Первая партия

Из шляпы Хокаге, как выяснилось, вытягивались фанты, связанные исключительно с бюрократией. А бюрократия это что? Это куча институтов, шатких, не успевших окрепнуть за времена своего короткого существования, это пожилые люди в креслах — потому что они ещё не привыкли к тому, что должность передаётся молодым тогда, когда это надо, а не по вине куная в спину — это кланы, чьи старики ещё помнят раннее детство в зародыше Конохи или даже ещё раньше. И это всё приводило к тому, что договариваться по любому вопросу, абсолютно по любому вопросу, было тяжело, потому что каждый и его собака сутулая упрямились из гордости, бесконечно отмахиваясь на лавры предков, которые давно уже отцвели, если не осыпались. Как Сарутоби это всё терпел столько лет, Шикаку даже представлять не хотел. Пятый неловко носил свои регалии всего второй месяц, и ему уже хотелось парочку представителей каждого из комитетов и советов немного утопить в реке Нака. Команда 7, прописавшаяся на территории клана Учиха, и глазом бы не моргнула, Ширануи что-то понимающе бы хмыкнул, а уж зайцы, зайцы бы и вовсе отнеслись с одобрением и воодушевлением. Но, к сожалению, топить никого было нельзя. Старики, впавшие в маразм изживших себя радикальных взглядов прошлого века, всё ещё имели кое-какую пользу. Более того, Третий, казнив Митокадо и Утатане, посодействовав Данзо в ритуальном самоубийстве, закрыл квоту на насильственное удаление из ситуации неугодных на несколько лет вперёд — и Шикаку не мог спешить. По правде говоря, он и не хотел. Если упрямцев нельзя убедить, их можно подтолкнуть к нужной идее, заранее расхваленной, их необходимо чуть-чуть обвести вокруг пальца, чтобы они купились. Это была тактика торгаша, а не ниндзя. Ещё сто лет назад такой подход не смог бы сработать. Однако мир изменился — материальная выгода уже полвека развязывала войны, заключала миры, сводила исторических недругов и разводила дружбы, передающиеся по наследству. И тем не менее, всегда оставались те, кто жаждал крови и только крови. Что им деньги, когда есть чужие слёзы? Что им высокий статус, когда можно жечь чужие особняки, чужие города? И вот они как раз стоически упрямились на большинство предложений Шикаку и его советников. Конечно, проблемы зиждились не только в голодных волкодавах, иначе всё было бы слишком просто. Многие высокопоставленные благородные лица отказывались от изменений из-за гордой недальновидности и неспособности признавать своих ошибок, да и просто потому что боялись перемен. Даже на театр, театр, нашлись возражения. Курама сопротивлялись идее из соображений безопасности Конохи — они с самого основания города бдели его иллюзиями от лазутчиков. «Никаких турне» — был их аргумент. — «Более того, нас и так слишком мало сейчас; создадите вы театр, он привлечет туристов, а через тридцать лет никого из нас уже не останется, чтобы прикрывать ваши спины». Шикаку прикусил себе язык, чтобы ядовито не парировать про элитизм крови, инцест и категорическое неприятие гражданских в клан. Хьюга Хиаши о театре думал целую неделю. Казалось, что лично он согласится — всё-таки изящные искусства. Но потом на него, видимо, надавили старейшины, потому что глава Хьюга в итоге, как заколдованный, повторял один-единственный аргумент, что театр — это разврат, а разврат населению Конохи не позволителен. Взгляд у Хиаши казался стеклянным. Не отстоял он, значит, театр перед своими старыми клановыми пердунами. Не смог. Члены торговых гильдий по поводу театра между собой переругались — не до чаепитий с мышьяком и стрихнином, но до перехода на личности; а для представителей их профессии это было серьёзно. Третий не без сочувствия посоветовал не лезть в их разборки — присутствие ниндзя, сказал он, там только лишнее. Люди, которые везут свои караваны на другой конец света в поисках прибыли, невзирая на войны, конфликты и нукенинов, далеко не так просты, как кажутся на первый взгляд. Шикаку согласился. И всё равно, несмотря на железную поддержку кланов Тройственного союза, а также Инузука, Абураме и Сарутоби, театральная реформа застопорилась. Если Хьюга и Курама решат быть недовольными, это может привести к неприятным последствиям — от пассивной агрессии до восстания; а восстания надо подавлять, или же надо заранее выкрутиться так, чтобы не дать таковым почву. Шикаку пока на остальные будущие изменения даже намекать не пытался. Сначала нужно было разобраться. — Мне прекрасно понятны их возражения, — не без раздражения потёр виски Шикаку после очередного бесплодного собрания с остальными главами кланов. Они с Иноичи ушли в кабинет Хокаге сплетничать и, возможно, пить. АНБУ по углам было приказано покинуть помещение в целях конфиденциальности. — И прекрасно понятны причины и корни этих возражений. И я знаю, что их нельзя разрешить мановением руки, нельзя убрать, и так далее. Но их необходимо уменьшить. Желательно, вдвое. И проблема в том, что я пока не решил какой к этому нужен подход, чёрт возьми! — Так, — понимающе вздохнул Иноичи, давно привыкший к роли психолога в своей старой команде, — давай по порядку. Объясни мне на пальцах. Яманака и так всё прекрасно знал, но давал своему старому другу возможность выговориться. — Я тебя ничем новым, к сожалению, не удивлю, — фыркнул Шикаку, подловив Иноичи на его доброте. — Хокаге официально зависит от даймё и только от даймё. Неофициально он всё ещё очень сильно зависит от кланов. До сих пор. Третий хорошо постарался, и теперь за Хокаге хотя бы больше манёвренности… Но, святые олени, если бы Минато так неразумно не умер на полувздохе, было бы намного легче! Я не только «клановый», я глава клана, как и господин Хирузен. И в этом, конечно, до сих пор есть плюсы, но и минусов хоть отбавляй! Одна моя голова на скале Хокаге добавляет традиционалистам масла, чтобы подливать в огонь, а мы не можем себе позволить увязнуть в традициях, это, по опыту, до добра не доводит во времена перемен! — Войны сильно ударили по кланам, — заметил Иноичи. — Наиболее прогрессивные стали позволять браки с гражданскими и ниндзя гражданского происхождения, у нас появилась новая кровь и появился баланс между смертностью и рождаемостью — и мы не потеряли кеккей генкай. — Да, но таких кланов сколько? Нара, Яманака, Акимичи, Инузука, Абураме, Сарутоби, — пересчитал по пальцам Шикаку. — Большинство, но не все. Маленькие кланы, как те же Хатаке, уже, считай, исчезли. Сенджу давно нет, Учиха попали под колесо собственной гордости, Курама находятся на грани, Хьюга пока держатся и мешают. И, кстати говоря о Сенджу, Первый и Второй не имели реальной власти в Деревне во время своих правлений, так что они, по сути, принесли в жертву свой клан на начальном этапе становления Конохи. Я поднял архивы — основная часть ниндзя в поле были именно от них. Третий сделал всё возможное, чтобы Сарутоби не последовали их примеру — и его труды окупились. Они окупились настолько, что это вылилось в кандидатуру Минато. — Шикаку нахмурился. — Я должен что-то предпринять на долгоиграющей основе, чтобы защитить Тройственный союз наших кланов. И надо если не сделать консерваторов либералами, то хоть добавить им пластичности. — Ты говоришь, что Сенджу были принесены в жертву, — побарабанил пальцами по столу Иноичи. — А Узумаки? — Им много раз предлагали переместиться в Коноху, — возразил Шикаку, — как минимум, шесть. Из официального. Но мы же гордые морские волки, мы же биджуу запечатывать умеем, нам же вообще всё нипочём! — с горечью воскликнул. — Нара тоже не хотели прощаться со своим святым лесом. Акимичи долго колебались, прежде чем уйти из столицы. Какой клан не назови — всем пришлось оставить свои исторические земли. Одни только Узумаки отказались покидать свой остров. Думали, никто другой не знает океан так, как они — а как же Хозуки? Юки? Кланы с территории Молнии? Гордость, Иноичи. Гордость! Гордость погубила Узумаки, стерла почти полностью с лица земли Учиха, гордость медленно пожирает Курама и облизывается на Хьюга. Трагедия заключалась в том, что откажись Узумаки от острова, они бы выжили. Однозначно. По крайней мере, так считал Шикаку и каждый, кто хоть как-то помнил этот клан. Морские волки с коралловыми волосами слишком любили бой и барабанную дробь крови в ушах, чтобы бесследно исчезнуть на зелёных опушках. И ведь Третий предлагал им хотя бы частичный переезд — переместить в Коноху гражданских женщин, детей, стариков и хотя бы пару воинов, чтобы бдеть своих же. Война была видна издалека, её приближение чувствовалось, и он пытался, он честно пытался. Теперь от гордого клана остался только Наруто, да и то без красных волос и кеккей генкая. И спираль на жилете чуунинов. Всё. Ни памяти, ни наследия, в отличие от Учиха. Если исчезнут затворники-кланы Курама и Хьюга, их ожидает или забвение Узумаки, или вечная память в отголосках прошлого, если повезёт. Среди Учиха был хотя бы один мыслитель-реформатор, чьи мемуары сохранились. Это редкость, это роскошь, это подарок судьбы — на повторную удачу нельзя рассчитывать. — А что с этим можно сделать? — задал животрепещущий вопрос Иноичи. — Вот и я думаю: что, чёрт возьми, можно с этим сделать? — устало потёр виски Шикаку. — Можно дать им умереть, можно не вмешиваться в их путь по наклонной. Но их традиционализм мешает, мешает уже сейчас — это раз. Вымирание кеккей генкаев недопустимо — два. У них всё ещё достаточно политического влияния, от которого не только проблемы, но и от которого может быть польза — три. Надо только понять, как её можно извлечь. Шикаку не стал говорить, что гангрену политической и социальной системы всегда можно вырезать. Во-первых: контрпродуктивно. Во-вторых: жестоко. Он вообще не хотел даже произносить у себя в голове слово «гангрена». С ней только одна манера обращения. И Шикаку категорически не собирался идти путём Данзо. Он искал другие варианты. Любые. Взгляд Иноичи вдруг сфокусировался и стал острым: — У Хиаши две дочери, которые смогут что-то поменять, если решатся на реформацию. Другое дело, рискнут ли. Жизнь в страхе перед наказаниями и в беспрекословной службе старшим с самого детства не очень поощряет свободомыслие. Сам Хиаши тому прекрасный пример. — И тем не менее, тоска и голод по свободе есть. — Разумеется, — медленно кивнул Иноичи. — Но, Шикаку, если бы каждому человеку была свойственна храбрость, мы бы жили в лучшем мире, это надо понимать. Люди в первую очередь приспособленцы, и только в десятую, если не в двадцатую — герои. — Люди благородного сословия и интеллигенция дружно обиделись, — сардонически ухмыльнулся Нара. — Честь коллективная и индивидуальная — наш моральный компас. Да, — задумался он, — кланам-традиционалистам нужно адаптироваться к моральной повестке дня. Честь должна быть опорой, домом, путеводителем, но не клеткой. Иначе она превращается в гордыню. А гордыня становится смертью. Уж больно высокая цена за заблуждения старых пердунов, которым и так нечего терять, кроме своих бренных тел. Шикаку смерил Иноичи многозначительным взглядом. — Ладно-ладно, — поднял руки Яманака. — Не смотри на меня так. Я что-нибудь придумаю; к Хинате, по крайней мере, можно подойти через других детей и хотя бы прощупать. Но я бы не рассчитывал. Девочку слишком сильно надломили. Она может отказаться от борьбы. — А может загореться таким праведным огнём, что мы все челюсти уроним, — покачал головой Шикаку. — В хорошем смысле, конечно. Вообще, если меня чему-то и научила вся эта история с Суной и Ото, так это тому, что детям надо доверять больше. На них можно рассчитывать, на них можно положиться. Они расцветают под ответственностью. У меня нет никаких сомнений, что поколение наших детей приведёт Коноху и страну Огня к золотой эпохе. Но им надо дать плодородную почву. Им надо дать возможность изменить мир к лучшему. Да, именно поэтому, пожалуйста, придумай что-нибудь касательно Хинаты. Никто никогда не давал этой девочке шанс — мы дадим, я лично дам. — Я с тобой согласен. Но не слишком ли ты надеешься на детей? Дать им плодородную почву для грядущего «золотого века» это достойно. Но ты же не планируешь заниматься только компостом? Хороший вопрос, — подумал Шикаку, побарабанив пальцами по столу. И честно сказал: — Как получится. Он не знал каким образом, какой ценой Третий, седовласый, смертельно уставший старик с больными коленями, нашёл в себе силы для последнего рывка, последней тонкой и опасной политической игры. Чего это стоило старому Сарутоби, Шикаку даже не пытался представить, чтобы не щемило сердце. И ведь господин Хирузен смог. Поднажал, прыгнул коброй и оскалился тигром. Саннины вернулись, отдел внутренней разведки занимался тяжёлой реабилитацией их общественных репутаций. Данзо и старейшины были в добровольно-насильственном порядке сопровождены на вечный покой. Корень действительно распустили и разделили — половину в АНБУ служить и умирать, привыкать к двойственной жизни лучших из лучших, где ты и убийца, и человек. Половину помладше — в полицию к Учиха Саске и команде 7 под надёжное доброе крыло. Сарутоби мастерски подавил все возмущения традиционалистов на свои последние решения, он был непреклонен и добр, и тяжесть прожитой жизни в его глазах вызвала понимание, если не сочувствие, даже у самых упрямых. И ведь всё было сделано так, чтобы образ Конохи не покачнулся в глазах жаждущих лёгкой наживы иностранцев. Третий провёл свои последние реформы быстро и эффективно, не вызвав общественного резонанса, не ослабив хватки. Шикаку получил от него натянутые вожжи. Ответственность и страх совершения тяжёлых ошибок пришли к нему вместе со шляпой. А Третий с превеликой радостью ушёл на пенсию. И гонял чаи со своими учениками. Ну, он заслужил покой. Шикаку считал, что лично он, как Нара, не заслужил переданной ему в руки проблематичности. С другой стороны, нельзя считать проблемы проблемами, лучше расценивать их как задачи, так меньше вероятности махнуть рукой и позволить эволюции творить свой жестокий суд. — Хьюга цензурят свою библиотеку, — наконец сказал он. — Иноичи, тебе надо убедиться, что маленькая Хината прочла «Мемуары», и доложить о её мыслях. Мне, лично. У тебя, вроде как, почти прямой контакт с Кибой, верно? Саске сейчас занимается внутренней безопасностью Конохи и коллаборирует с нашей внутренней разведкой. Если Хината решится на реформацию, она сама будет знать, с чего стоит начать, — или с кого, умолчал последнее Шикаку. — Если Хьюга начнут меняться и изменения пойдут к лучшему, Курама задумаются. Им не понравится их отставание от прочих кланов. Тогда и театр будет, и об остальных реформах можно будет задуматься, — заключил про себя Пятый. За положительные изменения в Конохе он был готов взять на себя грех; но лучше уж срезать старые больные ветки и дать место новому под солнцем, чем позволить гнили погубить дерево. С Хьюга дела пока обстояли не так плохо, стагнация ещё не поставила их на колени, но уже склонила. Курама нужно было срочно заняться своим выживанием, они нуждались в новой свежей крови для рождения здоровых талантливых детей. Удивительно, что проблемы селекции ударили по ним первыми, но ещё не замахнулись на Бьякуган. Шикаку не был силен в генетике, впрочем. Гильдии же, наверное, сами всё между собой решат, когда закончат тасовать сферы своего влияния при новой власти. Если победители окажутся традиционалистами, можно будет что-нибудь придумать. В конце концов, задачи надо решать по мере поступления. Иноичи склонить к пиву на рабочем месте, к сожалению, не получилось. Старый друг на предложение выпить поспешил откланяться, чтобы зайти в полицию Учиха и поймать за рукав Кибу. Шикаку махнул рукой агентам АНБУ вернуться на свои посты. Его ожидала скучная и муторная бумажная волокита. К вечеру уставшие глаза отказывались воспринимать текст. Нара неохотно надел очки для чтения — помогло с переменным успехом. — Ничего, ничего, — ободряюще сказал он сам себе, — вот сейчас закончу эту кипу и покурю, потому что заслужил. А потом наемся до отвала такояки. Закажу себе шариков двенадцать на вынос и ни с кем не поделюсь! — Даже со мной? — скрипнула дверь кабинета. — Особенно с тобой! — громко заявил Шикаку, улыбаясь. — Проходи, проходи. АНБУ, оставьте нас, пожалуйста. Чоза в два широких шага оказался у стола и медленно опустился в кресло для посетителей. — Ну что, какие новости? — спросил Пятый. Глава Акимичи потёр подбородок. — Да вот, — ответил после небольшой паузы, — не нахожу серьёзного повода отказать Наруто в его желании вступить в АНБУ. Пока условились, что Джирайя возьмёт его с собой путешествовать на год, чтобы азам своего ремесла научить. Но мальчик, надо сказать, прирождённый инфильтратор и шпион даже без своих уток. Генма верно отметил, что у Наруто чистый талант актёра, к тому же его способность к хенге, пожалуй, уникальна, не говоря уже о навыках разговорить и расположить к себе кого угодно. Я посоветовал дотерпеть до создания театра, чтобы ребёнок успел там постажироваться, скажем так. Два года в запасе есть, или хотя бы полтора. — Джирайя обеспокоен Акацуки и их проектом с биджуу, — заметил Шикаку. Чоза важно кивнул: — Именно поэтому Наруто лучше спрятать. Но спрятать так, чтобы ему самому это было полезно. — А что по поводу Сакуры? Есть возможность использовать связи гильдии её семьи? — Они торгуют шёлком, насколько мне известно, так что варианты есть. Я бы посоветовал дипломатию. Тем более, она на короткой ноге с верхушкой Суны, так что это надо будет использовать. Пятая Казекаге и её братья будут более расположены к предложениям Конохи, если таковые будут поступать от знакомого им человека. — Разумно, одобряю. Но кто её обучит? — Цунаде набирает себе учеников с хорошим контролем чакры. Маленькая Сакура может и не станет ирьенином, но ей и так нужен учитель по фуиндзюцу. Если Джирайя заберёт Наруто на год, она не успеет выучиться у него. Остаётся только Цунаде, потому что социальная реабилитация Орочимару идёт медленно. — Это оставит Саске в Деревне, в то время как его друзья будут скитаться по миру, — нахмурился Шикаку. — Он потянет разлуку? Чоза миролюбиво фыркнул: — С ним молодое поколения Корня и Киба. Скучать ему не придётся. Более того, Ино-чан договорилась о менторстве в кендзюцу, да ещё и не с кем-нибудь, а с самой Узуки Югао; а поскольку Цунаде занимается Гекко Хаяте, то… — То Узуки не рискнет покинуть Деревню надолго в любом случае, потому что очень любит своего жениха, — резюмировал Шикаку. — Таким образом, Ино в ближайшем будущем тоже будет в Конохе. — Как-то так, да, — согласился Чоза. — Удивительно, что Иноичи тебе этого не сказал. — Неа, отнюдь не удивительно. Его единственная дочь решила действительно научиться владению мечом, чтобы потом орудовать Кубикирибочо. Зная Иноичи, он до сих пор в шоке, — не без хитрости улыбнулся Шикаку. — Но будь я на его месте, лучше бы не было. Благо, Шикамару ещё генин, и мне не нужно пока думать о его судьбе. Как Чоджи? — Нормально. Я провёл серьёзную воспитательную работу с Асумой, и теперь он будет должно относиться к своим подопечным. — Он жив вообще? — Жив, пребывает в депрессивном эпизоде. Я ни о чём не жалею. — И не должен жалеть, — помрачнел Пятый. — До сих пор не понимаю, как при таком талантливом, выдающемся, великом отце мог вырасти такой сын. И ведь Асума не дурак, только… недальновидный разгильдяй. Ситуация в Лесу Смерти показала Шикаку неприятную истину, что Шикамару брал пример с абсолютно неправильного человека. Тень отбрасывать надо от могучих и могущественных, чтобы перенять нужные навыки. Сын оказался максимально неразборчив, и это горчило. — Не стоит чрезмерно злиться на Асуму, — покачал головой Чоза. — Просто такой он человек. Его надо иногда… упорядочивать. Напоминать ему, кто он такой и что обязан делать. — Мы не няньки, — скрипнул зубами Шикаку. — Уж от сына Третьего можно было бы ожидать способности принимать свои собственные решения. — Способность мыслить объективно и беспристрастно — это роскошь. Такая же роскошь, как сочувствие, — печально улыбнулся Чоза. — Сколько людей на это способно? Сколько, если смотреть на то же население Конохи? А я тебе смогу назвать приблизительную цифру, если захочешь. — И как ты это сделаешь? — приподнял бровь Шикаку. — Третий помечал в специальном документе людей, которые хоть как-то, на виду или нет, помогали маленькому Узумаки Наруто, — очень просто ответил Чоза, и Шикаку замер. — Ниндзя, клановых и бесклановых, членов торговых гильдий, редких аристократов, пенсионеров, детей — людей всех возрастов и сословий. По поводу мальчика он был прекрасно осведомлён, хоть у него и были связаны руки — для чего-то ведь служит его волшебный шар. Немного таких людей, Шикаку. Был у него и список агрессоров — всех же не задушишь в переулках, верно? Вот тебе и пожалуйста: мыслящие и добрые, слепые и злые, а между ними безымянная и безликая серая масса. Статистика ужасающая, кровь в жилах стынет. Укора в чужих словах не было, только констатация, но Шикаку всё равно покрылся холодным потом, почувствовав резкий укол совести. — В этой статистике нет тех, — проговорил он чуть онемевшими губами, — кто хотел помочь, но не имел возможности. — Не обманывайся, — покачал головой Чоза. — То же самое многие говорили себе по поводу Хатаке Какаши, когда тот числился сыном предателя. — Иногда нет возможности. — Сломать нос замахнувшемуся на ребёнка тоже возможность! — взревел Чоза, ударив кулаком по столу. Шикаку оцепенел, не мигая. — Дёрнуть связями и уволить к дьяволу продавца в бакалее за отказ обслуживать маленького покупателя, или за надувательство в ценах, или за продажу порченных продуктов — это тоже возможность! Очнись! Ты больше не Нара, ты теперь Хокаге. Не за кем больше идти, ты теперь сам, без меня, без Иноичи, без Йошино, без сына, без клана проламываешь себе и Конохе путь! Некого имитировать, не с кого отбрасывать тень! Есть только ты, Шикаку, и твоя шляпа. Всё! Или ты человек, или ты марионетка побогаче одетая среди тысяч других марионеток. Если у тебя нет своего мнения, нет своего пути, или имитируй, что он есть, и делай свои ошибки, или проеби все надежды на светлое будущее для наших детей! Это был старый-старый спор между ними. И хотя Чоза при нынешних обстоятельствах казался, как никогда, прав, признавать этого не хотелось. Только Акимичи мог расшевелить Нара на конфронтацию. — Я никогда не хотел быть Хокаге! — рявкнул Шикаку, подскакивая с места. Он уперся руками в стол и с яростью уставился Чозе в глаза. — Меня, меня кто-нибудь спросил?! — А что, — не без иронии протянул Акимичи, — ты бы отказался? Ты? Ты мог бы возразить Третьему, и шляпу бы предложили кому-нибудь другому. Но нет. Третий повёл рукой, упала тень, и ты пошёл! — Я не хочу больше ни за кем идти, но не знаю как, чёрт тебя подери, Чоза! — А надо знать! — А я не знаю! — и добавил, — иди в жопу! — Да всё ты знаешь, только думать об этом не хочешь! — Ну? Ну?! И чего я хочу, раз ты так меня хорошо знаешь?! — Развестись! — огорошил Чоза. — Сбежать из брака с женщиной, с которой вы друг друга на дух не переносите! Потом нажраться виноградной водки в одиночку, выкурив две пачки сигарет потяжелее, посадить себе в результате голос, а потом завалиться бухим в говнище в какой-нибудь абсолютно не божеский час к Иноичи домой, разбудить его и долго-долго не по-мужски рыдать, получая экстренную психологическую консультацию. Шикаку с чувством выругался. Именно так в самых смелых своих мечтах он и представлял такое значимое событие в своей жизни, как развод. С тяжелым вздохом Пятый обречённо опустился обратно в кресло. Внезапная волна невероятной усталости вдруг накрыла его с головой, и он неторопливо протёр ладонями глаза, будто вытирая невыплаканные слёзы. — Ну разведусь, — медленно проговорил Шикаку. — Дальше что? Клан будет недоволен. Я не знаю, что станет с Шикамару после… после. Что станет со мной, с ней. Со мной как с главой клана, со мной как с Хокаге. Люди будут чесать языками и плеваться ядом. — Они и так чешут языками и плюются ядом, — хмыкнул Чоза, опустившись обратно в кресло. — Всё тот же процент слепых и злых. — Мда, — тяжело вздохнул Шикаку. — А я знаю, что будет дальше, после того как ты разведёшься и нажрёшься в барабан, — вдруг весело сообщил Чоза после короткой паузы. — М? — Иноичи тебя опохмелит и накормит ахуительным завтраком, — довольно сообщил Чоза. — Он хоть и не Акимичи, но это только формальности. А потом приду я и заварю нам крепкий кофе в здоровенной трофейной турке моего прадедушки. А потом, через пару месяцев, ты хорошо потрахаешься с женщиной, которая будет так сильно тебя хотеть, что даже никакой смазки не понадобится. И АНБУ потом ещё целый месяц будет подсыпать ей противозачаточное в чай. А ты будешь свободен и счастлив. — Хм. Что, думаешь, она даже… минет мне сделает? — было очень и очень интересно, потому что Йошино никогда, никогда— в общем, слишком рано их женили, что бы появился соответствующий опыт до свадьбы, а уж про после и говорить нечего. — Шикаку, бедный ты мой человек. Она с этого начнёт. Развод вдруг перестал казаться такой пугающей перспективой. Тем не менее… — Как развод связан с моими шляпными проблемами, Чоза? — нахмурился Шикаку. — Ты думаешь, я разведусь, и мне сразу станет понятно, в какую сторону должна развиваться Коноха? Шикаку мог хотя бы самому себе молча признаться, что дальше театральной реформы он не думал не только потому что ещё не прощупал институт принятия решений, но и потому что ему в голову пока даже ничего и не пришло. Иноичи и Чоза всегда видели его насквозь. Но Иноичи не любил давить, предпочитая давать людям шанс прыгнуть на грабли, а Чоза, как настоящий Акимичи, мог вспыхнуть, взять пресловутые грабли и засунуть их в жопу постучать ими по голове. Так, наверное, и прошёл его разговор с Асумой. Нара терпят, а потом строят планы, не теряя спокойствия. Яманака — это само спокойствие, вне зависимости от ситуации; возмущения возмущениями, а глубинный дзен никуда не девается, потому что разбираться с психическими расстройствами своих же очень проблематично. Акимичи терпят очень долго, а потом берегись. Хуже в своем негодовании только Абураме. — А что тут думать-то? — пожал плечами Чоза. — Третий в молодости виделся старыми вояками как умеренно левый, сейчас же он умеренно правый, потому что, в силу возраста и смены эпохи, не успел адаптироваться. Минато, хотя бы как символ, был радикально левым. А ты… ты, наверное, центрист, в этом-то и сидят твои душевные терзания. Баланс найти тяжело. Особенно, если учесть, что радикалы обеих сторон в любом случае будут недовольны. — И как с этим связан мой развод? Ну? — Шикаку, — спокойно осадил его Чоза, — я тебя знаю с пелёнок. Буду честен, так что не обижайся… Скажи, вот если не считать твою стратегическую и тактическую роль на каких угодно заданиях какого угодно масштаба, ты хоть что-нибудь когда-нибудь сам в своей жизни выбирал? Решал? Шикаку автоматически и зло хотел сказать, что да, но поймал себя на полуслове и осёкся. В Тройственном союзе кланов дети себе друзей не выбирали. Каждый Нара знал, что ему идти по жизни с одним Яманака и одним Акимичи, будь то мальчик или девочка. Редко, очень редко не хватало детей для формирования привычной группы, и каждый раз такой недочёт был целым событием, обычно траурным. Значит, друзей детства он себе не выбирал — факт. Его отец был главой клана, как и дед, и прадед, и прапрадед. Шикаку смутно помнил улыбку своего старшего брата, того самого, которого похоронили, когда тому было всего десять. Больше у отца и матери детей не было, так что Шикаку не мог выбрать себе спокойную жизнь, отказавшись от участи ниндзя — только джонин может стать следующим главой клана. Шикаку даже будучи ребёнком знал, что отказавшись от наследства и ответственности, он подставит этим под удар честь не только себя, но и всех своих предков. Так что выбор был, но его не было. В целом, то же самое и с женитьбой: будь у него младшие братья или сёстры, можно было бы повременить, как минимум. Или влюбиться, как Иноичи, и бороться за эту любовь. Шикамару родился не из нежных чувств, не из товарищества, не из похоти, а из обязанности. Шикаку мог пересчитать по пальцам количество секса между ним и Йошино. Он никогда не винил жену; в её файлах было указано, что после изнасилования на поле боя она предпочитала только женщин. Мужчины как половые партнёры вызывали в ней стресс и страх, и брак не смог залечить эту рану. Тот факт, что жёны глав Нара оставляли свой статус куноичи, чтобы занять позицию матриарха клана, тоже ситуации не помог — Йошино очень любила свою работу и ненавидела сидеть на одном месте подолгу. С предложением о шляпе Третий подошёл к нему с того угла, что «если не ты, то совсем пиздец», и Шикаку не нашёл в себе аргументов отказаться. Надо, значит, надо. Он умел служить Родине. Череда осознаний оставила его с неприятным вкусом горечи во рту. — Я могу развестись хотя бы ради Йошино, — вслух подумал он и нашёл эту мысль справедливой. Раз жизнь одна, пусть женщина, давшая ему сына, проживёт остатки своей молодости так, как сама считает нужным. — Но общественность? — А что общественность? Подделаем даты на документах, будто вы развелись до твоей инаугурации, чтобы люди не волновались. Откуда им знать, если ты сам лично не скажешь? — А слухи? — Шикаку… — Да знаю я, знаю, нужные слухи распустить, когда ты Хокаге — не проблематично. Но ты так и не ответил на мой вопрос. Как развод поможет мне быть хорошим лидером? — По опыту скажу, — слабо улыбнулся Чоза, — что после первого принятого решения в свою пользу и в свои интересы, сложно послушно следовать за кем-то. А дальше видно будет. И Шикаку сразу вспомнил, что его старый друг был женат дважды. Первый брак, совершённый по расчёту, закончился крахом — девушка из богатого клана торговцев оказалась психически нестабильна, и рождение ребёнка только подтолкнуло её к безумию. Старейшины Акимичи предлагали усыпить её, как собаку, чтобы она не мучалась, настаивали и даже давили, но Чоза отказался. Чоджи не было и года, когда его родители тихо развелись, когда клан отправил его мать в единственный хорошо защищённый и роскошный «санаторий» на территории Огня для душевнобольных. Чоза сам платил из своего кармана, чтобы её там содержать. В последствии, он женился на другой Акимичи, и хотя второй брак был заключён тоже не по любви, а чтобы у Чоджи была мама, чувства обоих супругов расцвели — и они были счастливы вместе. О настоящей матери наследника Акимичи клан молчал. Почти никто не знал правды. И Шикаку принял решение, которое так долго откладывал. Йошино вечером того же дня поставить нужные подписи согласилась сразу. У неё было только одно требование: — Если у тебя есть совесть, Шикаку, то ты меня сразу же отправишь на очень долгое задание куда-нибудь в приятное место с красивой сексуально раскрепощённой незамужней женщиной. — И всё? — не сдержал своего удивления Шикаку. У Йошино светились глаза в приглушенном свете их гостиной. Она снова выглядела молодой и красивой. И крохотная понимающая улыбка на её губах напоминала ему картины печальных дам столичных картин, глубоко несчастных в своих браках, но богато одетых. Он мог бы любить её в какой-нибудь другой жизни, не расцарапывая себе терновником сердце. — И всё, — тихо сказала она. — Тебе хватило смелости там, где у меня её не оказалось. Это заслуживает уважения. Не больше, к сожалению. Или к счастью, — подумал Шикаку, глядя, как она ставила аккуратные подписи на кипе документов с датами, которые уже унеслись в прошлое. — Я сама поговорю с Шикамару, — сказала она. — Лучше пусть я, чем ты. Шикаку знал, что Йошино никогда не любила сына, как полагалось матери. Он слишком напоминал ей об аборте после изнасилования. Он был её клеткой и её свободой внутри клана. Но, пожалуй, ей действительно нужно было объясниться перед уходом. Видит ками, Шикамару не должен искать женщину-поводок, чтобы уподобиться своему отцу. Шикаку медленно кивнул. Они пожали друг другу руки. Шикаку вернулся в офис, думая о задании для Йошино, прощальном подарке. В итоге действительно, найдя что-то подходящее под её просьбу, выпил в одиночку бутылку виноградной водки, выкурил две пачки тяжёлых сигарет, посадив голос, а под утро вломился к Иноичи и наконец-то разрыдался. Его утешили. Его выслушали. Его накормили действительно ахуительным завтраком. А потом пришёл Чоза со здоровенной трофейной туркой своего прадеда и заварил им чудесный крепкий кофе. И только потом, вернувшись в Башню, Шикаку снял с пальца кольцо и спрятал его в ящик стола.