Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

— Мы должны его забрать. — Уверенно произносит Мерисиэль, будто говорит о щенке или котенке. О чем-то гораздо более безобидном, чем опасный психопат с колбами алхимического огня во всех мыслимых и немыслимых местах. В комнате темно и тихо: свеча прогорела, а за окном успел опуститься вечер. Они почти не спали, только несколько солдат отправились отдыхать тогда, сразу после боя. Те, кто прямо сейчас заступил в дозор. Их товарищи вернулись в таверну и поддержали затухающий праздник. Пива им, правда, совсем не досталось, но даже травяной отвар кажется крепче любой настойки, если кружки поднимают за победу. Двинутый алхимик что-то наговорил Мерисиэль, и теперь она упорно, хоть и без популярных объяснений, требовала взять его в команду. Опасного психа, чей смех говорил очень многое: разум парня расколот, и, что бы ни было этому причиной, факт не меняется. Таким место не на поле боя с оружием (и бомбами, тем более, бомбами!) в руках, их необходимо разоружить и сдать в какой-нибудь дом терпимости, доживать свой век вдали от грохота и крови. Чтобы не нервничали. И нечаянно никого не убили. — Он псих, командир. Двинутый на всю голову, понимаешь? Ты бы хотела, чтобы твою спину прикрывал кто-то вроде него? — который раз одно и то же, другими словами. И, кажется, это снова не работает. — Он хочет драться, Ланн! Он хочет отомстить демонам! — Где гарантия, что ему вдруг не покажется, что демон в одном из нас? В тебе, в Вольжифе, в Камелии или Сииле? «Во мне», — почти срывается с губ. Нет, ему и так досталось сегодня непозволительно много ее внимания. Незаслуженно, будто каждое из двух объятий он украл у кого-то более достойного, каждый добрый взгляд взял у Мерисиэль насильно. Может, сегодня Ланн выглядит особенно жалко?.. — Лим не такой. Я его понимаю, он потерял друзей, и просто хочет… — Не ценой твоей безопасности! — резко обрывает ее Ланн. — Он же однажды взорвет нас всех, перережет, пока будем спать! — Он арбалетчик и плохо стреляет! — в отчаянии бросает она и замолкает. Отблески факела дозорного, бредущего за окном, касаются лица Мерисиэль. Она прикусила губу, ищет какие-то аргументы, но не находит. Потому что нет их, потому что знает, что он прав. Это дурацкое замечание, мало похожее на причину взять человека в боевую группу, было чем-то вроде признания поражения. Но без желания его признавать. Добрая, доверчивая Мерисиэль все еще не может смириться, что не каждого можно спасти. — Пойми, его место в тылу. Подальше от оружия и чего-то громкого. Можно попросить Ирабет найти место в одном из убежищ, там за ним приглядят. Бомбы заберем, оружие заберем — и пусть отдыхает, приходит в себя. Так будет лучше для всех. — Но он… — начинает Мерисиэль и замолкает. Вот теперь точно поняла. Кажется, смирилась. — Тебе нужно поспать. Утром выходим, помнишь? Победа была громкой, но в городе еще много дел. Ложись, я… — «побуду с тобой, пока ты спишь. Посторожу, чтобы никто не мешал. Никто не навредил. Не заставил плакать, не притащил очередную бредовую идею. Не…» — …тоже где-нибудь посплю. Не стоит лезть еще ближе. Хватит, достаточно. Благотворительность к двинутым и калечным должна быть умеренной, иначе никаких сил не останется. Лимит на сегодня исчерпан. Сначала целой кучей малознакомых людей, которые еще накануне смотрели ей в спину с осуждением, потом самим Ланном, теперь вот — к психом-алхимиком. Так и выгореть недолго. — Побудь со мной, Ланн, — произносит она. Неожиданно робко, будто не уверена, что он ответит согласием. «Да, конечно, вот прямо здесь? Возле кровати? Или в том углу, где потемнее? Может, постоять у дверей с той стороны? Или…» — Я не хочу оставаться одна, — в полутьме едва заметно, как зябко дрожат ее плечи. Она выдыхает, будто решается, и добавляет. — Без тебя. «Не провоцируй фантазию, пожалуйста. Я же напридумываю, а потом неудобно получится. Да я уже напридумывал, собственно. Так что провоцируй, что мы теряем?» — Боишься его? — дурацкий вопрос повисает в воздухе, рушит, кажется, всю магию момента. Мерисиэль негромко смеется. — Хочу знать, что ты в порядке. Ланн обреченно понимает: она пьяна. В доску. Говорит и держится ровно, но на трезвую голову командир бы не пропустила такое сквозь напускную серьезность, выдержанную уверенность. Мерисиэль держит маску, всегда выглядит сильной и несколько холодной, а хмель выпускает наружу все то, что томится внутри. Бесконечный свет, абсолютное добро. Хочется увидеть ее лицо, но в комнате слишком темно, и приходится довольствоваться смутным образом, полуочерченным силуэтом и блестящими глазами, которые смотрят прямо на него с мольбой, с какой-то болью. — Позвать остальных? — догадывается он. Ворох мельтешащих фантазий рассыпается, больно ударившись о суровую реальность. Она просто к ним привыкла, так? Ко всем. Дело не в Ланне, она просто наслушалась этого алхимика и теперь… — Нет. Ты… Замолкает. Фантазии, подобно поднимаемой некромантом нежити, воскресают и начинают истово множиться. «А вдруг, все-таки… да нет, нет. Ерунда какая-то. Самое время для бестолковых мечтаний, Ланн. Даже если, то нет. То есть да, конечно, но надолго ли, да и зачем? Нет, вообще, то есть…» Она поднимается со своего места, делает пару шагов и дарит ему новые, уже третьи объятия за этот день, самые неловкие и несмелые. И Ланн вдруг понимает, что они первые ею осознанные, не под влиянием момента. Ее не переполняют эмоции от победы, горечь от рассказа алхимика, что бы он там ни говорил. Она просто захотела его обнять и сейчас дрожит, боится, что он оттолкнет. Его собственные руки, неожиданно тяжелые и неловкие, аккуратно обнимают Мерисиэль в ответ. «Куда их положить, повыше, к лопаткам? Нет, может, на талию? Нет, лучше обратно к лопаткам. Это же просто дружеские обнимашки, Ланн, хватит делать вид, что возможно что-то другое. Или… нет, Ланн, тебе осталось жить лет десять-двенадцать, а она эльф. Эльфы живут очень долго. Это полная ерунда, а сейчас происходят дружеские обнимашки. Сам ты помешанный, одержимый, опасный псих. Подбери сопли и…» Она приподнимается на носочки, легко касается его губ, и чешуйчатая половина лица совершенно ничего не чувствует, но от самой границы с кожей разливается горячая волна. За долю секунды она топит его, не дает дышать. Невесомое прикосновение, будто случайное, для случайности слишком затягивается, но Ланн не знает, что делать. Насладиться сбычей мечт? А что, если она настолько пьяна, что… Она отстраняется резко, испуганно, но он не успевает среагировать. Его руки все еще плотно обвивают ее кольцом. Мерисиэль опускает голову, утыкается лбом в его грудь: — Прости, я… я просто не знаю, как это… то есть, я просто хотела… Голос дрожит. Что он сделал не так? Чем-то обидел? Что вообще сейчас делать, отпустить? Уйти? Остаться? Сердце грохочет в груди, рот открывается и закрывается, но слова не идут. Руки плотно прижимают ее к себе, будто сведенные судорогой. Что-то подсказывает: отпускать нельзя. Не сейчас. Что-то важное оборвется и рассыплется прахом, если он чуть-чуть ослабит хватку. Она не вырывается, не пытается вывернуться из объятий, только дрожит и бормочет то ли извинения, то ли оправдания — как никогда настоящая. Удивительная. Абсолютно непонятная. Он поднимает руку — медленно проводит по ее спине. Она затихает, прижимается крепче и, кажется, всхлипывает? Пальцы скользят по грубой ткани белой мантии, медленно, будто в ожидании протеста поднимаются по плечу к шее и щеке. Чувствительная кожа снова ощущает прохладу и влагу, большим пальцем он аккуратно забирает слезы. Она поднимает голову, и отблески очередного факела выхватывают ее сияющие глаза и мягкие, приоткрытые губы. Ланн очень старается не думать, насколько все происходящее неправильно. Теперь он касается ее губ — осторожно, пытаясь не поранить чешуёй, подставляет правую половину лица, но она неожиданно смело, крепко приникает к нему, подается навстречу; прохладные руки крепко обнимают его за шею с какой-то невозможной нежностью, граничащей с паникой. Поцелуй выходит медленным и осторожным; они пробуют друг друга на вкус, будто бы оба боятся, что происходящее может неожиданно закончиться, развеяться, как утренний сон. На границе осознания мелькает мысль: «Хорошо, что в комнате темно. Хорошо, что она не видит, что именно целует». Где-то глубоко в душе с грохотом распахивается злополучный сундук. Его содержимое неожиданным теплом заполняет Ланна изнутри.