***
Кризалис радостно бежит меж деревьями, чуть ли не подпрыгивая. Охотничий азарт борется в его теле с ощущением свободы — наконец-то можно не скрывать, кем он является! На секунду забывается и со всего размаху прыгает в осыпавшиеся с деревьев листья, зарываясь в них мордой и лапами. Он не очень-то голоден, хотя Поэт предупреждал, что перед таким важным событием лучше не есть. Поэт… Лев принюхивается, пытаясь определить, в какой тот стороне. Бросается к нему, но почти сразу же возвращается назад. Нет. Нельзя мешать чужой охоте. Да и его опять поставили с каким-то мелким волчонком, надо хотя бы перед ним не ударить в грязь лицом, а то стыдно будет… Кризалис замирает, задумчиво кладя голову на лапы. Вот Мердок с Финном вместе загоняют зверя… Ему бы с ними! Но не позволят. Всегда они его держат в стороне, даже когда охотятся только прайдом. Так обидно! Сиди, бабочек лови, как ребенок, а они кабана огромного притащат, и все почести будут им! Его вот никто не похвалит! Кризалис лежит так неподвижно, что испуганный ёж проносится мимо него, даже не думая обойти. Ежи оборотню не нравятся, поэтому он продолжает лежать, играясь хвостом. Когда Кризалис другой — весь лысый и маленький, — хвоста у него нет. Но как же можно без хвоста? Он такой удобный… Резко подскакивает, почуяв кровь. Вместо милого котенка просыпается охотник — Кризалис щелкает зубами и бежит в сторону добычи. Волчонок поймал горностая и теперь тащит его в кучу уже собранной добычи. За ним издалека наблюдает волчица — кажется, его мама. Наблюдает с гордостью. Кризалис тоже хочет, чтобы на него смотрели с гордостью. Он отправляется на поиски кабана. Быть львом вне саванн… Ощущалось бы странно, если бы Кризалис когда-нибудь видел саванны. Он подпрыгивает и ловит белку. Инстинкты работают быстрее, чем разум. Белка слишком маленькая, таких для победы нужно много. Если он ее съест, то приносить будет нечего… Присыпает добычу листьями. Вернется за ней, если не забудет. Нужен кабан. Но здесь кабанов, наверное, уже не осталось…***
Мердок предпочитает не обращаться при всех. Деревья скрыли его, и только тогда он подал сигнал о начале охоты. Двигается он гораздо быстрее своих сородичей, поэтому не все успевают его разглядеть. Этого огромного зверя с полностью красными глазами и неправильной, деформированной пастью. Зверя, что вполне может ходить на задних лапах, сильно сгорбившись. Он стыдится своего вида — помеси льва и волка, а может, и еще какой-то заразы. Как долго над ним ставили эксперименты, пытаясь превратить его в настоящего монстра… Но сколько бы они не старались, он не мог создавать себе подобных — все они становились львами. Каждый раз он вспоминает тот день, когда выехал на очередную военную операцию, помогая Хольту продавать пушки. Ему жутко это опротивело, но деньги есть деньги. Самое неожиданное, что могло случиться — чумазые вдруг отказались бы воевать и опустили бы оружие. Но нет, он забрел в разрушенную деревню и встретил старого, умирающего африканца. Тот посмотрел на его рыжие волосы, улыбнулся щербатой улыбкой, а затем напал. Мердок потом долго валялся с температурой. Хольт ебал мозги, не давал оклематься. Не понимал, что происходит, да и не хотел понимать — контракт уплывал у него из-под носа. А Мердок вдруг… потерял контроль. Перестал быть собой. Стал животным. Люди приняли его за дикого зверя и стреляли по нему, но шкура оказалась слишком толстой. Он был сильнее обычного зверя. И гораздо быстрее. Скольких людей он положил? Разрывал их когтями и зубами, а потом жрал… Как он превратился обратно в человека? Это произошло спустя несколько дней, когда драть было уже некого. Он решил поспать, а когда проснулся, был уже человеком. Ну, как человеком. Он понятия не имел, кто он такой. А тот гребаный африканец умер прежде, чем что-то ему объяснил. Наверное, он был последним львом на планете и хотел, чтобы кто-то другой перенял его ношу. Мердок убил не всех. Те, кто выжил, восставали такими же зверьми, как он. Он породил монстров. Они работали на него и поклялись молчать. Он почувствовал, что может управлять ими. Нет, он не читал их мысли, не чувствовал их на расстоянии. Ему нужно было просто рыкнуть на них — и они поджимали хвосты, низко опуская голову. Жались друг к другу, как потерянные котята. Они приняли его как беззаговорочного лидера — уже навсегда. Потом их отстреливали по одному. Мердок этого уже не видел. Зверь тянется к зверю. Именно Мердок осознал это первым. Потеря контроля и убийство первых, кто попадется под лапу, не стояли в сравнении с этим ублюдочным влечением, на которое он никак не мог повлиять. Они с Хольтом не так много времени проводили вместе, но… этот холод в голосе и приказной тон, это вечное недовольство вперемешку с усталостью тянули к себе. Каждый раз, когда Хольт думал, что имеет право повышать на него голос и отчитывать, как школьника, зверь внутри поднимал голову. Но почему-то он не хотел убить — он хотел сделать своим. А связь ведь эта работает и в обратную сторону. Это он тоже открыл первым. Его звериная энергетика подавляет и одновременно притягивает. Cacamas! Хольту это показалось любопытным — и только. «Почему это меня тянет к моему подчиненному? Пойду-ка я выебу очередную шлюху!». Они стали ругаться чаще. И драться — на тренировках. Сколько раз Мердок получал от него по хребту и боялся, что не выдержит и обратится в зверя прямо при Хольте! Августу он не доверял. Никогда бы не рассказал о том, что с ним приключилось. Использовал стычки с ним, чтобы учиться контролю, а потом возвращался к своим ребятам и учил этому их. Раны заживали смехотворно быстро, поэтому все оборотни стали бесстрашными и менее чувствительными к боли. Могли разорвать друг друга на части, а на следующий день прийти как новенькие. Может, все бы и продолжалось и так. Может, гребаный Хольт ничего бы не заметил — он видел только деньги и способы их получения, на все остальное ему было плевать. Надо было вызвать группу захвата… Или бросить его умирать… Но Мердок не смог. Увидев, как другой зверь убивает Августа прямо на его глазах, бросился на это существо, обратившись. Для Хольта они оба были опасными животными, которых надо пристрелить. Похер, что один из этих зверей его защищал. Но вот что интересно, когда Хольт все-таки выстрелил… Его и самого пронзила боль. Работает в обе стороны, детка. Try this on for size! В драке друг с другом это было не так заметно. К тому же, Август всю жизнь терпит такие адские боли, что трудно и представить. Мердок даже не знал о них, пока все это не началось. Какое счастье, что Август — всего лишь человек. Трусливый человек. Трусливый человек, превративший его в настоящего монстра. Финн подает сигнал, что добыча совсем рядом. Он гонит ее на Мердока. Думать нет времени, и львиный вожак бежит навстречу. Здоровенный лось может знатно потрепать его, но Мердок сильнее. Он сбивает животное на бегу и вгрызается в горло. И при этом — опасливо осматривает местность. Если Волк решит напасть… Оо, Мердок покажет другу, что значит нарушать договоренности. Боль его не пугает. Он пережил такую боль, что давно должен был сойти с ума. Он будет драться до последнего и заберет с собой в могилу любого, кто посмеет тронуть его или его семью.***
Сергей меньше волков и львов. Он умеет оставаться незамеченным, ныряет в чужие норы, искусно прячется за кустами. Ему не нравится быть лисой, из его горла вечно вырывается громкое попискивание. Олега оно, кажется, умиляет, а вот Сергею кажется глупым. Может, стоило остаться дома, но Сергей не может не приглядывать за Олегом. Он сам его во все это втянул и не простит себе, если с ним что-то случиться. Одно дело — отпускать любимого на вечеринку, и совсем другое — на охоту, на которой в любой момент сам можешь превратиться в добычу. Он не мог не прийти. Что-то тянуло его сюда... Что-то, что было сильнее него. Они так редко обращаются, что звериные шкуры кажутся им чужими. Сергей всегда чувствовал себя больше человеком и «выпускал» хвост лишь для развлечения и напоминания себе самому, кто он на самом деле такой. Ловить животных? Увольте, он лучше закажет доставку на дом. Да и сражаться куда лучше выходит, прибегая к человеческому оружию. Лис взял его с собой и спрятал в дупле. Так, на всякий случай. Если ничего не случится, потом заберет. Единственным вампиром здесь является тот парень с гипнотическими зелеными глазами, вряд ли он имеет что-то против Сергея. А другие звери… Делают вид, что его здесь нет. Как здорово! Главное еще потом сделать так, чтобы не учуяли. Ему не хочется приводить домой хвост. Мало ли, что эти животные захотят сделать с их детьми… За Олегом наблюдают несколько волков и один лев. Не похоже, что они хотят напасть, просто изучают того, кто бросил вызов самому Волку. Для Олега охота также непривычна, как и для Сергея. Надо было потренироваться заранее, хотя бы с ружьями… Ну а что от Волкова с Разумовским еще можно ожидать, они ведь больше люди, чем звери. Сергей впервые по-настоящему об этом задумывается. Правильно ли он поступил, что принял предложение Василия Павловича, вампира, что думает избавиться от Волка? Примет ли стая Олега, если он победит? Он ведь для них — совсем чужой. Им проще будет выбрать кого-то из своих, кого-то, кто уже давно знает, каково это — быть зверем в зверином обличии. Но ведь Олег действительно был зверем. И Сергей тоже. Не в том смысле, в котором это понимают оборотни. Они убивали. Много убивали и ловили с этого кайф. Чтобы быть зверем, не обязательно уметь охотиться на грызунов и иметь хвост. Сергей хватает спрятавшуюся под корнем дерева мышь и тут же ее выплевывает. Лучше бы они охотились на фазанов… Олег его мысли разделяет. Сколько добычи ему нужно поймать, чтобы считаться победителем? Ради единственной вещи, оставшейся от отца, можно и медведя убить. Попадаются, правда, почему-то только зайцы да лисы. Лиса совсем тощая и какая-то облезлая — или Олегу так только кажется? Совсем не такая, как Сережа. Не такая красивая. Олег ловит зайцев одного за другим. Эти быстро размножаются, можно хоть всех перебить. Шустрые, правда, заразы, но зато так быстрее набрать перевес в добыче. Когда видит волков, задумывается, все ли они — оборотни. Может, он и настоящих встречает, как вот лис. Олег так давно живет в мире со своим Зверем, что даже в звериной шкуре продолжает мыслить, как человек — можно ли будет считать его каннибалом, если он поймает настоящего волка? А Сережа — лису. Несерьезная мысль, но и охота эта несерьезная. Она не ради выживания, когда помимо пойманного собственными руками есть попросту нечего. Любой из них может хоть сейчас превратиться обратно в человека и отправиться в супермаркет. Охота — это, скорее, дань традициям. А Олег традиций не любил. Где-то рядом рыщет Волк, убийца его отца. Чем больше Олег думает об этом, тем хуже выходит контролировать зверя. Зверь считает, что вместо примитивной добычи нужно наброситься на волчьего вожака. Человек замечает, что у Волка значительный перевес в силе и массе тела. К тому же, он лучше управляется со своим звериным обликом и в любой момент может позвать на помощь стаю. Победить надо честно — или хотя бы попытаться. Кулон всегда можно будет просто украсть. Камера в нем быстро сдохла, но Олег смог обнаружить примерное место в городе, где живет Волк. Если пообщаться со стаей… Найдет. Зря он покусился на батину вещь.***
Четыре фигуры притаились на ветвях деревьев, раскинувшихся под самой кроной. Не так уж и легко было найти основательные ветви, которые выдержали бы вес взрослых не голодающих мужчин. Братья тихо переругиваются, толкаются и пугают постоянными встрясками птиц. Кто бы мог подумать, что стоит только оставить одних из самых сильных и опасных существ в городе наедине друг с другом, как они превращаются в капризных детей. — Подвинься ты, — шипит один из них и как можно сильнее толкает соседа. — Сам подвинься, подо мной и так ветка трещит! Гет туллан бурдан! — Что вы собачитесь? Даже волчата себя приличнее ведут, — примирительно замечает третий бархатным голосом. — С чего ты взял?! — Надо было использовать квадрокоптеры… — мечтательно тянет Флегетон, наконец, найдя удобное положение и развалившись на Ахероне. — Я слишком стар для этого, — не соглашается Коцит, который и заставил их всех залезть на деревья. Он в принципе был тем еще заводилой — и заводил их не туда, куда им бы хотелось. Сейчас сидели бы в особняке, попивая кровушку, смотрели бы на запись с камер… Правда, эмоции не те. Куда волнительнее в темноте забраться на дерево, с которого ничего не видно, и напрягать глаза, делая вид, что можешь что-то разглядеть. — Ты самый младший, — возражает Ахерон. Ему хочется напомнить брату о том, как они его мелкого подложили Стиксу, надеясь, что тот его сожрет, а Стикс вдруг решил стать мамочкой и выкормить это жуткое речное чудовище… Но Коцит слышал эту историю уже тысячу раз, она ему порядком надоела, потому проще не открывать на эту тему рот, если не хочешь начать драку. Коцит оказался настолько живучим, что до сих пор живет и здравствует, вредя этим другим. Но они привыкли. Столько веков уже… — Самый младший — это Поэт… — начинает Флегетон и осекается. Все косятся на него, и он с самым независимым видом поправляет очки: — Но да, мы же не считаем его своим братом. — Чтобы отвлечь братьев от своего фиаско, он замечает: — А помните, как мы запускали радиоуправляемый самолет? Это то же самое, но устойчивее и с камерой. Братья вспоминают. Какая-то глупая приблуда людей, они бы, может, никогда о ней не узнали, если бы одна из ходячих баков с кровью не купила бы такую для своего сына. Сын ее подарка так и не увидел, зато братья повеселились на славу! Правда, самолет взлетел настолько высоко, что перестал реагировать на команды пульта управления. Они его в итоге так и не нашли. — У нас есть крылья, и мы можем лететь на большой скорости, — поддерживает Ахерон Коцита, раз уж тот их всех сюда притащил, наивно надеясь на хорошую видимость. Ахерону, в целом-то нравится задумка с квадрокоптерами, он никогда не против использовать что-то из мира людей. Надо только начать, а потом втянешься. Это как с Интернетом. — Мы лучше, чем любая техника. — Мы и так забрались на самую границу, дальше ведьма нас не пустит, сука, — Коцит злится, а это плохо. К счастью, злится он вблизи от Стикса, а тот всегда действует на него успокаивающе, даже когда молчит. Коцит хватается за лацкан его пиджака и уже меньше бушует. Правда, теряет устойчивость и повышает риски свалиться, потянув всех за собой. Тупая была идея. Леса хотя и граничили с городом и даже входили в условную территорию, на которой братья могли находиться, этого оказалось недостаточно, чтобы быть в гуще событий и наблюдать за всем свысока. Острого зрения едва хватало, чтобы различить фигурки вдалеке, но кто побеждал, было непонятно. Даже если Волк там уже всех перебил, они этого не заметят, пока тот не явится лично с отрезанной головой льва. Они пытались подобраться ближе, забыв об ограничениях, но наткнулись на невидимую стену. Как их взбесило, что ведьма обвела их вокруг пальца, когда они поняли это впервые! Выместить злость на старухе было невозможно, раз она уже умерла, так что все их возмущения пришлось выслушивать Умному Вампиру. Он сидел в своем кабинете за письменным столом, составлял какое-то послание — ха, бумажное письмо! — и делал вид, что совершенно их не слышит. Он любил этот прием: «Я помолчу, а вы сами поймете, в чем не правы». Тоже считает, что нечего было ведьму жрать. Но ведь он их не остановил! Не остановил, а, значит, позволил. Но это уже и не важно — скоро от него ничего не останется, они, наконец, нашли на старика управу. Никакой он им не отец. Слишком долго они ему подчинялись. Настало время перемен! — А если мы поднимемся слишком высоко, то истратим все силы, — подхватывает Флегетон. Судя по плаксивому тону, сейчас начнет ныть… И правда: — Хочу есть! — Съешь птичку, — сочувствующе предлагает Ахерон и протягивает только-только пойманную сойку. Только Флегетон тянется к ней удлинившимся языком, как Стикс его опережает: его резко увеличенная пасть хватает птичку и прячет ее в своих недрах. Пасть уменьшается, и не вмещающийся в нее птичий трупик выглядывает из-за приоткрытых губ, дразня всех остальных. Стикс, как назло, притягательно громко хрустит тонкими косточками, из-за чего братья начинают истекать слюнями. Флегетону это вообще противопоказано — у него ртов больше, чем у остальных, он же сейчас все заляпает! Коцит считает происходящее вопиющей наглостью и не выдерживает первым: тянется к Стиксу, вырывая остатки птицы из его зубов. — А мне, мне тоже дай! — не отстает Флегетон. Начинается потасовка, которую не могут остановить даже заверения Ахерона в том, что он готов наловить всем сколько угодно этих сраных птичек. И даже приготовить их под соусом, хотя его стряпню, помимо людей, никто не ест. И зачем он так старается, если его любимые братья предпочитают сырое мясо и насекомых? А потом выблевывают перья, кости и твердые хитиновые панцири. То еще зрелище. Ахерона особенно сильно толкают локтем. Несмотря на попытку Стикса его удержать, Ахерон просто смиряется с судьбой, слыша особенно громкий хруст ветки. Он падает вниз ровно в тот момент, когда замечает возле их дерева какое-то движение, и стремительно группируется в воздухе. На землю он приземляется на обе ноги и с удивлением видит перед собой Лету. — Не могли бы вы вести себя потише? — она смотрит только на Ахерона, но обращается одновременно ко всем. Не в ее аристократичном духе задирать голову, так что и Ахерону она утыкается взглядом куда-то в область груди. Несмотря на это, братья затихают, а Ахерон даже позволяет себе доброжелательную улыбку. Насколько это возможно в условии, что он сейчас и сам не прочь устроить выволочку всем братьям. — Ты тут откуда взялась? — Коцит опережает вопрос Ахерона и спускается на ветку ниже. Оказываться рядом с сестрой на земле он не хочет, все-таки, она значительно его выше, а женщины, по его мнению, не должны быть выше мужчин. Даже если речь идет о чудовищах, которые сами по себе не совсем мужчины и не совсем женщины. Она что, со своей железной ногой перлась к ним по выступающим из-под земли корням деревьев, высокой траве и кустам? Не прилетела же она… на квадрокоптере! Как она вообще их нашла? К сестре они относятся настороженно. Из-за ее уродства даже особо не хочется ее есть. Лета уже давно держится особняком, отказавшись от своего «речного» имени. К братьям напрямую она обращалась редко, хотя Коцит всегда был рад покататься с ней на автомобиле и посмотреть на ее тренированных гончих, готовых откусить руку любому, кто попробует погладить их против шерсти. — Отец вами недоволен, — голос ее вымораживает. — Вы почти не видитесь с ним, он сказал мне найти вас и позвать к нему. Мои ищейки отлично с этим справились… — Лета подставляет руку, и одна из гончих об нее ластится. А если кто-то из братьев протянет руку, то наткнется только на зубы… — Да он, считай, уже Аллаху душу о́тдал, зачем нам к нему идти? — скалится Коцит, но все-таки спрыгивает с дерева. Получается у него это очень шумно, как будто вместо него на землю упал слон. Тему болезни отца он уже давно не боится упоминать вслух. Это другие вампиры очко сжали, а он гордится плодами рук своих! Не так-то просто завалить такого сильного гада… Братья все у него, как на поводке! Хуже Летиных гончих. Надоело. Даже сейчас старик вмешивается и зачем-то зовет назад. Что, очки свои найти не может? — Имей уважение, — одергивает его Ахерон, — ему все-таки еще умирать. Ты когда-нибудь видел, как умирают бессмертные? Вопрос это, конечно, чисто риторический и озвучен из вежливости. Бессмертные называются бессмертными потому, что они не умирают по естественной причине, а не потому, что их нельзя убить. В ином случае братьев было бы гораздо больше. — Эээх, все веселье пропустим, — Флегетон опускается рядом, примирительно приобняв Коцита, и поднимает на Лету глаза. Почему она вечно ходит в этом ужасном прикиде? Он ведь придумал для нее столько подходящих дизайнов! Это не модно, не современно и попросту безвкусно! Но когда он ей сказал об этом прямо в лицо, она выгнала его, выбросив его блокнот с зарисовками. Будь на ее месте кто угодно другой, ему бы не поздоровилось. Но Лета, их милая Лета… Возможно, именно ее им когда-то и не хватало. Дамы с характером. — Он всех нас зовет?.. — уточняет Стикс. Из всех четырех братьев он меньше всех приносил своему приемному отцу неприятностей. Конечно, его не раз обвиняли в излишней асоциальности (когда это слово было придумано, обычно его просто называли дикарем), но зато он не взрывал петарды посередине особняка и не пытался повторить показанную в фильме ужасов человеческую многоножку. Все это делал Коцит. Иными словами, Стикс не понимал, в чем отец намеревается обвинить его на этот раз. — …или кому-то можно не приходить? — заканчивает Коцит и поворачивается к Ахерону. — Ты же отмажешь нас, как всегда, да? — Вон! — чеканит Лета и сжимает набалдашник трости так, словно всем им сейчас надает по шее. — Нашли время для пререканий. Коцит дуется и показывает ей язык. Думает, братья ее бояться будут? Да они слушаются ее только потому, что сами этого хотят! Пусть не думает, что старше и умнее их! Братья неторопливо направляются на выход из леса, продолжая тихо переругиваться. Лета кладет руку Стиксу на плечо, задерживая рядом. Его по-рыбьи мертвые глаза смотрят вопросительно. — Следи за ним лучше, — тихо произносит она. — Он не должен приближаться ко мне. — Ему с-с-скучно, — Стикс пожимает плечами, и Лета его отпускает. — Когда что-то задумал — не ос-с-становить. Ты знаешь. Если кто и мог повлиять на младшего, так это Стикс. Но он, казалось, не имел ни на что собственного мнения и молча наблюдал за всеми проказами Коцита, ожидая развязки. If you can't beat them, join them. Лучше быть рядом с братом в тот момент, когда он задумает очередную пакость. Где Коцит — там и все остальные. Лета кивает в сторону братьев, намекая, что разговор окончен. Когда те, чувствуя взгляд, вдруг начинают оборачиваться, женщина невозмутимо ударяет Стикса по спине, как делала это уже не раз. — Не сутулься. Стикс выпрямляется, недоуменно хлопая глазами. Коцит, глядя на его выражение лица, начинает неистово ржать, а Ахерон невозмутимо подзывает к себе, намекая, что пора поторапливаться. Никто ни о чем не заподозрил... Вместе они, наконец, удаляются из леса. На месте одних чудовищ появляются другие. Их больше, гораздо больше. Она стоит среди них, как царица среди подданных, и наслаждается этим мгновением. Скоро все изменится. Они примут ее власть, хотят они того, или нет. Но до этого еще далеко, а сейчас они перешептываются между собой и озвучивают общее нетерпение: — Долго еще? Чего мы ждем? Дама трижды ударяет тростью по коре дуба, привлекая к себе внимание и заставляя гул голосов стихнуть. А затем загадочно улыбается: — Увидите.***
Поэт сбрасывает с себя ботинки, осознав, что так передвигаться выходит гораздо быстрее. Кожа у него более толстая, чем у людей, и поранить его трудно. Мелкие камушки и ветки под ногами почти не чувствуются, он передвигается так быстро, словно парит в воздухе. Звери ближе к земле, они передвигаются на четырех лапах и лучше чуют добычу. Поэту не так легко: он хищник, но не зверь, его добыча — люди. Те люди, которых он знал, не прятались от него в густых кустарниках и не пытались взлететь как можно выше. Вампир карабкается по деревьям и хватает зяблика. Точнее, ему кажется, что это зяблик, в темноте, даже при хорошем зрении, легко спутать — может, это соловей. В любом случае, птичка очень маленькая, поэтому вампир пускается на поиски кукушек и дятлов. Снизу за ним изредка наблюдают два горящих глаза: Кристофер, глядя на Поэта, наверное, думает, что он совсем идиот. Поэт усаживается на одну из ветвей и закрывает глаза. Наставник говорил о людях и существах подлунного мира, но может ли он гипнотизировать животных своими стихами, как сказочные принцессы призывали к себе птиц своим пением? Идея, возможно, и не плохая, вот только проверять ее нет времени: вместо животных на его пение, наверное, сбегутся все охотники, желая закрыть ему рот. Кристофер тем временем уже что-то несет: Поэт не забывает за ним приглядывать. После окончания охоты, о которой возвестит один из вожаков, все должны взять добычу в зубы и лапы и принести все это на место встречи. Будут выявлять как общие результаты между прайдом и стаей, так и частные — кто победил в «парных» противостояниях. Из-за азарта кажется, что время на охоте бежит быстро. Одну и ту же добычу можно гнать до бесконечности, но так и не поймать. Оборотни легко теряют голову от погони, но не вампиры. Вампиры всегда рассчитывают время правильно. Поэту пока некуда спешить. Он проводит рукой по коре дерева и замечает древоточца. Интересно, ведьма из сказок лечила больные деревья? Или на ее прекрасном источнике ничего мертвого не было, пока, конечно, дьявольское отродье, которое она решила посчитать своим сыном, не начало умирать? Рано или поздно он узнает правду, как волк — загонит свою добычу. В некоторых книгах говорится, что вампиры могут повелевать летучими мышами… Хм, а это идея. В «боевой» трансформации доступен не только оглушающий крик, но и ультразвук. Нужно лишь «призвать» этих животных, и никаких стихов не надо. Древние вампиры учились всему самостоятельно… Кристофер вздрагивает, когда чудила начинает кричать. Крепче удерживает убиенное животное и воровато оглядывается по сторонам. Поэта ему не видно, зато прекрасно слышно. С ума он там, что ли, сходит? Ничего, кроме крохотной птички не поймал, проиграет, как пить дать! Львенок уже представляет, как дядя будет им гордиться… Как они повесят оленьи головы на стены в качестве трофеев — у них обязательно будет свой охотничий домик! А Кирк в следующий раз сможет присоединиться, когда они будут только в тесном семейном кругу. Мальчик скучает по тем временам, когда они собирались только впятером… Даже больше, чем по тому времени, когда он жил с мамой и папой. Нет, они были классными, и он все еще их очень-очень любит, но они были обычными людьми. А вот его дядя!.. От грез львенка отвлекает оглушающее хлопанье крыльев, как будто на него надвигается огромное, смертельно опасное существо. Сначала звук настолько пугает его, что он готовится броситься бежать. Но затем раздается еще более пугающий звук, совсем рядом — звериное рычание. Один из волков — ни по запаху, ни по расцветке львенок не может понять, какой, — хочет на него напасть! Кристофер выплевывает добычу и перераспределяет вес между лапами, опираясь на задние. Он себя в обиду не даст! Если это оборотень, то он поплатится за нападение! А если просто зверь, придется очень сильно извиняться перед оборотнями-волками и уверять, что не собирался наносить им личное оскорбление. Лучше лишний раз извиниться, чем струсить, а потом выслушивать насмешки от дяди, что испугался какого-то там волчонка. Волк нападает — сверкает широко раскрытая пасть, полная острых зубов, — но падает, не долетая до Кристофера. Целое полчище летучих мышей нападает на него, сбивая с ног и кусая. Кристофер не желает разбираться, в чем дело: он остервенело ныряет в самую гущу, ударяя противника когтистыми лапами. Волк, бывший довольно крупным и грозным с виду, решает убежать, поджав хвост. Кристофер так и не понимает, оборотень тот или нет, — зато наблюдает, разинув пасть, как мыши все той же тучей улетает обратно. Кристофер следует за ними, слегка отставая, чтобы не создавать впечатление, что он следит. Получается очень медленно, ведь он тащит за ухо мертвого зайца, не желая с ним расставаться. Дядя потом будет ругаться — незачем лишний раз животное мотать и шкуру пачкать… Поэта он находит не сразу — на его глазах вампир, морщась, вытаскивает зубы из последней летучей мыши. Все остальные лежат на земле мертвыми. Опередить в соперничестве Поэта можно будет, только если Кристофер убьет как минимум двух оленей… Охота у львенка не ладится. Все звери от него разбегаются и так хорошо прячутся, что он может только злиться, но злость ни к чему не приводит. Под конец он начинает уставать, глаза у него слипаются, и он уже ничего не видит перед собой, только бездумно обнюхивает все кусты и деревья, надеясь, что под очередной высокой травой найдет нору, из которой вытащит парочку грызунов… Но тщетно. Ему не попадается даже белок, а о сове не приходится и мечтать. Услышав сигнал, львенок понуро возвращается к месту, где спрятал всю пойманную добычу. Когда они охотятся только семьей, то некоторых животных, конечно, оставляют в живых. А тут, если в живых оставишь, не поймешь, кто выиграл, а кто проиграл. Зато можно будет зажааарить! Миссис Донато заставляла дядю делать шашлыки, получалось очень вкусно!.. Львенок слышит, как раздаются шаги — кровосос топает намеренно громко, привлекая к себе внимание. В руках он несет целую гору из мертвых мышей, некоторыми из них он обвесил себя, словно украшениями. На его голове сидят несколько птиц — они выглядят совсем как живые. Смотрят, смотрят своими глазами-бусинами. Жуть. — Готов выполнить мое желание? — интересуется Поэт. Вроде бы весело, но Кристофер слышит в его голосе напряжение. Дядя Кирк часто говорит так же при Кристофере, как будто считает, что тот не должен знать о проблемах, которые происходят в их семье. Правда, надолго дядю Кирка не хватает. Обычно, спустя пару фраз вот такого надсадного веселья он начинает материться. Кристофер кивает — от судьбы не убежишь, дядя учил его спокойно принимать поражения. Спокойно, правда, не получалось никогда. Поэт сжульничал! Он управлял этими мышами, воспользовался преимуществом! Оборотни же так не могут. И вообще, кровососы очень быстрые и сильные. А этот конкретный вообще старше! Вампир сбрасывает с себя всю добычу, про птиц в волосах тоже не забывает. У него какой-то совершенно дикий, невменяемый вид. Кристофер знает, что кровососы довольно ревностно относятся к своей внешности, боясь выглядеть неопрятно. Если это правда, то сейчас Поэт выглядит хуже дяди Финна после недельного запоя. Хотя так кажется, наверное, из-за глаз — они такие же красные. Ненормальный, не давая передышки, вдруг набрасывается на Криса, придавливая его сверху и обхватывая руками. Львенок пытается вырваться, но затем слышит пронзительный шепот в ухо: — Передай Финну… штукатурное небо на солнце в шестнадцать свечей… что это и есть мой план. Поэт говорит что-то еще, но львенок не слышит. Становится очень холодно. Шерсть исчезает с его тела, а само тело изменяется, приобретая человеческие черты. Этого Кристофер уже не видит. И даже не чувствует, как острые зубы вонзаются в его горло.***
Кризалиса подташнивает. Все это кажется ему до ужаса фальшивым и театральным — кровь на лице Поэта и одежде, Кристофер, которого он держит за окровавленную шею, как поломанную игрушку. Если бы только ему все это привиделось… Дешевые декорации, явное переигрывание актеров. Лучше бы все это было не по-настоящему. Но вот он, Поэт — до него рукой подать. И густой запах крови… Крови животных? Мальчик еще жив? А что если… все? Это конец? Кризалис с болезненным ревом бросается на вампира. Первым — чтобы это не сделали другие. Он слышит рычание других, но они не рискуют к нему подходить, боясь попасть под раздачу. Видели, на что он способен, когда сковывали его тяжелыми цепями. Каждая собака и кошка в прайде знает: вред Поэту может причинить только он сам. Агрессивно мельтешащий хвост и оскаленная пасть предупреждает: не суйся. Это МОЕ дело. В голове мешанина из образов и чужих слов: умирающий от отравы иссушенный Поэт; Поэт, лежащий на спине и глядящий на него из-за завесы длинных ресниц; Поэт, который разговаривает с должниками; Поэт, сидящий на асфальте и боящийся зайти в двор-колодец, Поэт, Поэт, Поэт, Поэт… Финн, который настойчиво уверяет, что все вампиры — ушлые лжецы, «хочешь быть с ним — попользуйся, пока он не использовал тебя», шепотки за спиной: «Вампирская подстилка», нарочито громкие рассказы о преступлениях кровососов, которым приходится все прощать, если не хочешь лишиться кормушки; злобный плевок в спину, как проклятье: «ебырь детоубийцы». Почему же тогда прайд подпустил к себе вампира? Почему они ему доверяли? Потому что он, Кризалис, за него вступился. И ему же теперь отвечать за последствия. Лев заставляет вампира выпустить Криса из рук. Позволяет другим утащить мальчика, только убеждается, что тащит лев, а не волк. С рыком заваливает предателя на спину, ударяет когтистой лапой по груди, рассекая одежду. Перед глазами стоит пелена: смесь слепой ярости и обиды. Значит, Поэт — именно такой, как про него говорят? Детоубийца? Психопат, плевавший на любые правила? Но это бессмысленно. Он не может таким быть… Почему сейчас? Почему при всех? Замахивается снова — Поэт перехватывает лапу и удерживает ее, будто она настолько легкая, что ему это сделать ничего не стоит. Сила его льется через край и потоком энергии ударяет Кризалиса по морде. Но лев даже не думает пошатнуться. Несмотря на длительную и утомительную охоту, он тоже ощущает силу, черпая ее из собственного гнева. Если не он, то кто-то другой… Наказать Поэта должен именно он. И выяснить, наконец, что творится в голове этой ненасытной двуличной твари. Поэт смеется. Смотрит ему в глаза без страха и плюется болью: — На чьей ты стороне, Зверь? Ты со мной или с ними? Будешь ли ты любить меня, каким бы я ни был? Неужели для него это — всего лишь игра? Или жесткая проверка на чувства? «Или они, или я» — Кризалис думал, что Поэт взрослее. Выше того, чтобы настаивать, что весь мир Кризалиса должен крутиться исключительно вокруг него. Кризалис думал, что Поэт не будет бросаться на члена его семьи, пытаясь их рассорить. Кризалис всегда был готов его защищать, верил в его невиновность. Но сейчас все увидели, каков Поэт на самом деле. Он показал свое истинное лицо. И как бы Кризалису не было больно, он принимает решение, полоснув второй лапой по наглой морде твари. Тварь вскрикивает — сверкает зеленая вспышка, — и когти исчезают, превращая лапу в человеческую руку. Тварь и такие фокусы теперь умеет. Он все это время дурил его? Были ли их чувства настоящими? Лицо Поэта каменеет. Больше ни тени улыбки — ни на губах, ни в глазах. Кризалис чувствует, что вампир посылает ему молчаливые сигналы, но он не хочет их разгадывать. Поэт перешел черту, решив напасть на племянника его вожака. Больше они не смогут идти одной дорогой. — Ты сделал свой выбор, — говорит тварь. Уши уменьшаются, становясь человеческими, прячутся клыки. Пытаешься казаться безобидным и слабым? Как бы не так! Что еще ты творил за нашими спинами?! Злость заставляет вновь обращаться в зверя, несмотря на эту чертову непонятную магию, но тут Кризалис слышит: «Хватит». Это не звучит, как четкое слово, как мысль, навязанная извне, но он чувствует, как что-то большое и сильное подавляет его, — а заодно и всех остальных, — заставляя отползти. Вожак. Он рядом. Он все видел. Он имеет право на свою добычу… — Ты тоже сделал свой, — раздается вдруг холодный голос.***
Звери, обступившие их и следящие за разворачивающимся представлением, расступаются, пропуская вперед надменную женщину. Лицо ее закрывает белая маска, которая ярким пятном выделяется в темноте, и кажется, что помимо этой маски ничего больше нет. Ни трости, увязающей в мягкой земле, ни черного платья. К ним явился призрак отмщения, и он очень, очень зол. Вместе с женщиной пришли страшные существа — не животные и не люди. От них пахнет кровью, жестокостью и безумием, и они готовы в любой момент наброситься на оборотней по первому желанию своей хозяйки. Она привела с собой и других вампиров, но они стоят вдалеке молчаливыми тенями, прячась за ее спиной. Звери чувствуют, что их много, и им это не нравится. Какого черта кровососы здесь забыли? Весь этот спектакль был спланирован заранее? Поэт действовал по их указке? Если он должен был убить Кристофера, то почему остановился? А этот ублюдочный львеныш — он с ним заодно? Он тоже часть спектакля? Мердок выходит вперед — это громадное чудовище, при виде которого даже свои предпочитают отворачиваться в страхе. Хотел бы он наброситься на кровососа первым, да оказался слишком далеко. Оставив Кризалиса разбираться с утырком самому, оттащил Кристофера в безопасное место и тщательно обнюхал. Рана несерьезная и быстро заживает. Выпита кровь или нет, определить трудно, на шее подсыхает кровь какого-то животного, но не племянника. Кровь племянника он везде учует. Малец будет жить. Только эта мысль — «будет жить», — не дает Мердоку потерять себя в злобе. И она же толкает его вперед, к гнусным вампирам, которые посмели испортить ему всю охоту. Снова. Эта женщина не такая, как другие. Не из тех, что прячется за чужими спинами, а потом делает вид, что ничего не было. Она — одна из приближенных к верхушке, благодаря Поэту Мердок это знает. Дама — не та, что им приказано убить, но доверять ей не стоит. Нечасто к ним захаживают такие важные гости. Хотя в последнее время они что-то зачастили… Мердок обращается и выпрямляется в полный рост, не стесняясь своей наготы. Смотрит на безвольно лежащего на земле Поэта — тот даже не пытается сопротивляться, когда Мердок хватает его за шкирку и бросает к ногам Дамы. Он мог бы разобраться с ним лично. Именно этого от него и ждут: что он у всех на глазах уничтожит эту погань… Но мальчишка жив. И, на секунду придя в сознание, он сказал: «Не… трогай его». Вот так. Тупоголовый племянник, у которого вместо мозгов — строительные опилки, — заступился за несостоявшегося убийцу. Во всем этом надо разобраться. И он разберется, черт его дери. Даже если ему придется убить всех кровососов до последнего — и погибнуть самому. — Какого хрена вы тут делаете?! Какого хрена ЭТО, — Мердок ударяет кровососа ногой, тот издает сдавленный полубезумный смех, — нападает на моего племянника?! Когда вы начнете нести ответственность за все нападения на мой прайд?!***
Волк наблюдает. Вампиры здесь — и это совершенно не входило в его планы. Он всего лишь отвлекся на поединок с выскочкой, в нем проснулся охотничий азарт… И все никак не находилось подходящего момента, чтобы отдать приказ о нападении! У чертовых львов с собой были пушки, как будто они знали… Попрятались по всем кустам, думая, что их не заметят… Волк так не договаривался! А теперь еще и вампир нападает на мелкого гаденыша! Наверное, эти скрытные кобелиные дети опять все поменяли в последний момент. Ему здесь, по крайней мере, точно делать уже нечего. Волк дает мысленный сигнал — и волки уходят. Незачем лезть в чужие разборки. Один из волков — не из стаи, — упрямо бежит рядом. Вожак рычит и вырывается вперед. Чужаку приходится отступить, чтобы его не затоптали. Вместе с лисом он покидает место преступления, хотя последний с удовольствием бы остался, чтобы увидеть, чем все закончится… Нельзя. Их и так наверняка заметили.***
На поляне остаются только львы и свита бледных, как поганки, вампиров. Ненависть так и стоит в воздухе плотным туманом. Скоро рассвет, и вампирам стоит убраться отсюда, но они слишком упрямы. Что их привело сюда? — Спокойно, Мердок, — женщина наступает на Поэта и опрокидывает его обратно на землю. Теперь он смотрит только на нее — и улыбается. Гребаный псих! — Мы услышали, что среди вас есть некто Сергей Разумовский. Когда-то мы ошибочно считали его человеком, но он оказался оборотнем и тоже пришел на охоту… Вероятно, он уже сбежал. Что ж, один преступник вместо другого. — Дама брезгливо надавливает каблуком, вырывая у Поэта болезненный хрип. Набойки у нее явно сделаны из серебра. — Тебя ждет казнь, мальчик. Ты это осознаешь? — Настанет час, когда меня не станет, помчатся дни без удержу, как все… — Поэт патетично взмахивает руками, не обращая внимания на боль — каблук прекрасной Дамы явно норовит пробить ему грудную клетку. Кризалис сидит рядом — совсем недалеко, в паре прыжков. То ли сторожит, то ли готовится вновь наброситься. Он сам не знает, что делать, только тихо и обреченно рычит. Одно из этих существ, что пришли с кровососами… Лев его узнает. Оно меньше остальных и все еще пахнет человеком. При прошлой их встрече странная тварь напала на какого-то мужчину и сбежала, но Поэт не дал броситься вслед — неужели не хотел, чтобы его сговор с этой женщиной раскрыли раньше времени? За Поэтом и Кризалисом все время следили? Все было подстроено с самого начала? — Помешался, — комментирует кто-то. — Такое случается. Кризалис не верит, что «такое случается». Вот так, внезапно, без явных предпосылок и причин. У всех один и тот же вопрос — «Зачем он это сделал?». Может быть, не появись вампиры, отряд Мердока давно пустил бы Поэту пулю в лоб. А может, Мердок растерзал бы его лично. Но драться с вампирами и этими странными существами, что вечно таскает за собой Дама, им не с руки. Начинать войну прямо сейчас они не готовы. Они ожидали драки с волками — но не с вампирами. — Я каюсь, каюсь, как преступник! Прими раскаянья мои. Исповеда́нья ждет духовник, и сочтены убийцы дни, — не сдается Поэт. Хватает Даму за ногу и тянет на себя — она едва не падает, и это служит для ее гончих сигналом. Они нападают на него, пытаясь растерзать, наказать за дерзость. Кризалис подскакивает — и снова этот зов: «Хватит». Отступи. Не мешай. Это больше не твое дело. С тобой мы поговорим потом. — Преступление на лицо, — важно замечает один из спутников Дамы. Тот же самый, что равнодушно назвал помешательство среди вампиров обычным делом. Почему тогда они считают себя умнее и лучше оборотней? Занимают руководящие должности, управляют этим миром, тяня за ниточки? Так ли холоден и точен их разум, как они утверждают? — Преступник признает свою вину. Казнь состоится… — Не казнь, — перебивает его другой вампир. В отличие от других, он не одет в полностью закрытую одежду и выставляет на всеобщее обозрение руки, забитые татуировками. — Он имеет право на три испытания: Железом, Водой и Огнем. — Кто на такое согласится? — скептично интересуется первый. Во внешности его есть интересная для вампира особенность: нос у него с горбинкой, будто когда-то был сломан и после срос неправильно; на лице проглядывается также россыпь морщин, выдающих, что при обращении это был человек в возрасте. Кому пришло в голову обращать его в вампира? Впрочем, в его эпоху любили сильных воинов... — Эти испытания давно не проводятся, тем более, он пойман с поличным… — Я согласен, — перебивает Поэт. Гончие облепили его со всех сторон, не давая подняться. Все видимые участки тела покрыты кровью и грязью, но он улыбается, все равно улыбается! — Я пройду испытания. И весь подлунный мир узнает правду.