Первая партия

Последние три дня глаз Шисуи нестерпимо болел. Остальные Шаринганы ему вторили. Данзо сжал зубы, вкалывая себе обезболивающее, и ничего об этом не подумал. Решительно ничего. Утилизировав шприц, знакомыми простыми движениями закрыл бинтами глаз и спрятал руку в своей юкате. Подобрал палку. Пустая комната, настолько серая и непримечательная, насколько нравилось — иначе говоря, практически голая — смотрела на своего хозяина в готовности услужить. — Агент. Из тени левого угла выступил силуэт, силуэт преобразовался в фигуру, и фигура почтительно опустилась на одно колено. — Да, мой господин. — Доложи обстановку. — Казекаге подтвердил наши планы. Всё по-прежнему. — Хорошо. Свободен. Фигура послушно превратилась в силуэт, а силуэт стал тенью. Будь это в характере Данзо, он бы фыркнул. Хирузен… столько лет твоим костям, а всё ещё наивен. Думал, прижал меня. Думал, поймал меня. Думал, отобрал Корень… Какая нелепая глупость, твоё доверие. Данзо отдал ему треть бойцов, тех самых, на языках которых не было печати; они были периферийниками, мелькали между тьмой земли и светом солнца. Клеймить их, ещё давно решил Шимура, опасно. Даже не опасно, а неразумно — задача подобных агентов состояла в заметании бюрократических следов. У многих даже имелись документы; поддельные, разумеется. Остальные две трети Корня остались у своего хозяина. Сенджу создали кости и органы Конохи, но именно ученики Тобирамы наполнили тело кровью — в прямом и переносном смысле. Данзо знал систему, потому что участвовал в её непосредственном создании, в её эволюции. У Хирузена не получилось бы отобрать чужую власть в любом случае, потому что двое знают правила игры. По крайней мере, теперь двое. Шимура не скорбел и пяти минут по Кохаку и Хомуре. Если они позволили себе непростительную оплошность расслабиться — их полезность достигла своего предела. Врагов много. Врагов непозволительно много — в прошлом, настоящем и будущем — их много всегда и во все времена. Тот, кто забывает об этом — высшей степени глупец. Даже у баловней судьбы рано или поздно исчерпывается запас удачи. Намиказе Минато был таким. Ни одна компульсия на нём не задерживалась — невероятная природная предрасположенность. И умер глупо, на полувздохе. Ни один король не жертвует собой ради спасения нации, потому что нация без короля — всё равно что тело без головы. Пришёл, успел принять реформы, а они посыпались без чёткого руководства, и на их обломках наконец-то удалось построить своё детище, своё наследие. Хирузен достаточно для этого ослаб, выпустил вожжи из рук. Четвёртый должен был из надежды стать реальностью; должен был доказать примером, что даже нищий безродный сирота может достичь больших высот и удержаться на них, встать на ноги и расправить крылья. Он должен был стать примером человеческой эволюции, главным аргументом для старейшин кланов и столичных аристократов. Но Четвёртый не вовремя вспомнил свой юношеский максимализм и абсолютно бездарно, поразительно безответственно погиб. Он должен был пожертвовать боевыми стариками, дать им шанс сгореть, а не сгнить. Он должен был вспомнить, что без короля партия проиграна. Как над этой бездарной смертью глумились другие Каге… Как они слетелись мухами на едва зарытую могилу… Как они вынюхивали, прощупывали, не раздавить ли окончательно Коноху в такой интересный момент позора… Хирузен не справлялся, раздавленный горем, а Данзо смог их всех усмирить. Живые корни похоронили вражеских разведчиков, лазутчиков и шпионов, расползлись, клеймя территорию, и Коноху снова стали уважать и бояться. Но какой ценой, Намиказе Минато, нам обошлось твоё безрассудное мальчишество? Данзо в первые месяцы после атаки Кьюби часто вспоминал Четвёртого. Говорил с ним. Журил. Ну и чего ты добился своей глупой жертвой, Намиказе? Нет что бы приказать мне, или Хирузену, или тем же Хомуре и Кохаку стать жертвой Шинигами. А так, посмотри, вот они, твои слепые, глухие, необразованные слуги, твоя тупая паства, неспособная ни критически мыслить, ни принимать решения. И что нам с ними делать? Нет, ты ушёл, тебе и ворочаться в гробу. Стадо не может оставаться без своего пастыря. А мы другие, Намиказе. Нам начхать на идеалистичные душевные терзания, они лишние. Стыдно тебе сейчас, или упрямишься? Так вот сгорай от стыда в желудке Шинигами. Король — это не солдат. Будет тебе уроком. — Посмотри, до чего дело дошло, непутёвый Намиказе, — тихо сказал Данзо, щурясь в темноту своей комнаты. — А всё потому что тебя точно в детстве не пороли, как следует. Из своевольных детей вырастают громкие и идеалистичные придурки, не знающие веса своих действий, не знающие ответственности. Посмотри, к чему привела твоя глупость — и ужаснись. «Душегуб и самодур» — отозвалось в сознании голосом Намиказе. — Я эффективен, — спокойно возразил Данзо. — И пока не развязавшаяся война — моя заслуга. Учиха мертвы, потому что посмели затеять своё непутёвое восстание. А затеяли, потому что отказались от своего наказания за атаку Кьюби. Шальных Шарингана в мире всего два, и о моём ничего не известно. Это была их промашка. «Войну ты развязываешь сейчас сам» — Но так, как надо Конохе и мне, по нашим с ней правилам, а не по прихоти капризных иностранных даймё. «По твоей прихоти» — Закрой рот, — проскрежетал Данзо. — Мёртвые на то и мёртвые, чтобы молчать. «Смерть — понятие субъективное. Старейшины Учиха получили по заслугам, как и Фугаку, но дети, Данзо?» О детях он действительно потом сожалел. Тот тип с маской не должен был их убивать. Они могли бы пригодиться Корню. Никто не искал бы их. Ужасная потеря ресурсов. Должны были погибнуть только взрослые ниндзя он же решил только взрослые он же решил и Кохаку с Хомурой согласились должны были пасть только старейшины чуунины и джонины не гражданские и не дети почему он отдал приказ он же не отдавал тот приказ нет же нет точно нет он же помнил так почему тогда почему решение убить Шисуи он ведь был нужен чтобы возродить клан чтобы вести детей почему же его глаз вместо глаза Кагами Глухая боль взвыла в голове тяжёлым набатом, и Данзо поморщился. Когда вспоминалась ночь гибели клана Учиха, мигрень всегда забирала своё. Он никогда не признавался себе, что плохо помнил неделю перед тем событием, что не помнил пересадку нового глаза, что не помнил собственных приказов. Кому было рассказать? Некому. Старость берёт своё это старость берёт своё какая оплошность какая ошибка зачем такие жертвы можно было бы и без них и Шисуи был хорошим оперативником как и Итачи так почему же «Душегуб и самодур» — голос то ли Намиказе Минато, то ли совести. … На финальном туре собралось столько зевак, сколько он и планировал. Даймё с телохранителями, Хокаге с АНБУ, главы кланов, Казекаге со своими людьми, гражданские, несведущие и ведомые — и Корень. В тени, как ему и положено. Зачем убивать Хирузена зачем эта дурацкая шляпа у него уже есть своя власть так зачем лучше бы кто-то молодой зачем-зачем-зачем этот государственный переворот и Казекаге со своим джинчуурики в Конохе всё стабильно слава Ками так почему Коноха должна быть сильной, она не может дрогнуть, не для того погиб Тобирама-сенсей, нельзя посрамить жертву Кагами а зачем его жертва а зачем а потому что проклятие Учиха потому что Мадара потому что я видел его тень она жива и она хотела Кагами и тот к ней потянулся нельзя было этого допустить Коноха должна жить Тобирама-сенсей не умер напрасно Сквозь мягкую пелену обезболивающего острой иглой отозвалась боль в спрятанном глазе. — Данзо, — голос Хирузена сбоку слева, но будто издалека. — Ты нездоров? — Мигрень, — сухо констатировал Шимура. У тебя когда-нибудь было такое было ведь разве нет когда не помнишь когда не знаешь когда жизнь это алгоритм но ты не у штурвала когда жизнь это алгоритм но как будто бы не твой — Хм, — поджал губы Хирузен. Когда-то соперник когда-то друг а я тебя ведь сегодня убью потому что власть зачем мне власть потому что Коноха а Коноха это всё наследие учителя мы не должны его подвести вот поэтому я тебя убью потому что иначе никак потому что иначе никак но почему никак зачем это всё зачем Когда не было Конохи, люди жили по своим укладам, а не по законам, а потом появилась Коноха, а с ней и законы; совершаемые сейчас дела это грехопадение. Но почему и за что? Хочешь делать добро, жаждешь делать добро, а получается только зло: раздрай страны Дождя, секретные лаборатории, дети с печатями на языке, уничтожение клана Учиха — страх, ужас и смерть. Старый мир был построен на гнилых сваях мрака, а новый мир опустился на уже существующее, и прошлое проседает, и сдержать упадок можно только настаивая на своём, возвращаясь глубже назад, вспоминая строгих пращуров, не ведающих ничего, кроме запаха стали и крови. Намиказе должен был на пепелище атаки Кьюби посеять надежду, дать ей взрасти, отправить на покой ветеранов страшной и мрачной эры, но он ошибся, он ушёл слишком рано, его жертва ещё не успела никого ничему научить, и тени стали только гуще, а свет надежды — бледнее. Он бы повёл нас всех, и мы пошли бы за ним, но вместо этого наша доля — лишь новый виток спирали. Ты украл наше будущее, Намиказе, и мы поступили как знали и умели, а не как полагалось бы по твоим принципам. Старые кости желают только покоя, чтобы примириться с демонами, и ты, не подумав, отнял у нас это. Кто поведёт нас теперь? Шикаку? Нара, которому не хватило смелости даже отказаться от брака по расчёту? Одно только утешение, что Яманака и Акимичи нe позволят ему наделать ошибок, не позволят ему и бессмысленной жертвенности, даже если стратегу-тактику это в голову невзначай взбредёт. Это не тот Хокаге, за которого я умру, за которого спасу страну и развяжу войну, за которого пойду на первую линию фронта в последней попытке умереть благородно и гордо, как пращуры, хотя время давно истекло, пусть и пока не умножило меня на ноль. «Войну ты развязываешь сейчас сам. По своей прихоти» Ради Конохи ради Конохи ради Конохи — Первый матч! Хьюга Неджи и Узумаки Наруто! Толпа зрителей взорвалась аплодисментами. Смотри, Намиказе, такого ли настоящего ты хотел для своего сына? Хотел бы ты видеть его как жертву потребности хлеба и зрелищ? Так смотри и устыдись своей ошибки. Смотри и ужаснись, как сильно толпа желает его поражения. Узумаки Наруто, спустившись вниз, заговорил о чём-то со своим соперником. Мальчик Хьюга сжал кулаки. Он молчал. Молчал, а потом- — Да лучше бы он был жив, чем стал героем! — вскричал. — Какое мне дело до его жертвы?! Лучше бы он, лучше бы он!.. И завязалась драка. Сын Хизаши бил отчаянно, но точно. Слова джичуурики, впрочем, с каждой минутой развинчивали, раскачивали чужой контроль. Теневые клоны Узумаки не заканчивались. Они были везде и повсюду, пряча своего хозяина, превращались в камни и веточки на арене, менялись местами с кунаями и сюрикенами, взрывались под печатями. Хьюга, потеряв контроль над эмоциями, не мог за всем уследить. Узумаки, к тому же, всё продолжал о чём-то говорить страстно и живо. Как он похож на своего непутёвого отца как похож на взбалмошную мать И сын Хизаши допустил ошибку, не углядев одного из клонов. А дальше — сломанная нога. Раунд. Он рыдал, уткнувшись в перебинтованные руки, когда его уносили с арены. Я был прав и эмоции только мешают гений из побочной ветви владеющий Кайтеном и поражен какими-то пустыми словами я был прав я знал и мои люди от этого только сильнее «Душегуб и самодур» — то ли совесть, то ли не упокоившийся дух Намиказе. Толпа взорвалась аплодисментами, заземляя разбушевавшиеся мысли. Шимура глянул на заполненные до краёв трибуны и взгляд почему-то упал на розовые волосы какой-то девочки, прижимавшей к себе огромную игрушку чёрной овцы. Почему-то плюшевый зверь завладел его вниманием. Несмотря на дистанцию, Данзо прекрасно разглядел немигающие стеклянные жёлтые глаза. Это паранойя это паранойя не надо отбирать у девочки её набитую ватой овцу это в высшей степени глупо и неразумно перестань об этом думать ведь даже не взрослый а старик перестань об этом думать В горле пересохло. Подкатил кашель. Данзо подавил его, как когда-то подавил восстание шахтеров на севере страны Огня — молча и механически. Желание раскашляться, тем не менее, вернулось. В горле страшно зачесалось. Данзо сглотнул. — Прошу прощения, — выдавил из себя, поднимаясь со стула. — Всё в порядке? — поинтересовался Хирузен, не отвлекаясь от арены, на которую спускались мальчик Нара и дочь Казекаге. Шимура не мог отмахнуться, не раскрыв часть прибережённых карт, поэтому вышел в коридор молча. Агенты обозначили своё присутствие из тёмных углов. — Отставить, — дрожащим от едва сдерживаемого кашля голосом приказал Данзо. Глаза начали унизительно слезиться. Опираясь на палку, почти не изображая из себя старика, он с трудом доковылял до общественного туалета, пустого, и сполз по стене. Палка с характерным ей стуком упала на белый кафель. Дрожащей морщинистой рукой Данзо смахнул из родного глаза слёзы, по-прежнему давя в себе тяжёлые приступы кашля. На пальцах было что-то чёрное. Вокруг, казалось, всё плыло. Общественный туалет со своими белыми стенами, белым полом, белым потолком и невзрачными белыми лампами походил на морг. Откуда-то веяло холодом. — Господин Данзо? — робко спросил один из агентов, не показываясь из своего прикрытия. Шимура нашел взглядом тень, откидываемую подоконником. Присмотрелся. — Вон, — слабо, но строго приказал. — Не впускать никого, кроме Хокаге и преемника. — А врача, господин Данзо? — Вон, я сказал! — рявкнул Шимура. Из глаз брызнуло больше слёз от потуг сдержать кашель. Тень, отбрасываемая подоконником, послушно побледнела. Если это смерть, я не удивлён, что меня никто не ждёт, — только и оставалось подумать. Он измождённо моргнул, не желая поддаваться потугам закашляться. В горле что-то неприятно булькало. А я не простужен. Он моргнул ещё раз. В абсолютно белой комнате, между рядами белых раковин, белых кабинок и белых писсуаров перед ним стояла чёрная овца. Жёлтые глаза животного глядели на него… с сочувствием? Общественный туалет, похожий на морг, и овца формировали между собой какое-то сложное противопоставление, наполненное метафорами. Будь жив академичный Хомура, он бы это анализировал. Но Митокадо был мёртв; в теории, от рук безумного Орочимару, хотя Данзо имел основания подозревать ещё кое-кого. Лёгкие налились тяжестью и отозвались болью. — Тебя уже не спасти, — печально провозгласила овца, — мне очень жаль. Но ты можешь уйти отсюда чистым. — Спасти от чего? — прохрипел Данзо, силясь хоть как-то подняться. Морда овцы стала серьёзной. — Ты убил своего друга, потому что тот признался, что слышит тень. Воспоминания водоворотом картинок пронеслись у него перед глазами. Шокированный, дрожащий, напуганный Кагами и его признание-шёпот о явлении тени Мадары к нему в дом, как эта тень следует за ним по пятам, не даёт спать, и всё шепчет-шепчет-шепчет на ухо предательство, ужас и ересь. Кагами догадывался, что его ждёт, и пасть от руки друзей ему показалось лучшей участью, чем стать жертвой безумия. Он отдал свой глаз примерно так же, как и Учиха Обито — с большой надеждой и улыбкой, наполненной любовью. Хомура так рыдал, что не сразу смог осуществить пересадку — так сильно у него тряслись руки. А Данзо… А Данзо, помимо бесценного дара, унаследовал и проклятие. — Когда она подчинила меня? Шимура сопротивлялся настолько долго, насколько мог; ему казалось, всю жизнь, не сдавая позиций… Но раз его затащило в лимбо, то придётся посмотреть на себя с другой стороны. Настоящие кабинки, он вспомнил, были зелёного цвета, а не белого. — Ты сопротивлялся до самого конца, — печально ответила овца. Значит, у меня не было и шанса. — Тень не смогла покорить тебя окончательно, несмотря на долгие годы влияния. Орочимару намного хуже перенёс её скверну. Его удалось спасти только потому что он был её рабом меньше по времени. — Поэтому и тела менял, — хрипло догадался Данзо, — пытаясь сбежать. А я делегировал её, разделял и властвовал. — Ты не знал. — Не знал, но инстинктивно чувствовал. И каков результат? Тьма не коснулась, пожалуй, только Торифу, потому что ему повезло умереть сравнительно молодым. Овца покачала головой. — Ты спас своего Хокаге. Хирузен, вдруг вспомнил Данзо, я потому и отдалился от него изначально, когда… когда стало невыносимо. Приблизил к себе, притянул, Хомуру и Кохаку, кто готов был пожертвовать собой ради Конохи без тяжёлых последствий. — Скажи мне, овца… Мадара… мёртв? — Наверное, — ответила она, — у меня нет доступа к Книге Жизни. Скажу тебе только одно: это была не его тень. — А чья? — Великого зла, — выражение её морды приобрело воинственность. — Мы, призывные звери, помним привкус этой гнилой чакры. И знаем её как врага. Это существо только и может, что порабощать. Мне очень жаль, что я не могу спасти тебя. Твоя жизнь уже прожита, тебе не хватит времени на искупление грехов, совершенных твоей рукой, пусть и не твоими помыслами. Ты слишком привык держать всё в себе. — Я умираю, — констатировал Данзо. — В тот самый день, когда… … когда я хотел узурпировать власть. — Не ты, — покачала головой овца. — А та самая тень. Твоё внутреннее сопротивление чужой воле чувствовалось. — И что будет дальше? — Я провожу твою душу. Уйду с тобой, чтобы тебе не было одиноко. — Зачем?! — Ну, — овца, казалось, смутилась, — это меньшее, что можно сделать для человека, который прожил чужую жизнь от цветущей юности до белой старости. Разве нет? — Я хотел бы умереть от руки Учиха Саске. Верни меня обратно. Он должен будет сделать это сам. — Зачем? — полюбопытствовала овца. — Так он мне отомстит. — Мстить раскаявшемуся… не получится. — Казнить преступника, — поправил Данзо. — Пожалей ребёнка! — воскликнула овца. — Я дам ему шанс закрыть главу прошлого, чтобы больше туда не оборачиваться, — проскрежетал Шимура. — Это честь и дар. Верни мою душу обратно! Я ещё не закончил с этой жизнью и уйду из неё так, как считаю нужным, а не в общественном туалете! На кой мне чёрт ваша загробная жизнь, если я ухожу из неё даже не попытавшись восстановить свою честь, даже не раскрыв правду ребёнку, который пострадал больше всего?! Сейчас же верни меня назад! Приходи, когда дело будет сделано! … Он открыл глаза. Точнее, один глаз, свободный от повязки. Белый общественный туалет, зелёные кабинки — всё на своих местах. Вокруг него стояло оцепление из пяти перепуганных агентов Корня. — Вольно, — прохрипел Данзо, медленно поднимаясь на ноги. — Вольно, я говорю! — Так точно, господин, — протараторили агенты и скрылись в тенях. — Нет, стоп. Один за вас — да, любой — пусть пойдёт к Хокаге и объявит, что надо срочно кое-что решить. Скажи, чтобы привёл с собой Нара Шикаку, Яманака Иноичи, Акимичи Чозу, Учиха Саске и, если мои догадки верны, Орочимару. Приказ: не атаковать. Встретимся в Лесу Смерти у Башни. И да, доложите Хокаге, что это срочно. Я умираю и не могу ждать целый день. Два агента, вместо одного, сорвались с места. Остальные три неуверенно замерли в своих прикрытиях. — Да, умираю, — спокойно заявил им Данзо. И, преисполнившись каким-то странным, почти отцовским чувством, знакомым и чуждым одновременно, добавил, — так тоже бывает. Порой можно выбрать свою смерть и кем ты хочешь уйти из этого мира. Я решил отправиться в путь налегке. — А мы? — робко спросил удивительно детский голос. — Вы останетесь защищать Коноху, — ответил Данзо, — и быть её частью. О вас позаботятся. Он опёрся на палку, окинув взглядом общественный туалет. И вышел вон, на судьбоносное рандеву, на исповедь и искупление, не оборачиваясь. Дух Намиказе Минато, казалось, смотрел из загробного мира на одинокую сгорбленную спину с уважением и тоской.