Первая партия

Новости об инаугурации Нара Шикаку как Пятого Хокаге разнеслись по миру шиноби вместе с новостями о смерти советников Третьего. Конечно, никто официально не объявил о полной смене верхушки власти в Конохе, но шпионам всех наций полагается в своих отчётах указывать что привело к началу нового устоя, поэтому надеяться на сохранение секрета было бесполезно. Итачи всё равно удивился, когда через четыре дня после главной новости к нему в покои зашла Конан и заявила: — В стране Лапши собирают референдум о правах гомосексуалистов. Ты будешь участвовать. Если бы Итачи не сидел на кровати, он бы, как минимум, покачнулся. Во-первых: Конан ещё никогда не выглядела такой довольной. Во-вторых: конспирация, кажется, слишком далеко зашла. — Я, — чуть не закашлялся самопровозглашенный Учива, — не гей. Янтарные глаза Ангела Акацуки светились тихим тёплым весельем. — Возможно, — позволила она, приподняв уголок губ. — Но ты всё равно участвуешь. — Я никогда не участвовал в референдумах, — вяло возразил Итачи. — Мы назначили Дейдару специалистом по культурным коммуникациям, напишите вместе речь. Что? — Какузу занимается экономической стороной вопроса. Вы туда привезёте сувениры из Аме и продадите. И ты также устроишь автограф-сессию. Что? — Что? — озвучил свою единственную мысль Итачи, стараясь не выглядеть ошарашенно. — А как же биджуу? — Данзо мёртв, — с миролюбивым видом ответила Конан. На её спокойном лице мелькнула и исчезла лёгкая, почти эфемерная, как утренний туман, улыбка. Итачи невольно засмотрелся. — Это значит, что можно изучить другие рычаги управления мировым обществом в ближайшее время. Не нервничай, на собрании обсудим подробнее. Итачи вдруг предположил, что Пейн наверняка о планах Конан не знает. Иначе с чего бы ей приходить лично, будто невзначай, если для важных новостей и обсуждений существовал административный понедельник. Озорство на обычно кукольном лице после этого осознания показалось логичным. Конан, на памяти Итачи, обычно не имела голоса. Когда он был, то последнее слово оставалось за ней, как бы не возражало Алоэ, которое имело тенденцию ненавязчиво командовать, и как бы хладнокровно не выступал Пейн. Значит, раз она решила, что Дейдара теперь не только террорист, но и специалист по культурной подоплёке, Какузу не только хладнокровный наёмник, но и специалист по… рекламе, пожалуй, то вероятность отвертеться от участия в референдуме по правам гомосексуалистов равнялась почти нулю. Итачи вдруг понял, что имел в виду Джирайя, когда сказал, что книги могут изменить мир. Но Отшельник умолчал о простой истине «что посеешь, то и пожнёшь», и Итачи чувствовал себя странно. Он не так планировал подойти к вопросу о личной свободе. Он вообще ничего не планировал, всё как-то само собой получилось. Из-за Саске с его отказом от кровожадной мести, из-за Сасори с его кризисом среднего возраста, или как там, из-за благородной смерти Данзо. Итачи чувствовал себя героем анекдота, и ему это не нравилось. Слишком частым гостем в голове было это ощущение во времена службы под командованием капитана Пса. Хотелось немного нормальности, стать свободным и стать счастливым — никак не участия в референдуме по правам гомосексуалистов, когда сам, в общем-то, натурал, пусть и девственник, которому пока ещё ничего не хотелось. — Но что я там скажу? — вяло возразил Итачи. — Обсудите с Дейдарой, — Конан выглядела непреклонно. — Он готов тебя консультировать. А на заседании всем скажем, что мысль новая, и вы к работе приступите сразу после. Тем не менее, подумать о референдуме надо сейчас. И выскользнула из чужих покоев так же тихо, как и пришла. Итачи несколько раз медленно моргнул, глядя в пустоту. — Пейн не знает, — собственный голос звучал глухо. — Референдум по правам гомосексуалистов, — из-за книги, из-за какой-то книги! Никогда такого не было. И самый важный вопрос, — и что я теперь скажу за чаем в следующий раз? А Саске что подумает? Учива Итачи с многострадальческим вздохом схватился за голову. (…) Следующий административный понедельник начался с беспристрастного выступления Конан. Она начала с темы пошатнувшегося политического влияния Конохи за счёт смерти Данзо и закончила предложением, которое звучало как абсолютное решение, что Акацуки, от лица страны Дождя, отправят Итачи участвовать на референдум о правах гомосексуалистов в Лапше, потому что смерть кровожадного теневого диктатора на материке принесла новые возможности социального и политического влияния. — Ёбана, вот это план, — почесал голову Кисаме. В его голосе чувствовалось то самое восхищение, когда на твоих глазах начинает твориться какая-то дичь, а под рукой в то же время удачно оказываются пиво и закуски. — Абсурд! — злобно прошипела чёрная половина Зецу. — Нам необходимо использовать возможность, чтобы запечатать биджуу! Только так будет возможен мир. Нельзя сворачивать с намеченного курса! — Мы агрессивные миротворцы, а не террористы, — мягко возразила Конан, холодно блеснув глазами. У Итачи пробежали мурашки по коже. Он даже инстинктивно выпрямил спину. Зецу гнул на своём. Конан не сдавала позиций. Она была непреклонна, как сам ход времени, как скала в бурном океане, как бабушка, которая решила не выпускать внука из дома без вязаной шапочки. Итачи не без восхищения завидовал её поразительному упрямству. Пейн, в глубокой задумчивости, молчал. — А, я понял! — громко воскликнул Хидан, перебив чужой дебат. — Это ахуительный план такой, многоходовочка типа! Зачем давить на яйца державам, чтобы те не воевали, если можно, так сказать, развязать другой кровопролитный конфликт во славу Джашина, которого никто не ждал! — выдержал театральную паузу, собрав на себе всеобщее внимание. — Геи и сочувствующие против пидоров! Это же гениально! Пока все будут делиться на два лагеря, пока там куча всяких грешников будет определяться со своими грехами, пока они кампании начнут информационные, аж сто лет пройдёт! Какие там земли, влияние! Никому дела не будет! — О-о-о, — почему-то злорадно протянул Дейдара, скалясь. Он отлично симулировал свою неосведомлённость. — Камень так охренеет, что чуть в гражданку не упадёт! Или упадёт. — Мей, может, переворот побыстрее сделает, — тоже задумался Кисаме. — Не говоря уже о деньгах, — добавил Какузу. — Это блажь! — нечеловеческим голосом прошипел Зецу. — Это блажь! Иллюзорность презренной смертной жизни. Неправильный путь… Только хаос, только разрушение, только контроль над низшими классами может привести мир в светлое будущее! — Не убедил, — пожал плечами Хидан. — Биджуу, это, конечно, заебись, достойные противники, но война гееобразных и пидоров, информационная, гражданская или партизанская даже — вот это да, такого ещё не было! Мы так мир встресанём, что Джашин несколько столетий будет доволен! — Акацуки не могут отказаться от своих целей, — злобно выплюнул Зецу. — Мы ведь и не отказываемся, — нашёлся со словами Итачи. — Молчи, предатель! — выплюнуло Алоэ. — За предателя отвечать будешь, — серьёзно сказал Кисаме и опасно оскалился. — Итачи, блин, единственный, кто в абсурде бытия не растерялся, — обернулся к партнёру по заданиям и показал ему большой палец, — молодец, Учива! — Да, бля! Джашин одобряет. Итачи неловко сглотнул и промолчал о том, что сам случайно создал этот абсурд, пока проходил внезапный и резкий кризис самоидентификации. — Учива Итачи, — вдруг подал голос Пейн. Все как-то дружно подобрались, — отправится на референдум по защите прав гомосексуалистов и остальных… гееобразных. И напишет об этом статью. И статью опубликуют в газете «Амегакуре сегодня». — Пауза. — Конан права, это то, что мы можем дать миру. И Хидан прав, человечество не успеет достаточно адаптироваться, распрощаться со скрепами Смутного времени, чтобы быстро вернуться к международным кровопролитным… играм. — А как же джинчуурики? — почти взвился Зецу. — Биджуу никуда не денутся, — припечатал Пейн. — Возможность, открывшуюся через Итачи, надо использовать сейчас, пока не поздно. Алоэ, прошипев под нос что-то нелицеприятное, растворился в земле. Конан торжественно улыбнулась, и это была очень красивая улыбка. (…) — Я точно не гей! — возмутился Дейдара, когда Итачи тем же вечером неловко заглянул к нему с записной книжкой и ручкой для обсуждения стратегии будущего выступления. — Если бы не возможность поднасрать дорогой Родине, я бы вообще в этом не участвовал, да! Но это же… это же, знаешь, то, что хочет провернуть Конан тоже искусство! Только социальное. Итачи медленно кивнул. Он смутно надеялся, что от эмоциональных порывов коллеги не взорвутся многочисленные экспериментальные скульптуры, расположенные почти на всех поверхностях спальни-мастерской. — И у меня так-то травма вообще психологическая с ними связанная! Я не знаю, как её можно так, эм, переварить и переделать, чтобы получилась конфетка, которая всем понравится! Понятия, правда, не имею, откуда Конан об этом знает… — Более, чем уверен, — вступился за неё Итачи, — что тебя назначили на эту роль в связи с искусством. — Я бум делаю! Бада-бум! Бабах! А это всё социальные тонкости, говорю же, да. Хотя, — Дейдара почесал шевелюру, — уж лучше я, чем господин Сасори. Я по философским соображениям занимаюсь делами, так сказать, насущными, а он — вечными. Проблема геев и пидоров в данный момент насущная. А когда она уже укрепится в народном сознании в своей насущности, там и вечность можно начать приплетать. Смекаешь? — Смутно. — Ну, ты не человек искусства-искусства, — отмахнулся Дейдара, — скорее, историк. Философия хоть какая-то твоему выступлению будет нужна. Но это, если туго придётся, Хидана можно будет спросить. — Хидана? — Ну так геи и гееобразные страдают же! И пидоры от них страдают. Обоюдное страдание, короче. А Хидан там явно что-то про Джашина приплетёт. — Так, — Итачи проглотил свои возражения, — что по поводу травмы, которую можно переделать? — Ну, — Дейдара густо покраснел. — Я бы вообще об этом молчал до конца моих дней. Но… — Но, — Итачи попытался выглядеть ободряюще, как мама, которой нужно было аккуратно выведать, во что вляпалось её чадо. — Но искусство, — тяжело выдохнул Дейдара и смущённо отвёл взгляд. Что-то промямлил. — Что? — Да, блин, ничего! — воскликнул Дейдара, всё ещё красный, как рак, и всё ещё не встречая взгляда собеседника. — Короче, бля, ладно!.. Однажды, когда Сасори попёрся в страну Мороза, я попёрся с ним, только в другую сторону. И пока он получал пизды и экзистенциальный кризис, я пытался лишиться девственности… Ну и, блин, склеил симпатичную местную девчонку в баре… Мы пошли с ней это-самое в туалет. Я одет, она одета. Ну, поцелуи, прочее. А там же холодно, блять, в стране Мороза-то! Ну мы и не разделись, а так, штаны приспустили. Ну, присунул. Сзади. Произошла пенетрация, в общем. И тут я вспомнил, что господин Сасори рассказывал мне про клитор… У Итачи в голове заворочались подозрения. — Ну я, короче, потянулся, — быстро и неловко продолжил Дейдара. — Чё-то шарю-шарю — и нет там ничего. Ну я ещё пошарил. У меня ж языки в ладонях, надо использовать на благо общества! И вдруг я что-то нашёл. Но это было… не то. Итачи тяжело вздохнул. — Вот-вот! — метнул на него смущённый взгляд Дейдара. — Я как отпрыгну, как взвизгну!.. Ну, потому что, охренеть, блять! Я на такое, между прочим, ни хрена не подписывался! А он, она, оно, они, короче, как давай реветь крокодиловыми слезами, что вот, все вы мужики такие, вам один только клитор нужен! А если его нет, то типа всё! И я, блин, стою в этом несчастном туалете, оно, они, ревут, а я, ну, в справедливом ахуе. И ведь если утешать начнёшь, то неправильно поймут, и ты себя неправильно поймешь, и надо же будет потом как-то с этим жить! Ну я что-то там сказал, и дал дёру, еле штаны успел обратно надеть. Вот. Итачи молчал с минуту. Потом открыл рот и с той уверенностью, которую не чувствовал, заявил: — Трансвеститам нужна гласность, чтобы и своим и чужим было психологически удобнее находить половых партнёров. — Добавил. — Сойдёт для тезиса? — Про безопасность ещё скажи, — поморщился Дейдара. — Про презервативы? — Да нет же! Я же типка этого сгоряча и убить мог. За наглость. Понимаешь? За поруганную честь, в конце концов, и моральный ущерб, да. Мог бы, будь я злее и не в шоке. Пусть не вводят в заблуждение нормальных пацанов. Вообще пусть геи говорят, что они геи, блять. Они ведь делятся на два типа: собаки переодетые и не переодетые. С переодетыми ты уже понял. А вторая категория они вообще странные. Видят кого-нибудь красивого как ты или я, и так подленько подлизываются. И многие ещё с жёнами, между прочим. Вот по хиленьким, узкоплеченьким и жалким таким внешне сразу всё понятно. А есть те, по которым ни хрена не понятно — товарищ будет охранять твой тыл или просто возможность ждёт. Не, гласность и только гласность. — Их могут репрессировать, — задумался Итачи. — Париями общества сделать. — Или убить за хамство, наглость и предательство товарищеских чувств, — мрачно возразил Дейдара. — Я-то не убивал за подкаты. Но не все мои знакомые ниндзя такие добрые. Свою жопу можно доверить только любимой женщине, если ты не из этих. Сильные и опасные по-разному реагируют на покушение своего сакрального места. — Клановым шиноби не разрешат гласность в этом вопросе, — возразил Итачи. — Да помню я про твоего Мадару с этой его большой запретной любовью, — отмахнулся Дейдара. — Да конечно читал, не смотри на меня так! У нас тут член Акацуки в писатели подался, все читали, конечно. Короче, понятное дело, что клановым велят молчать в тряпочку. Кланов-то почти не осталось! Больше половины вымерло, мне Какузу и Хидан сказали, уж они-то знают. Но, знаешь, — Дейдара почесал подбородок, — мир действительно изменился. Я, вон, безродный, а господин Сасори — последний из своего клана, кто как-то может расплодиться. Правда, зная его, он почкованием это будет делать. Ну или заведёт себе одного-двух спиногрызов, если найдётся женщина, которая сможет его терпеть… Я это к чему, вот мы с ним — очень разные. Но разницы, в общем, никакой. Он опасный, я опасный. Базовая зарплата в Акацуки одинаковая, а всё остальное — премии. Сдают, короче, кланы. Им гомики как не были нужны, чтобы рождаемость не падала, так и всё ещё не нужны, сейчас особенно. Если ты последний из своего рода и тебе нравятся мужики, то кеккей генкай исчезнет. Наследовать будет некому. Итачи вздохнул: — Тогда про гласность лучше не говорить. — Не-не-не, лучше говорить. Ну, это уже хоть что-то тогда скажешь, да? Конан будет довольна. А там, в кланах, сами как-нибудь разберутся. Мужики не бабы — не беременеют. Но можно найти каких-нибудь, знаешь, мужикоподобных женщин… Наверное. Хрен его знает, я не гей, понятия не имею, как они там со своими проблемами разбираются! Они ещё с полчаса обсуждали, что можно написать. Дискуссия как началась, так и закончилась на эмоциональной, но информативной ноте. Итачи составил список тем, список аргументов и контраргументов и начеркал пару заметок. С чувством выполненного долга вышел вон. Замер. Пробежался глазами по своим записям. Пробежался ещё раз. Мысленно выругался. Зашёл обратно. — Дейдара, — мрачно заявил. — Мы забыли про лесбиянок.