Золотая кровь

Владимир обратил внимание на эту женщину еще в Петрограде. Высокая тонкая в черном пальто и черных перчатках, с небольшим темным саквояжем, она медленно шла по шумному перрону. Лицо скрывала плотная черная вуаль. Нина тоже заметила черную женщину и крепче вцепилась в локоть мужа. −Бедная… − прошептала Нина, качая головой. Женщина шла к поезду с неспешностью дредноута, рассекающего волны. Владимир невольно передернул плечами. Было в ней что-то застывшее. Словно она не совсем понимала, куда и зачем идет. Словно только движение не дает ей развалиться на куски. Владимир даже почти не удивился когда Нина, его милая сердобольная Нина, окликнула женщину и позвала ее к ним. Матушка при виде возникшей в дверях купе черной фигуры возмутилась было, но тут женщина убрала с лица вуаль. Владимир не понял, что произошло. Сбоку ему показалось, что темные глаза незнакомки на мгновение зажглись тигриной желтизной. Владимир моргнул, и наваждение рассеялось. Женщина коротко улыбнулась. −Прошу прощения. Вы так добры, а я даже не представилась. Мое имя Александра Михайловна. −Данович Владимир Алексеевич. – привычно щелкнул каблуками Владимир, коротко касаясь губами протянутой руки в перчатке. – Это моя супруга Нина Александровна. – Нина радостно улыбнулась женщине. – А это моя матушка Зинаида Кирилловна. Матушка поджала губы, но все-таки соизволила кивнуть. На Александру Михайловну она смотрела теперь со странной смесью опаски и подозрения. Ехать пришлось мучительно долго. Поезд то и дело останавливался, пропуская целые эшелоны с фронта. Владимир видел в окно разудалые толпы солдат в серых шинелях, которых известие о скором мире гнало домой, как веник мышей. При одной мысли об обнаженных границах ему, офицеру корпуса пограничной стражи, делалось дурно. Александра Михайловна часами сидела в своем углу без движения. Вуаль она больше не опускала, и Владимир иногда украдкой разглядывал ее лицо, пытаясь понять, что же так напугало матушку. В молодой женщине не было ничего страшного, кроме пустого взгляда карих глаз. Впрочем, Владимир был уверен, у него самого временами были точно такие же глаза. Принятое решение кошкой скреблось в душе. А слова тестя жгли не хуже раскаленного железа. −Я же русский человек… − прошептал Владимир, прислонив пылающий лоб к ледяному стеклу тамбура. – А еду черт-те куда… К тем, против кого воевал… Поезд гулко стучал колесами, унося бывшего капитана пограничной стражи навстречу неведомой судьбе. Александрина прикрыла глаза, но всей кожей чувствовала внимательный взгляд Зинаиды Кирилловны. Владимир Алексеевич ушел в тамбур «подышать», его очаровательная жена свернулась клубочком в углу и сладко посапывала. А матушка все никак не могла успокоиться. −Бежите? – рассерженной гадюкой прошипела она. – И вы тоже бежите! На кого же страну оставляете? −Что же, по-вашему, я могу сделать? – не открывая глаз, спросила Александрина. – Громом поубивать всех большевиков? Уж простите, Зинаида Кирилловна, но я не Господь Бог. Скажу вам больше. Они знали, кто я. И отгадайте, кого прислали меня арестовать. −И кого же? – вынужденно спросила госпожа Данович. Александрина открыла глаза. −Гримма. Надо сказать, совершенно очаровательная девочка. Далеко пойдет. Почти смогла меня поймать. Зинаида Кирилловна еле слышно охнула. По ее лицу пробежала волна, открывая изъеденные трупными пятнами скулы, темные пустые провалы глаз. Впрочем, госпожа Данович быстро взяла себя в руки. −У них на службе есть Гриммы… Боже сохрани… Александрина усмехнулась уголком рта и спешно потушила загоревшиеся золотом глаза, ощутив приближение Владимира Алексеевича. В Двинске царил подлинный хаос. Данович угрюмо оглядывал скопившуюся на границе толпу людей и, как от зубной боли, морщился от этого бардака. Граница или, если угодно, демаркационная линия, охранялась из рук вон плохо. Новая власть не имела ни малейшего представления, как следует наладить переход людей, как вести учет, какие вещи следует реквизировать. Владимир курил, сидя на ступеньках поезда, когда рядом вдруг появилась Александра Михайловна с полным котелком воды. Данович устало взглянул на ее осунувшееся лицо. −Представления не имею, что делать. – само собой сорвалось с губ. – Я должен увезти семью в безопасное место. Но я не могу… Просто не могу смириться, что для этого придется покинуть родину. Александра Михайловна печально улыбнулась уголками губ, осторожно поставила котелок на ступеньку и негромко сказала: −Я хорошо понимаю ваше нежелание покидать страну, Владимир Алексеевич. Я тоже не хочу ехать к немцам. Особенно, после того, что они сделали. Владимир изумленно наблюдал, как женщина медленно, палец за пальцем, снимает свои черные перчатки. Руки под ними оказались сплошь покрыты уродливыми рубцами заживших ожогов. Данович вздрогнул и вскинул глаза на Александру Михайловну. Та отрешенно разглядывала шрамы. −Я была сестрой милосердия. Наш госпиталь попал под немецкий артобстрел. Как во сне Владимир кончиками пальцев погладил рубцы, такие страшные и неуместные на тонких руках красивой молодой женщины. −Это ужасно. – тихо проговорил он. Александра Михайловна кивнула, вновь надела перчатки, взяла котелок и твердо сказала: −К сожалению, я не могу остаться в стране. Новая власть не очень жалует мою семью. Но у вас еще есть шанс поступить по совести. Поступить по совести… Владимир знал, что поступает по совести, когда стоял в хлипкой цепи рядом с Гамаюном и этим странным Федоровым и своим телом пытался сдержать обезумевшую толпу. −Через десять минут вас сомнут! – крикнул он Федорову. −Пришли полюбоваться? – ядовито отозвался задыхающийся от натуги комиссар. −Сколько у вас людей? – Данович оставил шпильку без внимания. −Все здесь! −Взвод с пулеметом должен подойти! – закричал откуда-то сбоку Гамаюн. – Что делать будем? −А ничего! – махнуть рукой в такой сутолоке было невозможно, но Владимир все-таки умудрился. – Отойдите в сторону! Пусть прут! На той стороне царило неприятное оживление. Немцы спешно занимали боевые позиции и очень явно и открыто готовились расстрелять толпу, когда та прорвется. Данович до хруста сжал зубы. Кто-то над ухом прокричал надрывным женским голосом: −Господа! Ну пропустите же, господа! Кто-то больно ударил в бок. Владимир охнул, но не отступил. Он мог сколько угодно язвить, но в глубине души прекрасно знал. Он не отойдет. И Гамаюн с Федоровым. Они не позволят устроить на границе кровавую баню. −Братцы! Поторопись! – краем глаза Владимир заметил, как две в штатском схватились за ограждение, пытаясь отодвинуть его в сторону. И вдруг с облегчением услышал слитный топот сапог. К пропускному пункту бегом приближался обещанный матросом взвод. Владимир и сам не понял, какая сила выдернула его из цепи, навстречу солдатам в серых шинелях. Словно со стороны он услышал звучный голос, перекрывающий рев толпы: −Взвод! Слушай мою команду! −Они перекрывают границу! – закричал кто-то из толпы. Но Данович уже ничего этого не слышал. −Примкнуть штыки! На бледном солнце хищно блеснула сталь. Обернувшийся Федоров округлил глаза и замотал головой, едва не теряя шляпу. −Против безоружных нельзя! Нельзя! −Хватит болтать. – оборвал его Владимир и снова повернулся к солдатам. – Пулеметчики! Десять шагов вперед марш! Прицел четыре, целик два! По немецким позициям приготовиться! Граница ощетинилась станковыми пулеметами. Немцы потрясенно молчали. −Становись! – голос все набирал силу. – Правая шеренга, кругом! К бою! Теперь в сторону немецких позиций смотрела еще и целая линия штыков. −Все назад! – повелительно махнул толпе Данович. – Будем пропускать только в установленном порядке! Неприятно изумленная толпа мало-помалу затихла. К своему вагону Владимир возвращался в сопровождении Федорова и Гамаюна. Данович был мрачен. Принятое там, на самом краю, решение казалось таким правильным. И вместе с тем до безумия трудным. −Володя! Из дверей вагона выпрыгнула Нина. Улыбнулась, и будто солнце вышло. Стоявшая на подножке Александра Михайловна смотрела с каким-то странным, нечитаемым выражением. Судя по ее наблюдательному пункту, она прекрасно видела, что творилось на пропускном пункте. Нина прижалась щекой к груди Владимира. Счастливо вздохнула. Подняла голову, пытаясь что-то сказать. Откуда ударил выстрел, Владимир не понял. Только Нина в его объятьях вдруг охнула и широко распахнула глаза. А потом начала оседать на землю. −Нина… − растерянно прошептал Владимир, подхватывая жену на руки. Ладони обожгло горячим липким. −Володя… Из уголка Ниночкиного рта потекла кровь. Где-то над ухом глухо страшно выматерился Гамаюн. Что-то кому-то кричал Федоров. Владимир опустился на колени, бережно обнимая ставшее таким мягким и неуклюжим тело жены. Поверх его ладони, зажимающей рану на ее спине, легла чужая рука. Владимир с трудом оторвал взгляд от сереющего лица жены. И в первый миг даже не понял, кто перед ним. У существа было очень худое лицо. Кожа плотно обтягивала острые скулы. Правую сторону, ото лба до подбородка, пересекали три глубоких шрама. Большие глаза горели золотом. Существо разомкнуло тонкие губы, обнажая острые белые зубы, и проговорило знакомым голосом: −Держи ее, Владимир. Всегда держи. Александра Михайловна. Ее рука поверх его сделалась вдруг горячей, словно огонь. Совсем как тот, что пылал в ее глазах. Владимир застонал, ощутив, как этот огонь будто льется сквозь его ладонь в тело Нины. Что-то жидкое и горячее потекло сквозь пальцы, но не на землю, а обратно в рану. Нина судорожно вдохнула и распахнула глаза. Разглядела нечеловеческое лицо над собой, взвизгнула и прильнула к мужу. Александра Михайловна резко отняла руку и встала. Ее лицо снова стало обычным. −Все будет хорошо. – тихо сказала женщина. – Теперь будет. −Ведьма. – без удивления произнес Гамаюн. Владимир поднял на него оглушенный взгляд. Лицо матроса как-то странно заострилось, отчего он сделался похожим на хищную птицу. Впрочем, на Александру Михайловну Гамаюн смотрел без страха. Но с глубоким почтением. −А я о таких, как вы, только сказки слышал. – улыбнулся он и присел на корточки рядом с Владимиром и перепуганной, но живой Ниной. – А оно вон как оказывается. Женщина пожала плечами и натянула на окровавленные руки бессменные перчатки. −И такое бывает. Признаться, вы мне тоже казались сказкой. Гамаюн хитро усмехнулся, но промолчал. Владимир обнимал Нину, живую и здоровую Нину, и теперь уже совсем ничего не понимал, кроме одного. Они с женой останутся дома. Александрина тяжело вздохнула. Граница лежала перед ней. Позади – охваченная огнем Россия. Впереди – закованная в железо, но уже агонизирующая Германия. Стоявший рядом комиссар Федоров поправил очки и негромко спросил: −Значит, решено? Уходите, Александрина Михайловна? −Откуда вы знаете мое имя? – без интереса спросила Александрина. Федоров только повел плечом. −Служба у меня такая, госпожа Палеолог, все знать. Впрочем, неволить вас я не буду. Поезжайте с богом. Просто помните… Умные темные глаза взглянули прямо и твердо. −Пусть вы и пытаетесь отречься от родины, родина от вас не отречется. −Спасибо на добром слове, Константин Петрович. – ответила Александрина. – Может быть, когда-нибудь… −Рано или поздно, так или иначе. – понимающе кивнул Федоров. – Что ж, ступайте, Александрина Михайловна. Обретавшийся на пропускном пункте Гамаюн махнул рукой солдату: −Пропусти гражданку без досмотра. Александрина улыбнулась матросу. −Что скажете, Вещий? Что меня ждет? −Вам решать. – пожал широкими плечами матрос и улыбнулся. – До свидания. −До свидания. – кивнула Александрина. Она медленно шла по мосту в сторону немецкой земли. Глаза жгло, как от соли. Перед глазами вставали яркие, окрашенные кровью картины. Ветер развевает подол красного платья. Треплет такой же красный флаг с угловатым черным крестом в белом ореоле. Алым светится знамя на незнакомом ордене на груди молодой беловолосой женщины. Карие глаза женщины наливаются знакомой чернотой. Льется кровь из пробитых насквозь запястий. Алая заря встает над руинами города. Истекающее кровью солнце поднимается из-за широкой глади реки и озаряет руины паровой мельницы из красного кирпича. Весь мир становится красным. Александрина Палеолог ступает на немецкую землю. Россия осталась за спиной. Прошлое осталось позади. Теперь только вперед. В кроваво-красную неизвестность.