Не место для бабочек II: Наследие Страж-камня

— Папочка, разреши нам с друзьями остаться здесь на ночь? — Камелия говорит нежно, с легким нажимом. Хоргус морщится, будто над его ухом жужжит надоедливая муха. Он хмурит высокий лоб, бормочет под нос что-то среднее между молитвой и грязным ругательством, поднимает на Камелию чуть настороженный взгляд. Ничего не спрашивает, но просит, безмолвно: «Пожалуйста, не убей никого, хотя бы сегодня». — И я бы хотела, чтобы Ланн остался в моей комнате. Скажи, что это твое личное пожелание. Ну и, конечно, задержи ненадолго командира. Я бы не хотела, чтобы нам помешали. — Что ты задумала? — наконец спрашивает Хоргус. Камелия лучезарно улыбается ему в ответ, и отец снова опускает взгляд и хмурится. Борется с собой. Понуро кивает, показывая, что просьба принята к сведению. — А теперь идем же! Я сказала друзьям, что отправлюсь тебе навстречу. Мало ли, ты не увидел сигнала… Они поднимаются по лестнице, и каждая ступенька, кажется, приближает Камелию к чему-то особенно сладкому. Приятно ноет в самом низу живота, когда там, в кабинете, она видит Ланна, ловит его пустой взгляд и отвечает на него самой искренней из своих улыбок. Скрытность, тайна, заготовленный ими кинжал, который когда-нибудь ударит командора в сердце. И ей нечего будет возразить — ведь Камелия уже подготовила речь. Да и какая хорошая девочка будет стоять на пути счастья своей подруги? Мерисиэль себе такого никогда не позволит. А вот Камелия, к счастью, никогда не была хорошей. Да и девочкой давно быть перестала. Наверное, сейчас, забирая Ланна, Камелия делает Мерисиэль некое одолжение. Она же ничего о себе не помнит, так? Может, на самом деле она давала обет безбрачия? Или принадлежит к серьезной касте серьезных эльфов, которые не приветствуют добрачные отношения? Или вообще давно замужем? С эльфами никогда не угадаешь, сколько им лет на самом деле. И тяжело, наверное, не знать, неразумное ли ты дитя или чья-то любимая бабушка… Перестать таинственно улыбаться уже не выходит, Камелию переполняет нетерпение. Она ждет, замерев на пороге, пока Хоргус ведет Мерисиэль в потайную комнату. Решил поделиться семейной тайной? Отлично. Лишь бы командир не появилась на пороге раньше времени. Перед тем как скрыться в тайном кабинете, Хоргус протягивает Ланну связку ключей: — Подготовьте эту комнату для командира. Лично вы с Камелией. Не стоит там толпиться. На первом этаже есть еще одни закрытые покои, там могут разместиться остальные. Когда мы закончим, я покажу командиру, где найти припасы и приготовить ужин. А теперь — свободны. Не дожидаясь ответа, отец пропускает Мерисиэль в потайную комнату и заходит следом, коротко бросив Камелии красноречивый настороженный взгляд. Камелия отвечает улыбкой. «Не бойся, папочка, сегодня я не собираюсь никого убивать. Даже лучше — я собираюсь сделать кого-то немного счастливее…» Нужная — ее собственная — комната находится быстро. Сиила с Вольжифом спускаются вниз, за ними немой тенью следует рыжий алхимик. На лице его мелькает какое-то подозрение; он немного хмурится, скользя по Камелии взглядом. Но все равно уходит, наконец-то оставляя их с Ланном одних. Ланн неумело ковыряет ключом замочную скважину — ничего удивительного, в этом замке есть несколько секретов. — Дай мне попробовать, — она осторожно забирает ключи из его рук, ненадолго касаясь пальцами гладкой чешуи. И все-таки, какой он там? Покрыт чешуей? Раздвоен? Длиннее, чем у обычных людей?.. *** В комнате, которую Гверм попросил (нет, все-таки приказал) подготовить для командира, царит первозданная чистота. Будто хозяйка — а комната явно женская — ушла только что, аккуратно заправив за собой постель и раскидав по ней десяток разномастных подушечек. Ланн переступает с ноги на ногу, не решаясь шагнуть стоптанным ботинком на пушистый розовый ковер. В конце концов, просто избавляется от обуви и заходит, утопая в неожиданно приятной мягкости. В детстве так же ощущалась трава недалеко от родительского дома — а может, он просто настолько отвык от этого, что память приписывает коротко остриженной осоке свойства пушистого ковра в доме богатой девочки. Рука этой девочки чувствуется здесь во всем — в забитых книгами шкафах, в тяжелых портьерах, закрывающих обзор на измученный осадой город, в бархатном балдахине над широкой кроватью… здесь даже есть маленький чайный столик с парой аккуратных пуфиков. На нем, подчеркивая ощущение обжитости, покоится блестящий серебряный поднос с пузатым чайничком и чайной парой. Одна из чашек выглядит чистой, вторая темна от забытого на дне глотка чая. Когда-то, бесспорно, вкусный напиток сейчас остался просто пятном темного налета. Понравится ли здесь командиру? Конечно, нет. Ланн с трудом представлял Мерисиэль в окружении такого количества розовых и пушистых вещей. Ему казалось, ее комната должна быть совсем другой. Там обязательно должен быть рабочий стол с удобным креслом; ее кровати не нужен балдахин. От него вообще нет никакого толку, кроме как накопление пыли. Комната определенно должна быть меньше и уютней. И не должна быть настолько розовой. Мерисиэль ему виделась в окружении чего-то лилового… или зеленого? И пушистый ковер здесь точно был бы лишним. А может, он просто ее совсем не знает — в сущности ведь так и есть. Кто она, откуда? Что у него есть, кроме собственных чувств и имени, которое, кажется, совершенно ей не подходит? Оно идеально для той, кем Мерисиэль остается для всех вокруг. Для высокоморальной, высокодуховной, но совершенно неживой эльфийки, которой на самом деле не существует. Настоящей Мерисиэль больше подошло бы что-то короткое, немного озорное, скажем… Ри. Пожалуй, для Ланна она будет называться именно так. Камелия медленно, словно хищница, готовая к охоте, следует за ним по пятам. Дверь закрывается; поток воздуха из окна разрушает сливочно-розовую атмосферу запахом гнили и гари, доносимым из города. Ланн застывает у окна, касается розового бархата портьеры и отодвигает белоснежную вуаль. По ту сторону окна он видит то, что, видимо, препятствовало разграблению этой комнаты не меньше, чем намертво закрытая дверь. Решетки из широких стальных прутьев, слабо сверкающие какой-то магией. Эта комната Ри точно не понравится. Той Ри, которую Ланн, возможно, придумал себе сам. — Ланн? — Камелия подходит, становится рядом. Заглядывает в окно без особого интереса. Дышит неровно. Сердце ее опять бьется чаще обычного, как и прошлой ночью. — Что тебя так увлекло? — снова звучит ее голос. Она поворачивается к нему; слабо мерцающее ночное небо делает ее кожу почти такой же светлой, как у Ри. Но это не она. Камелия, безусловно, очень красива. Несмотря на долгие переходы, постоянные стычки с врагами и неизбывную слякоть она выглядит так, будто минимум раз в день принимает ванну и хорошо высыпается в уютной комнатке, похожей на эту. Чистая светлая кожа с легким румянцем, яркие сине-зеленые глаза, длинные пушистые ресницы. Красивая женщина смотрит на Ланна в ожидании ответа. Ждет сигнала к чему-то, чего не случится. Ни сегодня, ни когда-либо еще. По крайней мере, не с Ланном. — Я видела вас сегодня. О, командир, кажется, разочарована, что ты перестал плясать перед ней на задних лапках, — Камелия фыркает, касается его чувствительной щеки. Ланну кажется, что ее рука не нежнее каменной крошки. Прикосновение не приносит ни нежности, ни облегчения, заставляет собраться и напрячь волю. Чтобы в этот раз никакие чары на нем просто не сработали. — Ты сделал правильный выбор, — продолжает Камелия. — Я горжусь тобой, Ланн. — Я тоже, — глухо отвечает он. Избегает ненужной ласки, убирает от своей щеки руку женщины, которой не может дать то, чего она хочет. — Я действительно сделал правильный выбор. В глазах Камелии читается легкое непонимание, но она продолжает сладко улыбаться. — Ты права, я жалок. И поэтому вряд ли у нас с командиром что-то получится. Ты права и в том, что она добра ко всем, с кем жизнь обошлась жестоко. И в том, что я просто кажусь ей одним из них. Она все еще улыбается, но теперь, кажется, почти готова наброситься, обнажив рапиру. Будто от этого шага ее отделяет невесомая вуаль еще не развеянных заблуждений. Что же… пришло время избавиться и от нее. — Я не имею права заставлять ее любить меня. Это было бы глупо и эгоистично. Но… — он прокашливается. То, что будет озвучено, должен услышать хоть кто-нибудь, это должно наконец-то уложиться в его голове, чтобы никакие сомнения больше не мучили, никогда. — Но я поклялся ее защищать. И умру вместо нее, когда придет черед. Нужная фраза остается остается внутри, ее не получается произнести даже мысленно, не то что Камелии или кому-то еще. Она щекочет горло, но не хочет облачаться в звук. Она легкомысленна и лишена всякого логического обоснования, но воняет гребаной правдой, в которой всегда тяжело себе признаться. Особенно такому, как Ланн. Обреченному. Он разворачивается, чтобы покинуть эту отвратительную розовую комнату. Он будет ждать свою Ри возле дверей кабинета. Так или иначе, он будет рядом с ней, без всякой надежды на большее, чем защищать ее до самого конца своей жалкой короткой жизни. Он даже не человек. И, тем более, не эльф. — Ты хочешь до конца жизни оставаться щенком на привязи?! — Камелия срывается на крик, бросается к нему, свирепая, будто вот-вот готовая зарычать. — Это бред, Ланн! У тебя есть право любить кого угодно! Хочешь защищать ее? Да?.. Мы будем делать это вместе! Защищай кого хочешь, но люби меня! Неужели это так сложно?! — Я люблю ее, — получается проще, чем казалось. Он сжимает зубы и покидает комнату. Там, за дверью, со звоном бьется чайная пара, расплескивается давно остывший чай из пузатого чайника. Кто-то бросает подушки в сторону книжного шкафа, с треском рвет бумагу… все это скрывается за поворотом коридора. А из кабинета выходит женщина, с которой ему точно нельзя держаться за руки, которую нельзя обнимать или целовать. Потому что она эльфийка, ее жизнь будет долгой и полной правильных впечатлений. А он — монгрел. Которому до глубокой старости осталась дюжина лет.