Крылья

Репетиция прошла на редкость плодотворно, Курогане употел так, что выжимай, как на хорошем таком концерте, хотя они и гоняли всего две песни по кругу. Он был чертовски доволен. Собой, ребятами, новичком. Тот оказался зажигательным парнем, отыграл на отлично, и напряжение с остальной команды спало в раз. Но что понравилось Курогане куда больше — Фай был сосредоточен, не красовался и не выпендривался, а поставил себе задачу не подвести остальных, соответствовал. Курогане был уже почти готов похвалить его, ведь знать, что тебя поддерживают, важно. — Ах, Куро-пу, скажи, тебе понравилось, как я играл? — Фай облокотился на его плечи сзади, не дав подняться со стула. Его даже не смутила абсолютно мокрая спина Курогане. — Ты всё время смотрел на меня так сурово, что мне было страшно! Курогане вскочил, сбрасывая с себя нахала. Раньше Курогане часто дрался в барах, пока ведьма не навтыкала ему про имидж и всё такое. И хотя Курогане искренне считал, что драки не могут испортить имидж рок-музыканта, руки всё же распускать перестал. Но теперь кулаки очень зачесались вновь. — Перестань коверкать моё имя! — Куро, прости, — с почти искренней тоской сказал Фай, — но оно слишком сложное для меня. Курогане был просто уверен, что это наглое враньё. Он хотел схватить Фая за шкирку и тряхнуть как следует хотя бы разочек, но тот скользкой муреной утёк из-под его руки. — Ребята, а давайте отметим наше прекрасное знакомство! — предложил Фай. Курогане нахмурился. Не то чтобы он когда-нибудь отказывался выпить, но сейчас хотелось только прилечь где-нибудь под кондиционером и остаться в тишине. По глазам остальных он видел, что они тоже устали, но ребята были так довольны, что Курогане понял — они согласятся. Правда, в бар они не пошли, а вернулись в дом, что сняла для них ведьма. Курогане считал его излишне большим для троих, и получилось даже так, что он единственный жил на втором этаже, но жаловаться, конечно, не стал. Если ведьма платит, почему бы и нет. В конце концов, она неплохо зарабатывает на них, а они уже давно не музыканты, играющие в полуподвальных клубах. Гораздо удобнее было бы пропустить по стаканчику в баре, а потом разойтись, потому что что-то подсказывала Курогане, что назойливого гитариста и к ночи будет не выпереть. С другой стороны, приняв душ, Курогане мог просто остаться у себя в комнате и попробовать сразу уснуть. Может, конечно, Фаю хватило бы наглости притащиться за ним туда, но шанс откосить от шумной попойки, которой ему сейчас только и не хватало, всё же был. Почему, в таком случае, Курогане сразу после душа спустился к бассейну и пристроился в шезлонге, он нихрена не понимал. Фай быстро находил общий язык с Шаораном и Сакурой, он был милым, разговорчивым и каким-то слишком искренним в своих реакциях. Настолько искренним, что Курогане хребтом чуял подвох. И постоянно наблюдал за ним. За его движениями, за взглядами, за тем, как он говорил. Господи, и как ему только лицо не парализовало от этой не сползающей оттуда улыбки! Курогане умел чуять фальшь, это умение у него было с детства. И не сказать бы, что он вырос в плохом районе или многое хлебнул, нет, но, наверное, элитные школы развивали такой навык не хуже трущоб. И Курогане видел, что Фай врёт, вот только не мог разобрать, в чём именно тот был не искренен. Фай с интересом слушал Шаорана, и в этом не было лжи, он очень нежно и деликатно обращался с Сакурой — и в этом не было, он тянулся и к самому Курогане, чёрт знает почему, но всё же. Тогда что он прятал? У Курогане зудело внутри от желания припереть Фая к стенке и заставить показать своё истинное лицо. Но больше этой жажды вскрыть правду, Курогане беспокоило то, почему ему собственно эта правда была так нужна. Они ведь знакомы всего день. Когда Фай затеял какую-то дурацкую игру с шариком от пинг-понга и стаканчиками, Курогане подхватил свою банку пива — неплохого, надо сказать — и переместился в более укромный уголок террасы, с другой стороны от бассейна, где в тени буйно цветущего дерева он со скепсисом наблюдал за веселящейся компанией. Курогане не любил развлечения подобного рода. Среди его интересов были музыка и спорт. И может, ещё прогулки. В тишине, без вот этого вот балагана. Будучи музыкантом, он, конечно, привык к подобному: к шумным и зрелищным концертам и не менее безумным вечеринкам после, к многодневным музыкальным фестивалям, где были толпы народу, море алкоголя и минимум тишины и уединения. Он даже однажды пережил совместный тур с девчачьей панк-группой в одном автобусе, не помер. Всё это устраивало Курогане, пока он был на сцене или за ней, слушая других, пока он мог молча выпить в компании классных музыкантов и никто не донимал его слишком сильно, а пьяные девицы не вешались на шею. Ему нужна была музыка и, что уж душой кривить, признание, а вот этот весь безумный стиль жизни рокеров — нахрен не сдался. Курогане предпочёл бы после выступления запираться в гримёрке один или со своей командой, но такое, естественно, не прокатывало, хотя и ходили в музыкальных кругах легенды о его вредном и нелюдимом нраве. Он себя нелюдимым не считал: к достойному музыканту, реальному профи, тому, кто отдаёт себя своему труду полностью, Курогане был открыт. Но это не означало, что он собирается кидать мячик в стаканчики. Вскоре стаканчики утомили и остальных, а Фай незаметно подобрался к Курогане, лениво наблюдавшему, как жаркое солнце наконец подкатывало к горизонту. Фай закатал джинсы до колена и сел на краю бассейна, пристраивая рядом стакан с цветным коктейлем и спуская ноги в воду. Курогане эти сладкие напитки не любил — пробовал пару раз — предпочитал саке и пиво, но первое тут достать не удалось, поэтому он довольствовался вторым. Фай же оказался мастером не только в музыке, но и в искусстве смешивать одно с другим, и за этот вечер в его стакане побывала уже целая радуга. Курогане попытался заглянуть ему в глаза: он знал, что от этих коктейльчиков не только губы становятся липкими и сладкими, но и башню сносит довольно быстро. Но Фай выглядел бодрячком. — Давно занимаешься музыкой? — Курогане никак от себя не ожидал, что первый начнёт беседу. Но Фай вызвал у него уважение как профессионал за одну только репетицию, и ему хотелось узнать о нём больше, хоть он и не готов был этого признать. — Профессионально уже больше двенадцати лет, — ответил Фай, болтая ногами в воде. — А прикоснулся к инструментам, конечно, намного раньше. — С младенчества, что ли? — подозрительно бросил Курогане. Сам он и семи лет не насчитывал музыкального стажа, а уж как профи — значительно меньше. Фай засмеялся. — Сколько мне, по-твоему, лет? — спросил он, оборачиваясь к Курогане. Тот не ответил, понимая, что, вероятно, не угадает. — Ну и сколько? —спросил он. Не то чтобы ему и правда надо было это знать. — Двадцать семь. Теперь понятно, откуда у парня был такой опыт. У него была фора, но Курогане умел считать: получается, Фай попал в музыкальную индустрию в том возрасте, когда Курогане только палочки барабанные впервые взял. Этот факт мог таить в себе как удачу и чьё-то мудрое наставничество, так и недюжинное упорство и тяжёлый труд. Это разжигало в Курогане любопытство, а любопытно ему было редко. Нужно будет погуглить про этого парня, что ли. — И ты всегда был сессионным музыкантом? — поинтересовался Курогане. — Поначалу я играл в группе, но это длилось недолго. Сейчас у меня свой проект, но он не то чтобы сильно популярный, поэтому я играю иногда с другими. Это здорово: куча классных знакомств, постоянные путешествия, общение. Я практически все фестивали по стране и Европе успеваю собрать за летний сезон, — похвастался Фай. — И мне нравится играть новое, тренироваться в непривычных направлениях. Музыка она, знаешь, такая: её хочется больше, хочется разной, хочется испытать то, чего ты раньше не пробовал, — Фай поднял глаза от собственных коленей и тепло улыбнулся Курогане. — Знаешь, конечно, ты знаешь. Курогане стало как-то неловко, как будто Фай понял о нём что-то глубокое и сокровенное, что-то личное. В горле пересохло. — Ты сказал, свой проект, — выдавил Курогане спустя пару минут напряженного молчания. — В одного? — Фай кивнул. — Это значит, что ты играешь не только на гитаре? — Практически на чём угодно, — подтвердил Фай. — Если пустишь меня за свои барабаны, я могу показать. От того, как тихо Фай это произнёс, неотрывно глядя в глаза, предложение прозвучало, как что-то неприличное. Курогане раздражённо фыркнул и отвернулся. Фай отвернулся тоже. Они долго молчали, и оттого, что Фай перестал паясничать, трещать без умолку и всё время улыбаться, как дурачок, Курогане почувствовал себя удивительно расслаблено, будто он был окутан теплом. С примесью тоски и какого-то сонного марева. Наверное, всё дело было в выпитом. Он рассматривал спину Фая, шею с торчащими позвонками, прикрытую светлыми длинными прядями, чуть вьющимися на концах, опущенные плечи, расчерченные тёмными линиями татуировки. Рисунок был на плечах и лопатках, а дальше его скрывала майка, и невозможно было рассмотреть целиком — что-то графичное, какой-то узор. Курогане рассматривал его всю репетицию и гадал, насколько большой была эта татуировка. Полосы на плечах выглядели банально, но Курогане не покидало чувство, что за этим скрыто что-то большее. — Покажи тату, — неожиданно попросил он. Фай хитро улыбнулся. — Просишь меня раздеться? Курогане устало покачал головой, злиться не было уже настроения. — Только если ты разденешься тоже, — не унимался Фай. — Предлагаешь вот прям щас взять и снять штаны? — Курогане посмотрел на него недовольно. — Ну зачем же так резко. Я зову тебя поплавать со мной в бассейне. Но я не подготовился, сам понимаешь, поэтому чтобы мы были на равных… Очевидно, Фай рассчитывал смутить Курогане купанием голышом. Вероятно, он ничего не слышал про традицию японских общественных бань и не подозревал, что смутить Курогане необходимостью щеголять голой задницей перед другим мужчиной было сложно. — Ладно, — пробурчал он. — Но подождём, когда Сакура отправится спать. — Ага, — неуверенно ответил Фай. Курогане самодовольно усмехнулся — ему понравилось обламывать этого шутника. Уставшие и немного пьяные Сакура и Шаоран ушли спать довольно скоро, ещё до того, как солнце полностью закатилось за горизонт. Но в воду Фай не полез ни тогда, ни после, когда на террасе загорелись маленькие лампочки садовых гирлянд, конкурируя с тысячами далёких звёзд, высыпавших на тёмное небо. Курогане уже подумал, что Фай забыл про своё обещание, но тот вдруг распрямился, выходя из пьяного анабиоза, и стянул с себя майку, покрываясь мурашками от лёгкого ночного ветра. Курогане вдруг напрягся всем телом и подался вперёд, рассматривая узор. Чёткие границы, острые углы и плавные линии. Почти симметричный и прямолинейный рисунок, будто тушью на бумаге. Тёмно-синий, почти чёрный, но не как те партаки, что набивала себе шпана из гетто, а глубокий, магический цвет, манящий. Такого цвета должна быть вода где-то очень глубоко в океане. Это был феникс, Курогане не сразу понял это, но увидел, как только Фай зашевелился. Он растянулся на всю спину вдоль позвоночника и раскинул свои огромные крылья на лопатки и плечи, оплёл линиями бока, обнимая рёбра и талию, а хвост его терялся где-то за поясом джинсов. Фай чуть повернул голову, пытаясь считать реакцию Курогане, и глаза его от голубой подсветки бассейна казались светящимися изнутри и похожими на какие-то драгоценные камни. Курогане почти не дышал. Очень хотелось коснуться тёмных линий и узнать, будет ли татуировка такой же горячей, как настоящий феникс, возродившийся из огня, или такой же холодной, как густо-синие морские воды. Как глаза её обладателя. Курогане сморгнул наваждение. — Это красиво, — признался он. В современной Японии к татуировкам относились мягче, и молодые люди наносили узоры на тело просто ради красоты, а уж среди рокеров такое и вовсе не было редкостью. Но Курогане думал, что никогда не сделает ничего подобного себе. Это его мало интересовало и казалось не особо эстетичным, разве что действительно красивые рисунки. И он не думал, что лаконичный узор на чужой коже сможет произвести на него такое впечатление. — Это больно? — поинтересовался он, пусть и знал ответ. — Больно, — подтвердил Фай. Курогане больше ничего не сказал. Не спросил о значении и было ли оно, не спросил, ради чего было терпеть эту боль. Он вообще не понимал, зачем попросил показать рисунок, раз всё это было ему до лампочки. Но Фай показал, и хотя татуировки на всю спину, наверняка, делают не для того, чтобы их скрывать, Курогане воспринял это как жест доверия. Фай натянул майку и тяжело поднялся, с шипением разгибая затёкшие ноги. — Ну что ж, мне, пожалуй, пора, — улыбнулся он, подхватывая свой измятый худи. — Спокойной ночи, Куро. — Ты можешь остаться на ночь, — предложил Курогане. — На втором этаже целых три пустые комнаты. Курогане был поражён собственной щедростью, ведь ещё несколько часов назад голова болела только от мысли, что Фай задержится тут слишком надолго. Но уже было поздно, все они были немного пьяны, а завтра вставать ни свет ни заря. И чёрт знает, как далеко отсюда Фай жил, а их дом был всё-таки ближе к студии. Но Фай отказался. — Не люблю злоупотреблять гостеприимством, — крикнул он и, махнув Курогане рукой, скрылся на окружённой кустами дорожке, ведущей к выходу.