Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

Свобода опьяняет. А может, это все остатки пива, разбавленного хуже прежнего — в подвале трактира не осталось ни одной целой бочки. Мерисиэль праздновала их общую победу от души, отпуская накопившийся, заглушенный адреналином страх. Все вокруг, какими бы серьезными они ни казались ей все это время, веселились и поднимали кружки за доблесть и удачу. Картины долгой битвы, кровавые бинты, перемотавшие сидящих на столах и полу десятков соратников, казались сейчас неизбежной ценой победы. Важной, потому что неизбежной — если бы не… Если бы они не справились, сокрушаться по этому поводу было бы некому. Ни один из этих людей не сдался бы. Никогда. Даже Ланн сейчас выглядел более расслабленным, чем за все время их знакомства. Он почти не пил, но выглядел, кажется, самым пьяным с самого момента осознания победы, когда она зачем-то повисла у него на шее как нетрезвая малолетняя послушница, хихикая от напряжения и абсолютного счастья. Ри капельку стыдно, но друг, кажется, совсем не обижается. Удивительный он все же… Ни чешуя, ни кожа даже не содраны, дыхание ровное, спина прямая, а движения ничем не затруднены. Кажется, недавняя жуткая травма совсем не оставила следов — подумать только, она же решила тогда, что он вообще не жилец! Неужели сразу не понятно, что этого монгрела не может убить какое-то там копье. Не с такой силой духа, не с этими вот его удивительными, странными, но такими действенными утренними плясками. Камелия таинственно сверкает глазами и гордо восседает от Ри по другую руку. Нога ее все еще прочно примотана к нескольким ровным дощечкам, но это, кажется, совсем не мешает. Ками совсем чуть-чуть улыбается, но выглядит такой гордой, что нет никаких сомнений: для нее эта победа значит ничуть не меньше, чем для Ри. Сначала внезапное решение подруги обязательно напялить на нее маркую, невесть откуда взявшуюся белую мантию показалось абсурдным. Ведь совсем не практично! Но потом появилось понимание: Камелия видит хорошую жрицу. И хочет, чтобы ее увидели все — в любой момент знали, что помощь близко, что надежда есть. Она верит в нее, эта закрытая, собранная девушка, жизнь которой изменилась до неузнаваемости за несколько дней. Что бы было, если бы ангельский меч выбрал ее, а не Ри? Наверное, то же самое. Ри поняла, что пошла бы за подругой точно так же, как и она пошла за ней. Когда готовились к битве, Ирабет было практически невозможно поймать на месте, и Ри решилась на маленькое самоуправство. Она никогда, насколько помнила, не бывала в таких масштабных сражениях, но ее идею кухонные и бармен приняли с неожиданным рвением. Ратимус, Кьядо и сама Ри несколько часов теоретически и на примерах (к сожалению, они в «Сердце» появлялись достаточно часто) объясняли основы первой помощи, а потом Ратимус с учеником рассказывали всем, включая Ри, некоторые тонкости обработки разного вида ран. Тему про обморожения, наверное, можно было пропустить, но и ожогам, и переломам, и даже рваным ранам досталось немного времени. Старик-жрец чем далее, тем сильнее восхищал Ри: столько степенной мудрости в каждом его слове и движении, столько всего важного он знает. Вкус этой победы был бы дополнен горечью многих потерь, если бы не его знания и опыт. Сиила, кажется, смогла раскрыть весь свой потенциал — она все-таки была единственной из их команды, бывавшей до всей этой истории в настоящем полноценном бою. Иногда солдат косит вовсе не рана, а страх перед нескончаемой волной врагов, перед собственной неопытностью или жестокостью первой в жизни битвы. Она раз за разом выкрикивала что-то особенное, мотивирующее, потрясала щитом, и Ри в ответ вскидывала «Свет Небес», заставляя тьму отчаяния отступить окончательно. У нее самой будто прибавлялось сил, когда неутомимая воительница с яростью сносила врагов в скользкую масляную лужу, а уж когда она умудрилась отбить склянку с алхимическим огнем обратно в бомбардира, не разбив, вообще едва сдержалась от смеха. Которому вообще-то на поле боя не место. Вольжиф не смеялся, он вообще был до странности задумчив все это время. Даже сейчас мальчишка не пил вместе со всеми, не толкал речи и не отмачивал шуточек. О причине Ри только догадывалась: в бою воришка полагался на незаметность и внезапность, и сегодня увидел, возможно, лучшего в своей жизни учителя. Там, на крыше, появились высокопоставленные культисты — Ри как раз залечивала потрепанных бабау лучников поблизости — и один из них даже начал нести какую-то высокопарную чепуху про своих демонических господ и их, смертных, скорое поражение. Испугаться Ри не успела — за спинами явно опасных и магически одаренных мужчин из ниоткуда появился сухопарый дворф и, бросив что-то глупое и забавное вроде «спокойной ночи» или «сладких снов», парочкой топоров лишил нападавших явного командования. И бесследно исчез, удовольствовавшись в качестве благодарности ликующими возгласами видевших сцену защитников. Сейчас и Вольжиф, и Ри то и дело озирались по сторонам в поисках знакомой фигуры, но ни один из присутствующих дворфов не был настолько сухим. Лица же своего спасителя Ри, к сожалению, не запомнила. Но, кем бы ни был этот дворф, ощущала к нему теплую благодарность. Был еще один союзник, который не мог не запомниться хоть кому-то на поле боя. Безумный алхимик с пугающим смехом — ярко-рыжий аазимар. Сейчас он, ухмыляясь, сидел чуть в стороне от остальных, кажется, погруженный в какие-то свои мысли. Колбы с алхимическим огнем могли закончиться для защитников болезненным поражением, но каждая из них летела если не точно в цель, то точно достаточно далеко от союзников и горючих укреплений. Или, может, просто повезло, что ничего не сгорело?.. Так или иначе, этот парень тоже заслужил почести, так почему уселся так далеко? Ри поднялась со стола, на котором сидела вместе с друзьями, аккуратно обошла подвыпивших друзей и направилась к отставленному в угол столику. Аазимар заметил ее быстро, внимательно уставивился рыжими глазами. Чем ближе Ри подходила, тем больше сомневалась в природе пляшущих в них искр. Это радость победы? Озорство? Или… что-то менее безобидное? — Привет! Почему ты здесь один сидишь? — дружелюбно обратилась она. Аазимар хмыкнул, вытащил из-под стола заготовленный кособокий табурет — один из последних целых в таверне. Остальные пошли на костыли, протезы и лубки. Хлопнул по седушке, очевидно, готовя Ри к долгому разговору. Она послушно уселась, поставила на стол пивные кружки, одна из которых была лишена ручки. Внутри в каждой было водянистое, но все равно самое вкусное в мире пиво. — Потому что так правильно, — пляшут искры в рыжих глазах, мягкое свечение от красно-рыжих нечесаных волос похоже на огненный нимб. — Наемнику с ними не правильно. — Брезгуешь? — она выгнула бровь. — Или боишься, что брезгуют они? — Боюсь, что они боятся, — не моргнув глазом, до странности быстро выпалил аазимар. Его искристый взгляд блуждает по лицу Ри, будто пытаясь увидеть что-то сокрытое, понять что-то, что она скрывает. Стало совсем капельку страшно; успокаивает только, что ни на лбу, ни еще где-то на ней не написано: «Не Самая Хорошая Жрица». О страшном секрете не знает никто, значит, бояться нечего. — Мы все сегодня герои и победители. Никто не боится братьев по оружию. — Не знаешь. Или врешь, — улыбка его становится чуть шире. — Или врешь, что не знаешь. — Сейчас ты тоже наемник? Тебе кто-то заплатил за этот бой? — в такой бред Ри не верила, но почему еще мог так стесняться себя рыжий аазимар? Стеснение, насколько ей было известно, исчезало из них вместе со скромностью, вытесняемая любовью восхищенных родственников. Не то чтобы Ри знала много аазимаров, но это казалось ей логичным: создание света, прямое доказательство того, что и родители, и родители их родителей несли в себе эту искру. Подтверждение исключительности. Такого ребенка должны были растить в любви и заботе. Он смотрел на нее, чуть прищурившись, несколько долгих мгновений, потом рассмеялся — коротко, хрипло. Смех затих, захлебнулся за снова плотно сжатыми губами. Аазимар помолчал, еще внимательнее что-то выискивая в ее лице. Заговорил, когда Ри уже не верила в возможность ответа. — А у вас есть? Вы можете платить? — снова странный смешок. Рыжие глаза блестят, будто он готов расплакаться. Но губы упорно тянут безумную улыбку. — Не можете. И не платите. — Тогда почему? Она упорствовала не столько ожидая, что он сам что-то расскажет. Аазимар рассматривал ее, а она изучала его в ответ. Странная, будто ломаная мимика, огненные искры в рыжих глазах, спутанные волосы. Мантия, залитая неизвестной дрянью, давным-давно высохшей. — Псих. Наемник. Видел смерть, — отрывисто бросает он. Моргает несколько раз и отворачивается. — Забери меня биться, жрица. Последняя фраза звучит неожиданно ровно. Почти устало. Это ломает сложившуюся картину юродивого или серьезно травмированного головой. Слишком просто, почти бесцветно, и хочется увидеть его лицо сейчас — изменилось ли что-нибудь? Или в рыжих глазах сверкают все те же беспорядочные всполохи? — Ты хочешь в мой отряд? Я… должна спросить друзей… — Темненькая будет против. Чешуйчатый против уже — смотрит волком. Паладину без разницы. Вор засмеется, — он перечисляет это как общеизвестные факты. — Ты главная, тебя и спрашиваю. Умею варить еду, зелья. Кидаю бомбы, немного колдую. Он дернулся чуть рвано, как если бы его плеча зябко коснулся сквозняк. — Стреляю из арбалета. Плохо. Из ложи следопытов я… мы… были. Картинка медленно складывается в голове. Это тихое «были» будто бы стало последним кусочком паззла: конечно! Он же путешествовал с небольшой группой, но… потерял их? И теперь, не приспособленный к битве в толпе, обвешанный колбами с жидким огнем, хочет быть полезным там, где может. Он поворачивается к ней снова; выглядит почти серьезным, но то губы, то уголки влажных глаз чуть дрожат. — Зовут Иламин, друзья звали Лим. Не могу тут больше сидеть, смотрят как на увечного. И боятся. Я могу драться, хочу. Не дают, боятся. Хочу убивать демонов. Фразы коротки и отрывисты, но в таком количестве, кажется, даются Лиму нелегко. Ри вздыхает, медленно, грустно: нельзя его тут оставлять, точно нельзя! Она попробовала представить, что бы было, если бы она тогда все же потеряла своих, свою группу. Снова плывут картинки: бессознательная Ками, разодранная когтями грудь Вольжифа, падающая Сиила… и самая страшная, на которой огромное копье прошивает грудь Ланна насквозь, навылет, оставляя широкую сквозную дыру. Ри быстро посмотрела на него, поймала обеспокоенный взгляд, поняла, что на глаза наворачиваются слезы. Лим, должно быть, пережил что-то подобное; Ланн вскочил со своего места и быстрым шагом направился к ним. Лицо серьезное, решительное. Защищать несется, хотя не от чего защищать. Одной его смерти было бы достаточно, чтобы сломать Ри, выпотрошить душу. Терять друзей больно, но терять того, кто упорно спасает тебя от всего подряд… — Что ты ей сказал? — мрачно спрашивает алхимика, опускает ладони на ее плечи, пытается поднять с табурета, но у Ри подкашиваются колени. Она тянется к его руке, перехватывает чешуйчатые пальцы, проводит чувствительными подушечками по гладким чешуйкам. Его потерять нельзя. Это сломает, разобьет, лишит воли к жизни. Сделает что-то худшее, чем подобное сделало с Лимом. Лим сильный. А Ри нет. — Ничего. — Алхимик бросает это серьезно, оттягивает кружку с отбитой ручкой ближе к себе. И отворачивается в сторону. Ри порывисто поднимается с табурета, так же порывисто обнимает Ланна, впечатывается в него, крепко прижимает к себе за плечи. Будто пара тощих жреческих рук, лишенных, к тому же, всякой магии, могут защитить его от участи друзей Лима. Она бы грустила о смерти каждого из своих друзей, сердце болело бы, и много слез было бы пролито. Но без Ланна она сломается совсем. Он замирает в ее руках, и Ри снова думает, что ведет себя как пьяная послушница. Но крепко сжимает губы, чтобы хотя бы не сказать ничего странного, ужасно глупого и совсем не правильного.