***
Калигари вспоминает, какой увидел Даму впервые. Тогда она предстала перед ним в одном исподнем и тщательно отворачивалась, пусть ей и объяснили, что он не причинит ей вреда. Со времен бедлама она не доверяла врачам и боялась их, даже новая ипостась не помогла ей избавиться от этого страха — как и от вечного холода, что пробирал ее до костей. По всему ее телу виднелись следы от язв, одной ноги не было, из-за чего женщине приходилось передвигаться или ползком, или на неудобных, не рассчитанных на хрупкую фигуру костылях. Когда ему описали ее случай, он ожидал увидеть совершенно беспомощное и жалкое существо, но когда коснулся ее ноги, желая рассмотреть неровный срез, оставленный явно каким-то мясником, а не врачом, женщина вцепилась ему в лицо и чуть не выцарапала ему глаза. Умный Вампир знал, что Калигари почти ничего не может для нее сделать. Знал — и все равно пригласил его. Любил подкидывать ему сложные задачки, принося таким образом извинения за то, что потеснил его род и превратил самого Калигари в посмешище. Наверняка Умный Вампир подумывал и о том, чтобы объединить их рода через связь Калигари и Дамы, надеясь, что за время лечения врач и пациентка сблизятся. Именно Калигари приходилось выслушивать ее истерики, подгонять ей деревянный протез по размеру и учить им пользоваться, заставляя опираться на себя. Они часто совершали совместные прогулки — сначала короткие, по дому, затем более длительные — по саду возле особняка. Катрина — тогда еще никто не называл ее Летой, — практически не говорила, а Калигари привык рассказывать истории. Он поведал ей обо всем, что знал о мире вампиров, пытаясь хоть как-то заполнить тишину. — Скажите честно, — сказала вдруг она в одну из их прогулок, окончательно обессилев и усевшись на скамеечку, которая была поставлена в саду специально для нее. — Умный Вампир… Отец пытается сосватать меня с Вами? Я уже научилась ходить самостоятельно, а мои увечья Вы не вылечите. Зачем Вам еще оставаться здесь? Калигари устало опустился рядом, поднимая глаза к небу. Тогда вот-вот должно было наступить полнолуние — совсем как сейчас. Он признался себе, что оставался с Катриной не потому, что Умный Вампир его попросил, — хотя он попросил. Ему было жалко эту одинокую, некрасивую женщину, до которой раньше никому не было дела. Даже вампирским премудростям обучал ее лекарь, а не тот, кто ее обратил. Разве это дело? — Умный Вампир заботится о Вас и считает, что присутствие лекаря необходимо. Вас больше не беспокоят зубы? — участливо спросил он, поворачиваясь к ней. Часть ее лица была скрыта в тени, другую, самую безобразную, освещала луна. За свою долгую жизнь доктор видел так много увечий, что перехотел быть доктором. Он продолжал лечить, но только тех, кто сильно попросит. В остальное время ограничивался обязанностями главы рода, которых и так хватало с лихвой. Когда ты бессмертен, у тебя, пожалуй, слишком много времени. Сейчас существует множество врачей — хирург, кардиолог, стоматолог, офтальмолог… Лекари прошлого должны были знать и уметь все сразу. И Калигари честно пытался научиться всему, пусть и осознавал, что даже превращение в вампира не является панацеей. Катрина стала вампиром, и ее раны перестали гнить. Но зубы раскрошились до такого состояния, что нормальных вампирских клыков на их месте уже не могло появиться. Протезы, протезы, протезы — она вся состояла из них. Лучшее творение Калигари, в некотором роде. Иногда ему в своей практике приходилось опережать медицину на несколько десятков лет, а иногда он прибегал к традиционным методам, за неимением других. Катрина взяла его за руку и положила ее на свой подбородок, приглашая самому открыть ей рот и посмотреть. Взгляд ее устремился в пустоту — женщина пыталась заставить себя усидеть на месте и не отдернуться, как бы Калигари ни был ей неприятен. За все время, что они провели вместе, он ни разу не причинил ей зла. За это она перестала его кусать. Калигари кивнул, благодаря за доверие, и надавил, заставив ее рот приоткрыться. Он мог бы использовать для протезирования зубы лошади, но посчитал Катю достойной своих трудов, поэтому обточил слоновую кость из коллекции Умного Вампира и присоединил новые «зубы» к старым при помощи проволоки, сделанной из чистого золота. Протезы прижились, хотя много лет спустя Лета поменяет их, обратившись в обычную клинику. — Так Вы смотрите на меня: как на больную, которую надо вылечить, — заметила женщина без капли сожаления. — И это правильно. Я верна своему покойному мужу и не выйду за Вас. Я устала… — она слегка оттолкнула его, отворачиваясь, и остановилась взглядом на цветке. — Зачем я здесь? Я ничего не хочу. Она сгорбилась, положив руки на скамейку по обе стороны от себя. Тогда Калигари видел Катю такой в первый и в последний раз: когда она отказала ему, Умный Вампир посчитал, что доктору (как, впрочем, и любому другому мужчине) действительно больше нет смысла находиться рядом с ней. — Вам даровано бессмертие, Катрин, — заметил Калигари, решив дать последнее наставление. — У Вас много времени, чтобы обрести смысл. Вы теперь можете стать кем угодно. — Даже королевой? — озлобленно фыркнула она, ни капли ему не веря. Он не стал отвечать, не желая ее обнадеживать. Вскоре вместо доктора на прогулках Лету начал сопровождать молчаливый Стикс. Калигари видел издалека, как степенно шли эти двое, лишь изредка перекидываясь короткими фразами. Катрина ни разу не позволила себе опереться на мужчину, пусть тот и был готов в любой момент протянуть ей руку. Они соприкоснулись лишь раз, когда он учил ее подвязывать цветы. — Если ты не будешь ухаживать за своими розами, они умрут, — только и сказала она. Тогда он накрыл ее ладонь своей и некрепко сжал.***
Когда-то давно Калигари смотрел на Даму с жалостью, сейчас — с восхищением и каплей страха. Она превратила свои увечья в броню, боль — в силу. Говорят, Умный Вампир заточил ее вдали от всех, потому что надеялся, что рано или поздно она передумает и выберет себе спутника. Вместо этого она превратила свою тюрьму в храм, а всех мужчин, которых касалась, сделала своими безропотными рабами. Калигари смотрел на нее — и не узнавал в этой холодной Даме в маске ту жалкую увечную женщину, что едва передвигалась на одной ноге и не могла даже выпустить клыки, чтобы поразить свою жертву и напиться ею сполна. Даже сейчас она использует не зубы, а трость, чтобы пустить человеку кровь. Когда-то Калигари мог бы смотреть на нее сверху вниз, хотя никогда не делал этого. Теперь она будто бы делает ему одолжение, признавая равным. Это задевает. И все равно Калигари с улыбкой касается губами ее окровавленной перчатки, подавая пример Каменному, и тихо говорит: — Мир будет у Ваших ног, Reine. Если даже Гашпаров — глава одного из старинных сильнейших родов, — склоняется перед ней в порыве подобострастия, Каменному приходится подавить в себе недоверие и поступить так же. Образ Дамы, конечно, совершенно не вяжется с образом этакого дона Корлеоне, но она была сильна, а Каменному куда выгоднее быть на стороне сильного. Если она проиграет, он вновь переметнется к Братьям, ему не привыкать. — Хотел бы я лично поймать Разумовского, — Каменный весело ухмыляется, полностью изменив свое поведение. Он и рад лишний раз предстать перед всеми героем. Только узкий круг будет знать, кто действительно за всем этим стоит. Простые вампиры — и люди тоже, — будут все так же чествовать Каменного. — Но солнце… — он делает многозначительную паузу, давая собеседникам прочувствовать, как сильно он хочет схватить врага всех вампиров собственными руками, и печалится, что не может это сделать. Собеседники вежливо делают вид, что верят в его игру. — Увы, мне пора. Телефон разрывается от звонков, — мужчина неубедительно машет телефоном, который, впрочем, и правда, вибрировал не переставая. — Можете не провожать, я помню, где тут выход. Дама не обращает на его слова ровным счетом никакого внимания и повелительно взмахивает рукой, и одна из гончих отделяется от стаи, поднимаясь с четверенек и следуя за Каменным по пятам. Делается это для дополнительного устрашения: ублюдок должен знать свое место. Другие вампиры просто убивали людей для пропитания — а Каменный своей политикой совершенно запустил город, в котором многим людям, переходящим позже под покровительство Дамы, приходится не жить, а выживать. И при всем при этом он опять собирается стать мэром! Этого она ему простить не может, хотя, если верить закону, он не делает ничего предосудительного. Каменный хорошо устроился: в здании, в котором он снимает офис, есть подземная парковка, а все окна он забетонировал, отдавая предпочтение искусственному освещению. Сейчас ему придется ненадолго выйти на солнце, чтобы пересесть в машину с непроницаемыми стеклами, но водитель услужливо придержит перед ним дверь, пока телохранитель будет вести его под зонтом. Простые люди даже не догадываются, что он — кровосос. Сложно найти вампира наглее: даже Гашпаров появляется среди людей только после захода солнца. Калигари и Дама остаются вдвоем, если, конечно, не считать ее гончих. Теперь, когда больше нельзя сосредоточить все свое внимание на Каменном, Калигари чувствует себя еще неуютнее. В отличие от седовласого вампира, он застрял с Дамой в одном здании как минимум до тех пор, пока солнце не перестанет жечься. Он сам согласился на это, желая узнать новую для себя Катрину — Лету — Даму — получше и понять, не ошибся ли, когда во все это ввязался, но теперь даже не знает, о чем с ней говорить. Все его истории она знает наизусть, в лечении не нуждается, как и в советах по управлению кланом. И все же — лучше она, чем Огонек. Не собираются же они править вместе: Дама никогда не допустит, чтобы рядом с ней стоял мужчина. С восточного угла комнаты на Калигари недобро поглядывают старинные иконы с затершимися ликами святых — почему-то Дама отказывалась менять их на новые и не отдавала на реставрацию. После длительного знакомства с хиппи Калигари больше тяготеет к дзэн-буддизму, чем к христианству, но чувствует, что обсуждать с Дамой религию не стоит. — У Вашей гончей что-то с глазом, — наконец, выдает он. — Я могу посмотреть? Гончая предупреждающе рычит: все дети Дамы переняли ее нелюбовь к врачам. — Раны должны заживать сами. Так тело и дух становятся сильнее, — звучит ответ. Дама не отказывается и не соглашается, потому Калигари, игнорируя чувство опасности, подходит ближе. Он не может подпустить к власти того, кто ему не доверяет, и не будет себя уважать, если не справится с какими-то псами. Гончая рычит сильнее, но Калигари смотрит ей в глаза и бескомпромиссно хватает за подбородок, не давая раскрыть пасть и одновременно с тем открывая себе обзор для визуального обследования. При ближайшем рассмотрении оказывается, что дело было не в драке. — У парня инфекция. Глаз надо промыть, иначе станет хуже. — Ты пытаешься оставить меня без охраны? — Дама сжимает трость, считая, что Калигари хочет отослать гончую прочь. Этот единственный жест выдает ее волнение: она не такая храбрая, какой пытается казаться. Почему Дама решила выйти из тени именно сейчас? Очевидно, что ее к этому подтолкнули. Но готова ли она к власти и за тем, что за ней последует? Гашпаров должен был убедиться. — Вы у себя дома. Вам не нужна охрана. А Ваша гончая может лишиться глаза. Все, конечно, не настолько плохо, но иногда ради дела стоит и приврать. Большую часть гончих Дама отправила за Разумовским и теперь была почти беззащитна. Она шла на риск, доверяя Гашпарову и Каменному, но риск этот был оправдан. В будущем ей нужны будут советники и верные исполнители. Если она не начнет оказывать им доверие сейчас, то потом добиться от них ответного будет сложно. Этим Калигари и пользуется, оставаясь с ней практически один на один. — Может, у тебя еще и чемоданчик лекаря с собой? — язвит — включилась защитная реакция. Калигари не хочет нападать, он для этого слишком миролюбив, поэтому старается, чтобы его голос звучал как можно мягче: — Перестал носить пару веков назад. Но если у Вас здесь есть теплая вода с ромашкой или содой, этого вполне хватит. Лекарь отпускает гончую и отступает, не желая быть укушенным этой тварью. Неправильно, конечно, применять данное слово по отношению к человеку: Валентин всегда считал себя сторонником людей и старался отзываться о них либо нейтрально, либо уважительно, если они того стоили. Но те, кто оставался служить Даме, уже не были людьми, хоть и не становились вампирами. Поначалу, когда они только появились, Калигари, не имея возможности изучить их получше, считал их этакими вендиго, но они не были такими голодными, как существа, с которыми их объединяло только людоедство. Дама, кажется, создала новую породу людей, как когда-то мечтала ее царственная тезка Екатерина Вторая. Это и восхищало, и пугало. Женщина вдруг разражается громким лающим смехом и резко сдергивает с себя маску — этого она не позволяла себе делать даже при мужчине, который по-настоящему ее зацепил. Ему она не была готова показать свое лицо — еще нет, — но Калигари его уже видел. Видел, а теперь смотрит вновь: вся ее кожа усыпана отвратительными волдырями и рытвинами, в районе щеки не хватает куска — когда-то Дама содрала с себя плоть, обнажив мышцы и зубы. Новая так и не наросла, а пластическая хирургия оказалась бессильна: после обращения тело вампирши стало настолько каменным, что разве только скульптор мог бы ей помочь. Вот почему бессмертие старались даровать только красивым: какой безумец захочет до конца вечности оставаться уродом? — Лишится одного глаза — неважно, у него есть еще один. Ты не вылечил меня, Валентин, так не лезь к моим слугам. Рука, изящно удерживающая маску, слегка подрагивает. Огонек говорил — Дама прекрасна в любом обличии, ей не нужно скрываться от других. Так ли он прав? Сможет ли она принять себя такой? По виду Калигари ничего нельзя понять — кажется, он не испытывает ни испуга, ни отвращения. Все также смотрит на нее взглядом равнодушного, повидавшего многое лекаря. А она наслаждается этим мгновением мнимой свободы. Скоро она станет свободной по-настоящему… Скоро она перевернет этот жалкий мир мужчин и покажет, на что способна королева… Лекарь окончательно сдается, надеясь, что гончая услышала его рекомендации и достаточно умна, чтобы позаботиться о себе самостоятельно. В некотором роде, он испытывает облегчение, что ему не придется возиться с тем, что его пугает. Лечение никогда не было его призванием, но предыдущий глава Гашпаровых считал, что каждый из его названных сыновей должен быть чем-то полезен для рода. Из всех своих братьев в живых остался только Калигари — именно что благодаря своим умениям и знаниям. Все остальные полегли в восстаниях, которые следовали одно за другим. Валентин умолял братьев не вмешиваться… А теперь пошел по тому же пути. — Мне не от чего Вас лечить, Катрин, — Калигари пожимает плечами, стараясь оставаться непринужденным. — Вы здоровы. — Отец тоже здоров? Дама не отправила бы чудовищ сидеть у его постели, если бы считала, что он может выкарабкаться. К Умному Вампиру можно относиться по-разному: кто-то его ненавидел за то, что он «украл» власть и благоволил людям, кто-то любил его за то же самое. Умный Вампир обрек Даму на вечную жизнь, но он же подарил ей ее первую маску, снабдил лучшим протезом, который был ничем не хуже настоящей ноги, отправил ее к лучшим лекарям и позволил создать собственное мини-государство, помогая людям. Пусть у него и были корыстные цели, Дама умела быть благодарной тем, кто этого заслуживал. — Спросите у Коцита, Стикса, Ахерона и Флегетона, здоров ли он, — Калигари выдерживает ее взгляд, хотя все внутри него сжимается, когда ее тело начинает искажаться: черты лица заостряются, глаза наливаются красным, а уши становятся длиннее. Боевая трансформация, какая она есть: пусть и слабее, чем у других детей Главы, но все еще нагоняющая страх. Калигари понимает, что сейчас, вполне возможно, находится на волоске от смерти, но его спасает то, что он не назвал чудовищ ее братьями. — Я боролся с симптомами, но не с причиной. Если Вы хотите, чтобы Умный Вампир выжил — изолируйте его от сыновей. Может, хотя бы это ему поможет. Сам Калигари уже давно ни в чем не уверен. Раньше он подозревал, что «болезнь» Умного Вампира — это банальная старость, просто обычно вампиры, несмотря на бессмертие, не доживали до такого возраста, чтобы функции их и без того мертвого изношенного организма окончательно прекращали работу по естественным причинам. Умный Вампир стал заторможенным и раздраженным, его глаза постоянно слезились, из-за чего все время были красными; он начал забывать имена некоторых подчиненных и не узнавать их в лица, к тому же, все чаще уединялся, якобы для того, чтобы заняться делами, но на самом деле, как Калигари поведали, он просто спал, пытаясь хотя бы так восстановить энергию, потому что кровь он пить почти перестал. Но, несмотря на плохое самочувствие, на всех важных мероприятиях Умный Вампир неукоснительно появлялся и так хорошо скрывал свой недуг, что никто, кроме самых близких, о нем не знал. Огонек сказал — ищи, и Калигари искал, сам не зная, что. Яд оборотней, подаваемый в мизерных дозах на протяжении многих лет, заметить было попросту невозможно: он растворялся мгновенно. Оказавшись внутри людей, он никак им не вредил, и пьющий их вампир попросту ничего не чувствовал. Чтобы полностью избавиться от неизвестной отравы, вампиру пришлось бы сливать всю свою кровь снова и снова. И... не потреблять новую. В отличие от Калигари, доктор Рубинштейн является ученым с качественным оборудованием. Именно ему удалось определить, почему Умному Вампиру становится хуже. Яд львов проглядывается очевиднее — возможно, потому, что они — дети солнца, а не луны. И этот яд гулял по крови Огонька... Приготовление противоядия — дело не быстрое. Калигари подозревает, что Умный Вампир не станет ждать. У вампиров, как и у людей, кровь была своя: когда вампир пил других людей, лишь первые несколько минут она была человеческой, а затем вампирский организм перерабатывал ее, делая черной и горькой. У каждого был свой резус-фактор и группа: у вампиров групп было на две больше, чем у людей. Калигари брал кровь Главы на анализ бесчисленное количество раз — ее у него почти не было, что не облегчало задачу. Но недавно Калигари заметил примесь крови шестой группы, в то время как у Умного Вампира была четвертая. Вывод? Глава пил кровь вампира незадолго до того, как Калигари к нему наведался. Ибо теперь, когда тайна отравления частично раскрыта, тому, кто желал Умному Вампиру смерти, пришлось бы нашпиговать ядом своих сородичей. А это уже сложнее. Никто из Братьев пока не подавал признаков недомогания, значит, они уверены, что дни их отца и без того сочтены. Возможно, Дама и сама подозревает Братьев, потому что с самого начала не доверяла им: они приняли ее не очень приветливо, когда она только вошла в Семью. А может, все дело в Огоньке, который убедил ее в своих подозрениях. Они оба что-то знали, но братьев не останавливали, надеясь только на то, что Рубинштейн найдет лекарство. Калигари жалеет, что, в отличие от Каменного, не может позволить себе спрятать голову в песок (или в торт, как бывший борец когда-то сделал). Род Гашпаровых держится на нем: если он струсит, то окончательно потеряет все влияние и опозорит свою фамилию. Дезертирство — хуже смерти. Ему этого не простят. Дама, наконец, водружает маску на место: раз уж ее лицо не произвело на Калигари никакого эффекта, то и нечего им светить. Пока она не готова ходить так постоянно, но довольна, что решилась на первый шаг. Пусть она еще не может показать вампирам Лету, и уж тем более не может предстать перед народом уязвимой Катрин, она нашла в себе смелость, чтобы принять себе настоящую. Хотя бы на секунду. Доверяет ли она лекарю теперь? Он не пачкал свою репутацию общением с чудовищами — этого для нее достаточно. Ни одного из них он не лечил и не потворствовал их прихотям, не давал им своих подчиненных в распоряжение и не поддерживал их дела. Таких вампиров сейчас немного. Конечно, ее гончие следили и будут следить за ним, но пока он не совершил ошибок, то в общении с ней может, пожалуй, даже позволить себе дерзость. Видя, что на Калигари никто уже не злится и не собирается нападать, герцог тьмы, приближаясь к Даме и слегка нависая над ней сверху, решается на провокацию: — Вы ждете, когда Умный Вампир умрет? — Жду, когда его щенки перестанут притворяться. Валентин не уточняет, что это значит: убьют ли Братья его сами или развяжут войну, не дожидаясь его смерти. Каменный сказал, что Калигари с Дамой разводят панику на пустом месте, но Калигари этого как раз-таки не делал: с самого начала подготовки к перевороту он относился ко всему скептически и тысячу раз все перепроверял. Сарафанное радио работало безотказно: стоило пустить небольшой слушок, как в обществе началось брожение, которое Братьям было уже не остановить. Но все их внимание искусственным образом перенаправили на пятого брата и львиный прайд, в который тот подался, ища там защиту. Калигари никогда не общался с Поэтом и не испытывал к нему никаких чувств: со своей ролью приманки стихоплет справлялся, а вот выживет он в итоге или нет, герцога волновало в последнюю очередь. Но если тот все же погибнет, Гашпаров не позволит детям ночи забыть о жертве единственного смельчака, который согласился на самую страшную пытку во благо Умного Вампира — только последний сын из бесконечного множества, кажется, по-настоящему любил своего названного отца, к которому всегда обращался исключительно как к дядюшке. Огонек считает, что Поэт сможет отвлечь Братьев достаточно, чтобы они потеряли бдительность, и вот тогда что-то — что именно, Огонек не уточнял, — их убьет. Неужели Рубинштейн все-таки смог извлечь из крови Умного Вампира универсальный яд, который может убить даже Древнего? Вынужденная анонимность сбивает с толку: каждый знает ровно столько информации, сколько нужно, чтобы не быть обнаруженным раньше времени. Все или ничего. Цена участия Калигари во всем этом может оказаться чересчур высокой — ее до сих пор никто не удосужился озвучить, а потом может стать слишком поздно. Все, кто были до Огонька, разрабатывали четкий план и имели хорошую организацию, но были раздавлены, как мухи. Новое восстание держится на безродном, совсем недавно обращенном вампире, который притворяется мертвым и дергает других за ниточки, не вставая с постели. Никто не заподозрит в калеке лидера — и никто не сможет его поймать. Когда Валентин задумывается о Силе Огонька, его бросает в дрожь. В груди вместо сердца бьется чувство, подозрительно похожее на надежду. Может, сейчас все получится. Теперь все иначе. Он ощущает, как же сильно устал за последние лет пять. Нет, все пошло наперекосяк гораздо раньше, еще когда новым Волком стал чужак без роду без племени, взявшийся из ниоткуда. Все катилось в тартарары и тогда, когда появился сын проклявшей род Умного Вампира ведьмы. Около пяти лет назад на улицы выполз неуловимый охотник на вампиров, который заставил всех заметно напрячься; потом ни с того ни с сего в Европе начали целенаправленно вырезать и отлавливать всех существ подлунного мира — не только общеизвестных вампиров и оборотней; затем в Петербурге появились львы, торгующие вампирскими телами и, как вишенка на торте: Огонек, который всегда был бесстрастен и оставался в стороне от политики, начал готовиться к свержению умновампирской семейки, не желая при этом трогать Даму. Эта волна резких перемен может сбить Гашпарова с ног, и сейчас он, как никогда, нуждается в силе, дарованной ему как главе рода. Даже если это приведет его род к окончательному истреблению. — Я пойду с Вами до конца, — тихо говорит Калигари. — Если Вы ответите мне на один вопрос. — Какой? Даму влечет спокойствие его голоса, в котором она наконец-то услышала решимость. Нет, Калигари не вызывает у нее тех же чувств, что ее новый спутник, который приходит из огня и в огне сгорает. Гашпаров не готов пойти на крайние меры: сколько лет он, как и его предки, молча терпел в своем городе чужаков, которые возглавили вампирский клан, сколько лет укрывался среди людей, предпочитая им общество вампиров. Он не тот, кто будет править твердой рукой, но и не тот, кто безжалостно предаст. Она, пожалуй, готова его уважать — за то, что сейчас не струсил и остается на правильной стороне. Поэтому ждет его вопроса с искренним любопытством. Что бы он не сказал — он услышит правду. Потому что он ее заслужил. — Почему Вы доверяете Огоньку? Дама тонко улыбается — это происходит каждый раз, когда кто-то произносит его имя, — и Калигари чувствует эту улыбку, пусть и не может ее увидеть. — Потому что Базиль — единственный, кто может все исправить. «Ведь только настоящий безумец способен на такое».