Золотая кровь

За стеклом бушевала метель, а в маленькой кухоньке упрямо горела единственная лампа. Лампа горела, тонула в густом табачном дыму, а Данька все не мог заставить себя встать, вытряхнуть переполненную пепельницу. Приоткрыть, наконец, окно, чтобы вдохнуть хоть немного морозной свежести. На улице свирепствовал лютый февраль 40-го года, и точно такая же тьма поселилась в душе капитана государственной безопасности Даниила Федоровича Щуся. Вчера арестовали старого друга – Антона Подвольского, соратника по Гражданской войне. И судя по тому, что удалось разнюхать сегодня, арестовали по анонимному доносу. Данька с силой потянул себя за русую челку. Когда же все это успело произойти? Разве за это они воевали? Разве за это изо всех сил рушили старый мир, чтобы на его руинах построить… Что? Государство страха и подозрения? Нет ответа. Ни у кого нет ответа. Даже у Ассы нет. Асса еще с лета ходила какая-то странная. Почему-то решительно перестала признавать Даньку, даже в коридорах не здоровалась. Зато к Берия зачастила, едва ли не каждый вечер с докладом. И Коммунарка работает без выходных и праздников. Данька зло раздавил окурок, поморщился от посыпавшегося на стол пепла и уже потянулся за новой сигаретой, когда в дверь забарабанили. Пришлось идти открывать. Через порог решительным стремительным шагом ввалилась высокая плечистая фигура в заснеженном полушубке. Затворила за собой дверь, скинула одежду прямо на пол и только тогда глухо простужено поздоровалась. Данька не без труда узнал Михаила Владимирова. −Михайло. – улыбнулся Щусь. – Живой. Я уж не чаял. −Живой я, живой. – просипел Михаил, крепко пожимая Даньке руку. – А вот про нашу Аську так не скажешь. Данька попятился в комнату, старательно отворачиваясь от сурового обветренного лица Михаила. Тот прошел следом в кухню, смерил взглядом пепельницу и тяжело опустился на табуретку. Данька не видел Михаила больше года. Его еще в начале 39-го отправили в долгую секретную командировку. Насколько Данька знал, в Испанию. Вот только война в Испании закончилась в апреле того же года, а Михаил так и не вернулся. Михаил за год изменился. Еще сильнее раздался в плечах, потемнел лицом. В русых волосах пробились первые нити седины. Только глубоко посаженные карие глаза смотрели по-прежнему цепко и внимательно. −Откуда ты? – негромко спросил Данька, вытаскивая из шкафа бутылку первача, подаренную недавно Яшкой. Михаил в сторону выпивки даже не посмотрел. Коротко дернул шеей, схлынул на мгновение, но тут же взял себя в руки. −Погодь, Дань, не до этого сейчас. Я с перешейка, всего на пару дней. Там сейчас большая буча готовится. −Ты думаешь, возьмем укрепрайон? – осторожно спросил Данька. −Возьмем. – рубанул крупной ладонью Михаил. – Не в этом дело. Я Аську видел. А она меня – нет. −С ней странное что-то. – поделился Данька, отодвигая так и не открытую бутылку. – Она будто знать никого не желает. −А она и не знает. – тяжело выговорил Михаил. – Точнее, не помнит. Потому что ее убили, Дань. Страшная ледяная лапа сжала когтями сердце, и Данька только и смог выговорить: −Что значит, убили? Она же живая. Михаил подпер голову руками и все так же глухо продолжил: −Она тебе никогда не рассказывала? Есть поверье, что у по-настоящему сильных Гриммов две жизни. Если одну отобрать, вторая останется. Только будет уже не такой, как прежняя. Это называется Смертная Тень. Кто-то убил нашу Ассу, а она вернулась, но уже не такой. Даньке на мгновение показалось, что вся комната закружилась в какой-то безумной дьявольской пляске. И из каждого угла ему скалилась поганая рожа мигрельского черта. −Берия. – выплюнул Данька. – Он всегда имел на нее зуб. Владимиров с силой растер лицо и сжал кулаки. −Ее надо вернуть, Даня. Иначе будет поздно. −А это вообще возможно? – проговорил Щусь, вспоминая пустое посеревшее лицо. Владимиров поднялся на ноги и заходил по маленькой кухне. −Феликс Эдмундович рассказывал. Ее нужно заставить вспомнить. Все, что было важного. Дань, ты мне поможешь? −Помогу, но… − Данька запнулся, не зная, как сказать. – Что я для нее? Тонкие губы Михаила сложились в неожиданно веселую улыбку. −Чудак-человек. – хохотнул он. – Кто ты для Аськи? Ты ее ученик, Данька. Любимый ученик. Это так же важно, как муж, или сын, или брат. Вспомни, что она всегда говорила. −Учитель продолжается в своем ученике. – повторил Данька навеки затверженное. В обращенных на него карих глазах Михаила сверкнула странно-теплая и доселе не очень знакомая искорка. Приближение существа Асса ощутила за несколько мгновений до того, как сильное человеческое тело вылетело на нее из-за угла, сшибая с ног, подминая под себя и каким-то очень уверенным движением заламывая ведущую руку. Асса рыкнула, с нечеловеческой силой вырывая руку из чужой хватки, перекатилась и сбросила с себя нападавшего. Рванула из кобуры верный маузер. Перед лицом промелькнули темные какие-то очень человеческие глаза. А потом правая рука взорвалась болью. Асса выронила маузер. Финский нож с красной звездой на светлой рукоятке пробил кисть, и рука тут же повисла плетью. Заговоренный. Не хуже ее наручей. Как только додумались, сволочи. Чьи-то руки схватили за плечи и потащили куда-то сквозь метель. Асса пришла в себя в небольшой комнате. Руки были надежно прикованы к чугунной батарее. Леденёва подергала оковы и хрипло расхохоталась. Знали, гады, знали, что веревка ее не удержит. Хорошо подготовились. Кроме нее в комнате обретались еще двое. Один – высокий плечистый с нечитаемым взглядом карих глаз. От него за версту тянуло Потрошителем. А второй – пониже ростом, тоньше, с бледным решительным лицом. −Чем обязана, товарищи? – криво усмехнулась Асса, дергая прочную цепь. Та звенела, но не поддавалась. −Жизнью обязана. – вдруг ответил тот, что повыше, и присел на корточки. Карие глаза оказались совсем рядом. −Ты мне жизнью обязана. Помнишь? −Не помню. −Вспомни. – спокойно потребовал мужчина. – Март 21-го. Кронштадт. Ну же, Аська, вспоминай. Вспоминай. Теплая ладонь легла на щеку. Асса уже прикидывала, как бы вцепиться в эту ладонь зубами. Воспоминание ударило разряд тока. Огромное серое небо вдруг оказалось так близко. Совсем близко. А истоптанный снег – еще ближе. Она упала в него с размаху, как скошенный сноп, широко раскинув руки, будто в попытке обнять эту многострадальную землю. Но под ней не было земли. Только снег, а еще ниже – лед. А впереди был мятежный Кронштадт. И черные глаза Мишки, который, матерясь, тащил ее на себе под пулеметным огнем. −Асса. – чужая ладонь коснулась белых волос. – Вспомни меня, Асса. Серые, как кронштадтское небо, глаза второго мужчины смотрели отчаянно, почти безнадежно. −Я ведь был твоим учеником, Асса. Я все еще твой ученик. И я все еще люблю тебя. Слушать не хотелось. Но против воли вспоминалось что-то… Такое далекое. И тоже почему-то важное. −Я люблю тебя, Асса. −Полно, Даня. Не надо. Я ведь все понимаю, но… −Я тоже понимаю. Просто я хочу, чтобы ты знала. Мне завтра уезжать. Кто знает, вернусь ли вообще. И потому так эгоистически хочу этот миг себе. Миг, когда ты знаешь и не отталкиваешь. Пожалуйста, Асса. Я никогда не о чем не просил. А теперь прошу о такой малости. Просто не отталкивай меня всего минутку. Сильные руки вчерашнего мальчишки бережно обнимают плечи под вечной кожаной курткой. Чужие губы на мгновение касаются светлых волос. И короткий судорожный выдох, почти стон, красноречивее любых слов, громче любого крика. И, наконец, порывистый шаг в сторону. Асса запрокинула голову, несильно ударяясь затылком о батарею. Прикрыла заслезившиеся глаза. −Даня… Мишенька… Крупные пальцы Мишки спешно распутывали цепи на запястьях, а теплые ладони Дани мягко скользили по лицу, вытирая слезы. Асса открыла глаза. Снова собой.