Вампиры не едят сладкое

Давно ему так не доставалось. А главное — за что?.. Предположить-то он, конечно, может, но хотелось бы знать наверняка, за какой именно грех он расплачивается на этот раз. Голова болит, как после пяти бутылок Château Margaux, выпитых на спор, а кости ломит, словно после неудачного превращения и ночи, проведенной на сырой земле в Невском лесопарке. От боли мысли путаются — он ощущает, с каким усилием кровь течет по венам, чувствует, как восстанавливаются лопнувшие сосуды и сломанные кости. Тело, словно покрывалом, накрывает слабостью и тревогой: он чувствует, что должен немедленно что-то сделать, иначе случится что-то ужасное, но слишком слаб даже для того, чтобы открыть заплывшие глаза. Отек полностью спадет через полчаса-час, синяки исчезнут через пару дней, но это с условием, если он будет хорошо питаться и не израсходует оставшиеся силы. Иногда у того, чтобы быть монстром, есть свои преимущества… Но недостатков гораздо, гораздо больше. «Олег…». Чье-то тело на капоте. Удар о панель, укол чем-то острым, волчий вой… «Мо шер…». Потом — пустота, безвременье, ощущение движения в неподвижности. Едва он выныривал из сна, чьи-то холодные длинные пальцы касались его, заставляя вновь терять сознание. А затем… он не может понять, что именно увидел: странные существа, на оборотней не похожие, с растянутыми звериными мордами — не волки, не львы, не летучие мыши, а черт знает кто, — стояли и скалились, пока один из них наносил удары снова и снова. За что? «Где Олег?..». Пытается приподняться, но не удается даже пальцем пошевелить. Все, на что в немощи своей сейчас способен — это лишь прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Собственное дыхание, рваное, тяжелое, кажется слишком оглушающим, да и звон в ушах не дает покоя, но постепенно удается расслышать, что рядом кто-то разговаривает — кто-то тихий, нежелающий быть услышанным. Приходится затаиться и напрячься, чтобы поймать обрывки фраз: — Это он?.. Думаешь?.. Они не придут… Осталось так мало… Тшшш. Он очнулся. Голос всего один — пленник говорит сам с собой? Или его собеседник настолько тих, что звук его голоса не доносится даже до слуха оборотня? Очередная безуспешная попытка подняться заканчивается коротким болезненным вскриком — скрываться уже смысла нет, все равно заметили. Все лицо в крови, волосы на лбу слиплись в неопрятный ком — ощущения те еще. — Лежи, — следует приказ. Холодный, властный голос человека, который пытается показать, что держит ситуацию под контролем, но все равно он не может скрыть, насколько на самом деле изможден. Еще чуть-чуть — и таинственный собеседник перешагнет за зыбкую грань, полетев в Тартар навстречу к плененным титанам и потеряв возможность в последний раз увидеть белый свет… — О…лег… — Олег? — переспрашивает голос. — Олега нет, спасенья нет: ты здесь один, предвестник бед… «Кажется, он не дружит с головой. Нужно быть с ним осторожнее». Остальные воспоминания возвращаются постепенно. Сергей начинает припоминать, как его тащили вниз, пересчитав его ногами все ступеньки — значит, он находится в подвале. Ключи есть у того, кто его запер, но того, кто его запер, здесь нет. Карманы у Сергея все обшарили, даже потайные, так что он остался без всех острых предметов, которые могли хоть как-то помочь. И вряд ли замок выйдет сломать лисьими зубами… Камеры наверняка рассчитаны на то, чтобы сдержать оборотня. Отчаиваться пока рано, но и надеяться особо не на что. Одно хорошо: Олега сюда не приводили, и в той комнате, в которой Сергея окружили странные существа, Олега тоже не было. Ему удалось сбежать? С ним все хорошо? Сергей напрягается, пытаясь мысленно к нему потянуться, но… в ответ не чувствует ничего. Если бы Олег умер, Сергей бы это понял сразу. Значит, Олег без сознания или чувствует себя недостаточно паршиво, чтобы его пара об этом узнала. Лучше всего думать, что он жив и находится в безопасности. Сейчас нужно заботиться исключительно о себе. С трудом, но Сергею удается перекатиться с живота на бок, лицом по направлению к той стороне, откуда доносился голос. Лис протягивает руку и едва-едва касается кончиками окровавленных пальцев — ободрал где-то все когти, — обжигающе ледяных прутьев камеры, в которой он оказался заперт. Кто-то касается его пальцев с той стороны, и он испуганно отдергивает руку, все же открывая глаза. — Кто… Вы?.. — Забыл ли ты мой светлый лик? К тебе ли в мысли, друг, проник? Запомнить все могли и сами: меня Поэтом величали. Поэта, Сергей, и правда, запомнил. Незабываемая картина: принявший истинное обличие чудовища кровосос придерживает за шкирку обратившегося в человека львенка… А потом та женщина… Лис ушел, не желая наткнуться на неприятности: вампиры не должны были его узнать. Пришлось долго прятаться в лесу, чтобы убедиться, что противники ушли, и только потом возвращаться на поляну, чтобы переодеться и сесть в машину. Олег был прав… Не стоило соваться на охоту. Но Сергей, как всегда, его не послушал. И теперь его посадили наравне с преступником, который совершил самое ужасное для подлунного мира преступление. В тюремной камере все равны. Сергей ведь обещал себе и Олегу, что больше никогда не окажется в такой ситуации… А теперь еще и с этим заперт. Этими… — Я не… о Вас, — поправляет он. — Ваш… собеседник… — Ты видишь его, не так ли? — Да. Теперь… я его вижу. Сквозь кровавую пелену получается разглядеть два силуэта. Один принадлежит потрепанному уставшему мужчине, теперь лишь отдаленно напоминающего того безумного кровососа, что решил напасть на льва, а вот второй… Он виден не так четко. На первый взгляд, игра воображения, не больше — всего лишь огоньки пламени, которые вместе образовали фигуру, похожую на человеческую. Вот только этот огонь ничего не подпитывает. — Ну, разумеется, он меня видит, — раздается второй голос как будто бы сразу в мозгах. В нем Сергею удается ощутить насмешку над ним, а еще — давящую природную силу, которой нечего противопоставить. — Я ведь бывал в его голове. Думать тяжело, но оставаться в неведении мучительнее. Сергей напрягается, пытаясь понять, что тот имеет в виду — и его словно ударяет молния от внезапного осознания. Эту давящую, неодолимую власть над собой он ощущал тогда, когда безрассудно тянулся к участию в охоте. И не только тогда, даже раньше, когда его с Олегом прервал таинственный незнакомец и заявил, что они оба должны поучаствовать в надвигающемся противостоянии. Олегу вампир пообещал власть, а Сергею… Ничего. — Василий… Павлович… — Сергею удается перераспределить вес на наименее пострадавшую руку. Ярость лишь придает сил. — Огонек… Это Вы привели… меня сюда… Зачем? Олег доверял своему бывшему работодателю. Считал его порядочным, пусть тот и является вампиром, хотя, судя по его виду, он больше походит на элементаля огня. В саламандру не превращается, не? Сергею очень хочется произнести это вслух, но каждое слово дается с трудом. Рот наполняется вязкой слюной, смешанной с кровью, глотать эту смесь крайне неприятно, а если сплюнуть, то велика вероятность испачкаться. Хотя, казалось бы, хуже уже не будет. Два силуэта кружатся перед глазами, то объединяясь в один, то удваиваясь. Больше разглядеть ничего не удается, а сознание все стремится обратно погаснуть. Приходится продолжать попытки сесть, надеясь, что боль хоть ненадолго приведет в чувства. Нужен какой-то план. Нужно выбираться отсюда. — Зачем? — переспрашивает Огонек таким тоном, будто ответ и без его пояснений всем очевиден. — Понимаете ли, Сергей, кто-то должен быть… на разогреве перед основным актом нашей пьесы. Публика жаждет Вашей крови, Brot und Spiele. Вы сильно ей насолили в прошлом, но недостаточно, чтобы сделать Вас основным блюдом. О, нет, Вы, к сожалению, не настолько интересны. — Антре́, — добавляет Поэт. Сергея только что сравнили с бутербродом. Какая безвкусица! Как бы отреагировал Олег, если бы услышал подобное? — Значит… Вы нас… обманули, — Разумовский отыскивает в себе все презрение, какое только может, и выражает его кровавым плевком. До цели плевок, увы, не долетает, и Сергей ощущает, как на его подбородке оседает ниточка слюны. Самому от себя противно: только выберется — сразу в ванну! Лис способен вытерпеть на себе только один вид грязи — кровь своих злейших врагов. И Огонек только что стал одним из них. — В чём же? — потусторонний голос в голове усиливается, а вместе с ним усиливается и давление. Сергей не совсем уверен, действительно ли то, что он видит и слышит, происходит на самом деле, но в подлунном мире он встречал столько странных, неописуемых вещей, что готов поверить во что угодно… Огонька тоже поймали, как Поэта? Или он невидим для остальных? Находится ли он здесь во плоти, или это искусная иллюзия? Был ли он вампиром из плоти и крови, когда впервые пришел к чете Волковых-Разумовских? Так много вопросов… Так мало ответов и так мало сил, чтобы выслушать эти ответы… — Во… всем. — Вы сильно преувеличиваете, Сергей. Я лишь дал Олегу Волкову мотивацию явиться сюда и сразиться за Вашу жизнь: мне показалось, он настроен недостаточно… решительно. А в нашем деле это может привести к полному краху. Вы ведь понимаете, я не могу этого допустить. Сергей широко раскрывает рот от изумления. Кто этот Огонек, черт возьми, такой? Чего он добивается? Ему нужно было, чтобы Олег убрал Серого Волка, но вряд ли его планы этим ограничиваются. Значит, он метит выше? Хочет больше? Сколько жизней он намеревается отнять прежде, чем реализовать все это? — Что. Вы. Задумали. У огненной фигуры нет лица, но Сергей не сомневается, что его оппонент улыбается. Он разводит в сторону пламенные руки — и Поэт, не видя, что происходит за его спиной, повторяет его движения. Марионетка. Они все в этой игре — чертовы марионетки. — Выпустите меня! — хрипит Сергей срывающимся голосом, посчитав, что с наличием в подвале охранника здесь будет как-то побезопаснее. Лиса накрывает сильнейшим, необъяснимым ужасом, желанием зарыться в самую глубокую, уединенную берлогу в наивной надежде, что существо, которое сейчас прячется на границе между сном и явью, никогда его там не найдет. Но никто не откликается на его крик. Все затихает. Ужас исчезает так же резко, как появляется. Сергей обнаруживает, что прополз по полу камеры до самой двери, оставляя за собой длинный окровавленный след. Смог бы он преодолеть такое расстояние, если бы был в себе? Что это, черт возьми, такое было? — Сергей Разумовский… — пронзительный шепот в самое ухо, будто тот, кто говорит это, лежит рядом. Сергей дергается, оглядываясь, но в такой интимной близости от себя никого не обнаруживает: невозмутимый Поэт, этот полоумный вампир, которого многие называли никчемным и не стоящим внимания, все еще находится в своей камере. Теперь он сидит на скамье, сложа руки на коленях — его фигура слегка подсвечивается блеклым огоньком, исходящим от удерживаемой тонкими пальцами свечи. Другого вампира — призрака? элементаля? галлюцинации? — рядом нет. И был ли он? Это сон? Или дело в сильной потере крови, из-за которой привидеться могло все, что угодно? — Я вспомнил тебя, Сергей, — говорит Поэт мертвым, безэмоциональным голосом. — Один наш общий знакомый много говорил о тебе. Между собой мы называли его просто Док, но тебе он, вероятно, известен, как доктор Рубинштейн. Вампир закрывает глаза. В тусклом свете он кажется еще бледнее и изможденнее, а все его черты — осунувшимися, заостренными. Его речь становится плавной, медленной, если не сказать, заторможенной, будто он вот-вот уснет. Вероятно, из-за усталости он перешел на нормальный язык — иначе так и продолжил бы говорить одними сомнительными стишками. Гипноз. Вампиры славятся гипнозом. Ну конечно, никакого Василия Павловича здесь не было! Поэт просто дурил Сергею голову, пока его силы не иссякли! Вот только слова его вполне могли оказаться правдой: Разумовский — всего лишь приманка… и легкая закуска перед плотным обедом. Для того, кто когда-то был главным героем своей истории — неуловимым охотником за вампирами и кумиром простых людей, — это звучит в крайней степени оскорбительно. Их обоих, вероятно, убьют, а Поэт строит из себя не пойми кого. Нет, чтобы объединить усилия для побега — он будет рассуждать, кого на казни будут кромсать красивее. А теперь и доктора приплел… Кажется, этот вампир, и правда, повредился рассудком. Не зря говорят, что слишком частое использование гипноза вредно. Хотя и постоянные превращения в зверя тоже не идут разуму на пользу. — Кто?.. — не понимает Сергей. В голове от боли и жажды — перекати поле. Вот бы кто принес воды… Может, тогда вышло бы напасть на охрану и выбежать из подвала? Вверх по лестнице и в какое-нибудь окно… Сейчас день, достаточно просто раздвинуть шторы, и никто, кроме людей-слуг, не сможет к нему приблизиться. В паре сломанных ребер нет ничего страшного. С ногами, по крайней мере, все в порядке. — Знаешь, — продолжает Поэт, не обращая на недоумение и явную рассеянность оборотня никакого внимания, — я шесть месяцев провел в нелегальной лаборатории Рубинштейна, мечтая только о том, чтобы выбраться оттуда. Не мог думать ни о чем другом, и когда это произошло, даже не стал мстить за отвратительное ко мне отношение. Хотя я к этому, возможно, еще вернусь… Но не будем отвлекаться. Ты, Сергей Разумовский, был экземпляром, который доктору не удалось заполучить. Зверем, который так долго и правдоподобно притворялся человеком, что почти им стал. Значит, — Поэт сжимает свечку, и Сергей наблюдает, как мнется воск, а его расплавленные капли стекают по чужим пальцам, — это из-за тебя он решил испытать судьбу и попробовать сделать нас людьми. Ты был журавлем в небе, а мы — синицами в его руках, которыми он оказался неудовлетворен. Шесть месяцев ада впустую… Из-за тебя… Кто-то ведь должен понести наказание за это, верно? Почему бы не ты? Нашли грушу для битья! Сергей еще понял бы, если бы на него попытались повесить нераскрытые убийства вампиров: одним больше, одним меньше, какая разница, если серийниками считаются преступники от двух жертв и больше. Но это!.. Даже если какой-то доктор действительно ставил на бедном-несчастном Поэте опыты — причем здесь Сергей? Ах да, Рубинштейн… Вениамин Самуилович, тот «специалист», который подтверждал перенаправление Сергея из простой человеческой тюрьмы в тюрьму для «монстров». Сергей видел его лишь раз, причем пребывал в тот момент в таком состоянии нестояния, что мало что соображал и запоминал, помимо, разве что, одной фразы, которая прочно врезалась в память, а теперь всплыла снова. Разумовский приподнимается, опираясь спиной о прутья. Откашливается, прочищая горло и легкие, готовясь дать достойный ответ на такие наглые заявления. Встретил бы он Поэта в другой жизни — врезал бы ему, наверное. Или Олега бы попросил врезать. А сейчас их разделяет расстояние и прутья, которые никак не раздвинуть. А еще — боль и усталость. Жажда. Вампир, должно быть, тоже ее чувствует. Сергей весь в крови, до которой кровосос не может дотянуться — а ведь было бы забавно посмотреть, как он слизывает засохшие красные сгустки с одежды. Как в вампирском мире это называется? Чипсы? Мороженое? Одна чушь в голову лезет. Они, наверное, оба бредят. Сколько им осталось? — В этом… кхе… нет никакого смысла, — Сергей прижимает руку к груди, будто боится, что если не удержит легкие, они вылетят у него изо рта. — За что Вы, Поэт, хотите меня наказать? Не за то ведь, что я убивал Ваших сородичей, правда? Вы вообще в курсе моей биографии? Ладно, неважно. Выходит, наказать меня надо за то, что Вам было хуже, чем мне? Не знаю, что там было у Рубинштейна, но Хольт меня явно не в санаторий забрал. Я был совершенно… кхе… один. Без поддержки. Низведенный до уровня животного. Я не мог говорить, я… Сергей вновь останавливается. На этот раз кашель длится долго. Сплевывая на руку, он с сожалением обнаруживает осколок зуба. Чертов… как там его зовут, Коцит? Вот кому первым делом зубы надо пересчитать. Подняв голову, Сергей замечает, что Поэт больше не сидит с закрытыми глазами — вампир хмурится, пристально его изучая. — Ты не врешь. Продолжай. «Еще не хватало твоего позволения дожидаться», — мысленно огрызается Сергей. Но остановиться уже не может. — Хорошо, раз Вам так интересно. Мое пребывание в наичудеснейшем заведении для существ вроде меня и Вас привело к тому, что я временно потерял способность управлять своим обращением, и это чуть не стоило жизни тому, кто мне дорог. Испытывали ли Вы когда-нибудь страх из-за того, кем являетесь? Хотели ли когда-нибудь это прекратить? Никому из нас, Поэт, не было просто. Потому что мы — не люди, мы… — «Извращение природы, которое не должно было появиться на свет», — заканчивает Поэт слова, сказанные когда-то Рубинштейном. Он с трудом поднимается со скамьи, чтобы подойти к разделяющим их прутьям. Сергей вздрагивает, когда Поэт, присев на корточки напротив него, протягивает к нему руку, пытаясь коснуться его лица. Но, разумеется, не дотягивается. Вблизи можно разглядеть, насколько темны круги под его глазами, и насколько пуст взгляд его тусклых, ничего больше не выражающих глаз. — Доктор прав, Сергей. Нас не должно быть здесь. Ни вампиров, ни оборотней, ни других чудовищ… Кто-то должен их остановить. Скоро, очень скоро все, наконец, закончится.

Прольется кровь той лунной ночью, Разорваны все будут в клочья. Поднимется пожар вдали: Исчезнем мы с лица земли.