Уёбище и чудовище

Пришлось доставать голову из задницы. Пришлось заваливать себя делами по горло, чтобы не хватало времени обдумывать их смысл. Он просто отослал в «Амбреллу» запрос на работу, просто снял другую квартиру, просто перевёз туда свои вещи, раскладывая по пустым, по-гигантски пустым полкам свои футболки, брюки, рубашки, носки… что там ещё есть у полноценных людей, которым не насрать, что натягивать на своё тело? Он просто сидел три часа без движения на одном стуле на кухне, пытаясь не задеть тонкую плёнку, за которую натекли тонны раздирающих рёбра пережитков. Он всё делал просто. Так же просто перемял в руках пропотевшую и пропахшую Розиным пюре футболку и заставил себя поставить для неё стирку, подкинув в компанию рюкзак. Тот аналогично просто отозвался металлическим стуком по стеклу крышки и долго, требовательно шаркал по барабану и самому краю сознания, пока Итан не потащил едва не стухшие вещи на воздух и не прощупал внутренности машинки. Бился болт. Там, в работающем барабане, конечно. Теперь-то он неподвижно лежал сначала в ладони, а потом на кухонном столе, отражая потёртой головкой отвратительно-неуместный радостный Норидж. — Ты такой дурак, Итан Уинтерс. Разумеется, он не двинется с места. Потому что это всё никакое не грёбаное чудо в мире, где плесень хочет семьи, а просто ещё один сраный случайный урок от вселенной, которой на самом деле посрать на свои атомы и которая забавляется штуками вроде апофении и туманности MyCn18. Потому что, если разломать вдребезги стул и посыпать щепки битой керамикой, легче не станет и лёгкие начнут парусиной выдавливать грудину, потому что ещё один приступ ломоты приходится сейчас очень кстати. Доктор Миллер на это увеличил дозировку, сверху присыпав горстью рисперидона, чтобы спалось по ночам чуть лучше тревожной дремоты, и вогнал свои руки по локоть в обломки и нарывы. Стало плохо, хуже, чем было после Луизианы, пропажи Мии, смерти матери — теперь всё посыпалось толстенным слоем бессмысленности, сквозь который блестели только глаза Розы и сраный неподвижный болт. Теперь было плохо и по вечерам после захода солнца, и по утрам после будильника, который никуда не гнал, теперь вместо желаний были установки, заставлявшие грести в этом дерьме хотя бы одним веслом — и плевать, что выходило по кругу. Тростинку туда, в это говённое болотце, забросил Крис, быстро отозвавшийся из BSAA и вытащивший Итана на курсы перед отбором в европейское подразделение — у Уинтерса началась физика, муторная, натужная, изводящая в ноль, чтобы отпускало от непереваренных эмоций, скопившихся уже под глотку и выламывавших на тренировках ещё и позвонки. Разъебало уже на первой развед-миссии после боевых, тактических и марш-бросковых тестов, пройденных в полнейшем бреду на повышенных дозах седативных и отпразднованных потом жутчайшим аквариумом водки и джина, как с пуншевого выпускного. Псовые Криса Итана после того случая определили в блохастые суки, а Редфилд сердобольно занянчивал хуже, чем в статусе гражданского, и не давал соваться на передовую без команды «кусай». В тот раз вышло до обидного тупо: Итан нетерпеливо вывалился из укрытия под дождь далеко не учебных патронов и, пока самый разговорчивый, Чарли, обругиваясь, оттаскивал его прочь, истёк чёрно и вязко ему под ноги. Чарли возился пальцами в этой сукровице и глазами по силуэту приближающегося Криса, когда Уинтерса с хрустом начало ломать в ебанину под шестнадцать футов. Первыми, как тогда в баре, сместились лопатки и поплыло сознание, обкалываясь болью и тяжёлым безумием; следом из вылинявшей кожи полезли застрявшие пули, и плоть, напрягшаяся цепями с аттракциона-карусели, потянула кости вниз и вширь. Итан выл, потому что это было долго и больно, он хотел, чтоб в него вбили стержень собственного имени одним единственным верным способом, но в него втискивали только нелепые неправильные гвозди под шляпками мата. А следом в месиво разодрало спину, отслоило копии лопаток, канатом раскинуло по земле позвоночник так, что Уинтерс совсем забыл ощущение ног, зато вдоль боков по-младенчески заскребли неуправляемые лишние руки. Чарли он тогда придавил едва не вусмерть — тот потом в соседней палате отлёживал лопнувшие от чужой тяжести внутренние органы и мышцы и собирал с принесённых даров Асклепию апельсиновые косточки и рыбу. В общем, хреново они сработались с командой тогда, «Амбрелла» его снова чуть на опыты не распотрошила, но выдрессированные Крисовы псы не сдавали «своих», даже когда те казались им ублюдками и первоклассной плесневелой мразью, а сам Редфилд убил на новые тренировки во вред своему делу ещё полтора месяца. Но результат, кажется, того стоил, и из Итана вышла великолепная Белла Свон из хентайной вселенной зомби-дрочера, с которой носились только из-за главных героев и которая развязывала войны там, где до этого всё было более-менее. «Псами» они прошарили весь юго-запад Румынии и всего того, что к ней прилегало, включая леса, деревни и окраины городишек и выключая сознания и свет у всех тех, кто досмотру препятствовал. Сербия далась труднее всего. Во многом из-за погоды, которая уже в середине октября вылила на затылки и плечи весь тропический запас Колумбии, на котором выращивалась кока, и из-за того, что Итан слишком ясно осознал, что потерял Карла совершенно. Уинтерс успел смотаться до домика аккурат перед той первой миссией и, наверное, нашёл там слишком много: вроде разбитого кухонного стола, заколоченной двери когда-то своей комнаты, абсолютно чистейшего кабинета Гейзенберга и дивана, как-то оказавшегося в подвале около нагревателя и, судя по всему, примитивной сигнализации из россыпи пустых бутылок. На продавленной диванной подушке он и осел чёрт знает на сколько, обгладывая взглядом положенный на крышку отопителя болт. Там же он съехал в первый за месяц полноценный сон, вязкий и тёмный, весь пропахший затхлостью и желанием выскрести из подвальной вони хоть что-то знакомое и успокаивающее. Потом потянулась осень с операциями и упрямыми попытками вывалять в шоколадной крошке весь шлак, что собрался с дел о Миранде, семье Уинтерса и Карле, и кое-как замотать подарочной лентой лояльности от «Амбреллы». — Ну что, парни и Эмили, детка, конечно, все сходили в туалет? Как с БО в кузове, Дион? Очко играет? — сорил в эфир Чарли, выбираясь на точку и мерзко причмокивая берцами по лужам у небоскрёба, который «Псы» отвоевали у SOA и всего европейского отделения в пользу личного расследования Криса. В ебучем Нише только сейчас отбила гроза и наконец-то дала нормально работать спутникам. Итан и пара наиболее терпимых к нему парней отсидели в грузовике весь зад, дожидаясь, когда пропуск на въезд пройдёт в базу данных. — Кто о чём, а Чарли всё о жопах. — Кто сказал? Дэн? Людям, которые живут в стеклянных домах, сам знаешь. Или мне твоему муженьку нажаловаться, что ты себя на операции ведёшь плохо? — Попробуй, Вой — надеру задницу. Я ж в этом профи. — Тишина по каналам, — задавил Крис спокойно. — Разгавкались. Наверняка курил где-то, ножками шагал, пока они в машине тряслись на лежачих полицейских и неуклюжих узких поворотах, въезжая на территорию. Дикие места, вроде тех же заброшенных деревень и особняков в лесу, Итану нравились больше: там хотя бы можно было развернуться, расстреляться, разъебаться и сделать всё самому и по-быстрому. И получить по жопе потом от Криса. А потом и от Эмили за выпендрёж. — Движение на пятом, — Уинтерс это ненавидел… — Одиночка, — с самого начала этих вылазок, в которых ему надо было ждать, пока псовые там выкашивали из винтовок людей без лиц… — Не похож на гражданского, — мерзкое ощущение проёбанной ответственности под простую отчётность… — Бронежилет. Отлегало только после этого «бронежилета» — Карл бы не стал… — Устраняй. — Сделано. Они враги, они враги, они враги. Даже если лично тебе ничего не сделали. Они торгуют оружием, они — что там по данным Эмили? — держат связь с «Соединениями» и вряд ли просто коллекционируют образцы их разработок, они забрались в стеклянное здание с охранной системой Форт-Нокса — и это не от скуки. Итан медленно встал на ноги и подпер стенку кузова, словив два настороженных взгляда и подступающую колотящую тошноту. Слишком узкий ворот водолазки под горлом, слишком много карманов и петель, слишком жесткие амортизаторы и крепления, слишком тяжёлая форма, слишком много «мы снимаем с себя ответственность, Уинтерс, остальное — на тебе лично и твоём капитане». Ему всё это нахрен не сдалось. Он же чёртово биологическое оружие — что ему пули? А от распылителей кевлар его не спасёт… — Капитан, высадка на крышу откладывается — охранная сетка. Пытаемся отключить. — Дерьмо. Джексы, что по норам? — Разбираемся с паразитами, кэп. Какие-то странные модификации. Заебись. А они просто ждут здесь своей очереди, пока Макс развлекается в канализации. Если они там кого-нибудь потеряют из своих, Итан будет винить себя — он знал об этом. Крис знал, доктор Миллер знал. Но у них был план операции и договорённость с «Амбреллой»: «БО держать под присмотром. БО не давать действовать самостоятельно». Пришлось в очередной раз отвлекаться, засчитывать, для чего там печаль и радость, только бы все весёлые комментарии слились в кашу и не лезли в сознание со своими мотивациями к действию. «Движение на седьмом, движение на третьем, спускаемся на крышу, в техничке плесневики, капитан, лопнул пузырь с зародышами, ебучая плесень повсюду…» Три для девочки, четыре для мальчика… «Джексы у люка, поднимаемся, движение на восемнадцатом, устранять, капитан, плесневики прижали, задерживаемся…» Пять для золота… Сука, он ведь может помочь. — Крис. — Сиди пока. Ублюдок. Восемь для желания… — Движение на пятнадцатом. Один. Не могу определить. Похож на вернувшегося работника. Одет в плащ, экипировку не разглядеть… Итан поймал кишками сердце, разнёсшее пульс по лёгким и плечам. Палец сам дёрнулся на кнопку связи: — Видно, что на шее висит? — Не лезь в эфир, Уинтерс. Не до тебя. Устраняю, капитан? — Что на шее, тебя спрашивают? — Да не видно ни хрена. Висит что-то. Побрякушки. — Мужчина с бородой? — Чтоб тебя, Уинтерс. Да. — Крис. Итану было плевать, сколько в голос из предсердий перекипело нужды и просьбы, ему было даже плевать на то, зачем к нему дёрнулись Псы у дверей и что ответит Редфилд — он всё равно уже жрал шагами пространство до ручек кузова, на ходу цепляя рюкзак, проверяя пистолет, глушитель и патроны в подсумках. — Твою мать, как не вовремя, — Крис раздражённо выдохнул, чем-то шаркнул, цыкнул и под щелчок кузовного запора вкрадчиво вбил: — Иди. Но по первой команде, Итан. — Убирать, капитан? — Нет! Корректировка плана по «веге». Итана на пятнадцатый запустите. Уинтерс уже не слушал. Он шлёпал рысцой по двору к дверям, рвал те у входа, к лестнице, мимо опустевшего от выстрела поста охраны, толкал ступени, долго и отрывочно, пытаясь отвлечься, считая теперь и их, потому что о девяти и десяти не думалось совершенно. После двенадцатого этажа дышалось громко и гулко, до нервов душилось ожидание, которое уже не запихивалось больше в глотку, а лезло сквозь сжатые зубы бормотанием. Никакого сюрприза с такой одышкой, Уинтерс. На пятнадцатом была серверная, жутко гудящая, мерзко-зелёная, вытекающая из открытой двери тонко и прохладно — к атмосфере не хватало мигающего красного и нежного женского голоса, отсчитывающего время до твоей смерти. Вот тайфунам по той же причине женские имена дают? Итан не знал, он не знал сейчас ничего, кроме того, что прошло четыре месяца, что грудь точечно пригревает только по одной причине, что весь псовый скулёж в ушах отрубится сразу же, стоит только махнуть по углу поля зрения хоть чем-нибудь отдалённо похожим на полы плаща. Кричать и звать не хотелось. Четыре месяца остро колотились по лбу, отбивая и отбивая весь смысл прошедшего времени. У Карла могло всё поменяться, вся жизнь, ведь чем-то он занимался, что-то делал своё на грани гуманного и разумного. Тусклый свет перемигивался со стеклом и лампочками показателей за ними, скатывался по проводам и пластинам, плескался в отражении пола и указателями отделов под потолком. Ключ к зданию гудел, наверняка тихо, но, как и собственные шаги, дыхание и шорох обмундирования, казался Уинтерсу слишком громким, заглушающим звук второго человека за стеллажами. Итан остановился, глубоко вздохнул и убрал пистолет в кобуру. Заебало выкруживать. Ну же. Пожалуйста. Не хватало только руки в стороны развести. — Итан Уинтерс… — рассыпалось по помещению, по отделам, вибрацией по витринам, накрыло волной спину, окатило по хребту, шее, забралось пятернёй в волосы, сжало и потянуло, разворачивая к источнику ебучего стержня. Карл паскудно тянул улыбку и всем своим сучьим пафосом смотрел, запрокинув подбородок. — Надеюсь, ты скучал? — Да, — всё, что просипелось. — Карл… Он спокойно не мог пересмотреть «Большого Лебовски» и «Призрачный патруль», пройти мимо свинины и геркулеса в продуктовом, открыть ящик со столовыми приборами — обязательно, блядь, вспоминал что-то и так сентиментально ещё, что впору надираться красным полусладким и писать обращения дневнику. Так что, господи, да, он пиздецки скучал. — А ты, — Карл провёл рукой по витрине с IT-стойкой, зазмеив за стеклом провода, не выдирая из гнёзд, — с друзьями. Много привёл? Взгляд Гейзенберга рябью прошёлся по подсумкам, патронам, ножам, пистолету и завибрировал интересом по грудине, пытаясь понять, что под разгрузочным жилетом истошно колотится помимо тупого радостного сердца. — Четырнадцать, — наушник отозвался шипением Криса и какофонией проклятий и предупреждений о скорых гостях, отбивавших, судя по грохоту, лестницу и коридор. — Не по твою душу. Мы тут тоже по делу. Помощь нужна? Итан кивнул на светящийся прямоугольник выхода, в котором уже мелькали фигуры охранников, с потерями уворачивающихся от снайперов Дэна. Карл перестал рубить в уинтерсовской груди паровозный тоннель и вальяжной отмашкой закрыл дверь. — Никто сюда не войдёт, — и начал выхаживать, дёргано, как на своём заводе размахивая руками: — На минус первом начинаются лаборатории. Ключ-карты ночью не работают, а сигнализацию без аварийного режима мне не выключить. У вас какие планы на это здание? — Первоначально: оставить его целым на фундаменте. Хотя Крис вот любит подрывать что побольше, — хотелось шутить, хотелось хоть как-то выпросить у Карла лояльности и ещё одну ухмылку. Они ему шли, как пафос и манера заглядывать в глаза, как сигары и шляпа, которых, как и улыбки, сейчас не было. — Крис, как дела с лабораториями? Дэн пошлёт меня нахуй, если я попрошу помочь? — конечно пошлёт, Итан, особенно после такого мудацкого слива, Итан, хотя всё это — про минирование и кражу гейзенберговского танка — было выложено ещё весной, но я всё равно тебя с ним соединю, Итан, ты же мой друг, верно, Итан. — Отлично, спасибо, Крис… Дэн? — Если опрокинешь команду, БО, мы тебя все найдём, — многообещающе прошипело в динамик. — Давай по теме. Спустя минут пять хождений по серверной и ковыряний в дата-центрах удалось отключить мгновенное оповещение о проникновении в лаборатории и, кажется, этого им было достаточно, чтобы бросить хакерские атаки и решить, что времени для сбора всех групп на позициях хватит для дел Карла здесь. Он молча слушал раздражённый гундёж Дэна, после которого Уинтерс отключил свой микрофон, только настойчиво лез руками в лампочки и гнёзда, получая по пальцам и дразнясь вырванными проводами, и только вышагивая вместе с Итаном к выходу, спросил: — Не сработался? «Они занимаются устранением биологического оружия, а я как раз одно из них…» — подумалось сказать, но что-то затолкало это под кадык и выдало отстранённое: — Они осмотрительны с новичками. Мы не так много операций вместе провели. Это четвёртая. — Но грустный ты не поэтому. — Что? — Да брось. За всю свою жизнь я видел порядочно человеческих страданий. Ты опечален чем-то, довольно глубоко и серьёзно, — Карл заглядывал прямо, бульдозером и всеми тузами разом выкатывал в проигрыш и очень несвоевременную меланхолию. — Что-то с семьёй? Розой? Итан мотнул головой, упрямо и по-животному дико — не помогло, не отгонялось, липло как на свежее и сладкое, а так хотелось отмахнуться от жужжания и скрежета лапок, поправить ворот кофты, крепление кобуры и магазины, чтобы не выглядело нарочитым и ахилловым. — С Розой всё в порядке, — Карл, разумеется, не поверил, даже в ту полуправду, что сумела выдавиться прежде, чем открылась дверь серверной: — Она, правда, перестала поначалу меня узнавать, потому что плесени, которой мы оба были заражены, во мне не осталось. Но сейчас стало намного лучше. — В чём тогда… Три пули застыли перед лицом и грудью и от ещё двух Карл отмахнулся сразу же обратно в стрелявших. — Это не обязательно, — Уинтерс снял пистолет с предохранителя и тут же следом — двух особенно опрометчиво целящихся в Магнито во плоти охранников. — Лучше за собой следи. — Сука! — вырванным из рук последнего атаковавшего пистолетом Гейзенберг выбил тому передние зубы и тем же дулом ткнул в сторону Итана. — Хоть бы раз поблагодарил! — Я благодарен! — пришлось дёрнуться от выстрела, упрямо прилетевшего с конца коридора от подкрепления и снова увязшего в желании Карла не превращать уинтерсовскую мордашку в дуршлаг. Пора было воспользоваться лифтом, с которого набежала первая партия. — Я говорил тебе об этом! Я каждый чёртов день тебе благодарен. Господь Бог столько спасибо не получает! Гейзенберг вывалил в проход двери первой кабины, втиснулся во вторую, подожжённо пихнувшись плечом, и продолжил разговор, взглядом ровняя Итану, мастурбирующему кнопку закрытия, виски. — Ага, охуенно было бы ещё лично об этом знать. — Если бы ты не свалил из дома, знал бы давно, — под ноги упал опустевший магазин. В пальцы удобно, но чуть резковато — но кто бы придирался ещё, — влетел новый. — О, так ты возвращался? Интересно, сколько месяцев спустя? Я не сраная принцесса в башне, ублюдок! — Как только с меня сняли наблюдение в первый раз, — Итан теперь тоже палил глазами в глаза. Чуть выше своих собственных, изрезанных мимикой и растрёпанными волосами, которые бы зачесать назад, чтоб не лезли в лицо, не мешали плеваться криками и правдой. — Не тащить же мне за собой весь выводок «Амбреллы», которая так распрекрасно проебалась с целой деревней! Я искал варианты, чтобы вернуть тебя и не засадить в лаборатории до смерти Елизаветы Второй. Хоть бы записку оставил! Карл выдохнул усмешку, желчную, многообещающую, и замахнулся указующе, сразу на всё дерьмо, что Уинтерс тут развёл своими же руками, в котором дрыбался месяцами так, что никто из детей и взрослых не подходил играть или просто достать из лужи, перепачканного, как чёрта, очень чёрного и грустного; замахнулся и той же рукой спихнул все разборки вместе с Итаном в угол кабины, подальше от вдруг прогнувшихся внутрь дверей лифта. Перемигнул свет, заставляя собраться, дёрнуться за пистолетом, встать в стойку и выжидать, пока Хаунд у Аида лабораторий выгрызал путь в кабину. — Да что за поеботина? — прорычал Карл, когда в промявшуюся щель просунулись огромные, блестящие чуть ли не лаком пальцы и вцепились в створку, дёргая наружу. Та силе поддалась, охотнее и сильнее, чем ожидал её обладатель, и железно опрокинула, и прижала могильно, продавив плитку коридора. Гейзенберг мотнул головой выходить и пошёл, наступая на дверь, следом, продолжая вгибать ту в ворочавшуюся в крошке и осколках тушу, которая, стоило отойти подальше, неотступно выползла из-под железа, поднялась, задев шляпой потолок, на ноги и, стряхнув с плеча пыль, шагом надвинулась в преследование. — Крис? Приём, Крис, — о, Итан узнал эту оберблядь (спасибо, Карл) — Редфилд рассказывал о ней, когда напивался и вспоминал сестру и их моральные пиздопляски в Раккун-Сити. Метафора неотвратимой кончины от мира плесени, Haste makes waste, ну, или просто приоритет понтов над эффективностью под серой кожей. — У нас тут Тиран расхаживает хрен пойми какой серии. Нам образцы нужны? А нам нужно всё, кроме — спасибо, не надо, я приятно провожу время с Карлом — подкрепления. Они и так хорошо справлялись: без проблем сменили железную коробку лифта на стеклянную, спустились ниже: где-то там должно быть ледяное озеро с вмёрзшим мегамицелием — шутка, конечно, Карл ведь любит кидаться отсылками на Древнюю Грецию, так чем Средневековье хуже? — Да вот нахер не сдались тебе мои записки. Всё равно что ни день, то праздник был. Каждый час — новые конкурсы, — и с беседой по-прежнему клеилось, и кабина лифта отлично проламывалась под весом Тирана и позволяла его ручищам дробить защитное стекло и остро брызгать в лицо осколками. — Да, сука, Карл! — пули, муравьями входившие клону между глаз, его только расшатывали и выпрашивали новые атаки. Пришлось сигать на приближающийся пол лабораторного моста, ветвями расходившегося от лифта в стеклянные комнаты-отделы. С красивыми приземлениями всё ещё было туго — Итан поймал ногами землю полностью и ломающе, но потенциал гортани решил вместо мата и стона разбазарить на непринуждённость и фразы: — Я мог бы поучаствовать. Я дохера детских загадок знаю. — Нажрался я уже загадок от тебя, — с трудом разобралось в скрежете, рёве и глухоте кулачных ударов Карла по Тирановой туше. Прикладывал он налипшим на кисть железным мусором, свободно сползающимся к нему со всего помещения, облепляющим ноги клона, приваривающим его к месту и мелко разрывающим в полёте плоть и кости. Туда же второй жизнью вплетались отстреленные Уинтерсом пули, наверняка уже копилкой звеневшие в мутантной черепной коробке. Карл был зол, неостывающе бил, отступая по мосту, и угрюмо с паузами через каждый удар и каждое слово отрыкивался: — Ты. Мне. Ничего. Не должен. Итан. Как и я тебе. Свести бы дуло с серой башки да чуть левее и ниже, но самому будет только тоскливее — и крикнулось, наверное, от безнадёги и запарной головы: — А я уж думал, мы друзья! Карл рванул головой на слова, рванул, увлёкшись порывом, обшивку стены и часть воздуховода, вывалив наружу трубу и впаяв рванину металла Тирану в грудь. — Да ёп твою мать! — на клона стало как-то разом насрать — вентиляция, сломано заревев, запустила сигнализацию, отрубив свет и щелчком раскрасив воздух предупреждающе-красным. — Это всё из-за тебя, Уинтерс! — Несанкционированное проникновение на территорию, — завещал тайфун. — Уничтожение лаборатории через пять минут, просьба покинуть помещение. — Ну конечно, — выплюнул Итан, всадив в агонию Тирана остатки обоймы и каким-то краем сознания черканув вопрос о том, как чёртова шляпа и изрубленный плащ всё ещё держатся на сером теле, давая карт-бланш другой, чуть более насущной мысли: — Ты знаешь, где здесь выход? — Наверху? — Отлично, — Итан хлопнул руками по бёдрам, щёлкнул контрольным выстрелом в тушу Тирана, потом предохранителем и убрал пистолет. Оглянулся, выкатывая на передовую воспоминание о том, что надо было «Амбрелле» в чужой лаборатории, и прошагал в одну из комнат к стеллажам со стеклом и наполнявшим его диснейлендовским цветным льдом, через плечо кидая Карлу: — Бери, что хотел. Он кивнул, тоже осмотрел помещение, двинул на Уинтерса, гулко рассыпая под потолок тяжёлые шаги, и остановился только совсем вплотную, оттесняя от полок, выжимая из рук пробирки одной серии, давя их и стряхивая жидкость с пальцев. — Этому лучше остаться здесь, — сказал вкрадчиво и близко, так что из памяти поползла духота и сильный запах перегара от фруктовой водки, а потом ещё и пополз рукой за плечо, зацепился за лямку рюкзака и потянул к себе. — Дай-ка. Один ты у меня спиздил. Карл забрал его просто так, покидав туда всё, что мог сложить в карманы плаща: инструменты, физрастворы, пару колб Т-вируса и какого-то эмбриона в склянке — но даже при такой упаковке туда не влезло бы всё его самодовольство, которое капало уже на пол с бороды и усмешки, треснувшей так основательно, что можно было подумать: он играется и плевать ему на тайфуны под женскими именами. — Мы не успеем, — спокойно сказал он, когда дамочка из динамиков отсчитала полных три минуты. Какие правила, Карл? Хоть бы объяснил, а не просто кидался ходами и их очерёдностью. — Успеем, — отозвался Итан полувопросом, потому что Гейзенберг чушь порол откровенно и толсто и делал вид, что из чуть ли не атомного взрыва Уинтерса доставал не он. И руками для полноты развёл. И Итана тоже развёл — он согласился, кинул тысячное «ладно» поверх гейзенберговских карт и, потянув за молнию на жилете, начал раздеваться. Пока играет побудка, а? Но Уинтерсу времени надо было гораздо меньше — только снять гарнитуру и берцы и сунуть их Карлу. Остальное — в рваньё. — Что ты?.. — Зацепи за рюкзак. Не просри только. Пожалуйста, — сказалось доверительно, и, вытряхнув лопатки из плечевых суставов, Уинтерс пошёл к лифту. Возможно, Итан выпендривался. Он знал, как выглядит обращение — ему показывал Крис с телефона: как гуляют под кожей кости, как трескается, рвётся и течёт чёрным вытянувшаяся в серость кожа, как цепляются за верёвки сухожилий нарастающие мышцы цвета тухлого мяса, как они заветриваются, лопаются и покрываются коростой, как запрокидывается голова с закатившимися глазами и выломанной нижней челюстью, которая, как и руки, двоилась и уродовалась. Вся соль была в том, чтобы не завыть от боли, которая к десятому, наверное, обращению не притёрлась, не привыклась, не стала выносимее, и не прокусить язык, который всё равно конечно отрастал и вываливался на челюсти, напарываясь на криво и редко вышедшие зубы. В этот раз удалось только мужественно выстонать ругательство, когда резью пробило по нервам искорёженного хребта прямиком до самых кончиков длинных артрозных пальцев, давая знак, что можно пытаться функционировать. Карл впечатлённым не выглядел. Он выглядывал что-то в разбитом подобии лица и играл желваками под щетиной, обдирая со стен вокруг лифта весь металл, какой подчинялся и рваными листами парил вокруг обрастающим коконом. Что-то там повисло, в этом пространстве между ними и паузами между громкостью отчеканивавшихся чисел, какое-то непонятое мгновение, которое Итан тут же припрятал на потом и всей своей массой рванул наверх. В макушку и плечи упирались перекрытия, балки, сыпались бетон, стекло, пластик и электричество, по глазам било вспышками, красным и жёлтым, жгло руки, все четыре, от напряжения и горячих труб. Оставалось надеяться, что Джексы в курсе про их маленький провал, что Карлу, рвущему воздух пластом металла под своими ногами, удобно под его грудиной, что на него не льются обрывки арматуры и проводов, и что только из-за десятки раз поломанных и вновь сросшихся пальцев он позволит поныться ему в ворот рубашки. Когда пятки облизало волной взрыва, Итан смял Гейзенберга поближе к рёбрам, где под последними можно было разводить костры и ютить обдолбанных хиппарей, и зарвал стены быстрее, пытаясь разглядеть хоть что-то, во что можно было бы вцепиться, чтоб переждать огонь и боль. Получилось паршиво. Настолько, что, когда омыло до холода и содрало в жидкость кожу, Уинтерс чуть не свалился в пылающую бездну, а поддержавший лист железа липко приклеился к мясу. Выползать из блядски горячего бетона в прохладу нетронутых взрывом залов было… Итан не помнил, ничего кроме боли и веса Карла в руке он не помнил и пытался затолкать каждый момент воспоминаний о ломающей рези подальше во тьму, где они меркли и по-ублюдски разгорались снова и снова. Кожа нарастала быстро, но, сука, ёбаный ж ты пиздец, как это, пиздострадальческое блядство, было больно. Каждая клеточка умирала в своей плесневелой агонии и выла эпитафии своим испаряющимся соседкам. От дыма с тела включились поливалки; высвободившись из пальцев и обматерив растёкшийся труп Тирана, который преследовал их до последнего, Карл притащил откуда-то кулер, а Итан... Итан пытался не откинуться. Поутихло довольно скоро — относительно, по ту сторону сознания рвало и метало всеми чертями преисподней. Уинтерс ломано начал мельчать, высушивая челюсть и руки в прах и мертвые споры, сплёвывая лишние зубы, стягивая хрящи позвоночника, нервически отращивая капилляры и волосы. И совершенно непонятным образом оказываясь лицом в холодных и мокрых ладонях Карла. Пытаться смотреть, что он делает, было всё ещё мучительно, так что Уинтерс решил немного посидеть вот так, на крошке битой остывающей плитки, задницей и мошонкой чувствуя всю жестокость этого бренного мира, и просто впитывать. Прохладное, до твёрдости убедительное и улёжное касание, все потёртые петли на жёстких подушечках пальцев, которые елозили по свежей раздражительной коже и наверняка превращали её в задницу гамадрила, имя собственное — стержневое, требовательным шёпотом пробирающееся под скальп и рёбра, удерживающие, как сами эти руки. А можно так остаться? Уже почти не больно и глубоко всё равно, что там будет дальше, если раскрыть глаза и всё-таки надсадно выдавить из себя: — Я в порядке, — Итан даже смог похлопать по чужой кисти и попасть своими пальцами под большой Карлов. — Почти квиты теперь. Мне бы ещё вернуть тебя. Позволь. — Вширь раздался, — Гейзенберг уже скатился ладонями по шее и растирал плечи, но всё так же стежками взгляда строча из глаза в глаз. — Немного. — Не думал, что тело после каду может меняться. — Это вместо железа. Контролирую тело. Могу обращаться по желанию и разного роста, органы отключать, воспоминания и эрекцию контролировать. — Класс, — прыснул Карл, в последний раз сжимая Итана и отстраняясь, вставая и контролируя, как встаёт Уинтерс. — Полезно. А последние два как-то связаны, а то… Взгляд Гейзенберга застыл на грудине напротив, червём зацепился и въелся в единственное, что осталось чужеродного на теле, что впитывалось и врасталось во время обращения под коросту и волокна мышц. Ох-х, этот болт с шайбой и гайкой Итан повесил на себя после той контрольной поездки в Румынию. Тогда уже ждать, что он внезапно начнёт крутиться, показалось совсем больной сентиментальностью, так что, да, он сделал из него ещё более больное и сентиментальное — свой второй амулет. И вот Карл теперь, кажется, кипел им, силой поднимая на общий уровень глаз и как-то болезненно и белозубо треща по швам. Да, до фетишизма хотелось, чтоб кто-нибудь вернулся к нему под грудину. — Ботинки верни, — Уинтерс поймал болт в кулак, обжёгшись о вибрацию, и протянул свободную руку, на которую следом за связкой тактических ботинок рухнул плащ. Тяжёлый, старый, обтёртый до пуговиц и швов, но, сука, ещё тёплый и Карлов. Его нельзя было брать, похуй, что голый, у Криса есть запасная форма для него, он не в первый раз в чём мать родила вернулся бы с миссии — и вот это ещё бы вслух сказать, но капризная, раскричавшаяся глотка, обиженная одиночеством и забитым равнодушием, выпалила: «Спасибо» и, не давая перечить, итановскими пальцами отстегнула от голенища берца карман и протянула в обмен. — Возьми. Там всё подробно написано про ситуацию, варианты и способы связаться. Без следящих устройств, честно. Карл принял, не осматривая сунул в разгрузочный пояс. Итан надел, что мог, едва не оглох от брани Псов из гарнитуры, только потом заметил, что Гейзенберг был в джинсах и кофте с карманами — какая дикость. Покупал или крал? Свихнуться можно, как это волновало с какого-то хуя. — Почему ты грустный? — добил Гейзенберг, и Уинтерсу захотелось совсем по-детски разрыдаться, чтоб воем содрать эту глотку до тошноты — может, как-нибудь с рвотой и криком выплескается и гной с осколками. Нельзя. — Много всего, — как премирно дышалось под чужими лацканами — и горько. — В голове бардак, развод, операцию, вон, провалил… Думаю, тебе пора уходить, если не хочешь с командой познакомиться. Те, правда, стаей рвали сюда, отчитываясь в эфире Крису. — У тебя будут проблемы? — Итан только поджал губы и вскинул брови — да, дохуя. Вероятно, его отстранят или забьют берцами в переулке до смерти, если в BSAA подумают нагнуть Редфилда. — Ладно, — Карл махнул ладонью, вышагал к выходу, на ходу цепляя с Тирана шляпу. — Возьму это. На память. Пока, трюфелёк. И вышел в ней под снова начавшийся дождь. В свой мотельный номер Гейзенберг добрался только к полудню, весь кислый и мокрый, запачкал пол, все случайно рассыпанные по полу коврики, ванную — запёкшейся кровью и пылью большого здания. После душа сразу же разметался добытым по кровати, разложил инструменты, воздушным сообщением отправил их замачиваться в спирте, вытащил из-под кровати рулон с тем, что уже было: шприцы, скальпели, электрическая пила с милейшим набором насадочек. Долго упирался взглядом в угол, где росла на пластике и железе с местной свалки капсула нового проекта старого Вагнера — Карл тащился по поэзии, — и нарочно игнорировал передачку на поясе. Она пришлась кстати только под вечер после грустных макарон в томатах прямиком из фольгированной упаковки и одинокой бутылки очень плохого и дешёвого пива. Под настольной лампой из кармана выкатились три аккуратных толстых рулона крафта с наклейками табачного листа, выскользнули две пластиковые карточки разных цветов и нехотя досталась чёрная бумага с отпечатанным с обеих сторон крупного кегля зелёным текстом. Карл расшуршал крафт, с насмешливым выдохом вытащил и обнюхал, промял и обсмотрел отличнейшие сигары — не считая одну, какого-то чёрта пахнущую какой-то химозной ягодой — и, левитировав родную зажигалку, обрезал одну и закурил, обкатав во рту дым вкуса кожи, ореха и шоколада. Простонал — так давно не упивался табаком и час ещё обсасывал покровный лист, задумчиво разглядывая сигарный бант, покоцанный стол и дыры в плотной полосатой занавеске, укутавшей всю комнату в тёмно-оранжевый и яркие жёлтые пятна солнца. Всё пытался мазать мимо письма, но каждый чёртов раз запинался о чёрный квадрат взглядом. Читать начал на второй — противной — сигаре. «Дорогой, Джон… Прости, тупая шутка. Я не писал писем со школы, так что даже не помню, как это делается. Сначала хотел посмотреть правила в интернете, а потом решил писать по вдохновению. Надеюсь, ты это оценишь и не выбросишь его в первые секунды. Не знаю, при каких условиях мы встретимся и в каком расположении духа ты будешь, но раз ты это читаешь, значит, всё не так плохо. В кармане, если ты первыми их не обнаружил, лежат три сигары — и, да, это подкуп. Я ни черта в них не понимаю, но мужик в табачном магазине сказал, что эти хороши. Они все разные, поэтому хотя бы одна должна тебе угодить, ну и, помня, как ты всё любишь пробовать… Теперь, когда ты готов внимать, сообщаю, что всё то время, что потребовалось для передачи этой посылки, я готовил условия твоего возвращения и искал тебя. Исходя из моего опыта и надбавки в виде твоей ситуации, в лаборатории тебя продержат с неделю с этими показаниями: Расскажешь биографию, всю, как есть, вплоть до плена у Миранды: про нападение на вашу учебную дивизию, про то, что вы отбивались от плесени и слали ебанутую к Сталину и Марксу. Потом придётся поднять эксперименты над тобой, сидение в клетке и ту хрень с металлом и галлюцинациями, что ты рассказывал про первые месяцы после «сдувания». Знаю, что это не то, о чём хочется трепаться, но — сейчас скажу отвратительную вещь — с точки зрения мирового права это смягчит попытку обвинения и игры со стороны «Амбреллы». Придётся лить про то, что Миранда давила физически и психологически, про культ, про тему с семьёй (с Эвелиной было так же) и одержимость поиском сосуда для дочери. Все жители деревни были под её влиянием и вы, четверо, тем более, потому что каду было сделано ею из её мегамицелия. Про твоё джинджерство (ты ведь читал «Страну Оз?») тоже придётся сказать, потому что у них на руках образцы срощенной с металлом плоти жителей деревни и никакого контекста. Твои записи, кассеты, дневники — всё уничтожено. Твои слова могу подтвердить только я, так что лучше бы они совпадали. Во-первых, все, кто отправлялся к тебе на завод, были мёртвыми неудачными образцами мирандовских экспериментов. Во-вторых, с твоей стороны эти модификации были вынужденной мерой для создания армии против мегамицелия. В-третьих, идеи Миранды, её методы и то, что приходилось делать тебе, чтобы выбраться из плена, ты считаешь антигуманными. Последнее для галочки. В гнезде мы с тобой не встречались. Ты одолжил мне часть своих солдат, а сам ушёл в леса, разрывая связь с мегамицелием и долго пытаясь восстановить ясность рассудка. Позже я нашёл тебя во время своего отгула, требовавшего повинной, отмщения и оказания помощи в деле Миранды. Вся эта хрень согласуется с показаниями, что уже дали я, BSAA и Крис и ребята из его команды, и кое-что дополняют. Мия готова их подтвердить в случае, если её вызовут на повторный допрос. Потом тебе должны выдать личные документы. Не знаю, правда, восстановят они старые или сделают новые, но они у тебя будут. Затем в идеале тебе выдадут квартиру и предложат перечень работ, куда тебе пока что можно будет устроиться. При другом исходе на принудительной основе попросят поработать на разведку или бюро разработок, но это в том случае, если они найдут, за что зацепиться в деле Миранды. Так что здесь всё будет зависеть от дачи показаний. Если ты готов всё это стерпеть, воспользуйся синей карточкой из того же кармана. Просто оплати ей что-нибудь в любом месте, где тебе будет удобно, и я буду там через двенадцать часов (у тебя будет время, чтобы подготовить для меня какую-нибудь мстительную херню, вроде робота-инквизитора или бомбы-вонючки). Мы встретимся и поговорим. Ты в любой момент сможешь уйти. Если ты сейчас материшь меня и прожигаешь бумагу сигарой, синюю выкинь и используй зелёную. На ней сейчас тысяч пятнадцать долларов (в «Амбрелле» платят охуенно много). Пароль на ней маркером написан, как запомнишь — просто сотри пальцем. Эта карта и списания со счёта не отслеживаются, ну, то есть уведомления присылаются мне, но сразу же стираются программой. И, да, никаких доказательств моим словам представить не могу, потому что об этом кармане и возможной операции знаем только я, Мия и Крис. И Роза. Но она не расколется. Надеюсь на синюю. Поэтому до встречи. MfG, Ethan Winters. P.S. Да, я всё-таки шарился по интернету и искал немецкие прощания. И бумага чёрная с зелёными буквами тоже из-за интернета, потому что там пишут, что при светобоязни так читать приятнее. Не знаю, по-моему, ни хрена не видно. Надеюсь, ты хоть что-нибудь разобрал. P.P.S. Хочу извиниться за то, что мы тогда не поговорили нормально. Я плохо пользуюсь словами через рот и часто откладываю проблемы на потом, поэтому выходит дерьмо. Мне очень жаль». С табака и дыма хорошенько разогрело и развезло. Надо было переспать это письмо и карточки. А на следующий день обмыть наконец капсулу, уляпаться по горло в разведённом питательном растворе с награбленным вирусом, методично вскрыть колбу с эмбрионом и замереть с занесённой рукой. Ебучий Итан Уинтерс со своими ебучими сигарами!