Клыки

      Войдя в комнату, Герман коротко поцеловал меня в губы и сел на кровать, прислонившись спиной к стене, как и в прошлый раз. Из его груди вырвался тяжелый вздох усталости. Как и в прошлый раз, я подала ему подушку, чтобы было удобней. Волчонок кивнул. Единственным источником света оставалась небольшая лампа, которую, к тому же, опустили вниз, так что свет был мягким и тусклым, что добавляло романтичного уюта обстановке.       — Как ты, милый? — сев сбоку от него и скрестив ноги, я внимательно вгляделась в лицо любимого. Оно казалось обычным, спокойным, со стороны никто бы и не сказал, что Германа что-то обеспокоило или расстроило, но я знала его достаточно хорошо, чтобы разглядеть за каменной маской мрачность и подавленность.       — Все в порядке, — заверил он. Во взгляде, устремленном на меня, читалось тепло, разбавленное тьмой, которая пряталась в его душе.       — Слушай, Герман… Ты можешь мне выговориться.       — Я знаю.       Придвинувшись вплотную, так, что мои колени уперлись в мускулистое бедро Волчонка, я крепко сжала его ладонь обеими руками.       — Милый, помни, пожалуйста, что я всегда рядом. Я всегда с тобой и на твоей стороне. Я поддержу тебя во всем. Я приму все твои чувства, все твои эмоции и всю твою боль. Я очень сильно тебя люблю.       Губы Германа медленно растянулись в мягкой и искренней улыбке. Он снова посмотрел мне в глаза, и теперь его взгляд уже сильней сиял теплом и нежностью. Его вторая ладонь, горячая и сухая, легка поверх мои рук.       — Спасибо, солнце, — чувственно прошептал Волчонок.       Потянувшись, я чмокнула его в уголок губ.       — Герман, я… Твой отец… Мне очень жаль, что он так поступает. Он неправ.       Возможно, не следовало самой затрагивать эту болезненную тему и бередить душу любимого, но он не привык говорить вслух о своих переживаниях, а это очень важно. Хотелось облегчить его боль, и для этого необходимо было сподвигнуть Германа к началу разговора.       — Отец был сегодня таким, каким он был всегда. Сказанное им – вполне ожидаемо, так что все нормально.       — Но ведь тебя это все равно ранило…       Герман пожал плечами и, вздохнув, нехотя согласился:       — Немного. Все-таки, он – мой отец. Каким бы он ни был. Ну, или я.       — Мне ужасно жаль, правда… Твоей вины в этом нет. Родители обязаны поддерживать своих детей и не должны отказываться от них, что бы ни происходило.       — Он просто верен нашим законам и традициям. Возможно, ему тоже сейчас больно. Он потерял дочь, теперь меня. Хорошо, хоть Томас ведет себя нормально.       На лице любимого отражалась плохо скрываемая душевная боль, он даже будто бы резко стал выглядеть старше. Те решения, которые Герман принимал, которые он был вынужден принимать, явно давались ему тяжело. Сложно было позавидовать его нынешнему положению… И отчасти я ощущала в этом свою вину. Из-за того, что влезла в его мир. Даже несмотря на чувство, что мы изначально были связаны одной нитью и просто наконец обрели друг друга, все равно оставались сомнения, что мои действия были правильными или их хотя бы можно оправдать.       Почему Герману пришлось платить такую большую цену за любовь? Эта любовь строилась на руинах его привычной нормальной жизни. Несправедливо.       — То решение, которое ты принял, действительно твое и идет от сердца? — спросила я, сгорая от желания забрать всю его боль, лишь бы он не страдал.       Герман молча кивнул.       — Ты уверен в нем?       — Ты же говоришь о моем решении выбрать тебя, а не волчьи законы, и покинуть стаю?       — Да. И еще о твоей просьбе защитить меня. Твой отец же из-за этого злится?       — Да, я уверен в своем решении. Все решено давно и окончательно. К сожалению, я оказался эгоистом, который поставил свое счастье выше счастья своих близких, — он зло усмехнулся.       — Ты же сам мне говорил, что здравый эгоизм должен быть. — Забравшись к Волчонку на колени, я обхватила его шею обеими руками и посмотрела в любимые глаза. Они были такими глубокими, что напоминали океан, и вода в этом океане была теплой и спокойной, не бушевала, не пыталась утопить, но в ней таились страшные монстры, а на самом дне, в непроглядной тьме, залегла сильная грусть. — Каждый в первую очередь должен думать о себе, просто не забывая при этом о других. Не позаботишься о себе – никто за тебя это не сделает. Не позаботишься о себе – не сможешь помочь и другим. Каждый заслуживает счастья, но каждый должен для этого что-то делать. Иногда чем-то жертвовать.       Герман лишь снова тяжело вздохнул и, прикоснувшись рукой к моим волосам, стал их задумчиво поглаживать.       — Почему ты принял такое решение, Герман?       — Потому что я хочу быть с тобой. Всегда. До конца.       В груди разлилось тепло, растекаясь волнами по всему телу. Поборов желание поцеловать его после этих волшебных слов, я продолжила:       — Почему ты хочешь быть со мной?       Брови любимого слегка нахмурились.       — Потому что люблю тебя? — он произнес это с вопросительной интонацией, ведь ответ был очевиден.       — А почему ты хочешь быть с тем, кого любишь?       Теперь его брови подскочили вверх, а лицо стало озадаченным.       — А разве бывает иначе? Все же хотят быть с теми, кого любят.       — То есть, это нормальное, естественное желание? Это то, к чему стремятся все – быть с теми, кого любят?       — Да.       — Получается, ты поступаешь самым нормальным образом, — улыбнулась я, нежно проводя кончиками пальцев по слегка колючей от щетины щеке любимого. — Ты не виноват. А та боль, которую, возможно, сейчас испытывает твой отец – результат его действий. Пусть он не поддерживает тебя и не понимает, но рвать для этого связь не обязательно.       — Спасибо, Алексия, — искренне произнес Герман, глядя на меня с любовью. — Могу я спросить у тебя кое-что о твоей маме?       — Конечно. Ты можешь спрашивать что-угодно и когда-угодно.       — Ты бы хотела с ней встретиться? Узнать, почему она тебя бросила? Посмотреть ей в глаза?       — Да.       Я много об этом думала. И очень долго. Миллион раз представляла, как подойду к ней, взгляну на нее и задам всего лишь один вопрос: “почему, мам?”. Разумеется, она тоже имела право на счастье, на любовь, но… ведь я – ее дочь, и меня она тоже когда-то любила. Неужели не было другого пути? Хорошо, она могла уйти от папы, от меня, выбрать другого мужчину и уехать с ним. Но почему нельзя было, например, купить вторую сим-карту и писать мне, в тайне от него, хотя бы раз в месяц?       Очень больно, когда ты одинока, когда случается что-то плохое, и хочется обратиться к самому близкому и родному человеку – к маме, но мама не дает такой возможности.       — Я хочу поговорить с отцом. И задать ему несколько вопросов. — тихо сказал Герман, находясь где-то очень далеко и глубоко. — И я имею возможность это сделать, он же здесь, рядом. Но вряд ли когда-нибудь сделаю.       — Почему? Ты боишься его? Или… стесняешься поговорить с ним открыто?       — Нет, — он мотнул головой, — я боюсь, что после этого разговора станет уже по-настоящему больно. Иногда отсутствие ответов – это лучше, чем ответы, которые ты совсем не хочешь слышать.       — А что ты боишься услышать? — гладя его по волосам, осторожно спросила я.       — Я не знаю. Наверное, я боюсь увидеть пустоту в нем. И в его отношении ко мне. Уж лучше думать, что он такой фанатик волчьих законов и так зависим от мнения о нем других волков, чем знать, что он просто не хочет и не может даже немного меня услышать, понять. Я не знаю, как это объяснить…       — Думаю, я понимаю, о чем ты говоришь, Герман.       Ненадолго повисла тишина. Любимый ушел в себя, и я не решалась его тревожить.       — Спасибо, милая, — наконец сказал он, сфокусировав взгляд на мне.       — Я всегда тебя услышу и пойму. Я всегда буду для тебя тем, с кем ты можешь быть собой, я обещаю.       — Надеюсь, ты знаешь, что это взаимно, — привлекая меня к себе, прошептал Волчонок.       Наши губы слились в чувственном поцелуе, и этот поцелуй был наполнен болью, исцелением, надеждой, страхом и любовью. Мы оба оказались друг для друга тем окошком, которое озаряет ярким светом темную комнату, или же той единственной свечой, которая развеивает тьму старого подвала и вместе с ней разрушает страх.       Раньше я частенько играла с зажигалкой, потому что мне нравилось контролировать огонь: когда захочу – зажечь, когда захочу – погасить, и знать, что в любой момент я могу развеять тьму, стоит только залезть в карман джинсов или рюкзака и достать эту зажигалку. И я даже не сразу заметила, когда перестала это делать. А произошло это тогда, когда в моей жизни появился Герман. Когда он оказался рядом, окружающая тьма расступилась и без огня, даже несмотря на то, что была и в нем самом. Потребность в контроле тоже исчезла. Мое положение долгое время оставалось крайне шатким, но Герман внушал уверенность и спокойствие на внутреннем уровне.       Наши души были поломаны, покоцаны и разбиты, но, слившись воедино, смогли излечить друг друга. В нас обоих была тьма и в нас обоих был свет, и мы, как мотыльки, летели на свет друг друга, желая сбежать от собственной тьмы.       — Я люблю тебя, — прошептала я и снова прильнула к его губам.       Герман крепко держал меня за талию обеими руками, пока я, обхватив его шею, с наслаждением, медленно целовала его, вкладывая в это простое действие все свои чувства. Любимый отдавал мне инициативу и довольно спокойно отвечал на поцелуи, но скорее всего дело было исключительно в усталости.       — Я тоже тебя люблю, милая, — тихо отозвался Волчонок, когда я отстранилась, чтобы взглянуть на его прекрасное лицо. Герман казался мне идеально восхитительным. Превосходным. Совершенным. Я бы рисовала его портреты каждый день.       — Мне так неловко, но хочу тебя кое о чем попросить…       — Проси, о чем хочешь, Алекси.       Говорить было сложнее, чем просто делать, так что я взяла его футболку за край и потянула наверх. Герман позволил мне ее снять.       — Как красиво, — произнесла я, разглядывая рельефный торс и скользя пальцами сначала по мускулистой груди, а затем по кубикам пресса. — Твое тело безупречно. Он улыбнулся, внимательно наблюдая за мной, и тоже коснулся края моей футболки. Я закусила губу. Волчонок стал аккуратно задирать ткань, оголяя мой живот, который, к сожалению, эстетичными подтянутыми мышцами не обладал. Обычно я носила простые топы, но перед приходом любимого успела переодеться в единственный красивый черный кружевной комплект, который на всякий случай привезла сюда из дома. Интересно, на какой такой всякий случай я изначально его брала?       Теперь на нас обоих было лишь нижнее белье и штаны. Хотелось большего контакта кожи.       Потянувшись к Герману и выгибаясь так, чтобы теснее к нему льнуть, я лизнула его губы, и как только он попытался меня поцеловать, чуточку отстранилась, игриво дразня. Достаточным было проделать это трижды, как усталость любимого внезапно отошла на второй план, и я оказалась уже лежащей на спине. Нависнув надо мной на руках, Герман властно припал к моим губам и сразу переплел наши языки. А затем он стал спускаться ниже, то нежно целуя, то ощутимо покусывая кожу на шее, у ключиц, под ключицами и почти дошел до груди. Я извивалась и беззвучно стонала под любимым, не переставая гладить его широкую спину, мне хотелось большего, хотелось максимального контакта, и тело реагировало соответствующим образом, но… когда Волчонок расстегнул пуговицу на моих джинсах и захотел расстегнуть бюстгальтер, в голове что-то резко перещелкнуло, и я напряглась. Конечно же, этот идеальный мужчина заметил изменение в моем поведении.       — Что такое? Все нормально? — остановившись, спросил он.       — Да… нет. Не знаю, — растерянно ответила я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. — Я не понимаю, что со мной.       Герман тут же сел рядом, встревоженно глядя на меня.       — Милая, что случилось? Я напугал тебя?       — Нет-нет! — тут же воскликнула я и тоже села. Ком в горле начинал неприятно душить. — Прости, просто… — пришлось поднять глаза наверх, чтобы не дать слезам выкатиться, — я сама не понимаю, в чем дело. Я очень сильно тебя хочу, и уже давно. Я люблю тебя, я доверяю тебе. Но прямо сейчас я не готова…       — Конечно. Все нормально, — Герман протянул мне футболку, — мы не будем ничего делать, если ты не хочешь.       — Прости меня… — надевая футболку, прошептала я. — Я сама это начала, а теперь…       — Эй, милая, перестань. Так бывает. Все в порядке.       — Дело не в тебе, я клянусь.       — Алексия, не беспокойся, все нормально. Иди ко мне.       Я придвинулась ближе, и Волчонок крепко меня обнял.       — Такое иногда бывает, не переживай. В другой раз, значит, — он ласково поглаживал меня по плечу. — Делать что-то без желания – это насилие, пока ты твердо не захочешь и не будешь готова, ничего не произойдет.       — Я же делала это раньше, почему так? Мне ужасно стыдно перед тобой… Прости, что обломала, хотя давала сигналы, что готова.       — Милая, перестань за это извиняться. Ты ни в чем не виновата и ничего плохого не произошло.       — Кирилл злился, если я отказывалась, когда он уже настроился…       — Что? — довольно эмоционально спросил Герман. — Вот же мудак конченый.       Скорее всего, дело было в месте. Не в травмирующем опыте с физруком и не в нездорово-эгоистичном бывшем парне, потому что мое доверие к Герману было абсолютным, а в месте, где мы находились. Чужой дом в стае оборотней, часть из которых настроена ко мне враждебно, так еще и на горизонте маячит страшная битва с вампирами – не самая располагающая атмосфера.       Мы легли в кровать, Герман удобно устроился на подушке, а я – на его плече, учитывая температуру тела любимого, потребность в одеяле отпала, и оно валялось у нас в ногах. Волчонок забил на всех и решил остаться со мной до утра, тем самым исполнил мою давнюю мечту поспать вместе в обнимку.       — Мне очень интересно кое о чем спросить… — начала я, водя пальцем по его оголенному животу – футболку он надевать не стал, остался в одних штанах. Я же напротив сняла джинсы и неудобный бюстгальтер, оставив свободную футболку.       — Спроси, — голос Германа уже звучал сонно.       — А если бы у нас все-таки дошло до того, до чего должно было дойти… Что бы мы делали?       — Я думаю, что я неправильно понял твой вопрос, так что лучше пока не буду отвечать, — усмехнулся Герман. — Что ты имеешь в виду?       Ну да, правильно понять он вряд ли мог, ведь я произнесла вслух только часть появившейся в голове мысли, и прозвучало это странно.       — Я про защиту от беременности или какого-нибудь там бешенства.       — Бешенства?..       — Ну, в теории. Я не говорю, что ты или я можем чем-то болеть. Я, кстати, анализы сдавала, я здорова.       — Ты, безусловно, молодец, что следишь за своим здоровьем, я тоже их сдаю, хотя у меня последние несколько лет была только Фрейя, а она точно не изменяла, но, погоди… — быстро проговорил Волчонок. — бешенство? Ладно, шутку я засчитал.       — Ой, — вдруг до меня дошло, что это могло быть неприятно или обидно. Резко сев, я посмотрела в его лицо. — Прости, милый. Я ляпнула, не подумав.       — Да все хорошо, — улыбнулся он. — Это забавно.       — Кстати, а… вервольфы могут заболеть бешенством?       — Нет, насколько мне известно. К нему у нас иммунитет.       — А к каким человеческим болезням его нет?       — Мы очень редко болеем, в целом. Но те, кто большую часть времени живет в человеческом обличье, в теории, могут подцепить почти все, что-угодно.       — Поняла.       — А насчет твоего вопроса – у меня были с собой презервативы. То есть, есть.       — Значит, ты все-таки рассчитывал на это, да? — я сожалеюще сжала губы.       — Не рассчитывал, а допускал такой вариант развития событий, — он нежно провел рукой по моей спине. — Не переживай, милая.       Вздохнув, я легла обратно и обняла его.       — Есть еще вопросы или поспим?       — Ну… вообще-то есть парочка. Но я понимаю, что ты устал, так что они подождут.       — Может, на парочку меня хватит? Спрашивай.       — Тот вампир, который приходил к тебе домой – тоже ваш враг или нет? — в голове возникли картинки давних воспоминаний. Фактически, времени прошло не так уж и много, всего несколько месяцев, но по ощущениям – лет пять, не меньше.       — Не совсем, — ответил Волчонок, путая пальцы в моих волосах, — есть кланы, с которыми у нас подписан условный мир. Просто мы не лезем к ним, а они не лезут к нам. Алек и его команда навели в городе шумиху, что обеспокоило не только оборотней, но и спокойно сосуществующих с людьми вампиров. Им лишнее внимание не нужно так же, как и нам.       — Получается, этот клан знал, что ты как-то причастен к истории с убийствами?       — Да, до них дошли слухи.       — То есть, молодежь в городе все-таки убивал Алек?       — Либо он, либо кто-то из его шайки, как я тебе тогда и сказал.       — А почему у жертв горло было разодрано и тела не обескровлены, раз это делали вампиры?       — Ты думала, к этому причастны оборотни? — спокойно спросил Герман.       — Изначально думала, что обычный маньяк. Человек. Потом… да, это больше походило на “почерк” оборотней, — нехотя призналась я. — Так мне казалось.       Он вздохнул.       — Даже Алек и его упыри – не конченные идиоты, Алексия. Обескровленное тело и укус на шее? Прямое доказательство существование вампиров. Зачем? Они не допивали до конца и раздирали горло, уничтожая следы от укусов. Вот и все.       Это действительно звучало логично. Интересно, что многие люди, точнее, все люди, разве что за исключением парочки таких, как я, даже не подозревают о том, что часть убийств совершается Детьми Ночи, а не классическими убийцами. Иные создание научились жить среди нас, маскироваться под нас и даже маскировать свои убийства под наши убийства. Вампиры, оборотни… Сколько еще тайн хранит наш безумный мир?       — Подкинутая убитая собака и убитая девушка – это…       — Это был месседж от Алека, — закончил за меня Герман. — Собака символизировала оборотня, видимо, волка он не нашел. А девушка – тебя. Он даже подобрал с похожим цветом волос.       По коже пробежал холодок. Та юная девушка жила себе спокойно, планы строила, мечтала, любила кого-то, и ее любили, а потом в один ужасный день вышла на улицу, по делам или чтобы погулять, и лишилась своей жизни просто из-за цвета волос. Просто из-за того, что какой-то поганый вампир решил намекнуть своему старому врагу, что убьет меня, использовав ее. Она изобразила меня в роли невинной жертвы, а я даже имени ее не знала… Хоть бы она не мучалась и испугаться не успела, бедная. Почему мир бывает так жесток и так несправедлив? Вот за что поплатилась та девочка? За что?       Почувствовав мое настроение, Волчонок тесней прижал меня к себе.       — Есть еще вопросы? — тихо спросил он.       Я постаралась прогнать из головы жуткие мысли о бедной девушке, и сменила тему.       — Почему все подчиняются Лиулфру? Я понимаю, что он альфа, но… Как он сохраняет этот статус? Он – самый сильный из вас?       — Самый главный не тот, кто самый сильный, а тот, кого слушают. Лиулфр смог получить доверие от стаи. Различными способами. У него мощный авторитет.       “Самый главный не тот, кто самый сильный, а тот, кого слушают”. А ведь так оно и есть. Это правда. Если тебя слушают, неважно, насколько ты слаб или силен. За тобой все равно пойдут. Прежде я об этом не задумывалась.       — Он не пытался отговорить тебя от развода?       — Ну… — замялся Герман, — у нас с ним был долгий разговор, и сложный. В итоге он принял мою позицию, и нас развели. Провели обряд, как положено.       — Это довольно быстро произошло, нет?       — М, нет, не сказал бы. Просто я тебе не говорил, что начал заниматься этим вопросом. Знаешь, ведь мне, точнее, нам в этой ситуации тоже отчасти помогает тот авторитет, который есть или был у меня. Не каждому бы позволили столько, сколько Альфа и стая позволяют мне.       — Я заметила, что к тебе очень хорошо относятся.       Приподнявшись, я нежно поцеловала Волчонка в губы.       — Я так боюсь однажды снова случайно ранить тебя… — прошептал он, проводя рукой по тому месту на моей спине, где под футболка прятались шрамы от его когтей. — Боюсь причинить тебе боль или того хуже. Я так не хотел подпускать тебя к себе и к этому миру, но не смог. Я хочу защитить тебя от всего, но следовало бы начать с защиты от себя.       — Я рада, что ты не смог. И я знаю, что ты не причинишь мне боль. Но я тоже думала о том, что мне следовало оставить тебя, чтобы не портить тебе жизнь, не создавать проблем и не разлучать со стаей.       — Выходит, мы оба эгоисты, — Волчонок убрал прядку волос мне за ухо и аккуратно погладил по щеке. Я прикрыла глаза. — Но я тоже рад, что ты не стала избавлять меня от проблем таким образом. Я бы выбрал проблемы, лишь бы ты была со мной.       — А я выбираю возможный риск, лишь бы со мной был ты.       Мы поцеловались еще раз, и я легла обратно на его плечо. Сон потихоньку затаскивал в свои сети, веки тяжелели, говорить становилось все сложней.       — Раз мы оба эгоисты, значит, и наша любовь – это эгоизм? — спросила я, пока еще борясь со сном. Не хотелось засыпать, ведь тогда очень быстро наступит завтрашний день, который вынудит на какое-то время расстаться с любимым, так еще и приблизит страшную бойню вампиров и ставших мне близкими оборотней.       — В любви всегда есть доля эгоизма. Важно лишь то, насколько эта доля велика и здоров ли этот эгоизм. Между здоровым и нездоровым эгоизмом грань очень тонкая, почти незаметная… Кстати, тоже хочу у тебя кое-что спросить.       — Спрашивай.       — О чем ты думала, когда в упор смотрела на меня, когда я читал тебе книгу вслух? Тогда, у меня дома. Если помнишь.       — Помню, конечно, — улыбнулась я. То, о чем я мечтала в тот вечер, хоть и не признавалась себе в полной мере, все-таки исполнилось. И даже с бонусом в виде возможности целоваться. — Я думала о том, какой ты красивый и какой чарующий у тебя голос. Думала о тебе, о том, кто ты и какой ты, и почему меня так сильно к тебе тянет. Признаюсь честно, мне очень хотелось, чтобы ты остался спать со мной, чтобы не уходил. Ты заподозрил тогда что-то такое, да?       — Ты так внимательно на меня смотрела, что, конечно, я догадался, что сюжет книги тебя интересует меньше, чем я. Меня это напрягало, и ты знаешь, почему.       — В тот момент, когда ты закончил читать и стал уходить, внутренний голос кричал, чтобы я остановила тебя и попросила тебя остаться, но здравый смысл победил, и я промолчала. Но… что было бы, если бы я все же попросила? Ты бы отказал?       — М, да. Думаю, да, — подтвердил Герман. — Максимум, что мог бы предложить, это все-таки посидеть с тобой, пока не заснешь, но лечь с тобой я бы не согласился. Это был бы перебор и это могло бы продвинуть наши отношения в том направлении, в котором я их двигать не хотел.       — Значит, хорошо, что я промолчала. Было бы неловко. И могло бы все усложнить.       — Так или иначе, сейчас мы все равно лежим вместе и вместе уснем, — судя по голосу, он улыбался. — К слову, я усну уже очень скоро, прости, милая.       — Я понимаю. Можно самый последний вопрос, и после этого уже точно спать?       — Давай, — Волчонок усмехнулся.       — Ты не злишься, то есть, ты не злился, что я решила вернуть тебя в свою жизнь, инсценировав попытку обращения в вервольфа?       — Мы уже как-то говорили с тобой об этом. Нет, я не злился и не злюсь. Забудь про это, пожалуйста. Во-первых, я могу тебя понять. Во-вторых, то, что мы оба делали, в итоге привело нас к тому, что мы имеем, и неважно, правильным или неправильным это было, потому что мы уже выяснили, что мы оба эгоисты, которые любят друг друга и хотят быть вместе. И нас это устраивает.       — Хорошо. Спасибо.       Поцеловавшись, мы наконец-то легли спать.       Волчонок уснул первым, какое-то время я просто слушала его размеренное дыхание, наслаждаясь тем, что он рядом. Что он – мой. Или что я – его. Несмотря ни на что.