Крылья

— Что ты сделал?! — Курогане дёрнул Фая за плечо, практически целиком вытаскивая из-под одеяла. Тот сначала нервно вздрогнул, а потом, разлепив глаза, сонно заморгал, пялясь на Курогане. — Что случилось, Куро-чи? — в сознание Фай приходил моментально, но в его голосе всё равно звучала растерянность. — Что ты сделал? — ещё раз повторил Курогане и это уже больше походило на вопрос. И на злобное рычание тоже. — Скажи, о чём ты, и обсудим это, как цивилизованные люди. Фай выполз из-под одеяла целиком. Вчера они приехали в город слишком поздно и, несмотря на то, что обычно Фай был ранней пташечкой, этим утром даже к завтраку не потрудился спуститься. Наверное, совсем не спал в автобусе. — Я говорю про Сакуру и Шаорана, — Курогане навис над ним, наблюдая, как Фай искал в одеяльном коконе свою футболку, которую он там бросил накануне. — Что ты сделал? Ты что-то сказал кому-то из них? Курогане не сразу заметил. Его товарищи по команде и без того часто ездили в автобусах на соседних сиденьях или болтали наедине, в конце концов у них общая группа и часто песни писали именно они вдвоём. Но несколько дней назад Курогане заметил, как Шаоран коснулся Сакуры во время уединённого разговора. Не то чтобы у них был запрет на касания, но Курогане знал разницу. А в прошлом их пункте назначения Шаоран не ночевал с ним в номере отеля, как должен был. Уж не важно, где были эти двое: в постели Сакуры или считали звёзды, держать за руки, — исчезнувшая между ними дистанция была на лицо. И откуда-то Курогане точно знал, что без белобрысой змеюки тут не обошлось. Фай сразу понял, о чём шла речь. Он небрежно пожал плечами, натянув на себя футболку, и попытался зачесать растрёпанные волосы за уши, браслеты на его левом запястье звякнули друг о друга. — Я просто намекнул Шаорану, что Сакуре он тоже нравится. — Я разве не говорил тебе не лезть? — недобро уточнил Курогане. Курогане не нравилась идея романа в группе, потому что это рано или поздно могло потянуть за собой проблемы или даже разрушить коллектив. Он об этом знал не понаслышке: хватило ума встречаться с одноклассником, с которым они основали музыкальный клуб в старшей школе. Хотя Курогане и верил в чувства Шаорана и Сакуры, хотя и желал на самом деле им счастья, где-то в глубине души ему и правда хотелось бы этого всего избежать. Уж точно во время важного тура за границей. Тут даже самые нежные или страстные чувства, внезапно разгоревшись, могли сбить весь рабочий настрой. Уж он-то понимал. — А я и не лез, — невинно улыбнулся Фай. — Шаоран и без меня всё понимает, просто ему нужна поддержка. — Они прекрасно обходились два года и без твоей поддержки! — И ты хочешь, чтобы они ещё два года смотрели друг на друга только издалека? — изумился Фай. — Это жестоко! — А тебе не кажется, что если они до сих пор ничего не делали, то у них были на то причины? — Конечно, были! Они боялись отказа. Боялись, что их чувства повлияют на остальных. В самую, чёрт возьми, точку! И оттого, что этот болван всё понимал, но всё равно вмешался, Курогане злился в два раза сильнее. — Гораздо проще состоять в группе с тем, в кого ты тайно влюблён, чем с тем, кто тебя отверг, — добавил Фай. — Ты поэтому обращаешься в глыбу льда, стоит мне подойти ближе? — голос Курогане камнем упал в ставшей вдруг слишком тихой комнате. Фай резко поднялся с кровати, разом вдруг помрачнев, и отвернулся, с наигранным энтузиазмом шарясь в вещах в поисках джинсов. — Мы с тобой не в одной группе, — ответил он непривычным для него холодным тоном. — Это всего на пару месяцев. — То-то и оно, — Курогане подошёл к нему со спины, и Фай замер, вцепившись в добытые джинсы, как в спасательный круг. — Развлеклись и разбежались, большое дело. Или тебе нравится просто играться? — Ты не так понял меня, Куро-сан, — тихо произнёс Фай. Да хрена с два! Курогане отлично его понял. Он прекрасно понимал, в каких случаях «развлеклись и разбежались» не работало. И вообще-то он хотел оставить эту тему тонуть там, в маленьком бассейне отеля, где они останавливались неделю назад, но осознавал, что было поздно. Если бы он тогда смолчал, то вся эта история, что раздражала и щекотала нервы, осталась бы здесь, в этой далёкой стране так и не тронутая. Как было бы проще не задавать вопросов, не делать шаг навстречу тому, кто сам был не готов, притвориться, что нихрена не понимаешь, не лезть другому под кожу! Но Курогане так не умел. Что, если бы он вообще тогда ничего не сказал? Позволил бы ему Фай зайти дальше или всё же сбежал? Курогане не привык полагаться на слова в подобных делах, но мозг и тело Фая очевидно хотели разных вещей, и у кого-то из них нужно было уточнить. Но всё это было бессмысленно. Сейчас уж точно. Фай вздохнул и закрыл глаза. Курогане видел, как его губы дрогнули и изогнулись в болезненной гримасе. Он отступил. Курогане понимал, как всё пришло в эту точку, но не понимал, почему это был тупик. Потому что Фай, кажется, и сам этого не понимал. К чёрту! Ещё неделя и у него больше не будет повода ломать из-за этого голову. Он направился к двери. — Не лезь в чужие отношения, если не можешь разобраться в своих, — твёрдо сказал Курогане перед тем, как выйти из комнаты. Последнее их выступление было в городе, откуда они начинали свой тур, там, где записывали недостающие песни для альбома и снимали видео. Всем казалось это безумно символичным, и только Курогане считал это идиотизмом. Толку было делать такой крюк? Только ради интервью для крутого издания, что было назначено на следующий день? Да проще было журналисту прилететь, ведь ему-то не надо было потом добираться домой через полмира, а фотосессию для журнала, которую непременно надо было провести в декорациях их музыкального видео, вообще можно было снять заранее. Иногда у Курогане так полыхал зад от этих гениальных решений, что он мечтал сменить ведьму-продюссершу на её тёплом местечке главнокомандующего этим цирком. Ей просто повезло, что он любил музыку и живые выступления гораздо больше всего этого продюссерского дерьма. — Ты правда называешь Юко ведьмой в лицо? — спросил Фай, когда они ехали на вечеринку после концерта. Насчёт вечеринки, кстати, Курогане тоже имел что сказать. Он любил выпить, спору нет, но тусоваться по клубам далеко за полночь, когда утром чуть ли не с рассветом нужно было выдвигаться на фотосессию, было, на его взгляд, очередной глупой идеей. Вот работа гримёрам будет с их помятыми рожами с утра! Устроили бы пьянку завтра, всё равно после интервью оставалась куча времени, а сгружаться с похмелья в самолёт было как-то попроще, чем позировать под отражателями в кожаных штанах. Но концерт выдался просто фантастическим. Их встречали яростней, чем в любом другом городе до этого, и то ли они так завели толпу, то ли фанаты отдавали им свою энергию, но выступление било искрами не хуже, чем файершоу Раммштайн. Под конец Фай даже выбросил в толпу свою чудом выжившую за эти пару месяцев майку, и её чуть ли не в клочья разорвали визжащие фанатки. Сакура тоже швырнула что-то беснующимся слушателям, и Курогане был рад, что не заметил, что именно. Он просто надеялся, что это был не лифчик. От всего этого в голове гудело до сих пор, а энергия била в пальцы так, что не хотелось выпускать палочки из рук. Он долбил бы ещё пару часов по установке в своё удовольствие даже в пустом зале, но все остальные, заведённые оглушительным успехом, единогласно выбрали напиться, и Курогане двинулся следом. Он надеялся, что пара шотов водки снимет напряжение, от которого волоски на всём теле стояли дыбом. — Я не из тех, кто будет злословить за спиной, — фыркнул Курогане. — И ведьма прекрасно знает, что она ведьма. Курогане уважал Юко, хоть и не любил, в конце концов, в мире музыкального бизнеса ей не было равных, а для такого дела характер нужно иметь соответствующий. И в таком случае «ведьма», пожалуй, что комплимент. — Ты удивительный человек, Куро-тан, — улыбнулся Фай. Курогане в ответ только хмыкнул. Фай курил в открытое окно машины, и ветер, залетавший в салон, трепал его волосы. Курогане никогда не курил — это было бы глупо с учётом его спортивных достижений — и курильщиков никогда не жаловал, но как-то так получилось, что от запаха одних-единственных сигарет он перестал кривить лицо, и ему даже казалось, что едва уловимый дух табачного дыма в волосах шёл Фаю гораздо больше сладкой отдушки его лосьона от загара. Лосьон напоминал о жарких песочных пляжах, залитых солнцем, но сигареты больше шли ночным репетиционным базам, клубным курилкам и холодной осени, когда надо наматывать шарф, пряча под ним отросшие волосы. Бывает ли в этом городе вообще холодная осень? Курогане вдруг вспомнил о Японии, куда должен был возвращаться уже послезавтра. Там, наверное, уже все клены облетели. В клубе, в который их привезли, было классно. Не так тесно, как обычно бывает в подобных местах, и сразу видно — местечко для своих. Никаких тебе модных битов и песенок из топ-сто хит-парадов радиостанций, девчонки в кожаных ботинках и пирсинге, танцующие под Игги Попа и Paradise Lost, бармен, забитый татухами, как минимум, от пояса по шею. В таком месте можно было расслабиться и получить удовольствие. Сходить с ума на танцполе, цедить коктейли у бара или спрятаться на диванчиках в тёмных и тихих нишах. Можно даже познакомиться с кем-то из коллег или встретить уже знакомых. Курогане нравилось, хоть он и ворчал пол дороги сюда. Он сидел за баром вместе с Фаем, смотрел на его кожаную куртку, надетую на голое тело (правильно, майку-то он выкинул), и пытался сосчитать, сколько тот выпил. Выходило явно больше, чем у самого Курогане, и от этого внутри чесалось глупое желание устроить алкосоревнование, о котором Фай даже и не подозревал. Но Курогане не поддавался: он всё ещё разумно помнил об утренней фотосессии, да и боялся проиграть, если быть честным. В тонком, но крепком теле Фая килограммов было раза в два меньше, чем в Курогане, но печень там явно имелась запасная. Курогане ещё в первый день их знакомства, там, у бассейна дома, что они занимали, заметил, что этот проныра, похоже, вообще не пьянел. Эти воспоминания накатили какой-то неестественно тёплой волной. Он вспомнил, как рассматривал татуировку Фая в первый раз в голубоватой подсветке бассейна, как тот сидел и не шевелился, будто впитывая его взгляд, как они разговаривали о музыке, как лучи закатного солнца красиво ложились на бледные плечи и светлые волосы. — Охренеть! — из раздумий, мягко накативших, как вечерний прибой на остывающий песок, его выдернул незнакомый голос, ворвавшийся в их общее с Фаем пространство. Курогане глянул на незнакомца. Высокий парень старше его лет на десять, в потрёпанной майке с логотипом Металлики, в дорогих кроссовках и, наверняка, не менее дорогих джинсах был очевидно пьян, но не сильно, и сиял, как начищенный медный таз. Он смотрел на Фая так, будто вот-вот собирался наброситься с обнимашками. — Чёрт возьми, Юи! — кричал он, стараясь прорваться сквозь музыку. — Не ожидал встретить тебя здесь! Вечность не виделись! Курогане перевёл взгляд на Фая. Тот выглядел немного напряжённым, но всё равно мягко улыбнулся, избегая взгляда незнакомого парня. — Ты, кажется, обознался, приятель, — ответил он. — Да хрена с два! — выпалил тот. — Ты что, меня не помнишь? Лет, конечно, прошло дохрена, но… Это ж я, Саймон! — Прости, Саймон, но мы не знакомы. Фай отвернулся к стойке и уставился в свой бокал, взгляд его будто отсутствовал. — Юи, ты чё, под кайфом?! — парень шмякнул ладонь ему на плечо. — Ты меня с кем-то путаешь, — Фай произнёс это холодно и чётко, наконец заглядывая тому в глаза. — Моё имя Фай. Глаза Саймона распахнулись и он даже отступил на шаг назад. — Я… послушай, — заикался он. — Я это… Фай всё ещё смотрел на него, как-то даже зло, но Курогане мерещилась за этим взглядом стена, которая вот-вот рухнет. Саймон так ничего внятного и не сказал, просто попятился, а потом быстро свалил в толпу, оглянувшись ещё раз, будто так и не поверил своим глазам. Фай вздохнул и отвернулся назад к стойке. Повторно разговор не задался и несколько минут спустя Фай, рассеянно пробормотав «извини, мне нужно в туалет», соскользнул со стула и скрылся в толпе. У Курогане осталось какое-то странное чувство опустошения. Словно он минуту назад оказался с Фаем не в шумном тёмном рок-клубе, а на краю глубокого обрыва, дно которого не видать. Они стояли там только вдвоём, и от этого было так холодно и неуютно, что Курогане вдруг страшно захотелось не быть одному. Даже несмотря на то, что он был среди кучи людей. Если уж у него такое развернулось в душе… Он слез со стула, опрокинув в себя свой шот тёплой уже водки, и двинул к выходу. Разумеется, ни в какой туалет Фай не пошёл, Курогане обнаружил его курящим на улице, поодаль от входа в клуб, подальше от охранников и галдящих девчонок, которые не то собирались заходить внутрь, не то только вышли наружу. Курогане молча встал с ним рядом, и Фая слегка качнуло в его сторону. Ещё немного — и опёрся бы на Курогане плечом. Но остановился. Курогане хотелось спросить «какого хрена?», но ему на самом деле было по большому счёту наплевать. Гораздо больше ему сейчас хотелось быть рядом и обнять, раз уж тот сам не решался, но Курогане не стал. Он чувствовал, что было что-то в этой, казалось бы, глупой сцене в баре, заметил по потухшим голубым глазам. — Я, наверное, должен объяснить тебе, что это было, — подал голос Фай. Он рассматривал кончик тлеющей сигареты, и на его губах играла кривая горькая улыбка, фальшивая, как грим, скрывающий шрам. — Нет. Ты мне ничего не должен, — ответил Курогане. — Только то, что хочешь сам. Он смотрел на Фая в упор, пытаясь поймать взгляд, хотя тот на него совсем не смотрел. Фай опёрся локтем о стену, будто ему было тяжело стоять без поддержки, но так и не выбросил сигарету, догорающую в его пальцах, словно забыл о ней вообще. Курогане не мог ничего понять по его лицу: решался ли он рассказать что-то или не знал, как допустимо свернуть с темы. А может, просто отмалчивался, как обычно. Фай был такой непривычный и странный, что Курогане терялся и голова у него шла кругом, а он ведь и выпил всего ничего. Он, кажется, даже уснул вот так, стоя рядом, и в первый момент даже не понял, когда Фай вдруг снова заговорил. — У меня был брат, близнец, — Фай остановился и глубоко вздохнул, как будто уже рассказал тяжелую историю длинною в несколько часов. От этого «был» у Курогане внутри похолодело. Он сразу понял, что будет дальше, не важно, по сути, что конкретно и как, но то, что сам Курогане почувствовал в этот момент, заставляло всё тело напрячься и малодушно надеяться, что он ошибся. — Его звали Фай.