***
Полная луна медленно плыла по небу, когда Исидора в одиночестве тоскливо сидела у входа в хакале. Она тихонько пела старинную испанскую песню о том, как красавица-цыганка просила у госпожи-Луны счастья с единственным человеком, которого выбрало ее сердце. Поблизости послышался топот копыт. Исидора взволнованно вскочила, устремив взгляд во тьму, откуда вот-вот должен был показаться ее возлюбленный — в том, что это он, она ничуть не сомневалась. И действительно, из лесной чащи выбежал Кастро, гнедой Мориса, вот только седок вместо того, чтобы ехать на лошади верхом, был безжизненно перекинут через седло, будто тряпичная кукла. — Дон Морисио! — девушка в ужасе подбежала к Кастро, вернее, к человеку на его спине — не то живому, не то мертвому. Полосатое серапе Мориса свесилось вниз и закрывало его голову. Исидора резким движением открыла лицо пострадавшего и вскрикнула: — Дон Энрике! — Что случилось?! — выскочил из хакале перепуганный Фелим. — Помогите мне снять его! — командирским тоном произнесла Исидора, отстегивая ремни, которыми был привязан к седлу молодой Пойндекстер. — Святой Патрик! Да это же мистер Генри! — потрясенно хлопал глазами ирландец. — Он мертв?! Боже мой, неужели он мертв! — Помогите же! — строгим окриком она привела паникера в чувство. Фелим, бормоча под нос неясные восклицания, не без труда подхватил Генри на руки. — В хижину, несите его в хижину! О’Нил, кряхтя, внес бесчувственного юношу в низенький дверной проем. — Укладывайте на постель! — продолжала давать указания Исидора. Она стащила с раненого серапе, расстегнутую блузу и кем-то уже наложенную наспех повязку, насквозь пропитавшуюся кровью. На груди Генри зияла рана от пули. — Он еще дышит, — низко склонившись над ним, сообщила девушка. — Скачите в форт, привезите врача! Фелим растерянно бегал вокруг кровати и хватался за все склянки, что попадались под руку — видимо, ища спирт. — Быстрее! — вновь прикрикнула на него Исидора. — Стойте! Не садитесь на Кастро — он уже устал, возьмите моего коня! Ради всего святого, торопитесь! Она уложила Генри повыше, чтобы ему было легче дышать, и осмотрелась по сторонам. В углу стояла кадка с питьевой водой, а у входа были сложены пара тюков с вещами. Исидора бесцеремонно распаковала один тюк и достала оттуда хлопчатобумажную рубашку Мориса, которая тут же превратилась в несколько полосок чистой ткани для перевязки. Промыв рану водой, мексиканка наложила их крест-накрест, как умела, молясь о том, чтобы это принесло хоть какое-то облегчение и пользу пострадавшему. — Пресвятая Дева! — шептала она, отирая мягкой тканью окровавленное лицо юноши. — Бедный, бедный дон Энрике! Кто мог сделать это с вами?.. Кто желал зла такому беззлобному созданию? Разве что пуля предназначалась другому… Как же это произошло? Словно в ответ на ее слова, Генри распахнул глаза и остекленевшим взглядом уставился в потолок. Он тяжело дышал и хрипел, силясь что-то сказать. — Молчите, дон Энрике! Молчите, ради Бога, берегите силы! — Исидора взяла его за руку и гладила по каштановым кудрям, успокаивая. — Скоро приедет врач, все будет хорошо, только не умирайте! Раненый затих и вновь прикрыл веки. — Вот так, — ласково то ли по-английски, то ли по-испански — она сама перестала разбирать — сказала девушка, будто мать над колыбелью младенца. — Отдыхайте, все хорошо. Держитесь, милый дон Энрике, нельзя умирать! Вы нужны здесь, вы не можете оставить отца, оставить… сестру. Вы нужны им, только представьте, как они огорчатся, если вы уйдете! О Пресвятая Дева, сохрани ему жизнь! Исидора тревожно прислушивалась, не скачут ли к хижине лошади, хотя и понимала, что еще прошло слишком мало времени, чтобы успеть к форту и обратно. Здесь и сейчас рядом с умирающим была только она: и врач, и сестра милосердия, и друг, и мать, и священник. Исидора не боялась смерти, но как же не хотелось отдавать в ее когтистые лапы этого юного, чистого, светлого человека! Внезапно Генри стал ей очень близок, будто она единственная, кто может удержать его на этом свете. Исидоре вспомнились их встречи, его приветливая улыбка и то участие, которое молодой Пойндекстер всегда проявлял по отношению к малознакомой сеньорите. Там, в Каса-дель-Корво, когда мексиканка впервые поняла, что стремительно теряет возлюбленного, кто подошел к ней и спросил, почему она так побледнела? Кто пытался разговорить ее и утешить, когда на душе было невыносимо мрачно? Кто навещал ее чуть ли не каждый день на асьенде ее дяди? Но когда этот добрый юноша вдруг перестал видеться с ней, Исидора даже не заметила этого, словно его никогда и не существовало. Не узнала, все ли у него в порядке, и теперь, похоже, жестоко за это поплатилась. — Держитесь, милый дон Энрике… — без конца повторяла она над его постелью. Исидора потеряла счет времени — начинало понемногу светать, а ей то казалось, что миновало от силы полчаса, то чудилось, будто она сидит с Генри больше суток. Снаружи послышались голоса десятка мужчин и лошадиное ржание — Фелим привел из форта целый отряд: военного хирурга-немца и майора с солдатами. Врач резким шагом вошел в хакале и без промедления начал осматривать раненого, пристроив свой чемодан со всем необходимым на табурете возле кровати. — Сеньор, он будет жить? — робко спросила Исидора, до дрожи боясь услышать отрицательный ответ. — Я не Господь Бог, чтобы знать, кто будет жить, а кто нет, — не слишком деликатно ответил доктор. — Я должен сделать операцию, а у меня как назло нет ассистента! Этих так называемых сестер милосердия не сыскать, когда они нужны. Кроме того, у него сильно вывихнуто колено. — Я хочу помочь! — вызвалась девушка, на что хирург смерил ее оценивающим взглядом. — Что ж, боюсь, выбор невелик, когда в три часа ночи в форте не находится ни одной сестры милосердия, — согласился он. — Слушайте меня, не суетитесь и не паникуйте. То, что происходило далее, Исидора в дальнейшем предпочитала не вспоминать. Она действовала четко, ведь от этого зависела жизнь человека. Лишь иногда ей становилось страшно за него, и, когда раненый в полубессознательном состоянии кричал от боли, мексиканка восклицала: «Дева Мария, он так страдает!» Наконец врач в окровавленном переднике стер пот со лба и устало опустился на грубо сколоченную деревянную табуретку. Майор, услышав, что операция окончена, без стука вошел в хижину. — Доктор Нойманн, какие сведения? — поинтересовался он. — А сведения, майор, более чем интересные, — хирург взял в руки извлеченную из груди раненого пулю, обернутую в бинт. — Во-первых, ваш Пойндекстер родился в рубашке. Полдюйма вправо, и мы уже имели бы дело с трупом. А во-вторых, его несостоявшийся убийца — крайне непредусмотрительный человек. Ну кто же стреляет в людей мечеными пулями? С этими словами он протянул майору главную улику, на которой были изящно выгравированы две буквы: «К.К.» — Вне сомнения, это инициалы, — заключил комендант форта. — Кто-нибудь догадывается, кому они принадлежат? — обратился он к отряду. Военные переглядывались в смятении, пока лейтенант Генкок не высказался: — Доктор прав: нет более непредусмотрительного человека, чем хозяин оружия, из которого был сделан выстрел. Разумеется, если мы не имеем дело с хищением или подменой. Помнится, капитан Кассий Колхаун во время Мексиканской войны хвастался перед сослуживцами на весь гарнизон, что в его револьвере меченые пули, и он всегда может узнать подстреленную им дичь. — Боже праведный, вот так дела! — раздались восклицания. — Тише! — осадил врач расшумевшихся солдат. — Больному не нужен этот гомон, идите переговариваться на лесную опушку. — Мы сейчас же организуем его перевозку в лазарет форта, — сказал майор. — Об этом не может быть и речи. Больной потерял по меньшей мере пинту крови, ему только что сделана операция, а еще он проехал бог знает сколько миль вниз головой. Нет-нет, еще одного путешествия он не переживет. — В таком случае, вы остаетесь здесь под охраной караульных, а мы отправляемся в Каса-дель-Корво. Сеньорита, — майор обратился к Исидоре, которая все еще не отходила ни на шаг от постели раненого, — прежде чем мы покинем Аламо, я обязан задать вам несколько вопросов. — Задавайте, сеньор, я готова отвечать. Только постарайтесь выражаться проще. — Эти вопросы, к-хм, конфиденциальны. Секретны. Прошу вас, выйдите ненадолго. Исидора нехотя поднялась на ноги и вышла вслед за комендантом, у порога еще раз обернувшись в сторону бледного, измученного Генри, словно боялась, что без нее он не справится с болью и пяти минут. — Во-первых, сеньорита, как случилось то, что вы оказались в ночной час за десяток миль от дома? — Вам обязательно нужно знать? — нахмурилась мексиканка. — Идет следствие. Важны все детали. — Хорошо. Я хотела поговорить с доном Морисио, который живет здесь. — Морис Джеральд? Вы не застали его дома? — Нет. Его слуга сказал мне, что они собираются уезжать в Ирландию. — Сколько часов вы находились здесь, пока он отсутствовал? — Я не знаю… — растерялась Исидора. — Я приехала сюда в шесть часов пополудни и никуда не уходила. — Когда вы увидели лошадь с раненым человеком? — Думаю, это было уже далеко за полночь. — Это правда, что на пострадавшем была чужая верхняя одежда, а самого его привез сюда конь Мориса Джеральда? — Да, это так, — ответила Исидора, и вдруг ее ум поразила страшная, но такая очевидная мысль. — А дон Морисио?! Где он? Он до сих пор не вернулся домой! — Это нам предстоит выяснить. — Прошу вас, сеньор, поторопитесь с его поисками! — взмолилась мексиканка. — Он, должно быть, пострадал не меньше дона Энрике! — Мы непременно его найдем — отряд Спенглера уже отправился по следам его лошади. Последний вопрос, сеньорита. Вам известно что-нибудь о возможной ссоре мистера Пойндекстера и его двоюродного брата? А о его ссоре с мистером Джеральдом? — Нет, нет… — еле слышно говорила Исидора, превозмогая ужасную тревогу за возлюбленного. — Дон Энрике слишком добр. — Премного благодарен, сеньорита, — майор слегка поклонился. — Нам осталось допросить слугу. Фелим за все это время не проронил ни слова, не считая бессвязного бормотания, где он поминал всех ирландских святых, поминутно прикладываясь к бутылке с мононгахильским виски. Когда комендант растолкал его, он был уже мертвецки пьян. Ближе к рассвету отряд покинул Аламо, а Исидора осталась в хижине Мориса в компании врача, постоянно следившего за состоянием Генри, пары караульных и уснувшего в углу Фелима. Ее веки смыкались от усталости, но душа была не на месте: за заботами о Генри она ни разу не вспомнила о том, что Морис может быть в опасности! — Пресвятая Дева, хоть бы он был жив! — тихо говорила она по-испански. — Не следует ли мне самой поехать искать его? Кажется, дону Энрике стало лучше… Хвала Небесам, его жизнь больше вне опасности! Я лишь отдохну полчаса, а после пересеку всю прерию вдоль и поперек, но найду дона Морисио! Дева Мария, дай мне сил все вынести!.. — устало прошептала Исидора и погрузилась в тяжелый, будто сковывающий ее железными цепями сон.Глава V
13 ноября 2021 г. в 11:25
Прекрасной, но трагичной ночью, когда на асьенде Каса-дель-Корво разыгралась настоящая драма, глаз так и не сомкнул еще один человек. То была Исидора Коварубио де Лос-Льянос, терзаемая муками неразделенной любви. После выздоровления Мориса она несколько раз тщетно пыталась встретиться с ним — единственная записка с просьбой о свидании осталась без ответа, а в тех местах, где мексиканка обычно искала мустангера, его не было. В конце концов Исидора решилась на отчаянный шаг — явиться к возлюбленному домой, в хижину на Аламо. Возможно, он оттолкнет ее, скажет, что его сердце теперь навеки отдано американской мисс, но пусть сделает это, глядя в глаза!
О, глаза могут сказать так много, даже когда молчат уста! В них отражается самое потаенное — то, что человек пытается скрыть за маской безразличия или, напротив, лукавства. Глаза не врут — Исидора видела во взгляде мустангера отблеск той же самой страсти, от которой сгорала сама. Морис мог сколь угодно делать вид, что относится к жгучей мексиканке в лучшем случае как к сестре, но любящее сердце не обманешь, оно всегда чувствует, когда его любят в ответ. И когда не любят — тоже.
Исидора плохо понимала, как можно испытывать одно, а вести себя по-другому, но находила этому вполне достойное объяснение: Дон Морисио слишком благороден, чтобы позволить себе воспользоваться беззаветной любовью несчастной девушки, но он боится предложить ей законный брак. Боится, что знатная сеньорита не сможет вынести бедности и лишений, боится пересудов, которым подвергнут ее доброе имя и имя ее отца. «О, как же он ошибается!» — думала в то время Исидора. «Если бы он сказал одно только слово, я пошла бы за ним на край земли! Отчего же, отчего же дон Морисио его не говорит?..» Она променяла бы самый роскошный дворец на одинокое хакале посреди леса. Скромная хижина была ей дороже даже отчего дома, и вот Исидора осмелилась посетить это жилище, в котором так мечтала оказаться на правах хозяйки.
День клонился к вечеру. Сеньорита де Лос-Льянос подъехала к хижине Мориса-мустангера. Фелим О’Нил, его слуга, услышал ржание лошади и в недоумении выглянул наружу, приговаривая:
— Мистер Морис, что это вы так рано пожаловали? Сами же сказали ждать вас ночью… — увидев незваную гостью, ирландец удивленно вытянул круглую упитанную физиономию. — Баллибалах! Сеньорита, а вы что тут делаете?
— Я приехала встретиться с доном Морисио. Он у себя? — спросила Исидора слугу мистера Джеральда, мысленно досадуя на его малопонятный говор с сильным ирландским акцентом.
— Его нет, вернется не раньше полуночи, а как вернется, так и задерживаться не станет — уезжаем мы с мистером Морисом на благословенную землю святого Патрика.
— Говорите яснее! Дон Морисио уезжает? Куда?
— В Ирландию, сеньорита.
— Пресвятая Дева! — с горечью воскликнула Исидора. — Как хорошо, что я решила повидаться с ним именно сегодня!
— Да вы его не ждите! — Фелим мягко попытался выпроводить мексиканку. — Мистер Морис приедет поздно, будет торопиться… Что ж вам время зря терять, чай, до вашего поместья ехать не ближний свет.
— Я буду ждать его, — решительно заявила Исидора. — Буду ждать хоть всю ночь! Он не уедет, пока не поговорит со мной!
— Святой Патрик! — вздохнул слуга. — Ой, что-то будет, ой, будет…