Вампиры не едят сладкое

Кулак с силой врезается под дых. Так, для проформы, во избежание возможных возражений. Кризалис сплевывает себе под ноги кровь и раздраженно смотрит на одноглазого ублюдка. Этот даже хуже, чем Кирк, Кирк хотя бы просто вредный, а этот после смерти своей пары совсем озверевший стал. — Или ты идешь выбивать долги, или отрабатываешь вместе с Джесс натурой. Поверь, я не Мердок, я лично прослежу, чтобы тебя во все щели выебали и ушли довольными. Может, Мердок и не умеет считать, зато я умею. Ты. Слишком. Дорого. Нам. Обходишься. Следующая атака успешно блокируется. Кризалис хоть и подустал за последнее время, но превращать себя в грушу для битья не даст. Удостоверившись, что нового удара не последует, он устало поднимает руки вверх и размахивает ими прямо у Финна перед носом — тот замечает след от укуса, который все никак не хочет сходить, и кривится. — Мужик, мне правда надо сначала отдохнуть. Ты же не хочешь, чтобы должник от нас без проблем свинтил и залег на дно где-нибудь? — Я тебя предупредил. Финн тяжело закашливается. По запаху Кризалис чует — раны открылись. Настолько глубокие, что так просто не заживут. Под одеждой они спрятаны надежно, а вот рубец на лице показывает, что противник попытался забрать у льва и второй глаз. Неудивительно, что тот был не в духе сильнее обычного. — Гребаные русские, — слышит Кризалис ворчание удаляющегося Финна, — я же говорил, что с ними лучше не связываться, одни убытки. — Ну и не приезжал бы в Россию, — ворчит Володя в ответ, но тихо, чтобы точно не услышал. — Понаехали, а потом возмущаются. Шовинисты! Молодой лев удерживается, чтобы не плюнуть еще раз. Жалко местную уборщицу, вечно ей с кровью приходится работать — а ту не так-то просто оттереть, не говоря уже о том, что некоторым людям это может быть неприятно. Мужчина медлит, задумываясь, стоит ли ему напоследок перекусить, или Финн и еду запишет на его счет. Но в итоге просто машет рукой и идет к себе — желудок не урчит, и ладно, поесть можно и потом. Володя останавливается возле нужной двери и тяжело вздыхает прежде, чем повернуть ключ в замке — ему не нравится даже сама мысль о том, что нужно постоянно запирать вампира. Но тот делает вид, что все в порядке. Ванюша лежит на матрасе, который уместил впритык к лежанке, выпросив у кого-то, и с каменным лицом читает книгу. В полной темноте. Стоит только Володе войти, вампир тут же приподнимается, хищно замирая: он чувствует запах свежей крови и с трудом удерживается, чтобы не наброситься на свою добычу. Кризалис, не обращая внимания на его состояние, подходит ближе, едва не споткнувшись об длинные холеные ноги, и плюхается задницей рядом с ним. Медленно стягивает с себя обувь, размышляя: где на все силы-то взять? О'Каллахен даже отоспаться не дает, так что у Володи есть максимум пара часов на отдых, прежде чем ему придется выйти на охоту. Не настоящую охоту, разумеется, пока дают работенку попроще, но готовиться стоит ко всему. Долг у него с каждым часом только увеличивается, а Огонек на сообщения и звонки не отвечает, бросив их один на один с проблемами. — Финн? — безошибочно определяет Поэт, обнюхивая оборотня более тщательно. — Из-за меня? — Володя качает головой, и вампир хмурится: — Я чувствую, когда ты мне врешь, Кризалис. — От тебя ничего не утаить, — лев невесело усмехается. Старина Финн всегда найдет тысячу причин, чтобы прицепиться, но именно присутствие в пабе-борделе вампира заставляет его терять голову. — Душа как нараспашку. — Это ненадолго, если тебя это беспокоит. Когда связь крови разорвется... — Слушай, все не так просто. Понимаешь... — перебивает Володя, желая ему открыться, но останавливается. Поэтов братец явно показал, что все знает, а сам Поэт? О запечатлении не принято говорить вот так. Его просто принимают, как факт. В теории партнеров должно взаимно притягивать друг к другу, но что, если с вампирами это не работает? Кризалис слишком торопился, и Поэта это отталкивало. Может, куда лучше доказывать ему свои чувства делами, а не словами, и тогда мышка, наконец, оттает? — Ты ведь голоден? — оборотень подмечает синяки под глазами вампира и, спохватившись, протягивает ему запястье. Вампир тут же начинает тяжело дышать, его клыки удлиняются, но он не позволяет себе переступить черту и отталкивает протянутую руку. Если они все это будут продолжать, рано или поздно их поймают. И винить во всем будут Поэта, а не Кризалиса. — Позаботься лучше о себе. — Я хочу, чтобы обо мне заботился ты. Если... ты этого тоже хочешь. — Кризалис... — Все, молчу, молчу, ведьмочка. — Кризалис! На словах их, может, и признали парой, но на деле все было не так гладко. Поэт не собирался заходить так далеко. Испытывать что-то. Чувства делали его слабее, заставляли забывать о том, кто он есть, и, что еще хуже, забывать, к кому именно его теперь тянет. От всего этого нужно было избавиться, не выходя при этом из своей роли. А Кризалис все усложняет. Володя замечает, что Поэт неестественно тих и неподвижен. Пытается хоть как-то его расшевелить — приваливается к его боку и слегка трется головой об его плечо. Поэт от такой близости еды громко сглатывает вязкую слюну, но дышать не перестает, пытаясь научиться стойкости. Он не укусил ни одного ребенка, хотя дети часто прибегали с ранами от падений или родительских побоев. Неужели он не удержится от соблазна испить досуха льва, который сам себя предлагает? То, что Поэт не отодвигается, Володя воспринимает как молчаливое согласие. Наглеет еще немного и откидывается на его грудь, блаженно прикрывая глаза. Так хорошо. Вампир, видимо, слишком обессилил, чтобы протестовать против излишней львиной тактильности, хотя при большом желании был способен одним ударом отправить его в полет. Кризалис хмурится от возникшей вдруг в голове мысли: «Они обращаются с моей мышкой, как с резиновой бабой. Когда нужен, вытаскивают и пользуют, когда не нужен, прячут обратно на чердак. Так не пойдет». Прошло несколько дней после ухода Флегетона, весь прайд на ушах стоит. Всё ждут дополнительных проверок — или от людей, или от вампиров. Выпытывают у Ванюши подробности мироустройства вампиров и его ведьмовских способностей, и это не всегда бывает приятно. Но грань львы не переходят. Пока. Ванюша с того раза так и не смог снова взлететь. Не считая предсказаний, он похож на обычного вампира, а вампиров здесь не любят. — Пойдешь со мной на дело? — предлагает Кризалис, надеясь, что хотя бы это поможет вампиренышу перестать чувствовать себя пленником. В помещении душно, но вампир приятно охлаждает разгоряченное тело. Кризалис устраивается поудобнее и обнимает его, надеясь, что не зря подпускает его так близко к своей семье. Сомнения, закладывающиеся другими львами, начинают давать корни: неутихающие голоса соплеменников нашептывают, что вампир может быть послан Стариком с целью уничтожить прайд изнутри. Да и преступление Поэта слишком серьезное, чтобы все резко о нем забыли. — Ты же его детоубийцей не считаешь? — спросил Володя у Ники, когда перехватил ее в перерыве между переводческой деятельностью и нерабочим временем. Она была языком многих представителей прайда, а значит, могла не только выразить их общее мнение, но и повлиять на него. — Вся эта история с детьми слишком странная, — признала девушка. — Я не знаю, Вов. Даже если окажется, что он действительно… ну… Никто не заставляет тебя отказаться от него. Сейчас не заставляет, а что потом? Звать Поэта с собой слишком рискованно, но куда хуже оставлять его здесь одного. Кто угодно может попытаться отыграться на нем. За вампиром надо хорошенько приглядывать. Поэт, правда, предложению пойти выбивать из людей долги не очень-то и радуется: — Заниматься рэкетом? Вальдемар, у нас нет на это времени! Если бы у Кризалиса оставались силы на философию, а в карманах нашлось бы курево, он заметил бы, что время — понятие относительное. Они и так делают все, что в их силах: Поэт читает стишки, Кризалис отрабатывает старые долги (и новые, которые успел нахватать на раз-два). Льву нравится, когда все просто и понятно: тебе дают задание, ты его выполняешь. Так это и работает. Если с вампирами надо махаться, он с радостью пойдет, он готов! Что Поэт еще от него хочет? — Это не рэкет, — Кризалис морщится, словно откусил от вампирского трупа. Откуда его цаца нахваталась таких словечек? У них тут не бандитский Петербург, у них прайд. — И все равно у нас нет выбора. Твое содержание… — Ты не обязан его оплачивать. Кризалис! Я могу достать деньги. Кризалис приоткрывает один глаз, вглядываясь в лицо Поэта. У того больше ничего не светится, радужка вернулась к нормальному размеру; что это вообще было, они так и не поняли. После стычки с братом вампир пришел в себя, перестав говорить странные вещи, хотя все еще задумчиво поглядывал на Джессику, за что получил от нее пинок в голень. Объяснять свои слова он не стал, а Кризалис не спрашивал. — Опять попросишь у Уголька? Да он нас как лохов развел и кинул, Ванёк. — Это не так, — Поэт упрямо поджимает губы, вспоминая короткий разговор: «Ты добыл отраву волчью? — Нет. — Ищи». На этот раз Огонек был весьма немногословен... — Если Василий Павлович не отвечает, значит, он занят. Я справлюсь сам. Ты не понимаешь: кое-что надвигается, я это чувствую. — Кое-что? А конкретнее? — Финн О'Каллахен был последним предупреждением. Они метили в твоего вожака. Ты должен оставаться здесь… Кризалис тихо, но предупреждающе рыкает, заставляя его замолчать. Он не сомневается, что за ними обоими будут следить. И почему он только поленился зайти через черный вход? Теперь он должен защищать и львов, и вампира, но это возможно только до тех пор, пока Поэт не сделает какую-нибудь глупость. А он сделает, потому что у него, видите ли, предчувствие. Как будто у него такого никогда раньше не было. Сидел же как-то, никого не трогал. Чай, не конец света. — Почему должен-то? — скептически интересуется лев. Он не беспомощный, порвет любого, кто к нему сунется. Что дом, что основное место работы надежно защищены ребятами Финна. Да, не все они оборотни, тут есть и русские наемники, и парни «old guard», как выразились ирландцы, то есть те, кого прайд вывез из Ирландии с собой, но арсенал у них ого-го. Не зря частично отхватили себе еще и торговлю оружием. Чего тогда волноваться? — Ты что-то понял из своих, ну, этих, видений? — Я говорил с МакАлистером об охоте на ведьм. Теперь я уверен, что предсказания были про него. Если он погибнет, то вновь наступит хаос, но я не понимаю, почему… Стихов в голове стало больше. В разы больше. Существо, которое к нему прикоснулось по ту сторону… Оно явно не было сном. И если раньше силы Поэта спали, то теперь, более ничем не сдерживаемые, они начинают вырываться наружу. Столько лет он жил под присмотром дядюшки и братьев, столько лет они паразитировали на нем, даже когда он уже стал вампиром. Они надеялись, что, лишив его пищи, настолько ослабят его, что дар окончательно перестанет давать о себе знать. Они не пытались навредить Поэту, когда он находился в Исследовательском Центре имени Рубинштейна — возможно, потому что опыты над ним нисколько не противоречили их планам. Сейчас, после разговора с Флегетоном, братья снова должны затихнуть на некоторый срок. Если использовать это время с пользой, чтобы попрактиковаться на простых людях и продолжить развивать свои способности... — Может, дело не в нем, а в том, как он «отъедет»? — Поразительно разумная мысль для неотесанного зверя вроде тебя. — Да я вообще у тебя молодец и красавец, — расползается Кризалис в довольной улыбке, подставляя голову для поощрительных почесываний за ушком. Поэт, почувствовав его настрой, задумывается... И неуверенно чешет. — Ладно, давай об этом потом поговорим. Я как сейчас не уставал, даже когда мне детей надо было к решающим соревнованиям готовить… Только сон не идет чего-то. — Хочешь, расскажу тебе сказку? — Думаешь, поможет? — фыркает Кризалис одновременно недоверчиво и умиленно. Все-таки, он уже не маленький, чтобы ему сказки на ночь читали. Но приятно, что Поэт сам это предложил. Кризалис отстраняется от Поэта, и, перебравшись на лежанку, устраивается на животе, подложив под голову зеленый клетчатый плед, которого, определенно, здесь раньше не было. Поэт, все еще настороженный и неуверенный в своих действиях, подсаживается ближе. Львы — это большие кошки, верно? Кошкам нравится, когда их гладят. В теории, это их успокаивает и может вызвать у них сонливость. Если Кризалис поскорее заснет, то избавит Поэта от своего болтливого общества. Значит, нужно немного ему помочь. Поэт медленно проводит кончиками коготков по спине Кризалиса, вызывая табун мурашек. В ответ на это невинное действие лев внезапно начинает издавать звук, подозрительно похожий на мурчание. А затем довольно трется щекой о собственную руку и подтягивается выше, чтобы Поэту было удобнее его чесать. Вампир замирает: зверь в полной его власти. Доверчиво тянется к нему, не боится подлого удара исподтишка. Совсем ручной… Таким зверем будет легко управлять, надо лишь иногда его поощрять. Бледная рука поднимается выше, и пальцы уже более уверенно тянут за волосы, проверяя границы дозволенного. — Мм? — сонно откликается Кризалис, слегка запрокидывая назад голову. Не возмущается и не удивляется, даже глаза не открывает, просто ждет. Поэт наклоняется к нему, едва касаясь клыками его шеи: — Уверен, тебе будет интересно. Это необычная сказка. Волосы у Кризалиса мягкие, по ощущениям походят на пух. И от них пахнет… человеком, а не зверем. Если бы Владимир действительно не был оборотнем... Поэт не чувствовал бы себя таким запутавшимся. Он видит, как зверь к нему тянется. Это так приятно, ведь Поэту всегда хотелось, чтобы его любили, восхищались им, хвалили. Возможно, дядюшка говорил ему добрые слова в далеком детстве, но Поэт этого почти не помнит — братья питались не только его силой, но и воспоминаниями вместе с эмоциями, которые он испытывал. Абсолютное доверие Кризалиса подкупало, а его готовность в любой момент отдать свою кровь напрочь сносила крышу и заставляла желать... Но чего именно? Убить оборотня, выпив всю его кровь? Продолжить принимать от него заботу и знаки внимания? Чувствовать себя защищенным, прячась за его спиной от остальных членов прайда? Ну да, как будто без него вампир сам из себя ничего не представляет! Поэт разозлился на самого себя и слишком сильно потянул пряди — Кризалис тут же зарычал, выпутываясь из хватки. Их эмоции связаны, теперь это очевидно. И успокоиться нужно обоим. Поэту часто говорили, что его единственное достоинство заключается в том, что его мать была сильной ведьмой. Иначе Умный Вампир ни за что не стал бы возиться с чужим ребенком, тем более, с мальчиком, который вряд ли унаследует дар. Считалось, что ведьмы могли быть полезны для вампиров: якобы они умели создавать зелья, которые уменьшали жажду, защищали своей магией от воздействия солнца, делали сильнее. Вампиры и люди всегда охотились на ведьм, пытаясь заставить их работать на себя, но они не понимали, что всё, что они слышали, было всего лишь сказками. То, что хочет рассказать Поэт, к сказке не имеет никакого отношения. — В одном далеком-далеком лесу, возле старой-престарой деревеньки, жила древняя ведьма. Деревенские жители приходили к ней за помощью — то корова молоко не давала, то злые волки скотину таскали, то из-за засухи начинали умирать посевы. Ведьма эта была доброй и помогала всем, кто относился к ней по-доброму. Однажды пришла к ней молодая пара и взмолилась о сыне: сколько бы муж с женой не пытались зачать ребенка, ничего у них не получалось. Вот только ведьма отказалась им помогать. — Пч.му?.. — с трудом протягивает Кризалис, нахмурившись. — Помнила ведьма все обиды. Пара эта не позвала ее на свадьбу, а когда ведьма зашла к ним сама, попросив поделиться с ней праздничным вином, они прогнали ее со двора, назвав старой каргой. — Жлобы, — констатирует оборотень. — Сами… вин.вты. Ббшк… над… уважать! — Но девушка боялась, что муж ее бросит, уйдет к другой, которая точно родит ему сына. Чтобы сохранить брак, она решила обратиться к злой ведьме: та жила глубоко в мертвой части леса, у самого болота. Девушка едва не потонула, когда к ней пробиралась. Наученная горьким опытом, несла девушка для ведьмы богатые дары: восхитительную вышивку, сладости, украшения. Злая ведьма приняла ее с распростертыми объятьями. «Знаю я, чего ты хочешь, девочка. Приди, когда будет полнолуние, в полночь на поляну посреди леса, проведу я там ритуал, и получишь ты ребеночка». Так и условились. Пришла ночью девушка в назначенное время в назначенное место, провела злая ведьма кровавый ритуал, распоров руку девушки ножом, а затем… под лунным лучом появился вдруг окровавленный ребенок, и была у него на ладони рана. Взяла злая ведьма его в руки и сказала: «Теперь он твой». — Ого… Даж рожать не пршлсь… Пчму ведьма зл.я тгда? — Потому что связана она была с темными силами. Именно они ей ребенка и отдали. Днем он вел себя как обычный младенец: лежал себе смирно, даже почти не плакал. Но по ночам… он начинал дьявольски хохотать и ползать по всему дому с нечеловеческой скоростью! Ломал вещи, переворачивал все вверх дном! И мать, и отец начали сходить с ума… В одну из ночей девушка проснулась от тяжести в груди: на ней сидел младенец и смотрел прямо на нее, и глаза у него светились в темноте! — Хы… Как у тбя… Я тож чуть не обсрлся… — Вскричала девушка… и от страха умерла. Горевал юноша из-за смерти любимой и решил убить чудовище, погубившее его жену. Бросил он младенца ночью в лесу, просыпается наутро — а тот в колыбельке лежит и улыбается ему! Перепугался юноша и понес ребенка к доброй ведьме, чтобы избавила она ребенка от тьмы. Сжалилась она над ним и пообещала помочь. Взялась она избивать ребенка розгами, надеясь, что истинные родители придут за ним, но ничего не произошло. Перебросила она его через порог дома во двор, шепча заговор, но ребенок никуда не исчез. Хотела она испробовать и другие надежные способы: положить его на лопату и засунуть в печь, залить ему в глаза и уши сок волшебного растения, посыпать его солью, но вцепился он в нее, громко плача, и передумала она продолжать эти издевательства. Отказался от ребенка отец, и решила ведьма сама его вырастить, сделав колдуном. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец. — Вань… Ты откуда такие сказки знаешь? Иди в жопу, я аж проснулся. Дремота резко пропадает. Кризалис ворочается, пытается выбрать положение поудобнее, но уснуть не удается. Может, в зверя обратиться? Так проще будет! Но силы еще тратить… Нет, лучше уж так. Володя нащупывает ледяную ладонь и поглаживает ее. На ней едва заметно прощупывается крохотный шрамик, прямо посередине. У Володи какое-то время был такой же, когда вампир его своим когтем проткнул. Но потом все прошло. Из головы все не выходит рассказанная Поэтом сказка. Образы такие яркие, как будто увидел все наяву: и покосившиеся дома в деревеньке, и злую ведьму, которая чуть ли не Сатану вызывает. А добрая ведьма вообще ни черта не добрая. Это ж надо догадаться назвать доброй ту, кто над ребенком издевается. Она, вообще-то, собиралась его сжечь! Но малец — молодец, боролся за свою жизнь до последнего. Родители его, наверное, бухали много, вот и привиделось, что младенец по дому бегает. А на деле сами все посносили, «белочку» словили, и на пацана повесели! Будь он там, всем бы подзатыльников понадавал, и отцу, и матери! Провел бы для них урок трезвости, живо бы пить отучил! Весь алкоголь в доме — ведьме старой, пусть подавится. Могла же предвидеть, что случится за ее отказ помочь. А может, она видела, что такой семье детей лучше не заводить, вот и отказала им?.. И зачем он только об этом думает? Почему бы не подумать о чем-нибудь более приятном? О Поэте, например. Поэт притаился рядом и почти не двигается, из-за чего Кризалису начинает казаться, что при каждом своем шебуршании он натыкается на стену. Лев поворачивается к нему лицом, надеясь, что хотя бы вид вампира отвлечет его от образов из сказки, и открывает глаза. — БЛЯТЬ!!! Два зеленых огонька напротив ярко светятся в темноте. — Ну, нахуй! — Кризалис подскакивает, натягивая на себя обувь. Он привык к оборотням, он привык к вампирам, но к ведьмам он, черт возьми, не привыкнет никогда! — Поспал, называется. Все, пошел я работать. Отдохну когда-нибудь потом. Приходится посетить кухню, чтобы хоть как-нибудь взбодриться. У проституток тут свои коктейли вместо кофе. Чего они там понамешивают, Кризалис не знает, но действует всегда убойно, на всю ночь обычно хватает. «Ну и проверим», — думает оборотень, выходя на улицу и заглядываясь на безоблачное небо. Луна виднеется вдалеке, насмехаясь: «Видите, видите, я еще не полная и на диету не сяду!». — Ну, — подбадривает себя Кризалис, оборачиваясь на Поэта, — с Богом, что ли. Или с чертом.