Крылья

Курогане всерьёз начинал подозревать, что Фай обладал какой-то усыпляющей магией. Мало того, что после секса с ним Курогане опять заснул, так и спать, прижимая к себе его тёплое тело, было чертовски приятно. Раньше Курогане не мог бы представить себя в постели с кем-то, с кем можно уснуть, с кем можно проснуться, чьё нахальное перетягивание на себя одеяла не вызывало раздражения. Ну, по крайней мере, не больше обычного. На этот раз Курогане повезло гораздо больше, и отрубился он не на тесном кожаном диванчике, а в просторной и уютной кровати гостиничного номера, оттого и проспал не один час. Это было вполне объяснимо: длительный перелёт, смена часовых поясов, выматывающее волнение последних дней (или даже месяцев), но какого рожна Фай-то сопел, как сурок, у него под боком, пропустив и время ужина, и наступление ночи, Курогане не понял. Проснувшись посреди ночи, он смотрел на его трепещущие во сне ресницы и не мог отвести глаз. Сложно было поверить в то, что подобного было достаточно, чтобы заставить Курогане почувствовать себя на своём месте. В чужой стране, в какой-то гостинице, на пахнущих химчисткой простынях — не важно. Его место было здесь и в этом моменте. Курогане понимал, что дальше, вероятно, всё будет по-другому. Через какое-то время, может, завтра, может, уже на рассвете. Не плохо, а иначе. И невероятно чётко осознавал, что, возможно, никогда не будет счастливей, чем в эту минуту. Он перевернулся на бок, прижимая Фая к себе сильнее, и тот во сне обнял Курогане в ответ, невесомо пробегаясь пальцами по коже. Пальцы его были грубые от струн, но даже их неосознанное касание вынимало что-то у Курогане изнутри и помещало взамен пульсирующие звёзды. Проснулся Курогане ещё затемно, но по какому-то неуловимому запаху почувствовал скорое наступление утра. Окно было приоткрыто, и тяжёлая штора едва колыхалась от проникавшего внутрь ветерка. Пожалуй, только в такую рань можно было позволить себе открыть окно вместо того, чтобы воспользоваться кондиционером. Фай сидел на постели рядом, храня голову Курогане у себя на животе, одной рукой ненавязчиво гладил его волосы, а второй листал что-то в телефоне. Заметив, что Курогане уже не спит, он улыбнулся. — Хорошо, что ты проснулся, — произнёс он. — Ужасно хочется курить. — Мог бы уже сто раз сходить, — проворчал Курогане. — Давно не спишь? Фай и правда мог давно подняться, сходить покурить, выйти за кофе, да что угодно, хоть уйти, но он вставал, похоже, только для того, чтобы открыть окно и вытряхнуть телефон из кармана сброшенной в ванной комнате одежды. Фай не ответил. Отбросил телефон на низкий столик у кровати и сполз ниже, устраиваясь рядом. — Ты знаешь, — пробормотал он, скользнув пальцами по шее Курогане, — похоже, вчера мы поторопились. — Считаешь, стоило сначала поговорить? — спросил Курогане, оглаживая его спину ладонями. — Считаю, что мы слишком быстро справились в душе. Фай протиснулся коленом между ног Курогане, и тот почувствовал, как сонную леность смыло, а снизу, будто вместе с солнцем из-за горизонта, неторопливо поднималась жаркая волна. Воспоминания о поцелуях со вкусом душевой воды, которые длились невозможно долго, не прерываясь, даже когда дыхания не хватало, а голова кружилась от всего произошедшего, поползли вдоль позвоночника. Вчера Фай целовал его, даже когда Курогане выключил воду и вытащил его из душевой кабинки, когда пытался вытереть полотенцем, и потом, в постели. Возможно, Курогане даже уснул с его языком во рту, он уже и не помнил. — Тебе всё же лучше сходить покурить, пока это не зашло слишком далеко, — посоветовал Курогане. — У тебя есть все шансы вынудить меня бросить, — Фай прижался к его губам. А у Фая, похоже, были все шансы заставить Курогане забыть всё то, что он собирался ему сказать, и хоть у него впереди была целая неделя отпуска, которая грозила ему постельным режимом, тянуть Курогане больше был не намерен. — Давай отложим это хотя бы на пару часов, — попросил он, — я со вчерашнего дня не видел ничего, кроме самолётной еды. Фай засмеялся и всё-таки откатился от Курогане, давая ему свободу встать с кровати. Когда Курогане вернулся в комнату, одевшись и умывшись, Фай ещё торчал на балконе с сигаретой. Прежде, чем присоединиться к утреннему созерцанию города, Курогане замер за дверью, прикрытой шторой, рассматривая его, как тогда, когда он подкрадывался к Фаю на перекурах и наблюдал спрятанную от всех печаль. Теперь трудно было сказать, таилась ли на дне этих глаз съедающая душу боль, тем более, что совместный сон всё же отпечатался лёгкой улыбкой на губах. От такого груза Фаю не избавиться никогда, и Курогане был готов видеть печаль на его лице, но быть одной из причин этой печали не желал бы. Он ступил на балкон, проследил за взглядом Фая, устремлённым куда-то между крышами домов и блестящими в первых лучах солнца окнами небоскрёбов, и опёрся поясницей о балконный парапет, оставляя своё внимание только Фаю. Он мог бы подождать внутри и не дышать противным сигаретным дымом, но отчего-то по этому Курогане тоже скучал. Будто стандартный для курильщиков утренний ритуал с сигаретой теперь требовался и ему. — Почему ты ни разу не написал? — вдруг спросил он. Курогане понимал, что нечестно было задавать такие вопросы, ведь сам он тоже не предпринял ни одной попытки связаться с Фаем. Неправильно было перекладывать ответственность только на него. Да и по поведению Фая тогда в аэропорту было ясно, что тот собирался поставить в их отношениях точку, и если Курогане был к этому не готов, это была уже его проблема. Поначалу Курогане даже думал, что готов принять чужое решение оставить всё произошедшее в прошлом, но это всё равно нельзя было выдать за разумное оправдание, задай ему Фай тот же вопрос. Фай пожал плечами. — Было как-то наивно думать о чём-то бóльшем, — ровно ответил он. — Ты как-то сказал «развлеклись и разбежались» и, пожалуй, в этом ты был прав. Курогане сжал челюсти. Та его фраза не была брошена бездумно, но тогда она была сказана именно потому, что положение между ними было сложнее, чем «развлеклись». — Ты же знаешь, что даже тогда всё уже было гораздо бóльшим? — Я знаю, но… — Фай уже почти докурил, но не торопился затушить тлеющую сигарету в пепельнице, будто только она позволяла ему не смотреть Курогане в глаза. — Я не мог знать, что ты чувствовал и думал. Ты уехал, и мы вполне могли не встретиться больше никогда. Так бывает. — Ты же не ждал меня всё это время? Курогане догадывался, что у Фая сейчас не было других отношений, потому что он не тот человек, что полезет в душ к другому, если у него кто-то есть. И Курогане был почти уверен, что их не было и в прошедшие полгода, хотя волновало это его на самом деле мало. — Не ждал, — подтвердил Фай. — Но вряд ли я мог забыть тебя. Он наконец безжалостно раздавил сигарету в пепельнице, стоявшей на низком столике, и посмотрел на Курогане. Курогане больше не мог позволить недомолвкам и недопониманию лечь между ними. И если теперь было вполне очевидно, что в разлуке он тоже не мог выкинуть Фая из головы, то и насчёт своего внезапного появления он не собирался больше оставлять ни одного пустого пятна. Ведь Фай может так и не спросить, может молча принять всё, что будет и чего не будет, и проводить его после в аэропорт без единого вопроса. — Я прилетел, потому что ты нужен мне, — сказал Курогане. Он не привык говорить вслух о чувствах, всегда больше полагался на поступки, но в жизни существовали моменты, когда нужно использовать слова. И этот момент определённо был одним из таких. — И это не романтический порыв, — добавил он, — а взвешенное решение. Ты можешь не говорить, что ты чувствуешь, а я скажу. Скажу всё, что ты захочешь узнать. Мне нужно, чтобы ты понял: я не собираюсь оставлять тебя. — Что, если я… — Если ты скажешь «нет», я уеду завтра. Или когда пожелаешь. Но я знаю, что всё было не просто так. Ты уже мой. — А ты не слишком самоуверен, Куро-пон? — усмехнулся Фай. — Не слишком. Если ты сейчас скажешь, что твоё сердце стучит так громко рядом со мной, только потому что я тебя возбуждаю, тебе даже наивная Мокона не поверит. Фай неосознанно коснулся собственной груди. — Ты чересчур проницателен, Курогане, — тихо произнёс он, пряча взгляд. Собственное полное имя не вызывало больше неправильных ощущений. После того, что уже было сказано, оно звучало даже более интимно. — Фай, — позвал Курогане, — ты уже часть меня. Я хочу, чтобы ты был частью моей жизни. — Господи, — пробормотал Фай, прикрывая глаза ладонью, — почему это звучит так?.. Раздался шорох открываемой двери, и на соседний балкон вышел сонный мужчина. Курогане бросил на него быстрый взгляд и, схватив Фая за руку, затащил назад в комнату, прикрывая за собой двери. — Возвращайся со мной в Японию, — предложил он, так и не отпуская его руку. — Что? — Фай вытаращил глаза. — Завтра, — твёрдо сказал Курогане. — Я… Постой, Куро-тан, я не могу уехать! — Не можешь завтра, приезжай через неделю, через месяц. — Я же не могу просто так переехать в другую страну! — возразил Фай, сжимая ладонь Курогане сильнее. — Почему? Если ты не хочешь, я не буду настаивать, но если у этого есть другие причины, я хотел бы их обсудить. Слишком поспешно? — Нет. Просто… — Я мог бы переехать сам, но ты же понимаешь: у меня группа, мне придётся почти всё время торчать в Японии. Меня устраивают отношения на расстоянии. С тобой — устраивают, но я хотел бы спать в одной постели хоть иногда. Фай выпустил его руку и плюхнулся на кровать. — Я и не представлял, что ты попросишь о подобном. — Правда? А что ты представлял? — Если честно, я старался вообще не представлять, — едва слышно ответил Фай, глядя на Курогане. Тот шумно выдохнул и скрестил руки на груди. — У тебя сольный проект. Тебе нет большой разницы, откуда работать. Я помогу с документами и найду тебе студию. — Но у меня же фестивали, концерты. — Существуют самолеты. — А что, если будет плотный график? Летать туда-сюда каждую неделю? Курогане закатил глаза. — Я переживу, если тебя не будет пару месяцев. В конце концов, у меня тоже гастроли, мы вообще можем по полгода не видеться. — Зачем тогда переезжать? Бросать всё… — Потому что я хочу быть рядом с тобой. Фай нервно хохотнул. — Переехать в твою квартиру, что ли? — Именно. — Ох, — Фай зажмурился и повалился спиной на смятое одеяло. Они молчали несколько минут. Курогане не хотел давить. Он считал свои аргументы разумными, но понимал, насколько это было непростое решение. Для него в том числе. А потому он был готов к любому ответу. И настроен был даже оставить группу — очень не хотел бы, но мог. Музыка была не тем, чем Курогане бы решился пожертвовать, но рядом с Фаем этого бы не потребовалось, а всё остальное — несущественно. — Если мы попробуем, и я… перееду к тебе, — подал голос Фай, подбирая слова, будто исследовал ногой новую невидимую тропу, — ты будешь отпускать меня на фестивали в любое время? — Конечно, — уверенно заявил Курогане. — Я же не идиот. Это твоя карьера. Твоя жизнь. Ничего из этого я не заберу, — он секунду помолчал, а потом добавил: — Но у меня есть одно условие. — Какое? — Фай открыл глаза и приподнялся, опираясь на локти. — Хочу быть твоим сессионным барабанщиком на выступлениях. Фай усмехнулся. — Потянешь? Курогане слышал всю его музыку, что была в доступе. Он знал, что ударные партии у Фая сложнее тех, к которым он привык, знал, что в студии Фай записывал их все сам, а потому на концертах, когда за барабанами был кто-то другой, они звучали хуже. И исполнение их потребовало бы от Курогане немало сил и времени. Но это было то, чего ему хотелось не меньше, чем видеть Фая рядом с собой — разделить с ним его музыку, его жар и полёт. Играть, будто только друг для друга, как тогда, в их совместном туре. — Из кожи вон вылезу, — пообещал Курогане. Фай хитро улыбнулся. — Хорошо, но тогда у меня тоже есть одно условие. Хочу всегда быть сверху в постели, — произнёс он сладким голосом. Курогане пожал плечами. — Договорились.