Первая партия

— Сакура! Не отставай! — Да иду я, иду, — оставалось только пропыхтеть. Вся эта затея — прогулка по тёмному лесу, окутанному туманом, казалась каким-то безумием. И зачем маме понадобилось тащить её в такую глушь, да ещё и в такую рань? Как будто дел не хватает! У Сакуры на носу висело патрулирование, а после него надо было сходить к Ино, которая буквально только что вернулась с задания ранга С; подругу надо было расспросить, выслушать и, может, утешить. Зачем тогда это всё? — Зачем это всё? — выразила Сакура свои мысли. — Увидишь, — отозвалась мама откуда-то из зарослей. — И давай побыстрее, времени в обрез. Побыстрее, — фыркнула Сакура. — Для этого надо было идти по тропинке! А не ломиться сквозь чащу. Мебуки, впрочем, препятствий будто не замечала, и всё спешила вперёд. На чёлке матери, наверное, не сбился ни волосок. Сакура откровенно не понимала, почему мама, находясь в счастливом браке, до сих пор прятала свой единственный внешний недостаток от всего мира. Как будто никто не знал, что она там прячет! Для неё, как для жены торговца, жизнь уже сложилась счастливой мозаикой: верный любящий муж, хорошие отношения с многочисленными родственниками, талант в уборке, готовке и сплетнях, дочь — всё уже есть. И так будет до самых титров. Ей никогда не приходилось сжимать кунай потными от страха ладонями, шпионить за кем-то, делать тяжёлый нравственный выбор… И когда-то — на самом деле, не так уж давно, но, казалось, целую вечность назад — Сакура хотела быть такой же. То есть, ухоженной и мягкой, домашней, защищённой спиной мужа… наивной… И та мысль, что если бы не Генма-сенсей, то таким и могло бы стать её будущее, очень горчила на языке. Саске его фанклуб по-прежнему не оставлял в покое, его право на уединение нередко нарушалось девичьими визгами — благо, вне территории клана Учиха, — и сокомандикам не раз приходилось вылавливать надоедливых гарпий за волосы из кустов и провожать пинками куда подальше. Саске не нужно было говорить, что Сакура и Ино раньше вели себя не лучше. А это мама ей советовала, хихикая: ну поухаживай за мальчиком, покажи ему свою женственность, когда-нибудь всё равно обратит внимание, а там дальше и замуж выйдешь. От этих мыслей передёрнуло. — Сакура, ну! Мы уже почти пришли, идём, идём! — раздался голос откуда-то спереди из очередного куста молодых деревьев. — Да иду я, иду! — не без злости проскрежетала Сакура. А ещё эти диеты, ха! Чтобы понравиться мальчикам! Куноичи не могут себе позволить терять вес, особенно в юности. Как тогда физические упражнения делать, как бегать? А мама всё причитала: доченька, ну почему ты так много ешь, располнеешь и замуж не выйдешь, талия, это же очень важно! А волосы твои почему в пучке? Распусти, не будь глупенькой, кому интересны твои шпильки. И Сакура молчала, потому что пытаться объяснить, что нужно хорошо есть, чтобы быть эффективнее, мама не понимала. Как и не понимала, что распущенные волосы — знак отличия действительно сильных куноичи и шиноби, которые могут себе это позволить. И чтобы можно было это позволить, для начала нужно правильно питаться. — Мы пришли! — раздался голос мамы, на этот раз скрытый могучими дубами-колдунами. Сакура нехотя пробралась сквозь ветки, распихав себе путь локтями и вышла… в поле. Осеннее выцветшее и влажное поле. На холме. Лес позади так оглушительно зашумел соснами, что она даже обернулась назад. А когда оторвала взгляд от качающихся макушек деревьев… стоп, куда делась?.. — Ма-а-ам! — крикнула Сакура. Голос эхом прокатился по полю и растаял. — Ты куда пропала?! Ответа не последовало. — Не глупи! Ты где?! Мы сюда по важному делу пришли. Ох, подумала Сакура. Она, наверное, за холмом. А тут ветер, поэтому и не слышит. Эх, торопыга. Могла бы и подождать чуть-чуть! Расстояние от края леса до холма было не очень большим, поэтому и путь занял совсем немного. Трава не спутывала ноги, а только мягко и тихо шуршала. Под холмом мамы не оказалось. Зато там оказался стол, устланный белой скатертью, очень длинный. За ним сидели люди в белых одеждах и с какими-то… одинаковыми, но отсутствующими лицами. Женщины. И спроси Сакуру об отличительной черте хоть одной из них, или даже о возрасте, она не нашлась бы с ответом. Это сюда мы шли?.. Что?.. — Мы ждали тебя, — поднялась одна из них, что сидела в самом центре, на ноги. — Присаживайся. Действительно, напротив поднявшейся было одно свободное место. Сакура, не контролируя своё тело, послушно спустилась и села. Женщины по бокам вежливо пододвинулись. — А моя мама? — Сейчас будет, — последовал лаконичный ответ. — Начнём. Мы сегодня собрались!.. И Сакура прослушала, зачем они собрались, потому что все сидящие вдруг начали петь. Без слов, одними гласными, многоголосьем. Звук был таким же чистым и оглушительным, как сосны на ветру. Песня залилась в уши, залезла под кожу, попала в кровь, осела в костях и достигла сердца. Минуту или целую вечность провела Сакура под властью этой дивной чарующей женской музыки. А-о-и-я-о… А-о-и-я-о-у… Она моргнула, не осознав, когда успела закрыть глаза. Перед ней опустилось блюдо, накрытое железным колпаком, словно гастрономический сюрприз-деликатес. Чья-то рука — наверное, той поднявшейся, — опустилась на него и резко подняла крышку. А-о-и-я-о… А-о-и-я-о-у… На Сакуру уставилась отрубленная голова матери. А-о-и-я-о… Рука закрыла крышку. А-о-и-я-о-у… Снова подняла. Сакура заглянула в свои собственные мёртвые глаза. Обрубок на шее спрятали распущенные розовые волосы. А-о-и-я-о… Рука закрыла крышку. А-о-и-я-о-у… Снова подняла. Перед ней лежал зарезанный ягнёнок, почти утопленный в собственной крови. А-о-и-я-о… А-о-и-я-о… А-о-и-я-о… И наконец песню разорвал крик. — Сакура-чан! — громкий голос Наруто А-о-и-я-о-у… … Сознание возвращалось к ней мучительно медленно. Она попыталась открыть глаза, но не смогла. Попыталась скинуть с себя — что? — иллюзию, кошмарный сон, что это?.. Сложила пальцы в знаке «кай», но кто-то спешно разнял их. — Тебе пока нельзя пользоваться чакрой, — голос Саске. — Ты же вся горишь. — Что? — попыталась выговорить, попыталась снова открыть глаза, но получилось только моргнуть и удостовериться в наличии Наруто и Саске в тёмной комнате. …А-о-и-я-о… — тихо отозвалось эхом в голове. — Ничего себе, как её лихорадит! А это точно нормально? — Да точно, добе, успокойся… Лучше принеси еды. Той самой. …А-о-и-я-о-у… Что-то холодное коснулось её лба. Она наконец-то приоткрыла один глаз. В тёмной комнате, залитой светом одинокой свечи, удалось разглядеть знакомые черты. Силы снова покинули её. А-о-и-я-о… — многоголосая безликая женская песня зазвучала в голове чуть громче. Она почувствовала, как опять проваливается в неминуемый сон. — Са-аске, — прохрипела. — Несу, несу, сейчас. Облизнула пересохшие губы. …А-о-и-я-о-у… — Открой рот, сейчас будешь пить чай, — с материнской строгостью заявил Саске. — Лавандовый. Скажи «а». Сказать ничего не получилось. Но вот попить — да. Свежий и успокаивающий аромат вдарил в нос и, казалось, сломал челюсть фантомному хору в голове. Хвала небесам, — только и подумала Сакура. И совсем-совсем тихое: а-о-и-я-о… — Ты кричала во сне, — констатировал Саске. Чужой голос всё-таки заземлял. Кажется, и сам Учиха это почувствовал. — Стало быть, приснился кошмар. Но мы здесь, не переживай. Наруто за твоей едой отошёл. — И уже пришёл! Ай, горячо! Миска перегрелась… Ну и ладно! Сакура-чан, послушай, мы такую вкуснятину тебе приготовили, ты не представляешь!.. — звуки возни. Хор в голове, казалось, громкости Наруто даже испугался, потому что, наконец, заткнулся. — Открой рот, а я тебе туда ложку положу… Можешь даже глаза не открывать… Вкусно, а? А-а-а, то-то же! Наконец-то я нашёл полезную оранжевую еду! Это мы тебе бататовую кашу сделали. Давай ещё ложечку! Ну давай, ты сможешь!.. Во-о-от, одну за меня… Хорошо! Одну за Саске… Тоже хорошо! Одну за сенсея… Отлично! Одну за Ино… Прекрасно! Так, за кого ещё можно? Э-э-э… Одна за нас! Да, одну за на-а-ас… И вторую за нас… Молодец! И давай третью тоже, совсем немного осталось… Молоде-е-ец! Вот мы и поели! Сакура попыталась сказать «спасибо», но не получилось. Послышался вздох в комнате. — Так бывает, — голос приближающегося сенсея. — Дай-ка я тебя причешу, что ли… от лихорадки волосы потом ломкие, так хоть стричь не придётся, — она почувствовала аккуратное прикосновение щётки к голове. У сенсея оказались опытные нежные пальцы, ни один колтун не отозвался болью. — Тебе одну косичку сделать или две? Но Сакура не успела попытаться ответить, потому что она проваливалась … всё глубже, А-о-и-я-о… и глубже, А-о-и-я-о-у… и глубже… А-о-и-я-о… в полную темноту. Мама, — с комом в горле подумала Сакура. …И оказалась у подножья другого холма. Его склоны были покаты, и сияли бледным грязным золотом ноября. Трава под босыми ногами казалась мягкой и влажной, но, как ни странно, холод не чувствовался. Сакура с некоторым удивлением обнаружила себя в огромной белой пижаме с закатанными рукавами и штанинами. Кофта доходила ей почти до колен; тело утопало в ощутимо чужой одежде, как в слишком широком платье, скаля острые ключицы. Наверное, это принадлежало родственникам Саске, — заключила Сакура той частью себя, которая осознавала нахождение в лихорадочном сне. Она инстинктивно потрогала свою голову, — какое-то непривычное ощущение, связанное с ней, — и нащупала две косички сенсея, чуть расплетающиеся от отсутствия резинок на них. Небо над головой висело тяжёлое, мутное и белое, как очень жирное молоко. На его фоне бледное золото выцветших трав и мокрая грязь выглядели ярче, чем им следовало бы, отчаяннее в принятии такой скверной и скучной погоды. Серый, полностью облетевший лес, высящийся вдали, только добавлял картине невысказанной скорби. Звенящая тишина простиралась вокруг. Сакура не знала, куда идёт. Она помнила: папу, маму, бабушку, сенсея, Ино, Саске и Наруто, что ей нравятся красный, умебоши и блинный торт со вкусом зелёного чая, и что ей категорически не нравится проигрывать. Ноги двигались в сторону леса. Трава щадила ступни; под них не попадалось ни звериное дерьмо, ни колючки, ни лужи. И всё равно тишина давила, невидимыми ладонями опускаясь на плечи, всё норовила замедлить путь, всё хотела… напугать, наверное? Или соблазнить остаться с ней, в этой тишине, ведь спокойствие, особенно вечное, так дорого стоит. — Ехала карета, — храбро затянула Сакура, как умела, то есть никак, но с решительностью. — По старому мосту… Мост развалился, карета — ко дну… Не жалко мне кареты, не жалко мне моста… А жалко мне принцессу и белого коня. Что-то более серьёзное из песенок не вспоминалось. Да и даже это было не песней, а считалочкой. — Я иду по полю, — напела Сакура абсолютно без рифмы, — погода не сказать, что хороша… но я хороша… и куда-то иду… иду к лесу… под моими ногами травы… на моей голове косички… глаза у меня зелёные… я куда-то иду… По мере приближения к лесу она заметила, что там её кто-то ждёт. Хотя, скорее даже не кто-то, а что-то — даже странно, издали их должно было быть видно. Разномастное стадо овец — белые, серые, коричневые и даже одна чёрная, — паслось на границе с лесом; звон их колокольчиков не раздавался эхом по полю. — Овечки нежные, овечки милые, — затянула Сакура, будто героиня какой-то сказки, — стоит ли мне вступать в этот тёмный лес? — Бе-е-е, — многоголосо ответили овцы. — Выйду ли я из него, если войду? — Бе-е-е, — динь-динь-динь. — Овечки нежные, овечки милые? А… а можно вас погладить и обнять на дорожку? — Бе-е-е, — одобряюще отозвались овцы, обступая её. Динь-динь, динь-динь. Их шёрстка была такой же гладкой и мягкой на ощупь, какой она себе её представляла. К стыду своему, Сакура никогда раньше не чесала ни бока, ни головы живых овец. — Спасибо вам, — сказала. — В таком случае, мне пора дальше. Пожелайте удачи оказаться по ту сторону леса. — Удачи тебе-е-е, — проблеяли овцы человеческими голосами. Сакура шагнула в тёмный лёс. Он зашумел на неё спрятанными от глаз соснами. — О, ты снова с нами? — разорвал какофонию голос Саске. А? Что? В животе что-то сжалось, разжалось, сознание куда-то упало, но поднялось… И лес с его голосом стерлись из головы. Так вот что такое смерть, — только и успела осознать Сакура, — темнота… как в чреве у матери… и отдалённый шум овечьих колокольчиков. … На этот раз глаза удалось приоткрыть почти сразу, хотя сон и не выветрился окончательно из головы, как в прошлый раз. — Я теперь знаю, что такое смерть, — прохрипела Сакура одновременно всем и никому. — Ками, ну у тебя и голос, — отозвался Саске из темноты комнаты. — Подожди, чаю принесу… — Я пела, — заявила ему Сакура. — Не умею петь. — Научишься. Вот, держи. Глаза сами собой закрылись, когда к её губам поднесли чашку. — Это маття, — сообщил Саске. — Сделал по традиции клана Учиха… Эй, Наруто! — А?! — откуда-то из глубины дома. — Она проснулась! Тащи еду, добе! — О-о, наконец-то! Сакура-чан, несу-несу! — Как спалось? — голос Генмы-сенсея. — Очень интересно, — сонно отозвалась Сакура. — Надо будет потом научиться петь. — Научишься, — серьёзно ответил сенсей. — Дай-ка я тебе пока косы переплету… Саске, подвинься немного, пожалуйста. — Сакура-чан! — громкий голос Наруто совсем близко. — Мы тебе, вот, чечевицу с овощами приготовили! Скажи «а-а-а». Её опять покормили с ложечки. Было даже вкусно. — Мне пора, — заявила Сакура с авторитетом самого сонного человека на свете и зевнула. — Сладких снов, — отозвались на разный лад Саске, Наруто и сенсей. Кто-то подоткнул ей одеяло и пригладил волосы. …Тёмный лес высился за спиной, когда Сакура осознала себя. А перед ней на этот раз была совсем другая поляна — зелёная, залитая солнечным светом, удивительно яркая под лазурным небом с кудрявыми облаками. Её ожидали те самые овцы. — Я вернулась, — сказала им Сакура и согнула спину в почтительном поклоне. — Мы знаем, — ответила чёрная овца, стоявшая впереди всех. — Ты справилась. — С чем? — Со своим испытанием. Ты разве не помнишь? И вдруг — точно, точно ведь, это же, — целая волна воспоминаний накрыла её. Генма-сенсей, вернувшийся после своего секретного саботажа, разговор о теле коллектора… он показал им технику призыва… и Сакура, всё ещё маленькая и глупая, впервые в жизни не обдумав план наперёд… она тогда только чувствовала, что ей нужно стать сильнее… пропустила предупреждение, что призыв естественный всегда подразумевает испытание, надкусила палец и сложила печати… а потом ничего не произошло, и она очень расстроилась… а ближе к вечеру так залихорадило, что вся команда осталась у Саске на ночёвку. Чёрная овца топнула копытцем и на траве возник свиток. Лёгкое движение — и он уже лежит развёрнутый у босоногой Сакуры. — У меня нет крови, чтобы его подписать, — пролепетала она. Во снах ведь нельзя же по-настоящему укусить себя за палец. — Посмотри вниз, — по-доброму проблеяла чёрная овца. Что? На тех самых широких белоснежных штанах?.. Откуда?.. — Месячные? — выдохнула Сакура. Самые первые. Согласно буклету начинающих куноичи они как раз должны были начаться вот-вот. Она, не чувствуя, ни стыда, ни отвращения, а скорее даже наоборот, ощущая какое-то странное чудо, ликование, потёрла палец о промокшую насквозь ткань. И написала своё имя в свитке. — Вот и всё, — ответила чёрная овца. — А теперь тебе пора… Харуно Сакура-чан. … На этот раз она открыла глаза в сумеречной комнате. Саске, Наруто и сенсей спали, как убитые, на футонах вокруг деревянной кровати. Сердце защемило от того, что они спали в одежде; наверняка всю ночь переживали, дежурили… Сакура, стараясь не разбудить их, осторожно встала с постели. Штаны той самой белой пижамы были безнадёжно испачканы кровью. Впрочем, простыня тоже. Даже не думая, Сакура осторожно сняла её с матраса и на цыпочках вышла из комнаты, а затем и из дома. Над Конохой медленно занимался рассвет. Голубые сумерки медленно бледнели, уступая место робкому солнечному свету. Потихоньку растворялся в воздухе утренний туман. Пахло свежестью влажной зелёной травы, а ещё нарциссами. Дорогу до реки Нака она прекрасно помнила, ведь именно с её руки туда улетели неугодные человеческие кости. Она вошла в реку вместе с простынёй чуть выше пояса, позволяя воде смыть с себя остатки испытания. Простояла вот так, в приятном холоде, пока редкие облака на небе не приобрели цвет её волос. У каждого есть момент, который чётко делит жизнь на «до» и «после», сказала ей как-то раз мама; она уже не помнит ни когда это было, ни о чём тогда шёл разговор. Сакура раньше думала, что встреча с Ино была такой, как и начало соперничества по поводу Саске, как и распределение в команду. Ей казалось тогда, целую вечность назад, что следующими важными событиями, которые поделят жизнь на «до» и «после» станут повышения в ранге, свадьба и рождение первенца. Она, конечно, ошибалась. Следующим поворотным моментом оказалось спланированное убийство Курогане Нобуо; первый тяжелый грех, взятый на душу. Ещё одним, всего месяц спустя, стало первое спрятанное тело; долгое время после этого Сакуру мучительно тошнило от запаха жареной свинины; вообще не тянуло есть красное мясо, она не могла себя пересилить. Саске, как единственный обладатель стихии огня, сжёг тело, но на этом его внутренний фитиль тем вечером кончился, и Сакура одна пошла выкидывать кости в реку. Наруто тогда даже от утешительного рамена отказался, так что к этой тяжёлой работе его не привлекли. Сакура в какой-то очередной бессонный «час волка», незадолго до возвращения сенсея, даже нарисовала себе схему: Красный бант — обретение Ино, первая дружба. Ссора из-за мальчика — временная потеря Ино, первая глупость. Распределение в команду 7 — обретение мальчиков и учителя, обретение пути. Первое убийство — потеря (чернильные капли) потеря невинно- (агрессивно зачёркнуто) обретение… встреча со своей справедливостью. Первое спрятанное тело — (много точек на бумаге, как будто долго ничего не писалось) ......... дружба. Возрождение полиции… свинина тяжёлый мешок с костями… Наруто с потерянным невыплаканным закрытым взглядом… тяжёлый мешок на их с Саске плечах, иллюзия вычурного ковра, фейерверки над головой… «Я сам подожгу, встань по другую сторону, чтобы тебе не пахло», а потом застрявшее в горле паническое «не могу подойти, я не могу подойти к ним» — к ним, то есть, к костям, — у самого руки трясутся, испарина на лбу, и взгляд немигающий, вытаращенный; «Саске-кун, поставь нам чаю, хорошо?» — мягко-мягко и тихо, как учил Генма-сенсей, — «я ненадолго, туда и обратно». А потом не спать ночами, слоняться по комнате, рисовать печати до заусенцев, варить новый яд в предрассветном часу, и видеть в кошмарах, как кости сбрасывают с себя кожу, а потом уходят под воду, которая ничего никому не расскажет. «Речка-речка, спрячь человечка». Чувство собственной… компетентности. Следующим испытанием, разделившим жизнь на «до» и «после» стал призыв. Сакура даже догадывалась, почему именно овцы — как-никак, она хотела стать первой женщиной-воительницей из рода нежных и покорных домохозяек; наверное, ей нужно было показать, что она не дрогнет в своём решении. Наверное, ей нужно было знать, чего это стоит и почему это так важно. Поколениями накопленная ярость бессилия не могла просто взять и раствориться в небытии. Целую вечность спустя, выйдя из реки, она повесила простынь на ближайший куст, и, набрав в лёгкие побольше воздуха, прикусила палец, сложила печати и опустила ладонь на влажную траву. … Несколько недель спустя, Сакура патрулировала, точнее, дежурила, в таверне гильдии торговцев и кочевников. Наруто и Саске вход был закрыт за непричастностью, а вот она могла пользоваться своим положением. В конце концов, в таком заведении тоже отлично собиралась информация: кто-то делился сам, кого-то удавалось подслушать, а некоторые предлагали бартер. Когда в дверях появился мальчик, чьё пустынное происхождение так явно выдавали его одежда и походка, Сакуре стало любопытно. Он нашёл её взглядом. Встал, как вкопанный, вытаращился, даже рот чуть приоткрыл, позабыв о всех своих масках, как будто нарочно, хотя это вряд ли было нарочно, тоже мне, кукольник; «королева» — прочла беззвучное по его губам. Он сглотнул, обратив внимание на слишком острые шпильки в густом пучке, — осознал что к чему, — но, вместо того, чтобы уйти, подошёл ближе. И ещё ближе. Сакура незаметно сложила пальцами иллюзию от любопытных ушей. Подойдя к ней впритык, мальчик наклонился к чужому уху и выдохнул, решив не водить вокруг да около: — У меня и моей семьи есть… очень-очень важная информация для Конохи. — Насколько важная? — насторожилась Сакура. До начала экзамена на чуунина оставалась почти ровно неделя. Кого только не было сейчас в Деревне. — Очень. — Что ты хочешь взамен? Он помялся с ноги на ноги. Но его ответ, когда мальчик встретил зелёный взгляд Сакуры, прозвучал твёрдо и решительно: — Выжить. Нехорошее подозрение заворочалось у неё в животе. Очень.