Комаэда запретил в этот день Хаджиме спать в своей комнате, оправдывая это тем, что всё ещё волнуется о его благополучии. Они рассорились из-за этого, но быстро помирились, и Хаджиме пришлось спать на одной половине кровати своего господина. Сколько бы ни пытался Хаджиме уснуть, но ему удавалось лишь смотреть в омрачённую ночью стену и думать. На губах все ещё теплел поцелуй, сердце билось чаще от одной только мысли о том, что произошло… Резервник пытался закрывать руками лицо от смущения, мотать головой и даже как-то попытался встать и уйти, но его схватили за руку и потянули так, что Хината упал обратно на кровать и оказался зажат между Нагито и матрасом.
— Нагито?..
—
Спи. — только и пробурчал он, обнимая Хаджиме за талию.
Шатен примирительно вздохнул, кладя голову на чужую подушку. Сквозь свою и чужую футболки Хината чувствовал, как равномерно вздымается грудь и бьется не его сердце. Почему-то стало в два раза спокойнее. Хаджиме улыбнулся, кинув мимолётный взгляд на парня сзади. Глаза были прикрыты тонкой светло-фиолетовой кожей век, а светлые ресницы недвижимо оставались за своём законном месте. Нагито дышал в шею Хаджиме, было щекотно и тепло. Наконец и Хината закрыл глаза, чуть опираясь на тело сзади себя, совсем несильно облокачиваясь, и до смешного быстро уснул.
В эту ночь Хаджиме
по-настоящему выспался.
Когда он проснулся, Нагито уже бодрствовал. Хината потянулся и тут же обратил внимание на себя. Комаэда убрал телефон.
— Доброе утро.
— Доброе… — пробормотал ещё сонный Хината. Нагито в умилении улыбнулся.
— Как спалось?
— Ммм… — прекрасно, думал Хаджиме. На самом деле, у Нагито было гораздо приятнее спать. У него и кровать больше и мягче, и хозяин постели тоже был очень тёплым и удобным. — Мне понравилось тут спать.
— Тебе понравилось спать со мной?
— Я-я не это имел в виду! — запротестовал Хаджиме, тут же смущаясь, но Нагито мягко рассмеялся.
— Да ладно, я же знаю, что с таким мусором, как я…
— Комаэда, пожалуйста, заткнись. — Хината специально встал и серьёзным видом закрыл Нагито рот рукой. — Ты прекрасный, когда молчишь или говоришь что-то нормальное, но вот когда та открываешь рот вместе с оскорблениями самого себя…
— Хината-кун, это слишком жестоко! — сумев выбраться из хватки Хаджиме, ласково, но с нотками притворного разочарования произнес Нагито, глядя в красно-зелёные глаза напротив. Как же давно Хаджиме не слышал этого особенного для него обращения… — Ты меня совсем не уважаешь!
— Я? Не уважаю? Сказал мне тот, кто вчера вторгся в мое личное пространство и засосал меня у стенки!
Комаэда смутился.
— Ну… У меня была на то причина!
— Интересно, какая?
— Ты был в неадекватном состоянии, поэтому мне надо было что-то предпринять, чтобы ты пришел в себя. — совершенно невозмутимо произнес Нагито, смерив взглядом Хаджиме, а потом прищурился, — А тебе что, понравилось?
— Да… Ой, нет! Фу! Мне не нравится целоваться!
— С девочками?
— Не нравится!
— А с мальчиками нравится?
—
Ой, отстань! — Хаджиме резко встал, но Нагито вновь использовал тот приём с захватом. Хината снова упал рядом, перед этим коротко вскрикнув. Комаэда навис над ним, не давая убежать.
— Не отстану.
— Комаэда, не смешно… отпусти! — стараясь сохранять самообладание, твердил Хаджиме и хмурился, но это не производило никакого эффекта на белобрысика.
— Ты ж уходить собрался. Не пущу.
— Ты же не можешь держать меня тут вечно!
— Почему нет? — Нагито картинно поднял глаза к потолку и прислонил палец к губам,после щелкнул ими же и продолжил, — Я могу тебя связать и привязать к кровати.
— Это уже не особо похоже на дружеские отношения… — с сомнением покосился на Комаэду Хаджиме. Тот качнул головой и пожал плечами.
— А сосаться с другом — по-дружески?
— Нет! Но это ты начал!
—
Делай выводы, Хаджиме.
Наконец с него слезли, и Хината сумел сесть прямо. Он осмотрел с ног до головы абсолютного и не нашёл никаких изменений в нем, кроме поведения. Но осознание того, что так открыто пялиться на человека — это не правильно, вскоре пришло, и пришлось отвести взгляд.
— Уже смущаешься, Хината-кун?
— Почему твои шутки с ненавистных резко перескочили на гейские?
— Я к каждому человеку подстраиваю свои шутки. Вот знаешь, видел резервника — шутил про резервника. А сейчас я вижу…
— Э? Чего!?
— Что слышал, сладкий.
— Очевидно, твои шутки меняются не в зависимости от человека, а от твоего внутреннего состояния. Ничего не хочешь сказать мне, а, Нагито? — съязвил Хаджиме, но это снова не подействовало.
— Не-а, не хочу. А вот тебе, кажется, пора сделать каминг-аут.
Чем больше Нагито изводил Хинату своими шутками, тем больше тот кипятился и обижался, что навевало ещё большие подозрения, ведь вряд ли
настоящие натуралы будут реагировать подобным образом на шутки о своей ориентации. По итогу резервник избил Комаэду подушками, и они сошлись на том, что Хаджиме не гей. Комаэда записал его в свой список натуралов, но только карандашом, ведь в списке
не натуралов Хината возглавлял позиции и был написан перманентным маркером. Конечно же, никаких списков в помине не было, но человеческая фантазия, знаете ли, штука обширная.
Прошло время, которое ничем особенным, не считая продолжения гейских шуток и подкалываний Нагито, не отличалась от обычных дней. Близился Новый год, а Хаджиме клянчил у Нагито возможность сходить по магазинам и куда-то уже потратить свою зарплату, но второй лишь отнекивался, обещал, но не делал. Однако после очередной истерики Хаджиме Нагито, закатив глаза, взял его с собой и высадил у ближайшего молла, сказав, что он сам приедет через несколько часов. У самого Комаэды, по его словам, были какие-то неотложные дела с Макото, о содержании которых абсолютный предпочел умолчать. А Хаджиме и не настаивал; у него была совершенно другая цель.
Такого счастья от посещения торговых центров Хината не испытывал с самого детства.
Всё яркое и красочное манило. Хотелось потратить деньги на каждую безделушку, выставленную на витрине, но Хаджиме всё-таки не был расточителем; его путь шёл прямо к парочке магазинов с одеждой, где он планировал купить всё самое нужное. И если вы думаете, что он не сдержал данное самому себе обещание, то спешу вас разочаровать: уже через полчаса в его пакетах находилась пара водолазок, тёплая кофта, простенькая, но удобная куртка, какие-то сапоги простого фасона, но так же тёплые. Всё это он прикупил на зиму — не ходить же вечно в одежде Комаэды и нагло обворовывать его шкаф! Кстати о Комаэде.
Декабрь почти закончился, а это значило наступление новогодних праздников. О том, праздновал ли Новый год Нагито, Хаджиме не знал, но думал о том, что без какого-то подарка оставлять Нагито — это не дело. И даже не просто какого-то подарка, а подарка продуманного и такого, что действительно смог бы порадовать юношу. Выбрать что-то подобное — задача очень трудная, а учитывая капитал абсолютного так вообще невозможно. Его можно было бы назвать олигархом или аристократом. Не зря Хаджиме ещё в первый свой приезд удивился размерам дома! Даже сейчас иногда кружилась голова от одного осознания это. Нагито богатый. Чтобы подобрать что-то, что подходило бы к его стати, надо было душу демону продать. По крайней мере, так считал Хината, так что большую часть времени он проходил по ювелирным магазинам, магазинам с одеждой, даже в отдел с игрушками не зашел, но что-то постоянно его отталкивало от витрин в тот момент, когда он думал: «А Нагито понравится этот подарок?»
Это стало настоящей головной болью. Хаджиме расспрашивал персонал, по минут пятнадцать задерживался в одном магазине и подолгу рассматривал что-то, что казалось ему в той или иной степени подходящим, но после с разочарованием или презрением убирал и уходил, благодаря консультантов.
Вскоре ноги занесли его в книжный магазин.
Там-то он действительно застрял на большое время. Книги стройным рядом стояли на полках, сверкали своими позолочёнными обложками и глядели на Хаджиме, крича: «Я, я! Тебе подойду именно я, я интересная, возьми меня!» Но Хаджиме не задумывался о интересе собственном — ему нужно было подобрать что-то, что подошло бы Комаэде. Он чувствовал, что книжные полки сейчас становятся ему главными помощниками, и никакие консультанты не смогут подсказать лучше гласных имён писателей на обложке. Надо лишь немного подумать, и всё придёт.
Юноша долго ходил, всматриваясь в имена и названия. Кое-что ему самому приглянулось, но он не решался брать книги в руки до тех пор, пока не найдёт нужное.
И в один момент он нашёл.
Эта полка сильно отличалась от других, ведь читая имена авторов, Хаджиме осознал, что они явно не родом из Японии. И даже не из какой-нибудь Европы и Америки. Эти фамилии были русскими, казались слегка грубоватыми, если их произносить вслух, и не ложились на язык японца. Хината поднялся на носочки и взял одну из книг. Она была увесистой, толстой, не отличалась яркими и красочными картинками на передней стороне, но вот листая, можно было увидеть редкие мелькающие портреты, иллюстрации действий книги. Хаджиме перевернул книгу лицевой стороной и вгляделся. По слогам удалось прочитать:
Фёдор Михайлович Достоевский
собрание лучших сочинений
— Ох, вы уже определились? Какой прекрасный выбор! — прощебетала под ухом появившаяся из ниоткуда девушка. Хаджиме от испуга чуть не выронил книгу. — Посмотрите ещё! Тут есть книги других русских писателей и другие собрания Достоевского, менее популярные, но не менее классные!
Консультантка ещё долго рассказывала Хаджиме о Достоевском, но у него вскоре все в голове смешалось, и он лишь с неловкой улыбкой держал книгу, мелкими шашками начиная убираться с места событий. Работница магазина, очевидно, ярая поклонница литературы, все ещё продолжала указывать что-то на книжных полках, но Хаджиме успел оплатить покупку и уйти. Книга была дороговатой, но у Хинаты все еще хватало той зарплаты, что у него накопилась за месяца работы у Нагито.
Юноша вышел из книжного в самом лучшем расположении духа и уложил книгу вглубь одного из пакетов, припорошил всё одеждой. Нагито даже при тщательном рассмотрении пакетов ничего не заподозрил бы, а уж копаться в них Хината и подавно не разрешит.
Нагито позвонил через несколько минут и сообщил о том, что он скоро будет. Хината чувствовал себя довольным, но усталым. Он спустился вниз, к выходу из торговой точки, и начал ждать машину, зевая. Огоньки горели ещё ярче и слепили глаза, что закрывались при любом удобном случае. Но вот подъехала знакомая машина. Нагито сидел сзади и манил к себе пальцем. Хината улыбнулся и, положив пакеты в багажник, запрыгнул на заднее сидение и отрубился за считанные минуты, пока Нагито что-то ему говорил. Голова склонилась в сторону, Хаджиме облокотился на плечо друга, и только тогда тот замолчал, рассматривая миловидное личико перед ним. Нагито улыбался. Ему нравился вид спящего Хинаты, он всегда казался таким… Взрослым и непринуждённым одновременно. Перебирая пальцами короткие отросшие волосы, Нагито любовался.
— Я защищу тебя, — прошептал он, проведя сухой ладонью по щеке. Не то чтобы Хаджиме требовал защиты. Не то чтобы он был слабым и не мог постоять за себя — скорее, было совсем наоборот: Нагито нужна была бы помощь в опасной ситуации. Но было то, от чего Хаджиме не сумел бы защититься.
Единственный, кому Хината практически не мог противиться, это
он сам.
Его второе «я» было слишком сильно. Изуру Камакура ещё жил внутри болезненным воспоминанием. Он делал больно. Он делал Хаджиме слабее, чем тот был на самом деле. Нагито много раз видел то, как проявились эти слабости. Хаджиме боялся использовать способности даже для самых простых дел, всегда носил одноцветные линзы, скрывая глаза. Он часто боялся смотреть на Нагито, если линз все же не было на нем. Все эти маленькие детали не были доступны Хаджиме, но были видны Комаэде, успевшему изучить какую-то часть Хаджиме. Наверняка эта часть была крохотной, наверняка — незначимой, маленькой в море всех особенностей, но Комаэда чувствовал что-то странное внутри себя, когда задумывался о том, как же больно жить Хинате с знанием того, что он уже не сможет вернуть себя прежнего. Но когда Нагито не думал об этом, тепло разливалось по груди при виде этого человека. Абсолютный и сам не мог понять своих чувств, но, кажется, Микан действительно была права.
— Хаджиме, я… — пролепетал Нагито, глядя на личико, освещаемое лишь светом фонарей. Белобрысик прикусил губу в лёгкой задумчивости, а после почти неслышно продолжил:
— Я клянусь… Что больше не обижу тебя.
Нагито Комаэда так и не сумел сказать правду. 
