, так как по запаху чуял, что мясо ещё тёплое. Он вынул контейнеры на гладкую доску, которая теперь служила им столом. Такаши заинтересованно придвинулся, Джей занял место рядом, Мао сказал, что присоединится, как только закончит кормить сына грудью. — Тут курица, омлет с завтрака с кунжутом и салаты. Ещё немного свинины передал. — Тэхён расставлял всё на доску, а Такаши открывал целлофановые пакеты и скрипел крышками контейнеров. Неимоверно вкусный запах сочной курочки и свежий аромат салатов разнёсся в тухлом сыром воздухе, и Тэхён ощутил, как урчит живот. — Богатые нынче, объедки с его стола, — усмехнулся Джей. — Джей, — осадил Тэхён, хмурясь. — Мао, Чимин передал молоко, но оно коровье. Мукой разбавим — будет смесь. — Спасибо большое, Тэ, — с нежностью в голосе произнёс Мао, отстраняя от груди начавшего засыпать сына, который был укутан в большой конверт из полотенец и одеял и был мокрый, хотя он мёрз. — И Чими спасибо большое, нам этого на неделю хватит, может, вес наберёт… — Я тоже схожу куплю молока потом, — сказал Тэхён, тихо вздохнув. Ему хорошо платили, но он много откладывал на зиму, не позволяя себе и другим насладиться едой. — Лучше смесь, — уточнил Мао, укладывая ребёнка в самодельную кроватку из стёртого пухового одеяла. Джей разделил всем еду поровну и принялся за свою порцию, как Тэхён отвлёк его разговором: — Ты уже нашёл квартиру? Когда мы сможем переехать? — Нашёл, и не одну, но хуй там, — с раздражением ответил Джей. — Патруль. — Патруль? — Ким выгнул бровь. До этого здесь не патрулировали улицы, и вообще не заявлялась полиция. В более оживлённой части района, ближе к «Миросу», она была и то, лишь увозя пьяных кошельков из борделя на очередную «передержку» на пару часов. — Да, с собаками. Зачищают кварталы, выбивают двери во всех комнатах. Одного торчка загрызли служебные псины, они явно работают по приказу. Не переедем мы. Надо залечь на дно, ещё ниже, чем в подвал, иначе останемся спать на улице. Пока они движутся западнее от нас, может, сюда и не придут. — Я слышал, что готовят район под снос… — невольно вспомнил слова Хосока Ким. Хосок в день их последней встречи подтвердил их слова, — но я не знаю о сроках. По ходу, надо съезжать… — Предлагаю курс на южный район, — сказал Джей, отправляя в рот кусочек мяса и быстро прожёвывая. Это было гетто в абсолютно другой части Токио, ближе к Киото. — Там пока всё тихо, как я слышал, но дотуда надо, блять, ехать. — Закажу нам такси. — А не дохуя ли выйдет? — У меня есть деньги, — строго сказал Тэхён. — Спроси у своих друзей, есть ли там нам место, чтобы не пришлось ночевать на улице. — Эти придурки отвалили в Маэбаси, прибавить денег. Так что не обещаю, что это скоро. Нас должны устроить, там гетто — неспокойный район, можем без башки остаться, если не в тот угол сунемся. На всё это дерьмо нужно время. Тэхён кивнул, дополнив ответ: «Я тебя понял», — и заглянул в свою ещё полную тарелку. Мысли о грядущих проблемах комом встали поперёк горла.ΩΩΩ
— Выглядишь прекрасно, — восхищённо проговорил Хосок, оглядев омегу и то, что у них получилось. — Лучшая пассия, что была у Дракона. С таким личиком и умом далеко пойдёшь. — Игриво подмигнув, альфа оправил на медовой шее тонкий кулон, не в силах оторвать глаз от своего творения. — Спасибо… — неловко отозвался Тэхён, смущённо улыбаясь. Он никогда не носил ничего подобного, чувствовал себя некомфортно и вычурно, но целью его обновок было иное: самое главное — понравиться Чёрному Дракону. Воздух в комнате был разряжен. Пахло чем-то приторно-ярким, как освежитель воздуха; помимо него ароматы чужих феромонов, пота и дорогих тканей наполняли воздух. Лестница, ведущая на второй этаж, была полностью погружена в темноту, так что Ким поднимался медленно, держась за широкий поручень и боясь оступиться. Яркий белый свет струился сплошным потоком через приоткрытую дверь, ведущую в одну из комнат штаба. Чонгук сидел, закинув ногу на ногу, в кожаном кресле посреди большого кабинета и что-то активно мял в руках. Губы его были чуть разомкнуты, он, кажется, даже не замечал звуков, раздающихся вокруг, как, например, громкий стук каблуков и мерное тиканье больших настенных часов. Тэхён сглотнул слюну, расправляя плечи. Он мягко вошёл, становясь около входа. Ему необходимо было произвести впечатление. Чонгук обернулся (он был слегка удивлён, так как отвлёкся). Удивление на его лице сменилось привычным спокойствием, и он молчал. Ким понял всё без слов. Он двинулся, стараясь шагать прямо, как его учили на коротком, но очень содержательном занятии, организованном Хосоком и одним из его подопечных. Ноги от такой высоты едва чувствовали пол, но омега приблизился к Чонгуку, ни разу не оступившись. Сердце стучало в рёбра, и, слегка пошатнувшись, Тэхён поставил ноги на ширине плеч. Хосок ухмыльнулся и блаженно завалился на соседнее кресло. Всего в офисе было два кресла, диван и широкий дубовый стол. — Прекрасно, — проговорил Чонгук, облизав губы. Тэхён выглядел богато: на его прямых плечах почти идеально сидел пиджак с широким кроем, подвязанный поясом. Книзу, облегая бёдра, тянулись узкие брюки, деликатно обрываясь на щиколотке. Весь костюм был бежевого цвета и контрастировал с медово-бархатной кожей. Белые туфли на высокой шпильке подчёркивали длинные изящные стопы, а если поднять взгляд вверх, то можно зацепиться за абсолютно обнажённый верх — на омеге не было бюстгальтера. Оголялась шея, ключицы, и кокетливый вырез, благодаря запаху, кончался именно там, где стоило всё скрыть. На руке висел бриллиантовый браслет, достаточно широкий и крайне дорогой, но Тэхёну шло. Тэхёну всё шло. Чонгук прикусил губу, заприметив тонкую цепочку с выразительным крошечным кулоном-капелькой с таким же бело-прозрачным камушком. Образ Кима был достаточно невинным, чтобы возжелать его здесь и сейчас. — Не красный, — усмехнулся Чон, наклоняя голову чуть вбок, чтобы под другим углом рассмотреть тушующегося перед ним омегу. — Не красный, — Хосок улыбнулся. Он знал, что Дракону нравится то, что он видит. — Я решил, что этот образ больше подойдёт для сегодняшней встречи. Красное будет потом. Не всё сразу, — альфа опёрся рукой на подлокотник и саркастично добавил: — Чёрный Дракон. — Иди ко мне, — позвал Чонгук, откладывая свёрнутый клочок бумажки и перемещая руки на чужую талию. Тэхён присел рядом, сдвинув колени, и безотрывно глядел в чёрные глаза напротив, наслаждаясь отражающимся в них блеском и восхищением. Чонгук поднял глаза, пальцами чуть поправив волнистую прядь, — Тэхёну уложили волосы, — и с досадой отметил, что ему не растрепать их. Пальцы тотчас прихватили подбородок. — Не порти ему макияж! — оборвал Хосок, смеясь. Чон цыкнул, но всё же оставил короткий поцелуй на мягких губах. Тэхён был всё тем же: с проблемной кожей, чуть скрытой под лёгким макияжем, с подчёркнутыми, но оставленными без помады, пухлыми губами, с точечной россыпью родинок по всему лицу и невероятными, восхитительными чёрно-янтарными глазами. Ноздри альфы раздулись, он жадно втянул воздух. Пахнет сладковатым парфюмом. Не лучший аромат, слишком пудровый, но Чонгуку нравится. — Отличная работа, Хосок. — Чонгук отстранился, но взгляда не оторвал. — Я и не каждый день одеваю с твоего кошелька омег. — Альфа вынул сигарету из портсигара Чона, лежащего на столе около пепельницы и серебряно-золотой зажигалки, которую пару лет назад сам подарил Дракону, и закурил. — Скоро все соберутся. Там уже есть на подходе. — Докури. В небольшом и, казалось бы, тесном помещении в штабе совета, где было мало света и всё было украшено отделкой из золота и хорошего дерева, собрались представители вышестоящих кланов, которые после по цепочке будут передавать информацию десяткам и сотням оябунов нижестоящих, более молодых и мелких кланов, разбросанных по всей Японии. Тэхён осматривается по сторонам, разглядывая золотые узоры и преобладающий на стенах красный цвет. Кабинет небольшой и доверху наполнен ароматами зрелых мужчин, запахом пота, горьких феромонов и лёгкого душка благовоний, но куда сильнее здесь чувствуется табак. Ким следует строго за оябуном, стараясь держать лицо, а также спину и ноги ровными. Он ощущает на себе взгляды, и стоит повернуть голову — встречается с ними. Один из молодых кобунов, пришедших со своим оябуном в качестве его охраны, смотрит особо пристально. Липко скользит по плечам, спине, груди. Ким отворачивается, въедаясь взглядом в затылок Чонгука. Стук каблуков размеренный и наполняет резко образовавшуюся тишину напряжённым звоном. Кумитё опускается на короткий диван из натуральной кожи, которая холодит тело. Омега плавно садится рядом, закинув одну ногу на другую. Широкая сухая ладонь мужчины оглаживает его колено, и Тэхён чувствует себя в безопасности. В груди ощущается резкая тяжесть, когда густые феромоны Дракона наполняют его. Тэхён оборачивается, следя за резкими эмоциями мужчины. Его чёрные глаза цепляются за молодого кобуна, не скоро заметившего на себе взгляд главного палача. Кобун тотчас отворачивается, часто моргает, видимо, прогоняя пелену и мерзкие мысли, а Чонгук давит к земле своей внутренней силой. Так, что Ким на секунду прикрывает глаза, когда тело накрывает боль, как молоточек, бьёт в виски. Омега принимает решение это остановить. Его нежные ладони аккуратно ложатся на руку мужчины, пальцы трогают горячую кожу, и Тэхён жмётся сильнее, давая Чонгуку понять, что здесь все в его власти. Иногда сильному нужно показывать, что ты слаб, чтобы он ощутил превосходство. — Все вы знаете, зачем мы здесь собрались. Но помимо нашей большой проблемы, напоминаю вам: мы — одно большое целое, живое и движущееся. И если в это живое попадает паразит, его нужно устранить. Ведь так, Кобаяси? Расскажи нам, почему один из моих людей, один из моих кобунов, умер. И, как до меня дошло, ты его казнил. Не посоветовавшись со мной. Разве он напал на тебя, ограбил твой дом? Никакого шума не было, ведь так, Иошинори? — Всё так, Отец, — отозвался мужчина с лысой головой, чуть полноватым телом, но тем не менее всё ещё хорошей комплекции для человека его лет. Он был всегда вежлив с оябуном и никогда не позволял себе вольности. — Но я не посмел бы себе подобного, не соверши ваш кобун такое в моём доме. Я никак не обвиняю вас, сам человек был нечист. Новости, которые донесли до Чонгука, очень его расстроили. Убить человека, близстоящего к нему, — весьма опрометчивый поступок, решающийся казнью. В случае, если Кобаяси не опровергнет все подозрения. В клане очень напряжённая ситуация: за последние несколько месяцев участились случаи предательства Чона в самых разных кругах — от малых до больших. Альфы, которым Чон доверял, так и не смогли поймать связь между предателями. Сейчас каждый человек в клане вызывал вопросы. — Новенький, — согласился Чонгук, многократно кивая. Убили одного из новопринятых, который долго и упорно показывал хорошие результаты и до этого не подводил. Но он не стал перебивать преданного человека, приняв решение выслушать. — Продолжай. — Он изнасиловал моего сына, — с горечью и плохо скрываемой злобой отозвался мужчина, сжав от нервов руки в кулаки. — Омегу, шестнадцати лет. — Ты уверен, что твой сынишка сам не раздвинул для него ноги? У них ничего не было? — Никогда! — яро отозвался мужчина, взглянув на оябуна глазами, полными решительности. — Мизуко ещё совсем ребёнок, послушный сын. Он даже не общался с ним, кобун выбрал время, когда я покину дом. Сын только пришёл со школы. Я увидел его, измывающимся над моим сыном, и, клянусь, не смог побороть злость. Я виноват, ваш человек умер из-за меня, но я считаю это правильным. Но справедливость вершите вы, кумитё, а не я. Я понесу любое наказание. Чонгук вздохнул, потерев переносицу. Очень часто в проблемах внутри клана участвуют омеги, но куда чаще это жёны вдовцов или ещё живых членов семьи. Такие случаи были нередки — большинство мужчин завоевывали омег подобным образом, отрывая их от юбки папы, убивая их отцов, вывозя из других стран, но это дело редко кончалось смертью. По крайней мере, Чонгук об этом не знал. Не хотел знать. Все проблемы решают доверенные люди, подчинённые его подчинённых, но когда дело касается людей, близких к самому Чонгуку, вопрос всегда встаёт остро. — Чон, — оябун обернулся на своего вакагасира, — проследи, чтобы такого больше не повторилось. Объясни им в сотый раз, в тысячный, что есть границы. Кобаяси, — Чонгук оборачивается на готового принять наказание мужчину, — я прощаю тебе расправу над моим кобуном, поскольку от моей руки его ждала бы та же участь. Но, — альфа оглядел оябунов других кланов, — если случаи, что шестнадцатилеток насилуют мои люди, а вы все, напомню, мои люди, повторятся — круг замыкается, — то на милосердие не рассчитывайте. Тех, кто меня предаст, ждёт пуля в лоб, а не священный клинок в пузо, их бедных детишек — толстый член в задницу, а вашим мужьям вход в храм Благочестия будет закрыт. Думаю, всем всё понятно? — Увидев, как все согласно закивали, Чонгук нахмурился. Его не радовали дела внутри клана. Совсем. Если бы Кобаяси не был преданным ему человеком, слишком ценным, нежели кобун, то он не просто не простил бы смерть одного из посыльных, но и расправился бы с ним как с мешком костей и мяса, без чести и сожаления. Как сказал однажды Император, что сегодня отсутствовал на совете: «Ты слишком мягок, Чонгук. А нынешние дела требуют суровых решений, жёсткого отбора. Иначе проблемы врагов извне не найдут решения, тебя уничтожат враги изнутри. Пора становиться как отец». Чонгук ненавидел это сравнение. Но Намджун был прав. Пора. — Триада, — громко сказал Чонгук, меняя тему. Лицо его было напряжённым, и все присутствующие здесь понимали: сегодня не до шуток и распития алкоголя вместе. — Наша главная проблема. — Оябун молчаливым жестом передал вакагасира право слова. Именно Хосок был главным связующим звеном между кумитё и кланами. Он отвечал за порядок, за сказанные слова и за предателей. — Говорите. — Они и до этого были неспокойными, сейчас и вовсе пол-Китая поджечь собираются, как бешеные псы кидаются на что побогаче, подороже, — подмечает зрелый оябун — Ямамото — одного из наиболее многолюдных кланов. Альфа, пухлый и обладающий ярко выраженной сединой, однако не первый десяток лет верно служивший бывшему оябуну и нынешнему. Вакагасира кивнул. Чонгук пристально смотрел в глаза каждому говорящему и в лица тех, кто отмалчивался в стороне. Он долго выслушивал жалобы лидеров группировок о многочисленных поджогах, грабежах и насилиях. Хосок сообщал о недавно повторившемся беспределе — взрыве на его оружейном складе. Он потерял половину товара, что должен был уйти на экспорт. Мало кто выдвинул дельные предложения, но более опытные, заставшие правление ещё прежнего, ныне ушедшего на покой оябуна, говорят о союзе с Европой и Италией в частности. — Хоть в своё время триады, Коза Ностра и борёкудан заключили соглашение на игру в жмурки, стоит держать руку на пульсе, не лезть и не доверять ни китайцам, ни итальянцам, — отказался Хосок, решающий сменить тупую оборону на зачистку дерьма, оставленного китайцами на их улицах. Чонгук был с ним полностью согласен. Он получил одобрение всех, будучи заверен в их сомнительной преданности. — Раз уж эти щенки не хотят по-хорошему, будет по-плохому, — отозвался Чонгук, скривив губы. Альфа покинул совет первым, уводя за собой вакагасира и омегу. Как только они поднялись в комнату, Чонгук опустился на диван между двух кресел, раздражённо проговорив: — Клан Ямада и Ито, проверь их первым делом. И чтобы больше не было таких ошибок, Хосок, — строго проговорил Крёстный отец, а вакагасира не смел перечить, — чтобы моих кобунов убивали из-за траха с шестнадцатилеткой. А чтобы такого не происходило, вдолби им ёбаный кодекс, как идиотам объясни, что подобное дерьмо не прощается. Они зарабатывают слишком много и несут слишком большую ответственность для тех, кому в удовольствие трахать мелких целок. Объясни им на пальцах, иначе всех убрать придётся. Мы так вообще без людей останемся. — Понял, Чон, — кивнул Хосок. Тэхён заметил на его лице чётко проглядывающееся напряжение. Им всем явно нужно поспать — что Дракону, что Тигру. — Всё же хорошо, что ты не казнил Кобаяси. Он справедлив в своей мере, но это дело нужно было оставить тебе. — Да мне насрать, кого он там трахнул! — вспылил Чонгук, поднимая глаза на Хосока. — Кобаяси дохуя сделал для клана, просто так его со счетов не спишешь. Ты вообще видел его отпрыска? — Да, вроде, и правда, ещё юный мальчишка. Как одуванчик. — И хуй с ним, — рыкнул Чонгук, завалившись спиной на диван и вытянув ногу, вторую поставив на край, не снимая туфель, — хороший, блять, был доносчик. — Не факт, что и ему могли доверять, — с горечью подметил Хосок и пожал плечами, топчась на месте. Ему пора было уходить. — Да… А тебе я могу доверять? — Чонгук заглядывает в карие глаза вакагасира — своей опоры, главного человека, которому может доверять и на работе, и в жизни, но его голос звучал не шутливо, а взгляд был трезв. Хосок мгновение молчал, после чего положительно закивал головой. — Да, конечно. Чонгук кивнул в ответ и отвернулся. Хосок ушёл, оставив омегу, что молча ютился посередь комнаты, наедине с Драконом. Тэхён мялся на месте, порываясь идти вслед за мужчиной, но Чонгук дал о себе знать, подзывая его к себе жестом и голосом: — Подойди. Тэхён развернулся и медленно приблизился, оправив подол нового пиджака. — Ложись со мной. Рядом. Ким осмотрел диван — не особо широкий, но если лечь на бок и чуток потесниться, то им обоим хватит места, но омега явно не в том положении, чтобы возмущаться. Он аккуратно присел сначала на край, а затем лёг, расположившись головой на мягком подлокотнике. Чонгук молчал, и в кабинете возникла полная тишина. В коридорах всё стихло, только бег стрелок на часах и частое дыхание альфы напоминали о жизни в этих стенах. Тэхён погрузился в свои мысли в этой тишине — о своём будущем, о словах мужчин о непорядке кланов, о деятельности которых он знал слишком много. И Тэхён не был этому рад. Руки альфы гладили тело, лаская талию через ткань пиджака. Альфа вглядывался в изъяны кожи, в лицо, вдыхая полной грудью насыщенный омежий запах, подбитый душком дорогих духов, которые Тэхёну не шли. Омега молчал, прижавшись к крепкому телу, коленками касаясь чужих ног. Чонгук вдруг повернулся, размещаясь на боку и вплотную прижимая к себе омегу, который дёрнулся было, чтобы встать. — Не уходи, — хрипло произнёс альфа, уткнувшись носом в грудь омеги, который лежал выше и до этого медленно перебирал его волосы, не контролируя руки. — Отдохни. После этого дерьма нужен сон. Чонгук и правда уснул. Совсем скоро омега почувствовал горячее дыхание в области живота, и хватка на талии ослабла. Ким мерно перебирал смольные пряди, путая в пальцах волосы и греясь о чужое тело, истощающее жар. Тэхён наконец мог разглядеть спокойное лицо мужчины, не напряжённое, не задумчивое, а умиротворённое. Чонгук так выглядел молодым. Ким нежно огладил щёку, чувствуя под кожей мягкий пушок около висков и ещё гладкую после бритья кожу. Ещё в то время, когда Тэхён помнит себя ребёнком, триада так же доставляла якудза проблемы, но охват её деяний был мал. Это были другие времена, шумные времена, когда японцы продолжали играть в карты, приводить в дома разукрашенных шлюх, разъезжали на дорогих автомобилях, а старики помнили о том, что такое честь.ΩΩΩ
— Я поговорил с Чинхве, больше там охотиться не будут. Деньги он мне тоже вернул, ибо нихуя он за него отвалил, — шикнул Хосок, делая короткую затяжку и выпуская дым через зубы. Он был раздражён и выглядел уставшим. Из-за дерьма, творящегося благодаря не подчинённым влиянию клана группировкам и шайкам, белым воротничкам, мародёрам и шантажистам. В том числе и триады, что после кражи оружия и подрыва магазинчиков была отогнана людьми вакагасира от «Эльбруса». — Вот и отлично, — проговорил Чонгук, размяв шею. — Кстати, ты упоминал про северно-восточный район. Он же нежилой. — Как видишь, — Хосок затянулся, выдохнув через нос: — Жилой. Кто знал? Если бы «Розу» тогда не подарил, я бы и не думал об этом. Дверь без стука открыли. Император вошёл, сопроводив своё появление тяжёлым вздохом. Он выглядел не менее уставшим к концу недели, ведь дела внешней политики Японии были не лучше, чем её внутренние. — Садись, Нам, налью тебе, — Хосок оживился, подливая в стакан коньяк, который начал распивать с Чонгуком. Они стукнулись сжатыми кулаками в знак приветствия, и Император упал в кресло. — Здравствуй, Гук. — Выглядишь дерьмово, — оповестил Дракон, делая маленький глоток из своего стакана. — Знаю. Президент ни хера не делает, — выругался Ким, тотчас начав шарить по карманам, но не найдя там пачки. Сматерившись себе под нос, альфа жарко выдохнул сквозь зубы и перенял предложенную вакагасира почти полную пачку. Они курили одни сигареты. Намджун сделал тугую затяжку и расслабил кости в кресле. — Его подсоски и эти ёбаные «правые» руки только деньги из бюджета тащат, с десяток я уже уволил. Я вообще нахрен не должен заниматься делами вне межгосударственной политики, но эти гады всё просрут. — Как-нибудь надо его грохнуть, — пошутил Чонгук, хотя шутки у него всегда были специфичные. — Займёшь его пост. — На трёх должностях я ёбнусь, — хохотнув, ответил Намджун и вновь затянулся. Рука потянулась за переданным стаканом с крепко пахнущим коньяком. — Ты же взял омегу из Ребона, — Хосок удобнее устроился в кресле, плеснув в горло глоток. — И как тебе? — Да. Зовут Чимин, — сообщил Намджун и улыбнулся уголками губ, — славный малый. Непривередливый, тихий. Я бы даже сказал, слишком тихий, но что с него взять? Они все бродяги с улицы, хорошей еды не видали. Беременность пока идёт плавно, надо сходить на узи, но он не жалуется. Не рвало даже ни разу, так что всё хорошо. Да и срок ещё небольшой. — И всё-таки рискованно это, — подметил Хосок, поджигая вторую сигарету, — вдруг омега родится. Что делать будешь? — Пока не знаю… Не думал. Но это нежелательно, да и не должно. Другой, скорее всего, понесёт, если этот не родит. — Навещал? — Я забрал его оттуда. Условия отвратительные, — Ким выдыхает сквозь зубы, морща лоб. Он чувствовал безумную усталость, что болью оседала в голове и будто в каждой точке мозга. — Надо прибегать к государственному бюджету и силам, менять там всё… Был там два раза, во второй прошёлся по комнатам… И это пиздец. — Ким сбил пепел в единственную на троих пепельницу, стоящую в центре стола. — В Токио-то вроде ещё ничего, условия как в санатории, а отъедешь — хуже, чем в сарае. Я бы занялся внутренней политикой, но с таким напрягом в отношениях с Китаем… Ни вздохнуть, ни пёрнуть, как эта триада заебала… Чонгук не смог сдержать сдавленную улыбку. Именно это они и обсуждали на совете, но Намджун без присутствия на нём доступным языком объяснил, как обстоят дела. — Пора всё к чертям менять, демографический кризис, блять, в стране, — Намджун часто бранился, когда нервничал, и нервно дёргался, так, что чуть не смял в руке сигарету, прежде глубоко выдохнув, — на каких хуях плаваем… Деньги идут, но в страну не поступают. В девяностых, блять, прославились, страну подняли, а сейчас? Просрали? — Альфа сделал глубокую и долгую затяжку, задумавшись. — Нет, надо заняться Ребонами… Детскими домами, семейным правом… Нам скоро из Китая не шлюх придётся везти, а мужей, лишь бы рожали. Оябун и вакагасира молчали. Когда Император заводился по поводу ситуации в стране и главной ведущей политики, лучше всего было набраться терпения. Дать мужчине выпустить пар. Как только сайко утих, Хосок решил продолжить ранее затронутую тему: — А чего из Ребона в Токио-то не взял? Там отзывов выше крыши, он самый большой. — Хосок закинул ногу на ногу, вертя в пальцах окурок. — Знаю, был там. У них первородок мало, а те, что есть… Здоровые, но мне не приглянулись, сам понимаешь. — А-а… — тянет Хосок и смеётся, а Чонгук, до этого молчавший, подхватывает: — Всё понятно. Чи… Чимин, да? Симпатичный? — Симпатичный-симпатичный. — Так ты же мужа хотел, — напомнил Чонгук, а Хосок кивнул, согласившись. — Да-да, два в одном. — Да нахер вас, — Намджун скорчился, желая уйти от разговора, но раз не только Тигр, но и Дракон завёлся, от темы не уйти. — Он ещё совсем молоденький. — А кого это останавливало?! — возмутился Хосок, расхохотавшись во весь голос. — Он совершеннолетний? — Да. В Ребон младше не берут. — Ну вот, — вакагасира развёл руками, улыбнувшись во весь рот, а затем хитро сощурил глаза, — как помоложе из моих мальчиков брать, так мы в первую очередь… — Нет, он у нас зрелых любит, чтоб с них песок сыпался, — ехидно произнёс Чонгук, напоминая о давнем романе Императора с омегой старше него на пару лет. Намджун тяжело вздохнул, бросая в пепельницу сигарету, и, устало откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза руками, слушая хохот двух главных членов клана. Император на должности сайко-комон держался крепко, но тяжело, ведь все силы занимала политика Японии, с которой ему приходилось справляться в одиночку. Хосок отвлёкся на вибрацию телефона, вынимая его из кармана. — Отойду, из «Эльбруса», опять бумаги на лоб приклеили, — шикнул Хосок и нехотя поднялся с места, направляясь к выходу. — Прости, что совещание пропустил. Думал, успею, но не вышло. — Ничего, — сказал Чонгук, сделав быстрый глоток из стакана, — Хосок тебе всё расскажет. Там особо ничего нового не услышишь, всё те же китайцы. Намджун кивнул, глубоко вздохнув. — Кстати, что за омега был у тебя уже второй раз? — спросил Чонгук, припоминая уже не первое сообщение с одинаковым содержанием: «Твой омега у меня». — Не твой разве? — удивлённо отозвался Намджун, настороженно замерев. — Ну, тот, которого ты в «Красной Розе» не убил. Волосы тёмные, вьются чуток. Я думал, ты уже давно его присмотрел, он дружит с Чимином. — А, этот… Да, мой. Присматриваюсь пока. — Ты хоть имя его знаешь? — осуждающе произнёс Император, пристыдив младшего. Только Намджун мог говорить Чонгуку в лицо такие вещи. В своё время Ким чуть не стал ему вторым отцом. — Нет, — Чонгук сконфуженно улыбнулся, а как только поднял глаза на недовольного Намджуна, лишь противно фыркнул. — Сути не меняет. — Если у тебя на него серьёзные планы, проследи, чтобы твоя сука где попало не шастала. Я не очень доволен тем, что он ходит в мой дом. Чимин ещё юнец, они дружат, полегче будет с близкими беременность переносить, но будь внимательнее к тем, с кем спишь. Намджун сделал последнюю затяжку, бросая окурок в пепельницу. — Это пока лучшая твоя блядь за последнее время.ΩΩΩ
Солнце начинает заходить за горизонт, что тонкой розовой полоской тянется через всё небо. Цвета неба сливаются в единый грязный серый. Дома в округе горят жёлтым, как и разряженный воздух, и асфальт. Пахнет песком и пылью. Чонгук выдыхает дым в приоткрытое окно, проталкивая в щель сигарету. — Ты раньше не ездил по этой дороге. — Это короткий путь, чтобы проехать полукругом через город. По центральным дорогам дольше будет, сам недавно узнал, — отзывается Хосок без особой эмоциональности, а сонная пелена вокруг мягко готова накрыть лицо. — Где-то здесь живёт твой омега, не помню точно адрес. Надо будет по бумагам посмотреть. — Мужчина поворачивает в сторону, слушая монотонный шорох колёс, сталкивающихся на пути с щебнем и мелкими ямами. Здесь дорога была практически убита, но всё же сохранилась в некоторых местах. Тротуары дальше от домов стёрты, забиты песком и поросли травой, дома загромождали обзор на повороты, а запутанные и одиноко повисшие провода тянулись чёрной проволокой по всей окраине. Чонгук скучающе смотрит в окно, где перед глазами медленно появляются и нескоро исчезают дома, все разные, от кирпича и дерева до бетонных плит; редкие, ещё сохранившиеся остатки вывесок; где-то мелькают целые окна; и сколько бы ни хотелось поверить в жизнь, здесь этой жизнью и не пахнет. Люди, как муравьи, забились по углам и пропали с глаз. Внезапно взгляд цепляется за фигуру в замызганном коротком полушубке из слипшейся искусственной шерсти. — Стой. — Чонгук выпрямляется, преследуя взглядом едва различимый силуэт на противоположной стороне улицы, где ещё на тонкой полоске тротуара около большого жёлтого дома быстро двигался знакомый силуэт. — М? — Хосок ожил, пробуждаясь от мыслей. Он посмотрел по сторонам, замедляя ход авто. — Давай за ним. Хосок прищурился, высматривая вдалеке упомянутого, мелькавшего напротив. По фигуре он узнал Тэхёна, но лица его не было видно. Чон завернул машину в противоположную сторону, преследуя омегу. Тэхён шёл, как обычно, быстро, толкая руки под полушубок, чтобы согреться. Он старался не надевать куртку, когда не было необходимости встречаться с Драконом, чтобы она дольше прожила. Сейчас же, раздобыв немного денег со сдачи мусора, что собирал Такаши, омега спешил возвратиться домой. Сам Такаши не хотел лишний раз выходить на улицу из-за связи с мужчиной, что оказывал ему помощь с передвижением между районами. Омега нашёл другое место, поближе, где ещё принимали пластик. Хоть и пришлось пройти всего несколько кварталов, Тэхён изрядно замёрз. Снег ещё не выпал, но мороз к вечеру и поутру ощущался стойкий. Ким выдохнул маленький клубок пара, зажмурившись от пробежавших по спине мурашек. Он практически дома. Недалеко послышался гул мотора машины. Тэхён прислушался, стараясь не оборачиваться, а лишь ускорил движение, ловко завернув за угол. Омега постоял за укрытием некоторое время, но услышал лишь тишину. — Мне показалось, нет? — нахмурился Чонгук, когда Хосок остановился недалеко от места, где скрылся омега. — Да нет, это он. Я же говорил, что живёт где-то рядом, видимо, тут, — Хосок посмотрел вперёд, на стоящий перпендикулярно жёлтому кирпичу дом. Чонгук поспешно вышел из машины, глухо хлопнув дверью. Сонливость спала, и Хосок поспешил за ним. Японец вышел на дорогу между зданиями, наблюдая за тем, как Тэхён подбегает к концу нежилого дома, в котором было четыре подъезда. Омега наклонился и залез прямо в подвал. Оябун двинулся за ним, а Хосок, обернувшись, высматривал, нет ли кого поблизости на шухере у омеги. Но двор был чист, а его чёрный автомобиль, единственный на этой улице, делал её чище, несуразно смотрясь около кучи пыли и полуразрушенных домов. Альфа приблизился быстрым шагом к месту, где Тэхён скрылся, как мелкая подзаборная кошка, юркнувшая в дыру. Но перед глазами была лишь деревянная самодельная дверца с торчащими из неё гвоздями с погнутыми шляпками, ни на чём не державшаяся и напоминающая собой сколоченные горизонтально и вертикально доски. Она стояла под наклоном и закрывала дыру в старый подвал. Альфа брезгливо осмотрелся, после чего резко отопнул в сторону деревянный поддон. Дверца с грохотом отлетела на сухую землю. Чонгук наклонился, держа руки в карманах чёрных брюк, встречаясь взглядами с яростным молодым лицом и замечая в чужой руке маленький кухонный нож. Тэхён залез в подвал, на выдохе поприветствовав семью. Заставив за собой дверцу, он, согнувшись под низким потолком, прошёл к своему матрасу, рядом с которым расположилась принесённая откуда-то вешалка на длинной ножке с покоящейся на ней курткой. Вокруг были его вещи — пара сумок и лежащая в них рабочая и повседневная одежда. Ким вынул из кармана несколько купюр, протянув их Такаши, всё так же сидящему около входа. — Спасибо, — хрипло произнёс Такаши — видно, простыл. — Всё обошлось без приключений? — Да, вполне. Никто не задавал лишних вопросов. — Тэхён упал на матрас, уставший и замёрзший. Джей валялся около печки, которую недавно закрутил так, что теперь она жарила во всю свою мощь, но этого было недостаточно, чтобы прогреть сырой подвал. Но даже такое тепло показалось райским после мороза на улице, и Тэхён смущённо подсел ближе, подмяв под себя ноги. Внезапно раздавшийся стук шагов, приближающихся к их дому, заставил всех замереть. Мао, покачивавший ребёнка, боязливо покосился на дверь, Такаши посмотрел в тонкую полоску света, открывающую вид на улицу, а Джей вмиг поднялся. Он быстро, так, что никто даже не заметил, достал нож и тихо, но быстро приседая и делая широкие шаги, приблизился к двери. Спустя секунды тишины послышался грохот, и яркий свет проник в подвал. Мао издал глухой писк, сам себе зажимая рот, Джей высунулся на безопасное расстояние, сжимая в руке рукоятку ножа, едва дрогнув. Чонгуку пришлось согнуть колени, чуть присев, чтобы охватить взором, что внутри. Из дыры, настолько маленькой, что, казалось, туда пролезут только кошки, он заметил ещё одного омегу за спиной готового защищаться отщепенца, что с ужасом глядел на него во все глаза. Чувствовался тошнотворный запах масла и гари, а ещё зловонно несло сыростью. Он вскинул бровь, прикидывая, что нашёл яму бездомных, а омегу они перепутали с одним из них. Молчание длилось недолго — первым его нарушил омега, видя, что внешне альфа безоружен. — Чего тебе? Пошёл вон, — рыкнул Джей, до белых костяшек стиснув своё оружие. Он видел на любопытном мудаке дорогой костюм, сшитый по фигуре, и его туфли были настолько чисты, что водой блестели на фоне грязного песка и собачьих меток. Чонгук был крайне удивлён, что в такую дыру залезли и что их маленькое с Хосоком приключение слежки за его любовником закончилось вот так, из-за чего начал смеяться, оборачиваясь на стоящего в нескольких метрах Хосока. Тэхён прислушивается к звукам, внимательно наблюдая за открытым входом в подвал и Джеем, безотрывно смотрящим вперёд. Сердце вдруг замирает, когда раздаётся знакомый смех. Ким тотчас порывается к Джею, пытающемуся рефлекторно остановить его рукой, но Тэхён настойчиво рвётся вперёд. Перед его глазами брюки и туфли, и стоит чуть дальше высунуться, как показывается и чужое лицо. Тонкие, растянутые в улыбке губы и выученные наизусть резкие черты. Чонгук замолкает, удивлённо взирая на любимое лицо. Лисьи глаза широко распахнуты, а медовый цвет мешается с песком и грязью на дороге. На омеге старый полушубок, смердящий мокрой шерстью. Пухлые губы, увенчанные родинкой, приоткрыты, но тут его лицо сменяется естественным страхом. Тэхён съёживается, но взгляда не отводит. Внутри всё холодеет, а горло до боли пересыхает. Чонгук поджимает губы, сдерживая смешок от удивления. — Вылезай. Джей дёргается, стоит Тэхёну двинуться наружу, но Ким останавливает его молчаливым жестом, пытаясь убедить в том, что всё в порядке. Японец внимательно наблюдает за тем, как Тэхён, подобно гибкой уличной кошке, легко вылезает из самой гнилой дыры, юрко, ловко, минуя ржавые старые трубы под коленями, мелкие опилки и щебень под голыми руками. Ким вышагивает из своего укрытия и сразу же выпрямляется, продолжая удивлять оябуна своей уникальностью. Тэхён особенный просто потому, что заставляет Чонгука менять привычки. — Ты живёшь здесь? — спрашивает Дракон, пальцами цепляя чужой подбородок и поворачивая в сторону чужое лицо. У Кима внутренности в узел вяжутся. Он пытается сглотнуть, но слюны в горле ни капли. Переборов страх и лёгкую дрожь в коленях, Тэхён согласно кивает. Как бы долго он ни скрывал, что вылез из помойной ямы, то, что происходит сейчас, он изменить не может. Иначе Дракон понял бы это сам. Тогда, когда дороги в лучшую жизнь больше нет. — Думаю, если заберу его, мне простятся все грехи, — усмехается Чонгук, растягивая рот в насмешливой улыбке. — Такой маленький акт благотворительности. Оябун разворачивается, направляясь в сторону машины вакагасира, а Тэхён нервно ведёт плечами. В груди всё сжимается, в животе сдавливается и скручивается, готовое выйти наружу через рот. Омега поспешно оборачивается сначала на Хосока, который кивает ему в направлении ушедшего к тачке оябуна, а затем — на дыру, встречаясь взглядом с Такаши и Джеем. Он молчит. Хочет показать им, что всё хорошо, но слова из глотки от дрожи не лезут. Ким часто моргает, ведёт нервно плечами, затем быстрым шагом движется к машине. Хосок задерживается на секунду, покосившись на высматривающих его обеспокоенных омег — грязных и мелких, обречённых на жизнь помойных крыс, после чего уходит. Тэхён занимает заднее сидение, сжимаясь. Омега ведёт плечами, мысленно прикидывая дальность дороги. Весь путь Хосок и Тэхён едут молча, а Чонгук мирно напевает себе что-то под нос, его настроение явно улучшилось. Хотя омега на его месте не был бы в восторге, отыскав любовника в помойной яме. Вакагасира паркуется около многоэтажного дома в центре Токио, не шибко высокого, но выглядящего уютно даже в наступающей сумеречной тени. Чонгук выходит, а омега, слегка помешкав, следует за ним, покидая салон машины. Хосок подмигивает Киму на прощанье, но Тэхёну это не прибавляет смелости. Чувство неизбежного бьёт в спину и липким осадком опускается в груди. Чонгук улыбается. Ким косится на него в ожидании, но ничего не происходит. Японец лишь отворяет перед ним дверь и кивает, приглашая зайти. Тэхён часто моргает, поджимая губы, и переступает порог. В холле темно, лёгкий свет сочится сюда через отворённую дверь одной из комнат. Тэхён внимательно осматривается, но тут же замирает, ощущая спиной горячее дыхание мужчины, а в ушах — глухой злобный животный рык. Щелчок выключателя озаряет всё белым светом, и омега на мгновение жмурится. Как только он открывает глаза, с молчаливым ужасом дёргается назад. Некупированный доберман, ухоженный, с блестящей от слюны на шее цепочкой и клыками. Он предупреждающе громче рычит и лает, делая короткий бросок к омеге. Тэхён глотает ртом воздух, спотыкаясь и порываясь спиной назад, но встречает барьер в виде тёплой широкой груди и хрипловатого смеха. — Бам, — строго произносит Чонгук, закрывая за собой дверь и ловко, не глядя, запирая замок. Пёс перестает лаять, но всё так же скалится, смотря то на хозяина, то на омегу, которого японец обнимает одной рукой поперёк талии. — Он не любит кошек, — сообщает он Киму, заглянув в его испуганные глаза. Янтарь в тусклом свете поблёскивает и отдаёт привычной карей горечью. Чонгук растирает Тэхёну живот, проникнув рукой под полы грязного полушубка, успокаивающе подталкивая вперёд, чтобы пройти самому. — Бам, нельзя. Доберман облизывается, щетинится, но отходит, взгляда при этом не сводя с омеги, который едва нашёл в себе силы снять с себя обувь. — Выбрось это дерьмо, что на тебе, — Чонгук жмёт Кима к себе так крепко, что становится тяжело дышать, с отвращением рычит ему на ухо. — И не показывайся больше в таком на улице. Я платил тебе столько для того, чтобы ты стоял передо мной в этом тряпье с помойки? Хосок сказал, вы купили белую шубку, — это так? Тэхён повернул голову на мужчину, чувствуя его дыхание на своём лице. До тошноты близко, но Ким лишь виновато кивает, а затем, пользуясь моментом, оставляет на щеке Чонгука след от поцелуя. Сухой и тёплый. Чонгук мигом остывает, кривит губы, отстраняясь от омеги и с отвращением понимая, что ему тоже не помешало бы бросить весь костюм в стирку после контакта с пылью и мокрой шерстью. — Прими душ. Одежду, всю, — он выделяет голосом последнее слово, — брось куда-нибудь в угол. Это уберут. Там для тебя в ванной найдётся что-нибудь. И иди ко мне. Чонгук растягивает ворот рубашки, уходя в противоположную сторону, в другую комнату. Тэхён кусает изнутри губы и без труда находит дверь в ванную, выделяющуюся среди других дверей белым цветом. Тэхён не дурак. Чонгук здесь не живёт. Его настоящий дом находится в другом месте, щедро одарённый охраной и бетонными стенами, квартира — лишь один из способов быстро заночевать, не выезжая при этом за пределы Токио. Тем не менее, здесь чисто: тёмно-синие стены, светлый пол, небольшая кухня, как Тэхён прикинул на глаз, две комнаты, одна из которых — гостиная. Достаточно большая квартира для Японии, которую может себе позволить человек такой профессии. Омега заходит в ванную, замирает на мгновение. Здесь было прохладно от мрамора на полу, но, тем не менее, очень уютно. Тэхён всегда мечтал принять душ так. Он бросает все свои вещи, вплоть до белья, в угол под зеркалом и сразу включает горячую воду, что через пару мгновений начинает жечь кожу. Омега жмурится от холода пола и растирает руки от пробежавшихся по хребту мурашек. Чуть регулирует воду, особо не сбавляя её жар, и тянется к баночкам шампуня и геля на полках. Помимо них здесь были ещё пена для бритья и гель от раздражения кожи, больше — ничего. Дежурная квартира, нередкое явление для Человека с большой буквы. Запах шампуня был резким, отдавал то ли мятой, то ли чем-то ещё не менее ярким; таким же был и гель. Тэхён в принципе баловал себя разве что недавно приобретённым мылом, а так пользовался тем, что было в борделе общее. Ким делает всё поспешно, дабы не заставлять Чона ждать, но как только пена покрывает его тело — расслабляется. Хочется полежать, отдохнуть в горячей, разбавленной пеной воде, но напоминание о том, чья эта квартира, вынуждает омегу вылезти, ступив на холодный пол. У мужчины на вешалке были халаты, одинаково белые, пара небольших полотенец и одно махровое, тяжёлое и большое. Тэхён, не думая, тянется за ним, вытирая с тела воду и оставляя на себе чужой запах. Здесь всё слабо пропахло Чоном, но настоящий его запах чувствуется в коридоре. Кожа после душа горит, от кипятка она расцвела розовыми пятнами, но это приятная боль, совмещённая с покалыванием в руках и коленях. Чонгука он находит в зале, отдыхающим на диване и в уже сменной лёгкой одежде. Футболка не скрывает тянущихся от запястий татуировок, лишний раз напоминая Киму об опасности, с которой он связался. Вакагасира прав: пути назад нет. Больше нет. Рядом с диваном, на большой лежанке, отдыхает доберман, который тотчас отходит ото сна и выпрямляется, устрашающе скаля зубы. Чонгук лениво тянет к ему руку, почёсывая между ушей, а затем оборачиваясь к Киму. Тэхён с ужасом подмечает, что у них обоих глаза цвета оникса. Тёмные, непроглядные, блестящие при малейшем попадании в них света, но всё так же не обнажающие зрачки, слитые с радужкой. Чонгук скользит медовым взором сверху донизу, мягко улыбаясь. Мужчина хлопает по дивану около себя, приглашая подойти. Отставляет от себя баночку пива на пол, рядом с другой, ещё открытой, покрывающейся испариной в тепле комнаты. Тэхён делает первый шаг, но замирает, когда пёс подскакивает на лапы и предупреждающе рычит, не желая подпускать омегу к хозяину. — Бам… — недовольно произносит Чон, хмурясь и почёсывая ему ухо, — он мой. Прекрати пугать кошечку. Ким сглатывает и пробует ещё, но пёс, хоть и рычит, послушно и медленно опускается на подушку. Тэхён сгибает ногу в колене, опираясь ею о диван и продолжая смотреть собаке в глаза безотрывно. Быстро ставит вторую, но тут пёс срывается с места. Тэхён, резко выдохнув, отползает назад, но Чонгук оттягивает на себя пса, ругая его за такое поведение. Чон сжимает щиколотку омеги и резко тянет на себя, молчаливо приказывая придвинуться. Тэхён садится и подползает обратно, но Бам не оставляет попыток припугнуть. Он стискивает в зубастой пасти пойманную омежью руку. Тэхён боится дёрнуться, но пёс её отпускает, как только его останавливает хозяин. Омега смотрит на запястье, где виднеется продавленная от зубов кожа, но никакой крови. Пёс не желал разорвать его, а лишь предупредил, прикусывая. От этого не легче, и боль отдаёт в затылок, спускаясь холодными мурашками по всему телу. — Бам, кому сказали, нельзя? Это мой омега, порычи ещё на меня, — говорит он, держа руку в пасти собаки, которую тот игриво прикусывает и ворчит, а затем уходит, недовольно роняя кости в свою лежанку. — Дурной пёс. Чонгук оборачивается на омегу и берёт его за пострадавшую руку, растирая кожу. От Тэхёна пахнет его шампунем, его телом, его феромонами, и сейчас, с порозовевшими щеками и непричёсанными волосами, лишь забранными пальцами назад, он выглядит ещё более очаровательно и желанно одновременно. Альфа тянет омегу на себя, коротко накрывая его губы, чмокая сначала нижнюю, затем верхнюю, а после подбородок. — Прекрасно пахнешь. Тэхён улыбается, наконец успокоившись, но не потеряв страха перед псом, что с открытой пастью безотрывно глядел на них. Ким повалился на Чонгука грудью, развалившись на нём и позволяя трогать себя везде, где тот пожелает. Японец приспускает с плеч халат, оголяя нежную распаренную кожу, поглаживая её шершавыми пальцами, трогает мокрые волосы и любуется естественной красотой лица: густыми бровями, носом с маленькой родинкой, лисьими глазами и таким преданно-свободолюбивым взглядом, что Чонгуку хочется Тэхёна покрыть. Оставить на теле метки, искусать до крови кожу, одарить своим запахом везде, где только можно, и не отпускать, запереть, посадить в золотую клетку и кормить с ложечки. Но Тэхён не такой. По взгляду видно — не такой. Страх давно сменился спокойствием, привычной подлинной надменностью, с которой, казалось, омега родился. Тэхён приподнимается на локтях, опираясь рукой о спинку дивана, и игриво трогает пальчиками чужую грудь и плечи, пока Чонгук тянется к пиву. — Как твоё имя? Омега молчит. Образовавшаяся тишина делает громче шум проезжающих на улице машин, заостряет слух на монотонном тиканье стрелок на часах. Эту напрягающую тишину рушит глубокий бархатный голос: — Ким Тэхён. Чонгук дёргается, пробуждая пса. Его глаза становятся больше, смягчаются черты. — Ты разговариваешь?! Тэхён слегка улыбается, не в силах сдержаться. Он бы счёл это за саркастичную нотку, если бы чужое удивление не казалось таким искренним. — Я думал, ты немой. — Ни в коем случае, господин. Этот голос… Чонгук улыбается, широко растягивая губы. Такой бархатный, глубокий тон, низкий тембр, ласкающий слух и вызывающий мурашки. Тэхён удивительный. «Он не дурак, — думает Хосок, заворачивая автомобиль в сторону места проведения аукциона, куда они с Крёстным отцом отправлялись вместе. — Такой прорвётся. Ни одна сука не задержалась, этот задержался. Хах… В ёбаном полушубке, вынутом из задницы. Да… — Хосок облизывает губы, завидев невдалеке здание с льющимся жёлтым светом из окон. — Всё меняется». — Повтори. — Что? — Своё имя. — Ким Тэхён.