Крылья

В отель они вернулись под утро и то потому, что нужно было выезжать на съёмку. Курогане бы притащил Фая туда раньше, но не желал давить на него. Он не имел ничего против связей по пьяне, даже мимолётных, тем более, что не так уж они с Фаем были пьяны. Другое дело отчаяние. Глушить отчаяние сексом иногда отлично помогало, но Курогане не хотел бы расковырять этим Фаю душу ещё больше, а где была грань — не знал. Но если бы тот только намекнул, Курогане бы не задумался ни на минуту. Ему вообще было сложно думать этой ночью, он был больше занят поцелуями. Они сменялись с горьких и успокаивающих на нежные и неторопливые, а затем на страстные и требовательные и обратно. Они больше не разговаривали, так и застряли на той скамейке, наверное, ещё на час. Ночная тишина и относительная уединенность позволила им чувствовать друг друга, позволила Курогане держать Фая на своих коленях и прижимать к себе крепко. Определенный плюс всё же был в том, чтобы носить куртку на голое тело: ощутить дрожь, пробежавшую по чужому телу, когда холодные руки скользнули под неё и коснулись горячей спины, было приятно. До звона в собственном теле. До поглощающего чувства интимного единения, залившего всё внутри до горла. Курогане совсем не хотелось выпускать Фая из своих рук, но в конце концов они просто устали. Выдохлись от событий и разговоров, что выскребли кости изнутри до гуляющего в пустотах холодного ветра. Согрелись и расплавились от поцелуев и близости, расслабились от отброшенной необходимости не доделывать и не договаривать. Да и просто устали, физически. Они рассчитывали поспать хотя бы пару часов, когда вернутся в отель, но их путь как-то затянулся. Запнулся об кофейню, где можно было взять кофе ещё до рассвета, о два перекура, во время которых они всё не могли отвести взглядов друг от друга, и ещё один сеанс поцелуев в переулке между спящими небоскребами. Успели в итоге только в душ, по очереди, чтобы не смущать Шаорана, который бодро интересовался, где они шатались всю ночь, и Фай привычно отшучивался и улыбался. Курогане смотрел на него, и ему хотелось, чтобы эти дурацкие шутки и надоедливые улыбки были теперь просто так, а не потому, что нужно было скрывать раны внутри. По крайней мере не от него. Курогане дал Фаю свою футболку, и тот забавно смотрелся в ней, все окружающие приходили в восторг и хихикали над ними обоими. До этого Курогане и не замечал, как все вокруг привыкли к тому, что Фай вечно поддразнивал его и вертелся рядом, как вис на нём и отпускал двусмысленные комментарии во всеуслышание. Знали бы они, что он ему наедине выдавал! Удивился бы кто-нибудь из команды, если бы он взял Фая за руку? Они оба отрубились в автобусе, и Фай улёгся головой ему на колени, пытаясь устроиться на заднем ряду сидений. Курогане ничего не сказал, хотя это и было, на его взгляд, слишком. Их привезли на то место, где снимали музыкальное видео, нарядили так же, как в прошлый раз, и познакомили с фотографом. Тогда на съемках с ними была Мокона, но в этот раз она, конечно, не прилетела. Вместо неё снимали Фая, тем более, что и в интервью он должен был принять участие. Курогане знал, что сначала Фай отказывался от этого, но по итогу согласился, и Курогане размышлял, было ли это связано с тем, что Фай рассказал ему о своём прошлом? Боялся, что всё выплывет после статьи и решил сдаться первым, а случай в клубе просто «удобно» подвернулся? Или уже тогда захотел открыться и потому согласился на съёмки? Курогане не думал, что Фая заботило это всё, ведь он часто выступал или записывался с другими коллективами, хоть особо и не светился в прессе. Информация о тех событиях не болталась по интернету особо, но ведь от журналистов мало что можно утаить. Нет, определенно сплетни Фая волновали мало. Тогда что? Правда случайность? Он ведь мог и не говорить ничего. Но сказал. Курогане всю фотосессию украдкой поглядывал на Фая, а тот как будто и вовсе его не замечал. Фая одели в белый костюм, похожий на тот, что был у Моконы во время съёмок, только менее девчачий вариант, и ему это всё безумно шло: дорогущий Fender, белые шмотки, блестящие глаза и фотовспышки. Он удивительно хорош был в кадре. И Курогане с некоторой неохотой был готов наконец признаться себе, что заметил это уже давно. Не в татуировке тогда, в тот первый вечер, было дело. Вернее, не только в ней — без самого Фая она смотрелась бы простеньким рисунком. Было немного тоскливо от того, что сегодня Курогане, скорее всего, видел его последний раз. В любом случае, оно того стоило. — Чего загрустил, Куро-ванван? — Фай повис у него на плече, в его голосе был слышен едва сдерживаемый смех. Ну отлично! Кажется, его собственная группа начала помогать этому идиоту с прозвищами, сам бы тот до такого не додумался. Курогане почувствовал, как зачесались руки. — Хватит коверкать моё имя! — О, ну не рычи так, — Фай уже смеялся. Приложить бы ему чем-нибудь по голове. Говорят, шоковая терапия многое лечит. — Тогда называй меня по имени! По-нормальному! Я ведь тебя называю, — это был слабый аргумент, ведь называть Фая по имени Курогане начал только вчера. С другой стороны, обращался бы этот болван к нему вежливо, Курогане бы тоже стал. Фай хохотнул. — Это слишком сложно, Куро. — Не надо врать, что ты не можешь произнести моё имя. У Шаорана оно сложнее. — Это верно, — выдохнул Фай, переходя на серьезный тон. — Если честно, поначалу это было просто забавно, ты так реагировал, что я не мог остановиться, прости. Но теперь… никто, кроме меня, не зовет тебя так, и мне от этого как-то тепло. Понимаешь? Наверное, это и правда стало какой-то странной связью между ними. Чувствовал ли Курогане это с самого начала? Пожалуй, что «Куро» давно уже его устраивало. Он обречённо выдохнул. — Ты же знаешь, что это меня бесит? — Ну я же не дурак. — Что-то не похоже, — проворчал Курогане. После обеда они отправились на интервью и провели там часа три, не меньше, им даже переводчика выделили, чтобы всё прошло гладко, но тот почти не понадобился. Вопросы были, как всегда: об истории группы, о музыке, о планах, о личном. Курогане было забавно наблюдать, как смущённая Сакура улыбалась и говорила, что на личную жизнь вне группы практически не хватает времени. Курогане усмехнулся: ну да, зато внутри группы хватает. Он понял, что вопрос этих двоих его не волнует больше, да и вообще, похоже, не волновал. Перестал, сразу после гневного нападения на Фая с претензиями. Может, в сводничестве Фая и правда присутствовало отчасти желание реализовать что-то, спрятанное от себя, в других. Что ж, ну тогда и во вспышке Курогане присутствовало отчасти желание наорать на Фая совсем не по тому поводу. Теперь за это хотелось даже извиниться. Не перед Фаем, конечно, а перед Сакурой и Шаораном, хоть они и не поняли бы, за что. Курогане верил в них, сейчас ещё сильнее. У них, по крайней мере, было достаточно времени разобраться в своих чувствах. — Ну что, тебе нужно паковать чемоданы? — поинтересовался Фай, закуривая у выхода из здания редакции, где они встречались с журналистами. — Нет, всё собрано, — Курогане сунул руки в карманы, рассматривая небо, затягиваемое ярким розовым полотном от горизонта. До темноты ещё было далеко, но вечер уже проникал в лёгкие своим меланхоличным запахом. — Значит, у тебя есть свободное время? — Целая куча. — Пойдёшь со мной? — Фай глянул на него вопросительно. — Да. Курогане не спросил куда, ему было не очень-то важно. Это была последняя возможность провести вечер с Фаем наедине, пусть хоть в зоопарк ведёт. Конечно, пошли они не в зоопарк — доехали на такси в тот конец города, где Курогане и ребята жили в прошлый их заезд, вышли, и дальше Фай потащил его пешком. Когда Курогане понял, куда они пришли, он сначала удивлённо распахнул глаза, а потом подозрительно нахмурился. Это была та репетиционная база, где они играли. В такое время она обычно уже пустовала, разве что редкие музыканты могли задержаться допоздна. Курогане глянул на Фая. — Я взял у менеджера ключи, — пояснил тот. — К счастью, там сегодня никого нет. — Зачем? Фай пожал плечами. — Сказал ему, что хотим заглянуть. Будет круто, мол, попрощаться с местом, где мы провели такие важные недели, где познакомились. Символично. — А на самом деле? Фай улыбнулся. — И на самом деле тоже. Разве тебе не хочется зайти? Курогане не думал об этом вообще, но теперь, когда они брели по тёмному коридору к заветной двери, ему и правда вдруг захотелось посмотреть на всё это. Он не был сентиментальным, символизм для него мало что значил, но они с Фаем и правда классно проводили тут кучу времени вдвоём. Хотелось окунуться в ту атмосферу ещё раз хоть на пару минут и почувствовать, как тело наполняется энергией. Фай включил лишь часть освещения у входа, чтобы не било по глазам, запер за ними дверь и бросил ключи на тумбочке у входа. Курогане прошёл внутрь, огляделся, прошёлся вдоль стены, провёл пальцами по тарелкам, которые тихонько зазвенели. Фай наблюдал за ним от двери и улыбался. Курогане подхватил палочки, повертел их в руках и обернулся. — Сыграешь? — спросил он. Он давно не слышал Фая за барабанами и даже соскучился по этому, по тому ощущению, что тот будил в нём своими движениями. Он не будет наблюдать в этот раз пристально, он будет просто слушать. Курогане плюхнулся на диван и протянул палочки Фаю. Тот усмехнулся, скидывая куртку, и, подхватив их, сел за установку. Чувства были другими. Ритм Фая всё так же бил в тело разрядами молний, всё так же заставлял сердце биться в такт, но Курогане чувствовал всё совсем иначе. Оттого, что Фай теперь был открыт перед ним полностью, оттого, что страха в нём не осталось ни капли, он казался Курогане обнажённым. Не без одежды даже — без кожи. Не было границ и не было оков, не было крыльев за спиной — он отпустил свою птицу на волю, и она сожгла всё вокруг и осыпалась пеплом у ног Курогане. Когда Фай перестал играть, мелодия не покинула Курогане, она отдавалась в его теле, то ударяя в голову, то затухая. Кожа горела под взглядом Фая, а всё внутри — от его музыки, не наполненной гитарой, словами и смыслом, а только ритмом и энергией, и этого хватало. Курогане всегда хватало только лишь ударных, чтобы вспыхнуть, как брошенная в бензин спичка. И в этот огонь Фай, кажется, собирался зайти вместе с ним. Он встал со стула и подошёл к Курогане, забрался на его колени и успел лишь коротко выдохнуть прежде, чем Курогане прижал его к себе. Они целовались так, как играли: уверенно, яростно и выкладываясь полностью. Курогане ласкал чужой язык, разделяя горький вкус сигарет, настойчиво и упоённо, лишь на секунду прервавшись, чтобы стянуть с Фая майку, но он не собирался торопиться. Нет, определённо, сегодня он собирался быть настолько мучительно нежным, насколько никогда не мог быть в своей игре, а сумасшедший ритм… они дойдут и до него. Курогане гладил ладонями горячую спину Фая и совсем не романтично сжимал бёдра через джинсы, целовал его губы, то отрываясь от них, чтобы лизнуть шею, зацепить языком линии татуировки на ней, то возвращался назад, чтобы поймать чужое дыхание. Он зарывался рукой в его волосы, разрываясь между желанием нежно пропускать их между пальцами или сжать в кулаке посильнее. Он пробовал и то, и другое. Фай вовлекался в происходящее с особой отдачей, то закрывал глаза в поцелуе, то распахивал вновь, чтобы облить Курогане с головой своими эмоциями, касался его везде: обнимал, царапал спину, гладил руки и грудь, даже за сосок раз ущипнул. Курогане от этого тихо зашипел и увидел в его глазах — он точно сделает это снова, только расслабься. Но Курогане нравилось. Нравилось, что Фай не расплылся в объятиях сладкой амебой, а был живым и требовательным, горячим. Когда тот соскользнул с его коленей, Курогане не сразу понял, что происходит, но отпустил. — Погоди, — выдохнул Фай сбившимся голосом, роясь в карманах своей куртки. — У меня где-то были презервативы. Курогане усмехнулся. — Ты всё это планировал, — догадаться было не сложно. — Конечно, — улыбнулся Фай, расстёгивая джинсы, — я же не дурак. — Надеюсь, тут нет камер. Фай помотал головой. — Только в коридорах. В руках Курогане он не стонал и не выгибался, как актёры в эротических фильмах, дышал только шумно, с надрывом, двигался медленно и мучительно и не смотрел в глаза, пряча лицо у Курогане на плече. Прижимался ближе, как мог, и впивался пальцами в плечи. А когда оказался под ним, прижатым лопатками к дивану, отдался Курогане полностью, теперь его уже ритму и его рукам, расслабился и был честным. В какой-то момент Курогане показалось, что они оба впали в транс, растворились друг в друге и в окружающем мире. Было что-то нереальное в том, чтобы любить друг друга там, где из под их пальцев рождалась музыка. Это немного сносило крышу. Наверное, только этим можно было объяснить то, что они ещё и уснули после, неодетые, вспотевшие и перепачканные, на кожаном диване, где было чертовски тесно. Этим и ещё недосыпом прошлой ночи. Может, и проспали бы так до утра, если бы не диван, который точно для сна не создавался. Курогане проснулся, почувствовав, как его нагретый бок обдало прохладным воздухом, когда Фай выскользнул из его объятий. Он натянул свои штаны, наблюдая, как Фай неспешно одевался, и лениво поёрзал, доставая что мешавшее из-под задницы. Это был гремящий браслет Фая, один из тех, что тот всё время таскал на запястьях, как индийская торговка пряностями, с цветными бусинками, облезлыми подвесками и потрёпанными завязками. — Эй, ты… — он протянул было эту побрякушку Фаю, но когда тот обернулся, Курогане, под влиянием какого-то странного порыва, вдруг спрятал её в кулаке. — Приезжай завтра в аэропорт. Он сунул руку в карман, оставляя браслет там. — Зачем? — спросил Фай. — Я уже попрощался с ребятами. Да и с тобой, кажется, тоже, — он улыбнулся. — Приезжай. Сакура и Шаоран будут рады. Фай смотрел на него странно, с до боли серьёзным выражением лица, укрытым нежностью. — Хорошо, я приеду, — пообещал Фай. — Если Куро-пу пообещает не быть хмурой букой. Курогане фыркнул и натянул поднятую с пола футболку. В аэропорт Фай и правда приехал. Сакура была очень рада, но чуть не плакала от обиды, что приходилось расставаться. Фай смеялся, подбадривал её, называл принцессой и обещал писать и лайкать все её фотки в Инстаграм, обнял, провожая на предполётный досмотр, и помахал вслед. А потом обменялся дружескими напутствиями с Шаораном. Даже менеджер, провожавший их, растрогался до слёз. Когда ребята уже скрылись внутри, Фай протянул руку Курогане и улыбнулся. Курогане сжал его ладонь, но ничего не говорил. Просто смотрел в его глаза, замечая в них что-то, чего там раньше не было. — Я рад, что познакомился с тобой, — произнёс Фай. — Прощай, Курогане. Курогане распахнул глаза. Собственное имя ударило, словно кнут, стегнувший промеж лопаток, ложась между ним и Фаем пропастью, что была больше тысяч километров, что будут разделять их уже завтра. Словно связь, что стала заметной, только когда разорвалась.