***
Тусклый свет восковой свечи падал на осунувшееся лицо спящего раненого. Исидора невольно залюбовалась его красивыми, слегка заострившимися чертами — теперь это были черты не юного мальчика, не видевшего жизни. Перед ней был боец, вступивший в схватку с самой смертью и вышедший из нее победителем. Жар понемногу начинал отступать, теперь его дыхание было тихим и размеренным. Скрипучая дверь в хакале открылась, но Исидора не сразу обратила внимание на гостью, лишь краем глаза заметив изящную фигуру в алой амазонке. Она повернулась ко входу и увидела Луизу, смотревшую на нее с поистине королевским достоинством. Ничего не сказав мексиканке, та подошла к постели брата и поцеловала его в лоб. — Мой бедный Генри! — воскликнула креолка. — Мне так жаль, что ты пострадал! Это я, я во всем виновата! Юноша по-прежнему спал и не сознавал присутствия сестры. Исидора напряглась при ней, будто дикая кошка, готовая к прыжку. Луиза по-прежнему сохраняла видимую холодность и, обернувшись к сопернице, проговорила ровным, спокойным тоном: — Спасибо за то, что помогли моему брату, сеньорита. Думаю, что нам с вами больше нечего делить. — О чем вы? — с недоверием спросила Исидора. — Я говорю о Морисе-мустангере. Полагаю, бесполезно хранить друг от друга тайны, когда вы здесь, в его хижине на правах хозяйки. Я имела глупость поверить в его любовь, но теперь вижу, что жестоко ошибалась. — Что?! — мексиканка едва сдержала рвущийся наружу крик. — Так это правда? Вы и дон Морисио?.. — Что ж, — на губах Луизы запечатлелась горькая усмешка, — неудивительно, что вы ничего не знали. Должно быть, мы обе пали жертвой его чар. Но не переживайте. Я отдаю его вам, вы появились в его жизни раньше и, вероятно, больше заслуживаете любви мистера Джеральда. К тому же, мне не нужен жених, втайне уже женатый, хоть и не венчанный перед лицом Бога и людей. — Жених… — в ужасе прошептала Исидора. — Пресвятая Дева, я не могу поверить… — О, это было так насмешливо с его стороны — предлагать мне брак, когда на самом деле… — Молчите! — со злостью перебила ее Исидора. — Молчите, умоляю, я не хочу знать подробностей! — Вам больно, я могу вас понять, — не без жалости сказала Луиза. — Но давайте положим конец этой вражде хотя бы ради Генри. — Вы выиграли, — тихо сказала Исидора, до крови впившись ногтями в собственные ладони. — Что?.. — Вы выиграли. Я не хозяйка здесь и не хозяйка сердца дона Морисио. Никогда не была. Луиза растерялась от такой откровенности. — Я не знаю, что вы подумали, но все это неправда, — продолжала мексиканка. — Я никто дону Морисио. Не говорите больше ничего, я не хочу отвечать. Знайте только, что Исидора Коварубио де Лос-Льянос умеет проигрывать, и она не опустится до мести. С этими словами Исидора покинула хижину мустангера и ушла на лесную опушку, где наконец дала волю слезам. Она плакала едва ли не впервые в жизни — даже ее отец не мог сказать, когда он в последний раз видел дочь плачущей. Вместе со слезами выходила вся боль, вся тьма, накопившаяся в душе и терзающая ее острыми когтями. Ревность, обида, ропот, жажда мести, неизбывная печаль — все это высокой волной всколыхнулось в душе мексиканки и грозило похоронить ее под собой. Так прошло не меньше часа. Крапчатой кобылы, которая напоминала Исидоре об одном из самых горьких дней в ее жизни, уже не было в стойле возле хакале. Девушка ополоснула лицо водой из умывальника и вошла внутрь. Она присела на табурет возле постели больного и бесцельно воззрилась на пламя горящей свечи. — Вы снова грустите, сеньорита?.. — услышала она тихий голос. Генри смотрел на нее, улыбаясь, по большей части, одними глазами. — Дон Энрике! Вы пришли в себя, хвала Деве Марии! Какая радость, какая радость! — Исидора в порыве чувств гладила его по щеке. — Где я? — спросил раненый, окинув взглядом скромную хижину. — Вы в хакале дона Морисио. — Боже, я ничего не помню, — Генри зажмурился. — Кроме вас, донья Исидора. Спасибо вам, этого я никогда не забуду. — Молчите, вам еще рано разговаривать, — ласково сказала Исидора. — Только если вы пообещаете, что больше не будете печалиться, — слабо проговорил юноша, с нежностью глядя на свою спасительницу. — Я не буду печалиться, дон Энрике, даю слово. Отдыхайте, у вас еще мало сил. Генри с блаженной улыбкой прикрыл глаза. «Да он просто ангел», — подумала Исидора. «Только ангелы умеют так прогонять тьму».***
Луиза, весь день проведя в седле, возвращалась домой. Воистину, за этот день с ней приключилось немало: она побывала и в аду, и в раю, когда посетила возлюбленного в лазарете и услышала от него, мечущегося в бреду после тяжелых ран, слова любви. То были слова, исходящие из самого сердца, которые невозможно подвергнуть никакому сомнению, над которыми не властна черная ревность. Если бы не страдания — его и Генри, счастье прекрасной креолки было бы полным и безоговорочным. Дома мисс Пойндекстер поджидал отец. Он редко гневался на детей, напротив, с самого детства Луиза и Генри были окружены самым теплым родительским участием и любовью, иногда даже чрезмерной, по мнению Кассия. Но нынче Вудли переменился: он строго поджал губы и смотрел на дочь так, будто та сделала что-то непростительное. — Луиза! — суровым тоном окликнул он ее, когда девушка, легко поднявшись на крыльцо дома, словно не проехала верхом порядка пятидесяти миль, собиралась уйти к себе в комнату. — Отец?.. — спокойно-равнодушным голосом ответила она. — Присядь, Луиза, нам нужно очень серьезно побеседовать. Во-первых, где ты отсутствовала до самого вечера? Кто разрешал тебе уезжать? — Я была у Генри, — невозмутимо сказала Луиза. — Старый Зеб Стумп показал мне дорогу. — По-моему, я ясно выразился, чтобы ты оставалась дома, — рассердился Вудли. — Вот как?! Не знала, что я пленница в Каса-дель-Корво! — Луиза! Я всегда давал тебе полную свободу и теперь сильно об этом жалею! Я вижу, что испортил тебя своей любовью, но не об этом сейчас речь. Во-вторых, что это за отвратительная, похабная история с мустангером? — Я люблю его, — просто и коротко ответила она. — Что?! — лицо плантатора вытянулось от потрясения. — Отец, я люблю мистера Джеральда, а он любит меня. Когда все закончится, мы поженимся. — Святые угодники! — Вудли нащупал сидение дивана позади себя, словно боялся сесть мимо. — Святые угодники! Я не верю своим ушам. Луиза! — Да, произошло ужасное недоразумение, — твердо продолжала Луиза. — Если бы Генри случайно не увидел, как мы прощались в саду, мистер Джеральд уехал бы за наследством к себе на родину, а потом попросил бы у тебя моей руки, как благородный джентльмен. — Какой кошмар! — ее отец промокнул вспотевший лоб шелковым платком. — Моя дочь, урожденная Пойндекстер, и мустангер! — Он дворянин! — возмутилась девушка. — А даже если бы и был простым мустангером, я все равно вышла бы за него замуж! — Боюсь, моя дорогая, что теперь ты не выйдешь замуж вовсе. Наша семья опозорена на весь Техас, более того, вести о твоем беспутстве совсем скоро дойдут до Луизианы. Ты опорочила не только себя, ты опорочила меня, покойную мать, брата, который по твоей милости чуть не отправился на тот свет! — Вудли распалялся все больше и больше. — А что до мустангера, то будет тебе известно, что это его майор подозревает в покушении на Генри! — Как?! — вскричала Луиза. — Это невозможно! Спросите Генри о том, как было дело, он расскажет вам всю правду! — Не трогай Генри, мальчик должен сначала поправиться! — А пока он поправляется, вместо преступника повесят невинного человека?! — щеки креолки запылали от гнева. — Его невиновность еще предстоит доказать, впрочем, как и виновность. Никто не вынесет приговор мустангеру до тех пор, пока Генри не будет допрошен, но я запрещаю сейчас приближаться к своему сыну. Слышишь, я запрещаю! Луиза в негодовании молча выбежала из гостиной, оставив убитого горем отца в одиночестве. Вудли устало откинулся на мягкую спинку дивана и закурил сигару. Эту жизнь он проиграл вчистую.