Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

Камелия не любит, когда кто-то лезет ей в душу, пытается разгадать. Ей проще делать вид, что нет никаких загадок. Она не из кисейных барышень, мечтающих о дружбе и душевном общении у костерка, она ценит комфорт и безопасность. И удовольствия, изысканные, только для избранных. С детства ее окружало очень много книг, Хоргус привозил их десятками — в книжном шкафу вечно не хватало места. На каждой странице Камелия видела все то, чего никогда не хотела для себя, и наслаждалась погружением в эту иную, недоступную, нежеланную жизнь. У героинь книг была любовь, приключения, верные друзья и те самые разговоры у походного костра. Они порывисто бросались кого-то спасать, томно хлопали ресницами, краснели и бледнели. И каждый раз, в конце каждой истории Камелия думала: «Я лучше, чем они. Сильнее, умнее. Не подвержена дурацким сантиментам». Было не так много вещей, к которым она привязалась, и ни одна из них не обладала и капелькой сознания. Книги, игрушки, любимая подушечка с изящной вышивкой, блестящий поднос с дорогим чайным сервизом — это было близко ее сердцу. И Камелия терпеть не могла, когда ее чашки подносили отцовским гостям, когда ее книг касалась любопытная горничная. Когда ее любимую подушечку забирали в прачечную, она действительно страдала и скучала. И теперь впервые в сфере ее интересов оказалась живая игрушка, недоступная, а потому особенно желанная. Нога пульсирует болью; занудный старый жрец предупредил, что еще несколько дней ее не стоит слишком нагружать. Но вопреки рекомендациям Камелия покинула комнату вслед за Мерисиэль, держась теней, не издав ни звука и предчувствуя, что должна увидеть что-то важное. И она увидела. Ее недоступная игрушка, рогатое чудовище, которое должно было сдохнуть еще в тех вонючих пещерах, трепетно направляет руки командира. Она не видит его взгляда, но догадывается, что он такой же, как и всегда. Болезненный, жалкий, как у побитого щенка — наверное, весь уже извелся в мыслях, как бы запихнуть в Мерисиэль это свое, которое не как у людей. Он ее хочет, этого не заметил бы только слепой. И Камелии кажется, что каждый во дворе таверны сейчас смеется над ней, беззвучно; она ощущала их насмешливые взгляды. «Смотри, богатая девочка, смотри, как твои вещи нагло и глупо используют не по назначению. И ты не можешь отомстить, отобрать — твоя грядущая безопасность, твоя неслучившаяся индульгенция сейчас дрожит в его руках. Стоит так близко к нему, смотри! И совсем ничего не понимает». А может, понимает? Может, сама Мерисиэль, при всей ее добродетельной непоколебимости, давно уже раскусила Камелию, и теперь намеренно выводит из себя? Тянет рогатого придурка к себе, но не подпускает слишком близко. Чтобы продолжал бегать поблизости на коротком поводке, чтобы смотрел так… жалко. Так отвратительно пошло. Чтобы Камелия смотрела, чтобы чувствовала нетерпение, чтобы искала возможность закончить эту бредовую привязанность поскорее. Избавиться от нее, получив желаемое и забыв всю эту историю. Переключиться на что-то более привычное и понятное. А может, и сам Ланн уже давно догадался, и теперь из ненависти к ее чувствам играет в любовь к холодной командирше? Тощей, неженственной, несимпатичной эльфийке, которая не годится ей, Камелии, даже в горничные. Если бы Мерисиэль тоже была вещью, она никогда бы не стала ее любимой игрушкой. Неказистая, скучная, блеклая, со своими вымученными улыбками и голосом, скачущим от безразличного до приторно-мягкого. Странный танец двоих, занявших ее мысли, подходит к концу уже через четверть часа. Они исчезают в теплом нутре таверны, так и не увидев ту, кто наблюдает. Выжидает. Камелия стирает слезы рукавом куртки, глубоко вздыхает и выбирается из своего укрытия. Деловитый Йоран незаинтересованно мажет по ней взглядом, коротко, холодно кивает и возвращается к работе. Несколько шагов к таверне и внезапная догадка: может, ей просто нужна кровь, в этом все дело?.. Но культисты, демоны — они не насыщают, нужен кто-то наивный и доверчивый… Тот, кто пойдет с ней добровольно, сам отдастся в руки. Видеть, как гаснет жизнь в глазах, переполненных страхом и непониманием, гораздо ценнее, чем разрывать, распылять, уничтожать перекошенных яростью врагов. Нужно просто найти цель попроще, получить свое и больше не допускать опасных позывов. Если уж монгрел так нужен командиру — пусть остается. Пока. А Камелия угостит себя чем-то более изысканным, чем покрытая чешуей страхолюдина. Но это потом. Сначала должна зажить нога — боль не даст сосредоточиться на удовольствии, долгожданном, и оттого еще более сладком. Ничто не должно отвлекать — через пару дней будет много шансов, целая орава крестоносцев стянется к «Сердцу защитника», выбирай — не хочу. Она оттягивает, откладывает свое спасение, и старается не думать о том, что никакого спасения не случится. Она просто не хочет чего-то другого, и никого и никогда не ненавидела за это сильнее, чем рогатого подземного дикаря. Когда это перестало быть любопытством и стало помешательством?.. *** — Пока все тихо. За территорией только разведывательные отряды и шпионы, мы получаем донесения каждый час. Враг скрывается, но будет обнаружен за несколько часов до нападения, — Ирабет говорит ровно и устало. Мерисиэль кивает в ответ. — Мы раздобыли палочки масла, они будут у лучников наверху. Зарядов достаточно, чтобы продержать ворота в луже несколько часов. Палочек ямы не нашлось, но есть несколько свитков. Они также будут у лучников, среди них есть начинающие заклинатели. Еще один кивок. — Предположу, что после этого нападения демоны на какое-то время перестанут представлять опасность для командного пункта. Вынуждена просить вас о еще одном одолжении. Ближе к центру города расположена библиотека, там, возможно, спрятался потенциально важный союзник. Переход через разлом на площади… возможен, других путей в шаговой доступности нет. Вам придется найти переправу, старая рухнула сегодня утром. — Сделаем все, что в наших силах. В комнате повисает тишина. Помимо Мерисиэль и Ирабет присутствует еще Аневия. Она стоит, облокотившись на стену, и выглядит очень уставшей. Сапожки на ее ногах перемазаны едва подсыхающей грязью — должно быть, только вернулась в штаб. Она молчит, ей нечего добавить к речи жены — а может, ее мысли тоже поместились в прозвучавшую короткую речь. За небольшим окном почти стемнело, и полумрак развеивают несколько свечей, стоящих на столе, полупустой книжной полке и свисающие с потолка в кованых подсвечниках. Крохотные огоньки заставляют пугающие тени плясать по зеленоватому лицу Ирабет. Карие глаза запали, широкое лицо осунулось и заострилось. Невовремя появилось желание пропустить через коменданта пару потоков нерастраченной за день энергии света, но вместо этого Мерисиэль произносит: — Я могу идти? — получает ответный кивок и быстро покидает и комнату, и здание. Снаружи, в просторном шатре, расположился временный госпиталь. Один из отрядов — горячие головы! — решил забраться глубже на вражескую территорию и едва не полег в полном составе. Из дюжины до лагеря добрались семеро, все серьезно ранены. Самый сложный, изломанный, лишившийся руки юнец, отправился к Ратимусу. Ученик жреца, Кьядо, дрожащими пальцами накладывает свежую повязку на развороченное бедро бессознательного полуэльфа. Старая, пропитанная зеленоватой мазью и ярко-красной кровью, отправляется в мусорную корзину. Мерисиэль закатывает рукава, и целительная энергия послушно льнет к ладоням, откликается на уверенный зов. Лучи расходятся от тела; жрица закрывает глаза, направляя свет усилием воли к шести израненным телам. Медленно, капля за каплей, точно как объяснил Ратимус, она тянет целительную энергию к каждому из них, поддерживая жизнь, придавая сил, вымывая из ран заразу и яд. Она не видит пациентов, но чувствует биение сердец, и идет на этот звук, по ошибке лизнув ярким лучом нос ойкнувшего Кьядо. Тот, в углу — мистическая слепота. Отсюда, с закрытыми глазами, Мерисиэль видит ее как темно-серые брызги вокруг головы. Поток света смывает их, медленно растворяет в себе, оставляя только чистоту и жизнь. Здесь, близко, пытается пробиться чума, красными каплями, скользящими по воздуху вокруг лежащей фигуры. Свет забирает и их, с трудом, но бесследно стирает потеки. Медленное действо, далекое от священного — куда более земное и правильное — завладевает всеми мыслями и силами. Когда все заканчивается, Мерисиэль чувствует себя куда как спокойнее. Усталость наваливается снежным комом и растет, кажется, с каждым шагом. Позади, в широком шатре полевого госпиталя, спят шестеро почти здоровых ребят — они не смогут драться еще несколько дней, но обязательно будут жить. Их ровное дыхание звучит лучше самой изысканной музыки. Кьядо упрямо сопит, когда Мерисиэль уверяет его, что сможет добраться до комнаты сама. Несколько пар глаз внимательно глядят ей в спину, но их обладатели молчат — свидетели работы ее новых навыков, должно быть, думают: «А почему просто не прочитать пару свитков?» Но не думают, что свитков снятия слепоты и болезни попросту больше не осталось. Ученик Ратимуса, краснея, опускает ее на кровать, только теперь выныривая из-под обмякшего плеча. Коротко бросает что-то вежливое на прощание и уходит, чтобы вернуться к пациентам. Засыпая, Мерисиэль думает, что было бы неплохо освоить уже и нормальную, немагическую медицину. Чтобы не оставаться такой бесполезной каждый раз, когда иссякает поток небесного света. Воспоминание в мантии жрицы Иомедай произносит: «Можешь ненавидеть меня сейчас, Ри, но когда-нибудь поблагодаришь. А теперь повтори правила и отправляйся спать». Ри послушно произносит пересохшими губами: — Хорошая жрица должна… И закрывает глаза, проваливаясь в сон.