Вампиры не едят сладкое

Чуть раннее… Проснулся Олег от того, что какой-то сердобольный полицейский усиленно тряс его за плечо, пока проезжающие мимо автомобили раздраженно сигналили, потому что патрульная машина загородила им проезд. Какофония звуков очень не понравилась оборотню, и в первый момент он, не разобравшись в ситуации, едва не напал на служителя закона. — Тихо, тихо, — взгляд молодого полицейского из дружелюбного разом превратился в настороженный. — Чего рычишь? Накинулся чем-то? — И начал тыкать ему в лицо фонариком, проверяя глаза. — С реакцией вроде все в порядке… — протянул он с сомнением. — Только почему они желтые такие? Вроде не линзы. Олег зажмурился и оттолкнул его от себя. Постарался, конечно, помягче, помяту́я о том, что сильнее обычных людей. И пока назойливый полицейский бомбардировал его стандартными вопросами, Олег отсчитывал ему деньги. По купюре за каждый вопрос. От недосыпа стало плохо на дороге, но теперь ему уже лучше. До дома доедет сам, сопровождение не требуется. Нет, в госпитализации он не нуждается, хронических заболеваний у него тоже нет. За рулем не пил, наркотических средств не употреблял, доказать может: вот, пожалуйста, дунул. Теперь вы можете меня отпустить? — Счастливой дороги, — пожелал ошарашенный полицейский, прижимая руку к козырьку. Второй он неверяще сжимал пачку денег. Олег ударил по газам, не давая тому опомниться. И, лишь проехав полкилометра, осознал, что не знает, куда ему ехать и что теперь делать. Серого похитили. Опять. Да, такое бывало и раньше, но обычно он потом чудесным образом обнаруживался в какой-нибудь тюрьме. Сейчас же полицейский явно не был в курсе о существовании второго пассажира, как и о том, что здесь произошло. Значит, человеческие законы тут не причем. Круг подозреваемых врагов сужался. Те нелюди — то ли какой-то новый вид вампиров, то ли недоразвитые оборотни, — использовали дротики со снотворным. Хотели убить бы — взяли бы с собой оружие посерьезнее. Им был нужен только Серый, это очевидно. Но почему? Кто они такие?! На случай своего похищения или очередного загула Сережа установил на все свои устройства геолокатор, доступ к которому открыл только Олегу. Вот только и телефон, и смарт часы остались в машине — по гаджетам его теперь было никак не вычислить. По запаху тоже. Олег рыкнул, раздосадованно ударив кулаком по центру руля. Оглушающий гудок вернул его в чувство, а заодно заставил весь автомобильный ряд возмущенно засигналить в ответ. Волков рыкнул снова и посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы понять, кто это там такой наглый. А затем разглядел знакомую машину. Ну, разумеется, за ним все еще был хвост. — Черт! Олег стиснул челюсти. Конечно, непонятные существа не забрали его с собой. Они решили за ним проследить, чтобы найти их с Серым логово! Хреново. Логика подсказывала, что домой ни за что не следовало возвращаться. Но если бы все было так просто… Их с Серым дети еще были не в том возрасте, чтобы надолго оставлять их одних или бросать на посторонних людей, у которых, вообще-то, была своя жизнь. Вот и телефон снова зазвонил. На этот раз, на экране высветилась Макарова. Олег ответил ей не сразу. Сначала ему пришлось пережить сиюминутный ужас от мысли, что самое страшное уже произошло, а затем начать придумывать правдоподобные оправдания. Голос женщины на том конце звучал обеспокоенно: — Олег, у вас что-то случилось? Сергей не отвечает, ты тоже. Дети волнуются. Мне неудобно говорить, но… — Знаю, у тебя сегодня еще работа, — Олег нахмурился, хотя его собеседница и не могла этого увидеть. Визг шин — пришлось резко повернуть, оставляя преследователя в недоумении. Гугл Карты наверняка показывали, что дальше проехать нельзя, но Олег знал город как свои пять шрамов от пуль. Вместо тупика впереди был узкий, но вполне проходимый проезд. Если, конечно, немного нарушить правила… — Прости, непредвиденные обстоятельства. Будем минут через пятнадцать. Пусть дети оденутся как на улицу и что-нибудь из еды и любимых игрушек с собой возьмут, окей? — Ты что, думаешь, я детей завтраком не накормлю? — подчеркнуто обиженно возмутилась она, но затем рассмеялась. Если бы она только знала… У Олега от напряжения сводило пальцы, но он старался, чтобы голос не выдал его состояния. — Мы с Серым задумали путешествие. Ехать далеко и надолго, поесть будет некогда. — К чему такая спешка? — насторожилась Макарова. Но Олег уже придумал, что ответить, поэтому ложь далась ему легко: — Годовщина. Я совсем забыл, а он теперь возмущается. В общем, купили горящие путевки и опаздываем. Макаровы прекрасно знали, какой у Серого характер, и давно уже смирились с его хаотичным поведением. Куда-то внезапно сорваться — да, это было вполне в его духе. Дети тоже ничего не заподозрят, а значит, не успеют испугаться. Хорошо бы было оставить их у Макаровых… Но, увы, так бы не вышло. Соседи снизу не няньки: и Светлана, и Виктор, оба работали. Они не были обязаны притворяться больными и брать больничный, чтобы посидеть с чужими детьми. К тому же, Олег не мог быть уверен, что его дети будут в безопасности, находясь в окружении обычных людей. Кто их там защитит? Всё оружие хранилось дома, а не в гостях. Даже если Олег приведет к детям хвост, лучше забрать их с собой, чем оставить без защиты. От напряжения и рассеянности, возникшей из-за дротиков, Олег чуть не врезался в такси, которое решило внезапно перестроиться на его полосу, не включив поворотники. Не сматериться при Светлане удалось только усилием волчьей воли. — Передайте Лере: «Полный сбор». Она поймет, — окончательно решившись, велел Олег перед тем, как отключиться. У Леры были свои ключи, так что Олега она вместе с братом встречала на пороге их квартиры, придерживая лямку слишком большого для ребенка походного рюкзака. У Кири был в разы меньше, да и то, тот держал его с видимым усилием. Хоть мальчику и было тяжело, он молчал и не капризничал. В ворохе сменной детской одежды, одеялец, любимых игрушек и средств личной гигиены, Олег это точно знал, покоилось и оружие, которое можно было использовать против вампиров. С учетом их общей семейной истории, по-другому и быть не могло. Отец семейства встретился с дочерью взглядом. — Папа Сережа?.. — прошептала она одними губами. — Остался в машине, — ответил Олег для стоящей рядом Светланы, уже собравшейся на работу и наверняка надеющейся, что Олег подкинет ее хотя бы до метро. — Простите, Светлана, мы очень спешим и не можем задерживаться. Спасибо, что посидели с ними. Идем, — это он уже детям. Лера выглядела не по-детски серьезной и сосредоточенной, а вот Кирилл, хоть и догадывался, что происходило что-то неординарное, вел себя, как обычно — то есть закидывал папу вопросами, прорабатывая версию о путешествии: — А куда мы едем? Там будет море? А на самолетике полетаем? А когда кушать? — Ты же только что поел! — возмутилась сестра. Которая, скорее всего, и сама через часик захочет кушать, но пока этого не случилось, будет всячески демонстрировать свое превосходство над младшим. Олег печально вздохнул, уже заранее смирившись со своей участью. Одно дело — хорониться в одиночку, и совсем другое — с балластом в виде малышни. При их с Серым образе жизни заводить детей им было попросту противопоказано. Олег до последнего был против, прекрасно осознавая, что в случае неприятностей забота о них станет исключительно его головной болью… Так и произошло. Но не бросать же теперь их. Кирилл начал что-то подозревать лишь тогда, когда увидел, что папы Сережи в машине нет. А папа Олег вел себя странно: на вопросы не отвечал, пугающе быстро пристегнул сына к детскому креслу, но проделывать того же с Лерой не стал, только напомнил о том, что нужно пригибаться, когда вдалеке появится машина ментов. Папа Олег вел себя так крайне редко. В последний похожий раз кто-то очень громко стрелял, и папа приказал Лере отстегнуть Кирилла и броситься с ним на пол. После этого машине подбило заднее стекло, и папа потом вытаскивал из руки Леры осколки. Испугавшись, что подобное может повториться, Киря завертелся в кресле и вцепился старшей сестре в волосы. — Куда мы едем, куда мы едем, куда мы едем… — запричитал Кирилл. Он любил задавать один и тот же вопрос, пока не добьется от взрослых хоть сколько-нибудь внятного ответа. Ему это совсем не надоедало, а вот у Серого уже со второго повтора голова начинала раскалываться, из-за чего он стремился избавиться от мальчика, перекинув его на второго родителя или на сестру. Волков обычно был образцом долготерпения. Раньше. Но сейчас он не спал всю ночь — дротики вырубили его от силы минут на двадцать, не больше. Нервы были на пределе. Нужно было срочно где-то схорониться, выяснить, кто их преследователи, и куда они дели Серого… Раньше бывший наемник потянул бы за ниточки, поспрашивал бы старых знакомых. Но после того, как весь его отряд полег, обратиться за помощью уже было не к кому. Тревога, паранойя и страх вгрызались в разум, как голодные волки, и хуже того, Олег с пронзительной ясностью понимал: эти чувства — не только его. Где-то там его партнер мучился от неизвестности, и волк ничего, абсолютно ничего не мог с этим сделать. Вместо того, чтобы искать след и бежать Серому на выручку сию же секунду, он был вынужден в первую очередь думать о том, куда прятать детей. — Куда мы едем… — снова повторил сын. И на этот раз Олег не выдержал. — Я не знаю! — рявкнул волк так, что задребезжали стекла. Киря испуганно затих. Раньше ругался только папа Сережа, папа Олег всегда оставался спокойным и молчаливым… Почему он так кричит? Мальчик шмыгнул носом. Думал, едва заметно, но Олег со своим безупречным слухом оборотня, разумеется, услышал. И в очередной раз за день с усилием подавил в себе желание грязно выругаться. Пока мозг лихорадочно подыскивал варианты, на глаза сама собой попалась ярко-зеленая вывеска. Надпись на английском гласила: «Ирландский паб». Нет, это был не тот самый. Но именно он натолкнул на мысль, что стоит делать дальше. Если кто-то и знал, что произошло, так это львы, верно? Из-за них ведь все началось, так что это они должны решать эту проблему. Пусть назовут любую цену — он все отдаст. Смерть своей пары Волков вряд ли сможет пережить. Не хотелось бы, чтобы дети потеряли сразу обоих родителей. Больше не тратя времени на размышления, Олег потянулся к телефону, чтобы набрать номер вожака. Тот ответил только с третьего раза. — What's up? — Мою пару похитили какие-то полулюди-полуупыри, — выплюнул Волков по-английски без всяких предисловий, — сразу же после того, как мы с Серым поучаствовали в вашей охоте. Что вы можете мне об этом сказать? Киря не мог понять его слов, но тон и хрип, близкий к зарождающемуся волчьему вою, очень ему не понравился. Он повернулся к сестре, обхватив ее руками и уже забыв, как минуту назад пытался сожрать ее волосы и получил от нее больнючий щелбан. Теперь это все было уже неважно. Сестре он сказал всего три слова: — Папа Сережа умер? Лере тоже хватило трех. — Я не знаю. И после этого они до конца поездки не перебросились и парой фраз. Лишь сидели, не расцепляя неудобных из-за детского кресла объятий, и наблюдали за таинственными тенями, то и дело мелькающими за окнами. Дорога вела их в пугающую неизвестность. В неизвестность, в которой один из их родителей мог уже быть мертв. Снова.

***

Сейчас «Они пытались подобраться к нам через своих вампирских шлюх. И надо же, подобрались! Через тебя». Кирк так и плевался насмешкой. Остальные наверняка думали так же, но предъявляли свое неодобрение не словами, а хмурыми взглядами, которыми сопровождали его везде, куда бы он ни шел. От их назойливого внимания Кризалис ощущал острый зуд на коже. Казалось, весь прайд посылал ему мысленные сигналы, и хорошо бы эти сигналы не были пожеланием сдохнуть. Впрочем, плевать. Он откопал старые проводные наушники и целые полчаса убил на то, чтобы их распутать, лишь бы больше не слышать, как в спину летит очередное: «предатель». Или «вампирская шлюха». Или что похуже. «Я хочу быть с тобой…». Многие недоумевали, почему он на свободе. Он тоже недоумевал. — Незачем держать тебя взаперти, — бросил вожак, когда прочитал на его лице немой вопрос. — Я знаю, что ты не убежишь. Ты ведь вернулся, чтобы сразиться за меня? У тебя будет такая возможность. «Я так хочу быть с тобой…». Нет. Он вернулся, потому что его сознание было отравлено. Отравлено стихами, сладкой ложью и колдовскими зелеными глазами, которые, глядя в упор, требовали внимания, ласки и вампирских голов на блюдечке. Им ведь было так хорошо вместе… Или все-таки не было? Неужели их чувства, их признания были обманом — от первого и до последнего слова? Кризалис обязан был во всем разобраться. Потому что больше не хотел жить во лжи. «Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой…». Мердок этому лжецу не был нужен — о вожаке говорил тот, другой. Образ старшего вампира постепенно стирался из памяти. Сначала Кризалис не мог вспомнить его лицо. Затем голос. Теперь же ему начало казаться, что никакого Огонька никогда не было. Что это был он, всегда только он. Поэт. Жан. Ваня. Пятый сын, который вознамерился убрать сводных братьев, чтобы очистить себе путь к власти. Вновь зажить в комфорте богатого поместья, променяв на него уют скромной квартирки бывшего тренера. Наказать всех, кто когда-то обошелся с ним несправедливо. Поставить себя на пьедестал, а всех остальных сбросить в пропасть. Да Кризалиса в его планах на будущее никогда и не было! Он просто использовал его, пытаясь подобраться к МакАлистеру. На двух стульях не удалось усидеть, вот и получил он вместо мягких стульев жесткую тюремную койку… А Кризалис — презрение сородичей, в глазах которых стал врагом. «Я пытался уйти от любви. Я брал острую бритву и правил себя. Я укрылся в подвале, я резал… кожаные ремни, стянувшие слабую грудь». Он не знал, куда податься. От боли и вины хотелось выть. Все валилось из рук, и даже поговорить о случившемся было не с кем. Нет, Джош и Ника его не избегали. Он сам прятался от них, боясь посмотреть им в глаза и увидеть то же, что он увидел в глазах Кирка. Джош его предупреждал. Кризалис его не послушал. Все это — целиком его вина. Один раз Кризалис с ним почти заговорил. Специально узнал, где он разминается, подошел извиниться. Джош не заметил его появления, он тренировался с мальчиком. Увидев перевязку на шее Кристофера, Кризалис молча развернулся, и так и ушел. Джош бы, может, его бы и простил. Но что толку, если Кризалис не мог простить сам себя? Не перед Джошем надо извинения просить, а перед Кристофером. И перед вожаком. Особенно перед вожаком — за то, что Кризалис доверился кровососу и предал того, кто всегда был готов открыть перед ним двери своего дома. «Я смотрел в эти лица и не мог им простить… того, что у них нет тебя, и они могут жить…». Семеныч, который хранил несколько дубликатов его ключей и закрывал глаза на все странности, как-то сказал ему: «Живи так, будто сегодня — последний день, и тебе сразу полегчает. Мне это помогает». Тогда Кризалис пришел домой в крови, из его деформированной пасти торчал кусок чьей-то джинсовки, а на пол парадной он отрыгнул человеческий палец. Так что у Семеныча были все причины думать, что этот день для него — последний. Что нужно сделать в свой последний день? Сдержать обещание. Хотя бы одно. Его провожают недоверчивые взгляды, и он привычно ныряет в служебный коридор, не желая ни с кем пересекаться. «Они пытались подобраться к нам через своих вампирских шлюх». Он пробыл в прайде слишком мало, чтобы знать, в каких комнатах и для каких гостей держали вампирских шлюх, поэтому не смог бы столкнуться с ними даже специально. Но среди местных работниц могли быть и люди, которым пообещали обращение. Кто из них сливал информацию Главному дому, настраивал волков против львов, львов против вампиров? Неизвестно. Никому нельзя было верить. Даже самому себе. Когда он спускается бар, легче ему не становится. Наоборот, любимый ирландцами зеленый пестрит в каждом уголке и невольно возрождает воспоминания о том, о ком хотелось бы забыть хотя бы на время. В день принятия Кризалиса в львиную семью вампир ходил в одежде местной прислуги, стараясь слиться с толпой, и теперь у оборотня зачесались руки от желания сорвать форму со всех проходящих мимо официантов. Одного он все-таки цепляет ногтем, оставляя небольшую дыру, но тут же этому стыдится. Работники ни в чем не виноваты. Это он кругом виноват. Лев выходит на улицу и тут же устало подставляет лицо моросящему дождю. Застывает, преграждая дорогу посетителям, ждет, когда его скрутит охрана и вернет назад, но… Никто его так и не остановил. Может, было бы лучше, если бы он никогда не переступал порог этого места? Может, было бы лучше, если бы он никогда не просил у вожака вернуть ему ноги? Передвигаться на костылях, в конце концов, не так уж и плохо. Он ведь не был полностью парализован. Через годик-другой раскачался бы, встал на ноги. Остался бы человеком. Они с мышкой… («Нет, не с мышкой, а с этой лживой тварью», — обрывает себя Кризалис) никогда бы не познакомились. Ему некого бы было любить, и от этого не было бы так больно. Правда ведь? «Я хочу быть с тобой…». Он весь промокает до нитки, пока добирается до дома. В глазах щиплет, Володя уже почти ничего не видит, но упорно бредет по давно выученному маршруту. Входит к себе, не разуваясь, и даже не думает о том, чтобы хоть на секунду здесь задержаться. Эта квартира… Когда-то он выкупил ее у своего деда и очень гордился тем, что может позволить себе отдельное жилье, пока остальная семья ютится друг у друга на головах. Потом только, когда все в его жизни потеряло смысл, он прозрел и понял, что гордиться-то ему особо нечем. Дед, как всегда, обвел всех вокруг пальца, из одной только природной вредности. Не зря в бурной молодости занимался различными махинациями — вот так он продал внуку то, что мог бы спокойно передать по наследству, а вырученные денежки куда-то схоронил. Родня из них ни копейки не увидела и теперь жила ожиданием дедовой смерти, угождая ему и споря между собой, кому его богатства достанутся… если дед их, конечно, еще не промотал. А квартира тем временем стояла пустая. Кризалис не хотел в нее возвращаться. Ни тогда, ни сейчас, хоть у него и были на то каждый раз разные причины. «Я ТАК ХОЧУ БЫТЬ…». Кризалис трясет головой. Пройдя в комнату, он старается не смотреть на кровать, пусть смятые простыни и притягивают взгляд. «Помни, зачем ты здесь», — в очередной раз одергивает он себя. Я ТАК ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ, И Я БУДУ…». Костюм дедушки должен был висеть на стуле, но там его не оказывается. В химчистку Володя его точно не сдавал, хотя стоило бы. Просто все так быстро завертелось… Было совсем не до того. Где же дедов костюм еще может быть? Он же его не потерял? Володя понуро бродит по комнате, заглядывает под кровать и даже, зачем-то, за висящую на стене гитару. Пока, наконец, не догадывается посмотреть в шкафу. Когда он открывает дверцы, его ослепляет вереницей блестящих пиджаков, почти одинаковых штанов и вычурных рубашек, насквозь пропахших вампирской тушкой. Все это просто не могло принадлежать ему. И не принадлежало. Володя неверяще стягивает с вешалки ярко-зеленый пиджак с блестками и неловко прижимает к себе. С тех пор, как они втроем сбежали из Центра Рубинштейна, он ни разу сюда не заглядывал. Все это… не может быть правдой. Володя отступает назад и, споткнувшись, падает спиной на кровать. В нос ему вновь ударяет слабый, до боли знакомый запах, который когда-то пытался замаскироваться под львиный, но оказался слишком сильным, чтобы испариться без следа. Лев, не отдавая себе отчета, скручивается калачиком и носом закапывается в нелепый пиджак, слыша странные, скулящие звуки. Не сразу до него доходит, что эти звуки издает он сам. На простынях отчетливо виднеется темная кровь, которую никто не потрудился убрать. Теперь от постели попахивает трупом. И это должно бы отталкивать… Но зверю все равно. Это не трупное разложение. Это кровь дорогого ему существа, которую он пустил дважды, хотя обещал, что будет сдерживаться. Даже если кровосос врал ему… Кризалис старался быть с ним честным. И сейчас, хотя бы наедине с собой, он должен признать правду. Поэта ему будет не хватать. Когда лишаешься единственного света… как не затеряться в беспросветной тьме? Володя поворачивает голову, давая влаге скатиться из уголка глаза, и слепо уставляется в одну точку. Очертания комнаты проступают все отчетливее. Володю не покидает мысль — таким его Ваня видел это место в последний раз. «В комнате с белым потолком, с правом на надежду…». Никаких раскиданных вещей. Никаких немытых тарелок по всему дому и сигаретного пепла. Книги на полках расставлены по размеру и жанрам, хотя Володя в жизни такой ерундой не занимался. Все кубки и медали протерты от пыли и на свету наверняка сияли бы как в те самые дни, когда Володя впервые их получил. Он не замечал… Так много не замечал. Володя заставляет себя подняться и осмотреть квартиру новым взглядом. В ванной комнате обнаруживается целая куча инородных гелей и солей для ванн в красивых флакончиках. А еще — одеколон, которым Ваня пытался отбить от себя вампирский дух, пока не нашел более действенного способа. Такие траты — и только ради того, чтобы воспользоваться всем этим один раз и выбросить? Лишний раз напомнить о том, кто из них двоих — аристократ, а кто — крестьянин кривозубый?.. Нет. «В комнате с видом на огни…» Просто нет. «…с верою в любовь». В этом доме Ваня одевался и душился. Здесь Володя играл ему на гитаре, и здесь же у них случился первый секс. И не только первый. Повсюду лежали вещи Вани, повсюду пахло им… Все в этой квартире кричало о том, что Володя больше никогда не будет один. Но он будет. Потому что его Ваня уже все равно, что мертв. Как и он сам. Володя выдирает из ушей наушники и агрессивно засовывает их в карман. Надоело уже одно и то же слушать, но другой музыки на телефоне не было. Так он себя оправдывает. «Надо бы это исправить», — отстраненно думает он. И тут его пальцы нащупывают в кармане что-то мягкое. Раньше это был спичечный коробок. Сейчас он сильно намок, так что наверняка сказать трудно. На скукоженном боку надпись едва проглядывается, но Кризалису не нужно ее читать, чтобы знать, что там написано. «Finn's Irish Bar» — такие простые слова теперь звучали, как злая насмешка.