Володя коротает время на кухне, поглощая банки пива одну на другой. Их же он использовал в качестве пепельницы, но сигареты быстро закончились, и теперь он только делает вид, что курит, сидя с зажатым между зубами фильтром, и периодически поглядывает на часы. От волнения у него разыгрался аппетит, и он успел сожрать полхолодильника, выблевать часть, потом сожрать снова, и так по кругу, а кровососы все не появлялись. Где их вообще носит? Геноцид там устроить решили, что ли?
И ведь не пойдешь, не проверишь, как они там: ключи эти двое у него забрали, а дверь собственной хаты выносить не хочется. Что, если они сбегут, едва зайдет солнце? Или уже сбежали? Пфф, не велика потеря. Подумаешь, никогда больше их не увидит. Нагляделся уже на эти рожи.
Кризалис усмехается, вспоминая первые дни в Центре. Ванька тогда жутко выёживался...
— Я — благородный аристократ, представитель очень уважаемого вампирского рода! — причитал он. — Моя сила столь велика, что я могу управлять целой толпой простых смертных. А меня удерживают в клетке рядом с неотесанным зверем, который всего несколько лун назад научился точить когти!..
— Так и скажи, что хочешь, чтобы я поделился, — проворчал Кризалис, не понимая, к чему все эти претензии. — На, пожри тоже, — и бросил в самовлюбленного вампира оторванную руку.
Лев старался особо не думать, кого и зачем ему скармливали. Не факт, что это когда-то был человек.
Рука попала юноше прямо в лицо, пачкая его кровью, и отскочила от него на пол. Кровосос на автомате зашипел — белки глаз у него налились кровью, но Кризалис, в отличие от потенциальных жертв, не стал впадать в панику. Еще и позлорадствовал:
— А тебе, я смотрю, клыки совсем отпилили. Как думаешь, долго они будут расти? Мне вот с корнем один вырвали, это, кажется, навсегда… — оборотень демонстративно поковырялся в зубах и сплюнул шмат застрявшего между ними мяса.
Сосед отвернулся от него и обиженно пнул кусок оторванной плоти. Да-да, вампиры же у нас не едят мясо, это все упыри, и как Кризалис такой плохой мог вообще их спутать. Хотя для него что вампир, что упырь, что вурдалак — одна херня.
Кровосос нервно притоптывал одной ногой и сжимал и разжимал пальцы, с трудом борясь с голодом. Он не раз жаловался, что жижа, которую в него насильно вливали, была разбавлена водой и лекарствами; ее хватало только на то, чтобы еле-еле двигаться и рассеянно мыслить, как очень уставший человек. Запах, исходящий от окровавленного куска плоти, дразнил его чувствительный вампирский нюх и не давал ему покоя, но он сдерживался только потому, что не хотел «проиграть» оборотню.
— Да жри давай, чего морозишься? — добродушно поторопил Кризалис, успевший за это время обгладать и вторую руку тоже. — Для тебя же от сердца оторвал.
Кровосос все-таки не вытерпел. Брезгливо поморщившись, он поднял запачкавшийся «подарочек» и вонзил в него вполне обычные с виду человеческие зубы. А затем замер.
— Чего ты ждешь? Не вкусно?
Сосед выглядел так, будто проглотил горькую пилюлю. Его вывернуло сразу: выпитая кровь вышла наружу, как блевота у людей.
— Мда... — протянул Володя виновато. — Ты не обижайся, если че. Я не думал, что тебя скрутит.
— Кровь мертвецов нельзя, — пояснил обгоревший старый пень, который вмешивался только тогда, когда кто-то из «молодых» косячил. — А этот еще и протух.
— Ничего он не протух! — оскорбился оборотень, словно был шеф-поваром, блюдо которого назвали помоями. — Свежий, вчера еще жрачку из фастфуда кушал, судя по наполнению желудка.
Вампиреныша вывернуло снова.
— Можно без подробностей? — устало попросил он, опускаясь на койку.
— А ты что, тела никогда не разделывал? Вы, вампиры, такие неженки… Надел платок на шею, чтобы не запачкаться, укусил разок — и ушел. А нам за вами доедай, чтобы улик никаких не осталось.
— Так и не доедали бы, мы что, вас заставляем?
— Вообще-то... да.
Вампир вылупился на Кризалиса огромными глазищами и, видимо, посчитав, что это какая-то глупая шутка, отвернулся, отказываясь с ним разговаривать.
Ванюша был вампиром, который ничего не знал о вампирах — или притворялся, что не знал. Есть в нем загадка, которую хочется разгадать. Но позволит ли он к себе приблизиться?
От скуки Кризалис начинает сминать банки и бросать их в мусорное ведро. Несмотря на долгое отсутствие практики, все снаряды попадают точно в цель. Ему бы баскетболистом быть, жаль, ростом не вышел. Силы зато ему не занимать. У Рубинштейна, правда, толку от этой силы было мало. Володя столько раз пытался раздвинуть прутья своей клетки, пусть те и были обмазаны оставляющим ожоги ядом; столько раз в порыве ярости бросался на людей в белых халатах, получая уколы транквилизатора и адской смеси, которая способна уничтожить любое живое существо, но его лишь усыпляла... Все без толку.
На бесчеловечные эксперименты подопытных забирали по-разному. Оборотня всегда обкалывали препаратами, а вот вампиров хорошенько прожаривали электричеством, прежде чем опутать их покрытыми чесночным соком веревками. Обратно же их ввозили в бессознательном состоянии, близком к смерти. Кризалис всегда приходил в себя первым, на нем-то все заживает, как на собаке. Вторым — Поэт, который едва заметно шевелился на койке и отказывался разговаривать, и уже третьим — Огонек, регенерация которого из-за тотальной прожарки не работала, как надо. Глядя на него, оборотень все время вспоминал тот случай, когда оставил здоровенный кусок баранины жариться на медленном огне и уснул. Проснулся от запаха горелого.
И при этом именно Уголек их в итоге вытащил. Как ему вообще удалось договориться с Доком? Воспользовался своими вампирскими штучками или наобещал что-то? Тогда, наверное, полезно иметь такого знакомого. Он и из тюряги в случае чего вытащит.
Володя мог попасть туда в любой момент, это было только вопросом времени. Получается, похитив его, Док «спас» его от полиции. Как бы правда глаза не колола, то, что Кризалиса пытали, теперь кажется ему закономерным: грязные дела за ним водились. Может, это львы его к Доку упекли, чтобы дать временно схорониться? Но нет, они бы о таком предупредили. Весточку передали хотя бы. Не похоже, что кто-то намеренно пытался от него избавиться, просто он стал слишком неосторожен из-за одной мышки... И если он не хочет повторения, то должен взять себя в руки.
За тяжелыми размышлениями Володя и не заметил, как закемарил. Солнце уже давно село, когда он вздрогнул и проснулся от громкого хлопка — бесшумно прокравшийся на кухню Поэт вновь попытался отыскать в холодильнике пакеты с кровью и, по очевидным причинам снова не найдя их там, слегка перестарался в выражении своего разочарования. Дверца не отвалилась лишь потому, что держалась на изоленте и очень-очень честном слове.
Кризалис окидывает товарища по несчастью оценивающим взглядом: Поэт нарядился в наибелейшую рубашку и зауженные серые брюки. С рубашкой, конечно, промахнулся — на воротнике алеет маленькое пятнышко крови. Палыч, вон, более практичный — в черных штанах и в черном же кашемировом свитере, а поверх него еще и пиджак зачем-то напялил. Куда он в таком виде идти собрался, на встречу с главой клана, что ли? Глядя на этих двух модников, Володя быстро перекладывает сигаретный фильтр за ухо, чтобы не показаться им дурачком.
Огонек, в отличие от него, показаться дурачком не боится — выпадая из образа серьезного бизнесмена, он демонстративно потряхивает подарочным набором в аляповатой тошнотворно-розовой упаковке и невозмутимо кладет его прямо перед оборотнем.
— Теперь у тебя есть свечи.
— Что?.. Э... Спасибо?.. — сбитый с толку Кризалис неловко прячет подарок за графин воды — с глаз долой, из сердца вон. И тут же трясет головой, пытаясь взбодриться: вдруг ему все это приснилось? Но Палыч с Поэтом даже не думают исчезать. — Слушайте, чего вы так долго, я тут всю задницу себе отсидел, пока вас ждал. Колитесь, что вы там надумали? У вас вообще есть какой-нибудь план действий?
Лично он, например, где-то в своих мечтах планировал наслаждаться свободой вдвоем с Поэтом, хоть и понимал, что, увы, никто не позволит им такой роскоши. Он не знал ни одного оборотня, который мог бы в открытую путаться с кровососом, к тому же, еще и изгнанным. Подобное им обоим может стоить жизни.
— Хочу вернуться в клан, — без обиняков заявляет Поэт. Пытается грациозно сесть на краешек стула и закинуть ногу на ногу, но ударяется об слишком низкий для этого стол и, поморщившись, неаристократично вытягивает ноги в проход. — Меня обвинили в том, чего я не делал. Василий Павлович, к счастью, верит в мою невиновность. Теперь нужно сделать так, чтобы поверили и другие. Но, как оказалось, я многого не знал о том, что творится в вампирской верхушке. Мне нужна твоя помощь, — вампир обезоруживающе улыбается, не размыкая губ, и Кризалис невольно подпадает под его чары. Походу, Палыч все это время вставлял своему соплеменнику на место мозги, а не только обновками радовал. Молодец, мужик! — В общем, если ты согласен продолжить с нами работу, то Василий Павлович все объяснит. Если нет, мы уйдем.
Куда уйдут — не уточняет, ибо не имеет ни малейшего понятия. Да, у Огонька водятся деньжата еще с прошлой жизни, но... Отреченному от рода вампиру другие вампиры помогать не имеют права. Если бы Огонек делал это в открытую, то тоже лишился бы своего положения в обществе. Правда, сейчас он для многих мертв и имеет чуть больше свободы: до его случая при самосожжении не выживал никто, ведь настырные оборотни даже и не думали вытаскивать вампиров из-под палящего солнца (скорее, танцевали вокруг них, как вокруг праздничного костра). Если зверь откажется помочь… Часть планов пойдет под откос, и придется разрабатывать новые. Но Василий Павлович знает, что зверь не откажется.
— И какая мне от этого польза? — усмехается Володя, скрестив руки на груди. Самому же отдавать Ваньку в лапы этих нелюдей, когда только-только появилась возможность зажить нормально?.. — Буду я еще за кровосами бегать. Я, конечно, ничего против вас не имею, что вампиры, что оборотни — все не ангелочки, но я на чужих воротах не играю.
Стоило ему только очутиться в прайде, как ему сразу вполне доходчиво объяснили правила игры. И, пусть сейчас официально к львиной братии он (помимо своей сути) не имеет никакого отношения, эти правила все еще продолжают на него распространяться.
— Такая польза, молодой человек, — подает вдруг голос Огонек, неторопливо крутя в руке спичечный коробок, — что если ты не вмешаешься в то, что сейчас происходит, Мердок МакАлистер умрет.
Вот рука, покрытая шрамами от ожогов, подбрасывает коробок вверх, а вот нож, выхваченный из кухонной подставки, протыкает ярко выделяющуюся зеленую надпись «Finn's Irish Bar», прибивая коробок к стене. Оборотню, конечно, такая попытка запугивания не нравится — морда у него тут же вытягивается, покрываясь шерстью, в воздухе зависает лапа с выпущенными когтями, но он вовремя останавливается, осознав, что никто не собирается прямо сейчас его атаковать.
В голове роются сомнения — а не было ли все это заранее спланированной подставой? Поэт, севший на хвост, Огонек, помогающий выбраться из Центра? Но Ванюша выглядит таким же недоумевающим и даже растерянным, как он сам. Если в этой квартире и есть существо, которое понимает, что происходит, так это Василий Павлович.
— Слушаю, — рычит Кризалис, полностью возвращаясь в человеческий облик.
И ловит на себе испуганный взгляд, который мгновенно становится отстраненным. Ага, то есть выпада своего старшего Поэт не испугался, а как Кризалис покрываться шерстью стал, так сразу голову в песок. Явно у него есть какая-нибудь жуткая история, связанная с оборотнями, иначе он бы так не реагировал. Или это Кризалис его так за время совместных мытарств запугал?
Надо бы расспросить потом мышку как следует. А пока лев готовит уши для навешивания лапши высшего сорта. И Огонек его не разочаровывает.
— Да ты гонишь! — не выдерживает лев, когда на него внезапно вываливают огромное количество информации. И не только на него: у Ваньки тоже от некоторых откровений глаза на лоб лезут. Все-таки вместе ничего не понимать веселее, чем в одиночку.
Какой-то заговор против Умного Вампира и формального главы оборотней-львов с намерением стравить их друг с другом и уничтожить, заверения Поэта, что его подставили сводные братья, сыновья того самого большого начальника, потому что он чуть этот заговор не раскрыл… Все это на Кризалиса вываливают после того, как он за один день пережил побег от ученых (пытавшихся порезать его и осмотреть под микроскопом, между прочим), вытащил на своей шее двух здоровых мужиков, схоронил машину, прогулялся до дома пешком и выдул столько пива, что уже давно должен спать без задних ног! Вампиры, что с них взять: поели — и снова полны сил. Им и спать-то особо не надо, если только у них нет иной возможности восстановить энергию.
Кризалис встряхивает рыжей гривой и требует:
— Еще раз и по порядку.
В какое же дерьмо он влип, когда связался со всей этой мистикой-хуистикой. Знал, что просто не будет, но всерьез ввязываться в большую игру не собирался. Он же обычный новичок, который только-только научился управлять трансформацией! Кризалис с самого начала давал главному понять: я не буду частью вашего прайда, делайте, что хотите — публично изгоняйте, клеймите, пускайте обо мне слухи, мне все равно. Тот оказался мужиком охуенным и понятливым: на словах-то Кризалиса изгнали, а на деле он сам ушел. МакАлистер его выручил, когда другие не могли или не хотели помогать, и теперь Володя как настоящий пацан должен предупредить его о надвигающейся опасности... имея в качестве доказательств только слова горелого чудика, которого он и знать-то не знает.
— Я правильно понял? Кто-то травит вампирскую шишку харчёй оборотня, и в Питере варианта всего два: львы и волки, но волки типа свои, а львы пришли за три пизды и никому не отчитываются о своих действиях, поэтому обвинят их?
Огонек кивает.
— Ты только МакАлистеру это нормальными словами передай.
Кризалис отмахивается от него и поворачивается к Поэту:
— А ты мешал тем мужикам, которые на подсосе у твоего деда, и они решили от тебя избавиться?
Поэт тоже кивает, решив не напоминать, что Умный Вампир — не его дед, а то придется объяснять все по третьему кругу и выслушивать в ответ еще больше нецензурной лексики. Совсем этих зверей не воспитывают… Вот если бы от Поэта услышали столько грубых слов, то давно уже заставили бы его прополоскать рот чесночным соком. Если эти слова сказаны не на французском, конечно. На французском можно.
— Понятно, с этим разобрались, — Кризалис облегченно выдыхает, устало сползая на стуле и широко разводя ноги. С места Василия Павловича прекрасно видно, как натягивается ткань штанов, подчеркивая самое интересное. А ничего, конечно, у льва агрегат… — Я вас услышал, а теперь послушайте меня.
Володя с сожалением допивает последнюю, специально отложенную до возвращения кровососов банку пива — без алкоголя выдержать все это ссанье в уши попросту невозможно, — и решается открыться единственной знакомой нечисти, не имеющей никакого отношения к прайду:
— Думаю, вы сами уже поняли, что я спортсмен… Бывший. Травму получил серьезную, едва ноги передвигал. Хотел вернуться в спорт, все перепробовал — и врачей, и шарлатанов. Все, что было, потратил, жрать не на что стало. Такая безнадёга накрыла... С постели встать не мог. Потом узнал, что есть мужик один. Если ты ему понравишься, он тебя от чего угодно вылечит. Вот только сначала отслужить ему надо было за это, а из меня работник был никакой. Да еще и оказалось, что я для него слишком старый. Да какой я старый? Избавиться от меня хотели просто. Я тогда не знал, что он из ваших, но судьба уберегла. Мясо есть — это по-мужицки, а вот кровь сосать — по-пид… Кхм. В общем, стал искать дальше, ну вот и нашел. Друг у меня один был, всяким промышлял, связи имел. Узнал, что в Питере новая группировка подозрительная появилась, но наших не трогает, кому надо деньги отстегивает, в общем, мирно живет, по понятиям. Но сами по себе люди какие-то мутные. И была перестрелка с ними, ну, с кем не бывает, и одного с такой высоты сбросили, что точно должен был подохнуть. А он на следующий день как огурчик! В это я поверил, а вот в то, что они в зверей могут обращаться — ни капли. Мало ли, что под синькой привидится? Но, думаю, ладно, выхода-то нет. Пошел, значит. Захожу в открытую в их паб, говорю с девчонками, то, се. Главный, говорю, мне ваш нужен. Слышал кое-что о нем и его людях, может, мне тоже таблеточку чудодейственную может дать? Я за ценой не постою.
Часа два мариновали, он все не приходил и не приходил. Потом вижу — мужик заходит здоровый, выше Ванька и меня шире раза в полтора. А морда, морда такая звериная… Пойдем, говорит, покурим. Что у тебя случилось? Курим, стоим. Объясняю: так и так, не ходячий я практически, на костылях только, а в спорт вернуться хочу. Все уже перепробовал, про вас вот услышал и к вам пришел. А он такой: что ты слышал? Ну, я такой, вот, пацан у вас чуть ли не позвоночник сломал, а на следующий день уже бегал. Тоже так хочу, только скажи, что мне надо сделать-то. А он в ответ: Владимир (я ему имя свое сказал), ты не понимаешь, о чем ты просишь. Ноги я тебе дам, но в спорт ты не вернешься. Я спрашиваю: почему? А он мне: человеком быть перестанешь, придется бросить все. А я говорю: как это, больше не буду человеком? А вот так. Ну, я взвесил все, обдумал хорошенько, сигареты две скурил подряд. Не верну ноги — останется только сдохнуть, кому я такой нужен? А в вампиров всяких, оборотней, богов я не верил. Стоим мы на балконе, значит, и тут я вижу, что рожа у него меняться начала. Опомниться не успел, а он уже меня укусил. Не объяснил ничего сначала даже…
В общем, когда я в первый раз обратился — человека какого-то пополам разгрыз и даже не заметил. Неправильно это было, не по-людски. Гложило так, что в груди заболело. Чуть с ума не сошел. Главный сказал: плохо, что человека попробовал. Они на охоту выезжают, животных едят, в магазин ходят, стараются быть как все, а я сразу такой номер. Но ничего, мол, страшного, у главного в первый раз также было. Но он же чуть ли не киллер, а я!.. Я детей учил, между прочим. Вот тогда-то я и понял, о чем он говорил. Не знаю, жалею или нет. Ходить — могу, а от вкуса человечины отделаться — не могу. Но если бы не этот мужик, я бы перед вами сейчас не сидел. Выпилился бы нахрен, и дело с концом.
Кризалис подпирает рукой щеку, буровя взглядом пространство и переживая тяжелые воспоминания. Львы не просто подарили ему надежду, они подарили ему жизнь. Как бы не относились к нему некоторые члены прайда, он будет благодарен им до конца дней.
Поэт взволнованно замирает. Всего этого о Владимире он не знал. Для него лев был таким же изгнанником, как он сам — всеми брошенный и никому не нужный. В свое время это помогло ему проникнуться к оборотню симпатией, почувствовать с ним единение. А оказалось, что Кризалис ушел по своей воле. И, в отличие от Поэта, может вернуться.
Так и не дождавшись продолжения, Поэт грубовато интересуется, не желая показать себя уязвленным:
— Интересно было послушать, но к чему это?
— А к тому, — угрожающе рычит Володя, разом теряя всю обаятельность клюющего носом рассказчика, которого развезло от алкоголя, — что МакАлистер для меня не последний человек, точнее, оборотень. И если вы, кровососы, попытаетесь через меня ему навредить... — но остывает он довольно быстро и заканчивает уже миролюбиво: — Впрочем, если вы мне не врете, то, конечно, можете на меня рассчитывать.
Спасение спасением, а вечную дружбу Владимир кровососам не обещал. Он не наивен. Мотивы при желании можно было найти у всех: Ванька сам начал говорить про клан, а значит, захочет перед ним выслужиться. Палыч — лошадка темная. Знавал Владимир таких, просто так они никогда ничего не делают. И все же... чуйка оборотня говорила, что ничего против вожака они не имеют. И вроде как правда хотят помочь.
— Мы это, разумеется, учтем, — невозмутимо замечает старший вампир, предварительно бросив предостерегающий взгляд на младшего. — Но намерения наши искренние. Ты помогаешь нам раскрыть заговор, мы помогаем тебе защитить прайд, и все от этого будут в плюсе. Вот только... мы слишком мало знаем о львах. Для начала, почему они приехали именно в Россию? Информацию об этом не так просто достать, а именно она может стать ключевой. Узнаем, от чего они бежали, узнаем и то, откуда ждать удара. Или же... кто их послал.
Лев устало кивает, показывая, что пока им верит. Если Палыч считает, что вожаку угрожает опасность, значит, он что-то такое знает. Действительно ли это как-то связано с прошлым оборотней? Володя в их дела не лез, ему просто хотелось снова стать здоровым. Кажется, он с этим даже немного переборщил. В голове после слов вампирюг крутится только одно: Вожак. Очень. Важен.
Во-первых, против него не попрешь — звериные инстинкты не дадут. Во-вторых, он дал Володе работу, позволив выбивать деньги из должников и кушать тех, кто особо провинился. В-третьих, прайд теперь Кризалису как семья — они не отвернулись от него, в отличие от родственничков, которым перестали перепадать финансы и халявные билеты на спортивные мероприятия. Если Кризалис откажется во всем этом участвовать, это будет не по-мужски. Может, его товарищи по несчастью — враги, а может, и нет. Они ведь уверяют, что это не их главный все устроил, а его сыновья, чтоб им икалось... Вампиры спасают своего мужика, оборотень — своего. Все по-честному.
— Из-за охоты, — наконец, отвечает лев.
— Они напали на кого-то, на кого нападать не стоило? — предполагает Поэт, оживая.
Он любит истории, связанные с чем-то запретным и опасным — его всю сознательную жизнь продержали взаперти, не позволяя отправиться на поиски неприятностей. Хотя, видит Умный Вампир, Поэт пытался. Нельзя же заставлять неприятностей ждать...
— Неа. На них напали.
— Да что это за охота такая? — искренне возмущается младший вампир. А старший флегматично заявляет:
— Охота на ведьм.
И, прочищая горло, говорит вдруг совершенно неузнаваемым голосом:
— На ведьм опять идет охота,
Европа плачет и молчит.
Для палача нашлась работа,
И он ее боготворит.
Остервенело рубит шеи
Врагам, друзьям, врагам друзей,
И, состраданья не имея,
Мир превращает в Колизей.
Но тот, кого ударил в спину,
Одним холодным зимним днем
Порвет на части эту псину…
Огонек замолкает, переводя взгляд на Поэта. Это одно из многочисленных стихотворений, которое дошло до старшего вампира неполным — и все потому, что автор, по-видимому, решил скрыть ото всех его содержание. В общем-то, кто-то где-то когда-то слышал, как Поэт бубнил его себе под нос, возможно даже, что это было всего один раз, а потом Поэт забросил свое творение. Концовка вообще в данном случае не была важной, но Поэт… на тот момент Жан, этого даже не заметил. Как не заметили и все остальные.
— Поговорим теперь о нем.
Высокий, рыжий он красавец,
Что в зверя превращаться мог.
Его поймал этот мерзавец
И в подземелья уволок.
И там пытал его ночами,
И каждый раз срывался в стон…
Поэт шевелит губами, улыбаясь, и Кризалис уверен почти на сто процентов, что стихотворение заканчивается словом «гандон».
— Звучит знакомо, — делает Поэт вывод. — Кажется, это я написал.
— Ты помнишь, когда ты это сделал? — судя по всему, Огонек пытается навести Поэта на какую-то мысль. Но Поэт этой мысли не улавливает.
— Хм. Лет десять назад? Восемь? Я даже не записывал, просто придумал. Я увидел, как наяву огромного ль… — он осекается, поймав взгляд Кризалиса. Хотя в стихотворении и не сказано, в кого именно превращался тот «рыжий красавец», образ льва еще долго преследовал Поэта. И лев этот был так силен… И так ранено бился в клетке, пока его сознание не затухало… Но тогда Ваня даже не знал, что оборотни-львы существуют!
— Охота на ведьм началась и закончилась около трех лет назад, — замечает Василий Павлович. — Один могущественный человек решил пойти против всех, кто наделен хоть какими-то необычными способностями. Это дошло даже до нас, но его людям не дали распоряжаться на нашей территории. Поговаривают, он начал охоту после того, как узнал, что один из его… друзей не совсем человек. Похоже на то, что ты описал?
— Есть что-то общее… — Поэт хмурится.
Тот человек наверняка любил устраивать кровавые представления на публику, чтобы привлечь внимание общественности к «проблеме». Отсюда и «Колизей» в стихотворении, его ведь использовали как сцену для спектаклей и кровавых боев. Чем человек всех пугал? «Монстры среди нас, уууу»? А то, что в монстров никто не верит, его не останавливало. Парень этот ведь дружил с… кем там, львом? И ничего не замечал. А как только заметил — сразу напал. Да, наверное, так и было. Поэт не знает. И откуда у него это в голове, тоже не знает.
— Тот стих, который ты читал на отречении… — Огонек продолжает упорно гнуть свою линию. — Ты сказал, что тот, к кому ты обращался, дружит с падальщиком.
Младший вампир пожимает плечами, чувствуя себя неуютно от такого давления. Ему даже захотелось передвинуться ближе к оборотню: от Кризалиса в этот момент не веет ничем, кроме усталости и пива. Лев тоже пытается вспомнить стих, но получается у него это из рук вон плохо. Когти, которые едва не лишили его глаз, запомнились куда сильнее.
— Кого ты имел в виду? — настаивает старший.
— Не знаю... Я был необычайно взбудоражен всей несправедливостью ситуации, поэтому и сказал это. Я не всегда пишу стихотворения намеренно, иногда они просто ко мне приходят в процессе того, как я говорю. Ну, например…
Поэт резко поднимается, широко расставив руки. Опять начавший засыпать Кризалис вздрагивает и перехватает падающую со стола солонку. Ее содержимое начинает высыпаться из-под неплотно закрытой крышечки, но оборотень этого не замечает, удивленно смотря на преобразившегося вампира. Тот, почуяв соль, неосознанно отодвигается; губы у него растягиваются в полубезумной, счастливой улыбке, глаза загораются колдовским зеленым, но во взгляде нет ни капли осознанности, как будто вампир в этот момент находится где-то не здесь.
— Кому-то очень повезло,
Что жизнь не знает лени,
И проведение свело
Троих созданий тени.
Не знают точно, что их ждет —
Им некогда бояться.
Предотвратить то, что грядет
Им стоит постараться.
Поэт вдруг обессилено падает на стул, чуть его не перевернув. Глаза сами собой закрываются, и какое-то время в помещении не слышно ничего, кроме дыхания Кризалиса.
— Здорово я? — шепчет Поэт, который будто за секунду потерял всякую уверенность в себе. Кризалис борется с желанием перетащить вампира к себе на колени и, схватив его за подбородок, вновь заглянуть в глаза, чтобы еще раз увидеть эту яркую, ненормальную зелень.
— Что грядет? — спокойно и очень тихо спрашивает Василий Павлович. — Ты знаешь?
— Откуда? — Поэт искренен в своем недоумении, все еще не понимая, к чему его старший товарищ клонит. И вновь что-то с ним происходит — глаза лихорадочно блестят, застывают на лице чужие эмоции:
— Судьбу должны мы обхитрить,
Когда стоит спиною.
Дворец должны вы посетить —
Я дверь для всех открою.
Один ключ — доктор, третий — я,
Второй — боец, который,
С людьми обычными живя,
Стал не такой суровый.
Он славой прошлой позабыт —
Она о нем молчала.
Коль будет монстрами убит —
Начнется все сначала.
Охота новая грядет,
Страдания и муки,
Вампир на зверя вновь пойдет…
— Какие ж они суки, — заканчивает Кризалис и подхватывает Поэта, сползающего на пол. Поэт этого даже не чувствует, начав конвульсивно дергаться в припадке.
У оборотня в голове только одно — что делать при эпилепсии, — поэтому он, следуя давно выученной и ни разу не примененной в реальности инструкции, укладывает вампира на бок, подложив тому под голову стремительно сорванную с себя футболку.
Вампиры же ничем не болеют, так? Что тогда происходит с этим вампиренышем? Неужели на него так повлияли эксперименты Дока? Тогда лев сейчас лично вернется в лаборатории и все там разнесет… А может, это все из-за сводных братьев, которые вечно доводили мышку, судя по рассказам — нет, не Поэта, тот молчит, как партизан — Пал Палыча, который лично был этому свидетелем?
Оборотень слишком близко, и от него исходит успокаивающий жар. Поэт быстро возвращается к реальности, привлеченный звериным запахом, кладет узкую белую ладонь льву на грудь и... замирает, забыв о том, что хотел оттолкнуть. Живое, человеческое сердце стучит под его пальцами, перегоняя по венам кровь, движение которой стоит у вампира в ушах. А этот запах… Все еще отвратительный и все еще…
Поэт чувствует эмоции зверя, как свои. Чужое беспокойство и вместе с тем — желание — бьются на задворках сознания, пытаясь привлечь к себе внимание. Вампир мысленно берет их в руки и пододвигает к себе поближе, чтобы рассмотреть — Кризалис приближается тоже. И Поэт смотрит на себя его глазами, видит эту невероятную зелень, кончики клыков, которые до темноватой, горькой крови кусают тонкие губы. Теперь собственная кровь горчит на чужом языке, и Поэт в полубреду подается вперед, забыв обо всем…
А затем его насильно отталкивают от добычи.
— Поздравляю, — Василий Павлович похлопывает Поэта по щекам, приводя в себя. Кризалис же теряет сознание. — Ты чуть не отравился слюнями оборотня и чуть не откусил ему язык. Тебе ведь рассказывали о том, что между вампиром и укушенным есть связь, верно? Ты только что влез ему в мозги. Не думаю, что зверь бы обрадовался всему этому, когда пришел бы в себя немым.
— Связь?.. — Поэт хватается за голову, поднимаясь.
Да, он слышал что-то такое о связи между донором и реципиентом, но никогда ее не испытывал: так как его обратили тайно, первое время ему приносили кровь в пакетиках и бокалах, маскируя под сок, и он не знал, кому она принадлежала; детей он подчинял себе с помощью гипноза, не укусив ни одного. Помимо всего прочего, такая связь редко возникала между равными — вампиром и оборотнем, двумя вампирами, — иначе его братья давно крутили бы им, как хотели. Получается, Кризалис, несмотря на умение обращаться во льва, все еще слишком… человек. И это усложняет дело, потому что Поэт сможет
чувствовать его, пока не забудет вкуса звериной крови. А он только что ее попробовал. Снова.
— В самом деле, Василий Павлович, — злится Поэт, не желая признавать свою ошибку. — Я не маленький, чтобы Вы меня так отчитывали. Не забывайте, что Вы обещали научить меня пользоваться моими способностями. А вместо этого выпытывали мое прошлое и интересовались странными вещами.
Огонек надеялся, что для обучения плохо контролирующего себя вампиреныша у него еще полно времени. Но, видя задумчиво облизывающегося Поэта, понимает: если не ускориться — Кризалиса Поэт просто-напросто сожрет. И тогда с главой львов договориться будет сложнее.
Лев, который, увы, не глава, но зато какая-то новая разновидность домашней кошки, очухивается быстро и первым делом облизывает прокусанные губы. Затем елозит языком по внутренней стороне щек. Морщится, ощущая, что от него едва не откусили кусок, благо раны заживут быстро, утром и следа не останется. Сплевывает горечь, пытаясь понять, откуда помимо собственной крови во рту оказывается черная жидкость, и что вообще только что произошло. Какие-то подвижки в голове имеются, потому что у Поэта губы обкусаны тоже, а это значит, что они только что... Кризалис радостно приподнимается, все еще светя голым торсом и заставляя Поэта отворачиваться — а ведь у Рубинштейна его такое не смущало, сколько раз уже видел.
— Полегчало? — спрашивает Кризалис одновременно довольно и обеспокоенно, видя, что вкусивший его крови вампир после припадка все еще выглядит нездоровым. — Часто у тебя такое?
Поэт отвечает не сразу, обняв себя за плечи и прислушиваясь к себе.
— Впервые.
Вытянуть из него что-то еще невозможно, и Кризалис поворачивается к Огоньку. С этим не пошутишь: провокационными вопросами не задеть и из равновесия не вывести никак, поэтому приходится спрашивать серьезно:
— Палыч, скажи честно, кто наш Ванька такой? Что вампир, это понятно, но стихи эти… И приступ такой... я у гадалки что-то похожее видел, когда лечиться к ней ездил.
— Я — аристократ! — важно напоминает Поэт, все еще стоя к Кризалису спиной и делая вид, что разглядывает дырявый носок, лежащий поверх микроволновой печи. Хотя... и правда разглядывает. Этот дом скоро загнется без генеральной уборки. — И сын ведьмы. Жаль, что ее дар мне так и не передался.
— Ну как же, дорогой мой, — Огонек позволяет себе улыбнуться. Ну, наконец-то! Некоторые вампиры слишком недогадливые. — Еще как передался. Ты — предсказатель.
