Вампиры не едят сладкое

Переворот не случается за один день, на это нужно время. Подготовления невозможно просто так спрятать, особенно, если они длятся несколько лет. Имеющие глаза и уши обязательно заметят что-нибудь подозрительное и начнут шептаться. Кому-то, конечно, будет все равно, но есть и те, кто боится перемен, вне зависимости от того, хорошие они или нет. Первым, кто узнал о возможном перевороте, был предыдущий Волк. Он, очевидно, отказался в нем участвовать, от чего и был убит. Его судьба стала известна Василию Павловичу, когда он заинтересовался биографией одного интересного наемника. Огонек в принципе считал владение информацией самым сильным и опасным из существующих оружий. Возможному перевороту он тихо радовался. Ему было плевать на имеющуюся расстановку сил — в давно устоявшиеся порядки вклиниться было уже нельзя, но в случае переворота можно было воспользоваться общей неразберихой и урвать себе местечко получше. Огонек не врал Даме, что не желал власти, он всего лишь хотел добиться в вампирском сообществе того же статуса, какой у него был среди людей. Ничего личного. На титулы он, не имея благородного происхождения, не претендовал, но и оставаться вампиром «низшего» сорта не желал. Он надеялся лишь, что положение в обществе сможет уберечь его жену, несмотря на то, что она являлась обычным человеком… А затем они убили ее. — Мне не нравится твоя затея, — признал Калигари, закинув ноги на стол. Став вампиром, он ни разу не выходил на солнце, даже случайно. А этот… любил устраивать веселые прогулочки. Совсем рехнулся. Теперь еще и сжечь себя на глазах у всех собрался. Давно Калигари не встречались такие сумасшедшие новички. — Это самоубийство. — Мне импонирует твое беспокойство обо мне, но не стоит. Даже если мой план провалится, ты продолжишь мое дело. Четверо ведь еще не оборвали все твои связи, верно? Умный Вампир тебе доверяет. «Четверо». Калигари усмехается и не поправляет. Значит, так братьев называют новенькие? Основных и правда четыре, но те, кому есть хотя бы двести лет, застали то время, когда их было чуточку больше. Сейчас их пятеро, а тогда было даже шестеро. Это если еще не брать в расчет сестру… И того факта, что сестры было две... Калигари старался в это не вникать — не его дело. Каждый имеет право на свои причуды. Умный Вампир любил подбирать странных детишек и пристраивать к себе в семью — некоторые из них необъяснимым образом исчезали, — а сам Калигари подбирал новеньких и приглашал присоединиться к своему роду. Чем больше, тем лучше, лишь бы к главному роду не ушли все основные силы. Род Калигари ведь был в этом городе до того, как в нем появился Умный Вампир со своими детишками… Неприятно чувствовать себя выброшенным на обочину истории. — В качестве его врача я исследовал его уже вдоль и поперек, — Калигари перевел взгляд на свою руку, разглядывая татуировки. Это обычно помогало ему сосредоточиться. — Ты мог ошибиться. Я ничего не нашел, Огонек. — Не то искал, — жестко припечатал Огонек. — Я пойду к Рубинштейну и узнаю у него лично. Сейчас это лучший специалист в стране. «Рубинштейн — человек», — думал возразить Калигари, но промолчал. Раз этого горе-исследователя знал весь подлунный мир и не мешал ему действовать, значит, мозговитость человека была высоко оценена. Причем, самим Умный Вампиром, который обожал покровительствовать не только искусству, но и науке. Этим он рыл себе яму, давая подсказки простым смертным по умерщвлению ему подобных. Никто не знал, зачем он это делал. В среде вампиров не было принято спорить со старшими. — Продолжай следить за его здоровьем, — попросил Огонек. — Постарайся присылать образцы в лабораторию так, чтобы братья не узнали. То, что может убить самого Умного Вампира, нам и самим бы пригодилось. Надо только узнать, чем его травят… И отравить этим Их. Эта мысль легко читалась в недосказанности, повисшей в воздухе. Калигари ничем не мог ему помочь. Принятие в свой род не давало новичку гарантии защиты. Новая кровь появлялась редко, и старшие использовали это на всю катушку. Калигари же был врачевателем чужих тел и душ столько, сколько себя помнил, и попросту не мог позволить себе навредить тем, кто не пытался на него напасть. Калигари никогда не возвышал себя над другими из-за своего происхождения, возраста или умений. Он любил прятаться среди людей, часто посещая ночные клубы, любил менять свою внешность в зависимости от современных тенденций, не желая выглядеть излишне претенциозно для нового века, пусть и выбирал такой тип, который выбивался из общепринятых стандартов. И он позволял себе говорить на равных с каждым новеньким, чтобы интеграция того в вампирское сообщество проходила как можно безболезненнее и успешнее. Меньше всего он ожидал, что будет мальчиком на побегушках у одного из таких вампиров и участвовать в его безумных планах. Новичок обладал непоколебимой уверенностью — он словно знал больше, чем все остальные, и, определенно, умел убеждать. Сидя у кровати Огонька и наблюдая за показаниями медицинских приборов, мигание которых напоминает трепетание пламени, Калигари размышляет, правильно ли он поступает. Почему он позволяет безумцу все глубже проникать в тайны Главного Дома, делится с ним древними рукописями и историями, которые передаются вампирами из уст в уста? Надеется на то, что тот все изменит? Не позволит случиться худшему? Огонек не спешит просыпаться. Хочет окончательно сбросить свое тело, как ненужную оболочку, и начать путешествовать по чужим умам. У него есть дикая гипотеза, в которую он верит всем сердцем — не только дикая, но и опасная, потому что попытка ее доказать может привести к летальному исходу. Но ему ведь не впервой умирать. Огонек ни в чем не сомневается и ничего не боится. Только просит следить за его состоянием, насколько это возможно. Обычно Калигари присылает наиболее приближенных своих помощников, но сейчас явился сам. Поначалу ничего не происходит. Огонек просто лежит, кровь просто поступает в его организм. Затем от его тела отделяется тень, которая принимает более яркие очертания, и вот перед Калигари стоит еще один Огонек. Будь Калигари простым смертным, он бы, наверное, испугался. А так — чего он только не видел на своем веку. Особенно после употребления наркотиков, на которое его время от времени подбивали его человеческие знакомые. — Знаешь, о чем я думаю? — начинает Огонек без предисловий. — Ну? — обреченно откликается глава вампирского рода Гашпаровых и отыскивает стул. Гадает, о чем именно пойдет речь — о перевороте или о жене. Если о первом, значит, Огонек заставит углубиться в очередные планы, а этого Калигари делать не хотелось. Если о втором, то Огонек просто хочет поностальгировать, и ему нужен собутыльник. Пить пока тоже желания не было. Когда все это, наконец, закончится, Калигари вообще с ним распрощается, раз и навсегда. Нечего позволять на своей шее ездить. Столько веков проходит, а отказывать он так и не научился. Вот потому Гашпаровых когда-то подвинули… — Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как Четверо летают? Так, отличная новость — не жена и не переворот. Но тема братьев Калигари тоже никогда не нравилась. Да, он знал о них больше, чем новичок, и мог даже поделиться, но… Уж слишком тот был на них повернут. Закреплять чужой интерес и доводить его до уровня мании не стоило. Если Огонька не получилось отговорить от публичного самосожжения, то и от убийства братьев отговорить бы не получилось. Огонек не знает слова «невозможно». А убить его врагов именно что «невозможно». Многие пробовали. И поплатились за это. — Не имел удовольствия. Просвети меня, — замечает Калигари, не скрывая насмешки. Одно из преимуществ высокого положения: можешь позволить себе искреннее проявление эмоций, не боясь, что тебе всадят в сердце осиновый кол. Или сожгут. — Полеты вампиров — это ведь иллюзия, верно? — начинает Огонек издалека. Калигари кивает и, имея привычку все объяснять, монотонно замечает: — Это было придумано когда-то давно, чтобы произвести впечатление на оборотней. Их реакция лучше, чем у людей, и все равно они не могут заметить, что наши полеты — это всего лишь прыжки на огромной скорости с непродолжительным зависанием в воздухе. Приятно их дурить. — Их и новичков. Новички, которые впервые видят «полеты» и пытаются их повторить, выглядят забавно. — Что, у наших братьев-рек не так? — Не так... — так и быть, Калигари признает, что заинтригован. — У этих прохвостов есть крылья. Ну же, хотя бы сделай вид, что ты удивлен! — Я удивлен. По крайней мере, если Огонек говорит правду. — Они прячут их с помощью иллюзии, когда начинают... трансформироваться. Ты видел хоть одного вампира, у которого есть крылья? — Да, в «Ван Хельсинге»… — герцог тьмы наблюдает за тем, как искажается лицо иллюзорного Огонька. Что любопытно, тело, лежащее на кровати, кривится тоже. Наверняка Огонек думает, что Калигари намеренно его дразнит. Но нет, он просто отвечает на вопрос. Сжалившись, растолковывает новичку: — Люди, сталкивающиеся с нами, считали, что мы можем превращаться в летучих мышей, потому что мы предпочитали носить солнце непроницаемые плащи и иногда свешивались вниз головой где-нибудь под крышей, чтобы остаться незамеченным и переждать день в человеческом доме… Боевая трансформация, опять же. Так и ждешь, что превратишься в кого-то еще. Сами вампиры поначалу поверили, что это возможно, но я не встречал ни одного, кто добился бы результата. Почему тебя вдруг привлекла эта тема? Боевая трансформация тоже своего рода миф. Она проявляется только у самых древних или у тех, кого обратили древние. Слишком молодым, — например, тому же Огоньку, — подобное даже и не светит. На свете почти не осталось древних вампиров — все они когда-то истребили друг друга. Интересная была история. Многие вампирские законы выросли из того времени. Поговаривают, что однажды вампиры истребили почти весь род человеческий, и им стало попросту нечего есть. Питаться себе подобными они не могли, оборотней тогда еще не существовало, кровь животных оставляла ощущение жажды и вечной слабости, а быть слабыми вампиры не любили. Тогда им пришлось поубивать друг друга, а человеческие дети, как гарант вечного существования пищи, стали считаться неприкосновенными. Вампиры ведь не могут делать детей, — только монстров, подобных себе, и это становится большой проблемой, когда дело касается питания. Большинство древних тогда полегло, а новые вампиры с каждым разом получались все слабее. — Я наблюдал такое только у Четырех. Ни у Леты, ни у Поэта крыльев нет. Любопытно, верно? «Хотя Поэту, разумеется, не нужны крылья для того, чтобы летать», — добавляет Огонек про себя. У него тоже есть секреты от Калигари. Иногда тот служил неплохим источником информации, а иногда скрывал важные сведения, думая, что по его лицу умалчивания не видно. Но Огонек таких выражений уже насмотрелся за столько лет. На совете директоров. — Ты намекаешь, что братья достигли полной трансформации? — Я намекаю, что они не совсем вампиры. Калигари вспоминает свое взаимодействие с братьями. Они встречали его, когда он заходил в особняк проведать Умного Вампира, вечно путались под ногами, отвлекали своей болтовней — особенно Коцит. Не хотели, чтобы он заметил лишнего, это и оборотню понятно. При нем они совершенно точно пили кровь у первых подвернувшихся под руку людей и на солнце не выходили. Если они не вампиры, то кто? Упыри от вампиров отличаются только тем, что им для питания необходимо еще и мясо. Не подходит. Вампиры-оборотни? Кто же их тогда должен был укусить, птеродактиль? Огонек вдруг настороженно прислушивается к чему-то, а затем начинает улыбаться. — Прости, Валентин, мне надо идти. Подумай о том, что я сказал. Иллюзия тут же растворяется, оставляя Калигари в полном недоумении. Что он должен предпринять? Велеть слугам бросить выращивание марихуаны и перейти на аконит?

***

Цель постоянно находится в движении, что осложняет слежку за ней. Белый мужчина среднего роста и возраста, седые волосы по плечи; несмотря на жару, одет в меха и обтягивающие штаны, все пальцы усыпаны перстнями, на груди множество ожерелий. Слишком приметный, светится, как новогодняя ёлка, и при этом слишком прыткий — не поймаешь. Пришел явно для того, чтобы напиться — Олег насчитал уже третью бутылку вина. В таком состоянии цель не сможет вести переговоры. Что это — обманный маневр, попытка отвести от себя подозрения? — Волче, как обстановка? Как меня слышно? Олег тянется к наушнику, оглядываясь. В пабе шумно и вокруг слишком много людей, точнее, нелюдей. Приходится уйти из толпы, надеясь на то, что музыка заглушит его слова: — Слышно хорошо, Птица. Пока по нулям. Олег следит за ним весь вечер. И весь вечер ничего не происходит. Цель вовсю развлекается — подкатывает к волчицам и львицам, играет в плевки с обезображенным шрамами львом, недолго беседует о чем-то с львиным вожаком и снова присасывается к бутылке. За время слежки, которая не ограничивалась походом в паб, Олег успевает выучить его привычки и повадки. Вожак волков, судя по всему, не особо заинтересован в управлении стаей. Трезвым Олег его еще ни разу не видел. На заднем фоне что-то лепечет Киря — Сергей уверяет его, что обязательно поиграет с ним, когда закончит с работой. Мог бы оставить детей у знакомых семьи или передать на откуп няньке, но он слишком упрям. «Мы не для того их усыновляли, чтобы сразу избавляться». Это в Сергее Олегу и понравилось. Лис казался готовым к родительской ответственности. — Он постоянно смотрит в камеру, — подмечает Сергей. Надо же, а Олег этого не заметил. Взгляд у Волка вечно расфокусирован, но Сережа, наверное, перематывает записи и увеличивает их на весь экран, ему виднее. — Думаешь, он догадался? — Нет, скорее, его заинтересовал твой кулон. «Еще бы. Это кулон — единственное, что мне осталось от отца». — Вряд ли охранникам положены кулоны, — вслух Олег говорит другое. Сложно поверить в то, что убийца, сделавший его сиротой, мог запомнить какую-то там «бижутерию». Наверняка поблескивание клыка просто привлекает внимание этой жадной вороны. Если Олега из-за этого разоблачат — хреново. Ему с Серым Волком есть, о чем потолковать. — Не дрейфь. Притвориться секьюрити было проще простого. И костюм подходящий есть, и наушник в глаза не бросается. Рассекаешь зал из одной стороны в другую, и никто не обратит на тебя внимание. Слежка на виду. Олег давно от этого отвык… Ему вспоминаются времена наемничества — иногда он спасал высокопоставленных лиц, вытаскивая их из самого эпицентра горячих точек, иногда, когда крупных заказов не было, нанимался следить за определенными лицами или охранять их. «Крайний» заказ оказался последним. Толстенные стены, высококвалифицированная охрана, множество камер, заполненных чудовищами — именно там Олег впервые увидел львов. И именно там был перебит весь его отряд. Олег не винил Серого Волка, много лет назад загрызшего его отца. Не винил Сергея, который по собственной глупости предстал перед работниками обычной человеческой тюрьмы в обличии зверя, после чего был переведен в место, откуда вытащить его и остаться в живых было практически невозможно. Не винил доктора Рубинштейна, который, несмотря на взятку, подтвердил необходимость перевода. Не винил работников HOLT International, которые стреляли в его отряд, не желая допустить побега опасных заключенных. Олег не винил никого и никогда. Но Сережа все равно чувствовал себя виноватым, как будто один только факт его рождения мог испортить Волкову жизнь. И он всеми силами пытался... извиниться. Создать иллюзию идеальной, человеческой семьи. Усыновление было полностью его идеей. Серый в принципе обожал влипать в истории. В очередной раз следя за особенно наглым вампиром, он обнаружил, что тот убил целую семью, но оставил детей — детей эти ублюдки, на удивление, не трогают. Вместо того, чтобы оставить мелких людям, вампир забрал их к себе и растил — точнее, пытался. Серый на него донес, были у него связи. А потом через подставных лиц оформил детей на Олега. Олег его тогда чуть не прибил. Да и сейчас до сих пор подумывает. Сергей во время всех их ссор закрывается мелочью, как щитом. Боится, что иначе Олег его бросит. И думает, что Олег не знает, что Сергей этого боится. Но Олег ведь видит, что Серый от них без ума. Как он их разъединит? Он не настолько жесток. Олег отвлекается, заметив краем глаза, как к львиному вожаку подошел ребенок. Нет, не ребенок, скорее, подросток. Точно старше Леры. Что он здесь делает? Видимо, тоже оборотень, но кто его пустил на мероприятие для взрослых? Кругом же алкоголь рекой льется, половина уже окосели! Олег вот никогда не позволяет себе напиваться при детях. И Сергея прячет, если тот успевает налакаться за его спиной. Надо подавать хороший пример, хотя бы один из двух отцов должен быть максимально приближен к идеальности. Что Олег, в сущности, знал о львах? Во время той ужасной неразберихи они были такими же пленниками, как и его Сережа. Но Олег мог вытащить только одного, поэтому проходил мимо. Правда, не он один тогда готовил набег на тюрьму (и по совместительству научный центр для всякой нечисти). За львами тоже пришли... И кто-то даже попался обезумевшему от боли Олегу прямо в пасть. После событий трехлетней давности Олег бессознательно сторонился всех нелюдей — увиденного при вызволении Сергея ему на всю жизнь хватило. А теперь вокруг снова сновала куча оборотней, и, что самое дикое, все они находились на свободе и спокойно наслаждались вечеринкой, не скрывая своей истинной сущности. Возможно, это последние их спокойные деньки в этом городе. Если вампиры объявят новую охоту на ведьм, сначала уничтожив всех несогласных, а потом обратив свой взор на людей, привычная жизнь Олега будет полностью уничтожена. Сыну прошлого Волка отведена своя роль в этой игре. Вне зависимости от того, хочет ли он ее играть. Василий Палыч, этот ушлый наниматель, говорил, что на львов можно положиться. С волками, они, конечно, дела имеют, и без проблем открывают им свою территорию для прохода, но свержению волчьего вожака мешать не будут, а если поуговаривать, то даже и помогут. Олега эта идея не очень прельщает. Единственный опыт вожачества закончился для него плачевно. С другой стороны, нынешний Волк тоже управленец не самый лучший. Но его почему-то до сих пор не свергли. Мальчик пропадает из поля зрения, и Олег понимает, что отвлекся и чуть не упустил Волка из виду. Вот черт! Теряет хватку. Сергей подсказывает в наушник, куда смотреть. Он-то точно ни на что не отвлекался. Камеру было решено поместить прямо в кулон. По лучшей традиции «если хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место». Сергей что у вампиров, что у оборотней на плохом счету: поднасрать он в свое время успел всем, и только звериная солидарность помогла Разумовскому спрятаться так надолго. Василий Палыч предложил Сергею полную амнистию. Олег понимает, почему тот не смог устоять от такого предложения. В конце концов, лису было отказано даже в свободе передвижения. Нет ничего сложнее, чем постоянно скрываться и ждать, когда за тобой придут. Усыновление и удочерение Кирилла с Лерой было с этой точки зрения крайне необдуманным и эгоистичным поступком. Но Олег Сергея за это не осуждал. Прожив часть жизни в детдоме, он и сам не смог бы поступить иначе. — Вижу его, — оживляется Олег, выслушав Сергея и найдя, наконец, Волка глазами. — Объект направляется к выходу. — Иди за ним. Если он выйдет, то скрываться уже не получится. Тогда вся конспирация пойдет псу под хвост. — И что мне ему сказать? «Знаешь меня»? — Мы просто осматриваемся и по возможности заводим знакомства. Вампир мог нам солгать, помни. То есть, надо сделать вид, что один волк просто захотел поболтать с другим. И как-то ненавязчиво расспросить про предыдущего вожака, чтобы проверить слова кровососа. Здорово, здорово. А главное — осуществимо! Мысленно ругаясь на оборотней, которые наступают ему на пятки и толкаются, Олег движется вслед за Волком. Окружающие все время принюхиваются к его запаху, пытаясь понять, откуда он такой взялся. Оборотни-одиночки — не такая уж редкость, всех не запомнишь, поэтому они его не трогают. Кто-то смотрит с подозрением, кто-то не обращает внимания. Он старается держаться ближе ко львам. Тем достаточно того, что он волк. Ни один из них его не узнает, и он их — тоже. В последний раз они предстали перед ним в зверином облике. Волчий вожак вновь исчезает. Он передвигается как-то чересчур быстро для пьяного. Симулирует? Пьет и не пьянеет? Появляется на подобных собраниях просто потому, что не может не явиться, но абсолютно не заинтересован в происходящем? У Олега к нему много вопросов. Может, все-таки получится поговорить… Из толпы откуда-то сбоку выныривает рука. Олег узнает ее по длинным сероватым когтям и огромному количеству перстней. Рука хватает цепочку и дергает ее. Опомниться Волков не успевает — единственная память об отце оказывается в чужих лапах. — Эй! — возмущается Олег и пытается поймать наглого вора. — Он все еще движется к выходу, — подсказывает Сергей. — Кажется, он повесил кулон себе на шею. Ты его видишь? Шуба и серые лохмы мелькают то тут, то там, но толпа слишком сильно мешает. Паб, честно говоря, слабо рассчитан на такое количество гостей. Столы, конечно, отодвинули к стенам, но шибко много свободного пространства от этого не стало. Олега мало интересовало, по какой причине весь сыр-бор, эти сборища случались не так уж и редко. Сегодняшним поводом было возвращение какого-то льва обратно в прайд. Какого хрена тогда приперлось так много волков? Из-за них у Олега не получалось догнать их вожака! На свежий воздух Олег буквально выскакивает, тяжело дыша. Дверь захлопывается за ним с громким стуком, заставляя сердце подскочить. Нет, все-таки форму он растерял, если такого пугается. Взгляд его натыкается на пустырь — Волк привел его к черному ходу. На площадке перед зданием ветер перекатывает пустую пластиковую бутылку. Ничего, кроме стройного ряда мусорных баков, здесь нет — чертов Волк растворился без следа. — Упустил! — выдыхает Олег сквозь сжатые зубы. — Камера все еще передает изображение, но он движется слишком быстро, волче… Я никак не разберу, где он находится. Прости. В погоню кидаться бессмысленно, раз даже по камере невозможно определить. GPS в нее не был встроен, тут они просчитались. Олег устало облокачивается о стену и трясущимися руками достает пачку сигарет. Чувствует себя бесполезным и ни на что не способным. Старая рухлядь. На что он только надеялся, этот дед его как щенка сделал! Олег не оборачивается, услышав, как дверь открылась. Молча пытается чиркнуть зажигалкой, но ничего не выходит. — Мужик, давай помогу, — слышит он добродушный голос и поднимает глаза. Лев со шрамами в пол лица смотрит на него сочувствующе и понимающе. Достает из кармана спичечный коробок, умелым движением поджигает спичку и подносит огонек к концу его сигареты. — Тяжелый день? — у Олега нет сил отвечать, поэтому он просто кивает. — Угостишь? Лев вытягивает сигарету из протянутой ему пачки. Выглядит он довольно утомленным, и Олег припоминает, что именно его возвращение праздновали в этот день. Официальный костюм сидит на льве как-то криво, сразу видно, что не привык подобное носить. Пот с лица стекает градом, под мышками — заметные темные пятна. Если учесть, что мало кто в этот день был в костюме, Олег понимает, почему льва потянуло с ним на разговоры. — Весь день с ними крутись, — ворчит лев, сделав несколько сильных затяжек и не закашляв ни разу. Олег со своим простреленным легким не испытывает в этот момент ничего, кроме зависти. — Одет, как пугало, но нет, праздник же! И ты тоже, — лев по-дружески ударяет его локтем в бок, заставляя вздрогнуть и отстраниться на пару шагов. — Служба, да? — Что он от тебя хочет? — шипит голос Сергея в наушнике. — Он мне не нравится. — Ты из наших? — не унимается лев. — Я думал, кроме Джесс у нас волков нет. Прикол. Джесс. Единственный волк среди львов. Совпадение? — Да. Прикол, — соглашается Олег, наконец, донеся сигарету до рта. Нервное подрагивание рук, наконец, прошло. Волков на проверку щелкает зажигалкой — загорается с первого раза. А вот гаснуть почему-то не торопится. — Какого… — Сломалась, что ли? — откликается чересчур участливый лев. — Не совсем, — отвечает третий голос, который ну никак не мог взяться на этом пустыре, ведь ни скрипа двери, ни шагов оборотни не услышали. — Здравствуйте, мальчики. Как у вас тут дела?